Моим младшим больничным братом (то есть, просто говоря соседом) оказался старик лет под семьдесят. Не успел он лечь на свою койку, продолжая на ней сидеть Виталий предложил мне знакомство. Он называл себя волком-одиночкой. Даже старый, с минимальным запасом зубов во рту он был очень хорош собой. Высокий, стройный, с тонкими чертами лица и носом, о котором я, плебей, мог только мечтать.
Прибыл старик немного под мухой. Граммов на двести он опередил меня точно и граммы эти придали ему экстрасенсорные способности. Точечными касаниями он излечивал мой похмельный синдром, когда мы вышли на перекур. Мне снова становилось плохо, а во второй капельнице отказали. Мужики в туалете искреннее мне сочувствовали и советовали пока не курить. Глядя на меня, Виталий улыбнулся и сказал, что поможет. После чего дотронулся указательным пальцем до середины моего лба и спросил не легче ли мне. Никакого эффекта действие это не возымело. Легче, разумеется, мне не стало, но я все равно высказал восхищение уникальному «дару» Виталия:
– Сознайся, – тихо спросил я – ты великий врач?
Классики «врач» либо не помнил, либо вообще не знал и потаённой насмешки в моих словах не заметил.
В отделение Виталий попал по ошибке. Можно сказать «ошибся дверью». Видимо тенденция заходить не в ту дверь в нашем обществе нарастала. Позже Виталий утверждал, что метил в платное, а его запихнули сюда, в бесплатное. Недоразумение выяснится лишь утром, а пока он искренне полагал, что продержат его недолго. Дня три не больше и сохранят анонимность, а на утреннем обходе повергнут в шок, когда скажут про три недели и постановку на учёт в наркологический диспансер из-за чего у него могли возникнуть проблемы с продлением водительских прав.
Виталий был безутешен! Клял себя последними словами. Объяснял, что нашёл в интернете телефон и позвонил по нему. Сказал, готов на издержки, а на том конце дали адрес «семнашки». Правду говорил или нет – не знаю, но в «семнашке» было платное отделение. Вполне возможно врачи в приёмном покое действительно малость поторопились. Не стали слушать пьяненького дедулю и сбагрили его на бюджет. Вот такой мне достался «младший больничный брат». Кстати, во второй заезд мне самому выпадет роль «младшего брата», ну а в третий на соседней койке никого не окажется. Впрочем, я забежал вперёд.
Рассказчиком Виталий был превосходным. Балаболил он или нет – не важно. Главное в его лице я нашёл занятного собеседника и мне было не так скучно лежать. С первого дня старик плотно присел мне на уши и поведал всю свою биографию. Начал он с самого детства. Как в семилетнем возрасте уединился в деревенском сарае с ровесницей и самостоятельно, без подсказок, полагаясь исключительно на природную интуицию освоил азы предстоящей половой жизни. Как обнаружил в себе способности к радиоэлектронике и в третьем классе собрал свой первый приёмник. Как служил в десанте. Приняли его туда сразу. Без колебаний. Тощий весом в 60 килограмм коренной москвич, который сёк в электромагнитной энергии «покупателям» так приглянулся, что его сразу отправили служить в секретную часть особого назначения. Заниматься устройствами приёма и передачи. Что, впрочем, не избавило талантливого солдата от физической подготовки. Его обучили какой-то боевой технике, умению убивать голыми руками, а прыжков с парашютом он совершил не менее сотни. Во всей этой истории была всего одна неувязка. На плече у Виталия отсутствовала фирменная наколка свойственная данному роду войск. Он объяснил это запретом воинского начальства, поскольку его неоднократно забрасывали со шпионским заданием в разные горячие точки. Татуировка на плече могла рассекретить разведчика. Объяснение выглядело убедительно. Во всяком случае, старик не был трусом. На второй день к нам в палату закинули агрессивного пьяного бугая лет пятидесяти. Он громко материл главное лицо государство и обвинял его в убийстве известного оппозиционера.
– Вы можете меня посадить, но я вам скажу… – горячился бугай и сыпал изощрёнными матерными ругательствами в адрес Сами Знаете Кого.
Попутно габаритный дебошир оскорблял врачей и медсестёр. За что-то прилетело и мне хотя я смирно лежал и не вякал. И только старик встал со своей койки и пригрозил бугаю. Сказал, что накостыляет, если тот не угомонится. Глаза у бугая налились кровью. Он напоминал разъярённого тореадором быка. Бугай грозно шагнул к старику. Тот не отступил ни на шаг и повторил угрозу ещё более твёрдым голосом. Я за него испугался. Тоже поднялся с койки и встал с ним рядом. Ноздри у бугая раздувались. В какой-то момент я решил, что он кинется на нас обоих и расшвыряет по сторонам. Неизвестно чем кончилось бы данная ситуация если бы не охрана. Крепкие мужики в синей чоповской форме. Они умело скрутили агрессора, повалили его на койку и ткнули лицом в подушку. Тот, как мог вырывался, рычал. Тут я увидел у врача шприц. Врач взмахнул им… Менее чем через минуту пациент перестал дёргаться и послышался его громкий храп.
– Ну вот и всё! – улыбнулся врач. – Магия медицины. Клиент спит крепким сном. Ну а вы чего вскочили? А ну живо по своим койкам! – обратился он к нам с Виталием в несколько резкой форме. Немного сконфуженные мы послушно легли обратно.
– Ты-то чего встал? – обратился ко мне старик, когда вся медицинская рать вместе с охранниками ушла из палаты.
– Как зачем? – удивился я – Вам помогать.
Старик оценил мой храбрый поступок и кивнул уважительно.
А судьба бугая сложилась довольно печально. Как выяснилось он сорвался, а до этого не пил около десяти лет. Бугай проспался и превратился в тихого, кроткого мужичка. Чёрт покинул его. Мужичок даже не курил. А на третий или четвёртый день его накрыла белая горячка. Мужичок не понимал, где находится. Плёл что-то про какой-то диспансер. Вид у него был жалкий и растерянный. Трудно было поверить, что это тот же человек, что и несколько дней назад. Нас с Виталием к тому времени выпустили из надзорной, и я в компании ещё троих молодых ребят и медсестры сопроводил беднягу в реанимацию. Спустя неделю он оттуда вернулся. Вернулся вообще никаким. Медсестра говорила про токсическое поражение головного мозга и добавляла, что это уже навсегда. Толик (так его звали) не спал ночами. Бродил в одних трусах по палатам и искал дверь в квартиру. В туалете он постоянно чистил зубы. По пятнадцать, а то и по двадцать раз за день. Короче, совсем свихнулся. На вопрос врачей, где находится, отвечал, что на пляже. Уже будучи в реабилитации, я узнал, что дочь забрала его домой.
Но вернёмся к моему старику. Про себя я так и называл его «мой старик», но при личном общении обращался к нему по имени и на «вы». После армии он слёту поступил в радиотехнический институт. Этот этап жизни моего старика я слушал не очень внимательно. Принцип действия различных приборов наводил на меня тоску. Помню только, что и там всё складывалось успешно. Виталий внёс большой вклад в развитие науки. Сделал ряд ценных открытый и что-то там изобрёл. Зато его взаимоотношения с женским полом вернули утраченный интерес. Эта тема была мне ближе по духу чем особенности радиоволн.
За всю свою жизнь мой старик был женат восемь раз. Он вообще отличался сладострастием и образ жизни вёл довольно разгульный. Словом, тот ещё был развратник. Намекнул, что и сейчас способен на подвиги. Всего в его донжуанском списке было пятьсот пятьдесят семь женщин и один трансвестит. Эту часть я слушал затаив дыхание и прямо диву давался. Думал, что, наверное, неспроста я сюда попал. Старик олицетворял моего лирического героя в старости. Мне довелось встретиться с его живым воплощением. Именно таким мне хотелось бы видеть своё альтер-эго. Алексея Алексеева, о похождениях которого я много писал.
Старик в настоящий момент один. Снимает комнатушку у старой знакомой. Вдовы его покойного друга-фотохудожника. У него есть взрослый сын и есть внуки. Правда с ними он почти не видится. Сын живёт где-то за городом и занимается прибыльным бизнесом – разводит пчёл.
Несмотря на почтенный возраст старик работал по профессии в каком-то НИИ, где был практически незаменим и оттого очень страдал, что лежать ему придётся так долго. Начальник, конечно, в состоянии ненадолго подменить его на работе, но у того есть свои дела. По вторникам и четвергам нам на два часа отдавали наши мобильные телефоны, которые изымали при поступлении и мне случайным образом довелось услышать отрывок его разговора с этим начальником. Голос начальника отчётливо раздавался в трубке. Мой младший больничный «брат» нисколько не преувеличивал. Выписывать пропуска на вахте начальнику было некогда.
Но всё-таки мы сдружились! Я не пытался поймать его на вранье и усиленно делал вид, будто верю каждому слову. Три недели мы с ним практически не расставались. Жили в одной палате, торчали вместе в курилке, валялись на койках или просто слонялись по коридору. Когда в своём жизнеописании мой старик дошёл до настоящего времени, то я поведал ему и о своей жизни. Тот обещал познакомить меня с филологиней, которая совершенно бесплатно могла бы откорректировать мои рукописи.
Книг старик почему-то не помнил, и мы часто вспоминали старые советские фильмы и актёров, игравших в них. Наконец-то я нашёл себе того самого Друга, о котором давно мечтал. Я нисколько не сомневался, что наше знакомство продолжится и после больницы.
Правда, между нами были и разногласия. Друг радикально поддерживал СВО. Мечтал бахнуть по «штатишкам» ядерным оружием и искренне недоумевал чего мы выжидаем: давно пора нанести удар! Прищучить врага в его логове. О Нине я ему не рассказывал, но разговаривать всё же пытался. Вначале Друг слушал меня с усмешкой. Мол «ну-ну, давай-давай, говори». Потом лицо его преображалось. Оно делалось хищным, а нос заострялся как угол и вот в своей синей пижаме он становился неотличим от карикатурного генерала времён холодной войны. Мне не нравилось видеть его таким озлобленным и всякий раз я предлагал ему сменить тему.
Друг вставал рано. Где-то за час до подъёма. Затем он будил меня, и мы отправлялись вместе на кухню пить кофе. Передачек ему не носили, и он пользовался моими ресурсами. Я, впрочем, не возражал и охотно с ним всем делился. Саша и брат приносили мне сигареты и чай, а когда внимание медсестры на посту притуплялось передавали тайком бодрящий напиток в гранулах. Мы сидели на кухне под кровожадные репортажи по телевизору, говорили о чём-то мирном, однако Друг порой не выдерживал. Вскакивал и кричал:
– Правильно! Так им и надо, гадам!
К его «патриотическим» возгласам присоединялись другие зрители из числа тех, кто тоже встал ни свет, ни заря. В такие минуты я затыкал пальцами уши и закрывал глаза. Больничная сцена уж очень напоминала другую, киношную. Так называемую «пятиминутку ненависти» во вступительном эпизоде фильма «1984».