В европейской истории можно провести несколько «вечных» линий повествования. С некоторыми допущениями и с известной долей мифологизации, можно заявить, что Габсбурги всегда старались дипломатично подмять под себя всю аристократию континента, что «европейский» тип производства позволяет вывести марксистскую теорию формаций, что на плечах французов или англичан – выбор можно делать произвольно – лежит великая миссия оцивилизовывания всего, что не питается луковым супом или пуддингом.
Среди всех этих клише одно можно назвать действительно правдивым – для того, чтобы подтвердить его верность не нужно сильно притаскивать за уши исторические факты, не нужно углубляться в теории заговора, не нужно испытывать предубеждение к той или иной европейской народности. Среди всех клише ярче всего сияет дихотомия «Запад-Восток».
Миф вечного противостояния Окцидента и Ориента будто бы не нуждается в подтверждении. Двадцать с лишним лет назад Джордж Буш запустил войну в Ираке, которая привела к более чем миллиону погибших; сегодня западные аналитики видят самую страшную угрозу национальной безопасности в Китае, главная война после Второй мировой, война в которой родились сотни общемировых мемов, определивших человеческое сознание на десятилетия вперёд, проходила во Вьетнаме. Более тысячи лет назад Александр Македонский начал свой захват всего, что находилось за Малой Азией. Русские казаки тоже смотрели на Восток, как на загадку, которая решалась подавляющим военным превосходством и колонизацией. Европа, обречённая на изоляцию Атлантическим океаном, повернула свой взгляд на бескрайние каспийские степи и пустынные земли Аравии. Взгляд, как оказалось, был довольно хищническим.
Сегодня этот миф бесконечно проблематизирован. Он соткан из сотен локальных конфликтов, сотен тысяч личных интересов, и, конечно, самых разных форм предубеждения. В него включены как простые исторические нарративы – покорение Сибири и Опиумные войны довольно просты в плане «объективных» экономических факторов, - так и гораздо более интригующие. Гораздо пикантнее история Крестовых походов – о них и поговорим.
Это длинная история, и ее конец находится в ее начале. Папа Урбан, начиная крестовый поход, преследовал множество высоких целей. В первую очередь его волновало
паломничество в Иерусалим. Все в то время очень верили в духовную ценность паломничества, а путешествие в Иерусалим - самое важное, которое может совершить пилигрим. На этот культурный, так скажем, «пласт» наслаивались сразу господство тюркских атабегов в Леванте и Анталии, набирающие силу египетские Фатимиды и, конечно, относительно недавно случившийся церковный Раскол.
Папские действия – если бы они привели к освобождению хотя византийской Малой Азии – помогли и выбить тюркскую угрозу из уравнения, и «спасти» восточное христианство. Это бы в свою очередь смогло бы помочь в устранении политического разрыва православных и католической церквей с явным первенством Рима. Кроме этого, Западная Европа уже веками находилась в состоянии междоусобных войн: не считая очевидных экономических невзгод, духовная жизнь континента не могла не страдать от братоубийства. Богатый Восток обещал излечить все недуги средневекового общества: главное только попробовать.
Крестоносцы, которые пришли в качестве «дворянских» паломников – «крестьян» турки разбили в битве у Циветота в 1096-ом - захватили Святую землю и создали в Сирии и Палестине группу христианских государств, существование которых должно было обеспечить безопасность путешествия паломников навечно. Но утремеры, – от французского «outre-mer», «за морями» - как называли на Западе Иерусалимское королевство, Антиохийское княжество и графства Триполи и Эдесса, не были жизнеспособными образованиями.
Они находились посреди вражеской территории; для восполнения потерь от эпидемий и войн нужен был постоянный приток новых паломников; необходимо было, чтобы пути с Запада оставались открытыми, а христиане Востока продолжали поддерживать захватчиков. Для процветания утремеры должны были использовать свои морские порты для вывоза товаров из внутренних районов, которые удерживались мусульманами, поэтому правители-франки были вынуждены умиротворять византийского императора в Константинополе, сирийских и армянских христиан, а так же интриговать с неверными князьями, чтобы сохранить раскол в исламской умме, и принимать «неверных» купцов.
Но если несколько искателей приключений пришли на Восток в надежде отвоевать для себя государства, то большинство подкреплений, отправившихся в путь, считали своим святым долгом сражаться с неверными. Когда они обнаружили, что их двоюродные братья в «заморье» интригуют и торгуют с мусульманами и вступают в союз с раскольническими греками и армянами, они были потрясены: новые крестоносцы либо вернулись домой с отвращением, либо потребовали проведения более воинственной политики, тем самым подрывая шансы поселенцев на процветание - и даже на выживание.
Поначалу было трудно понять суть проблемы. Западные христиане продолжали считать походы чем-то богословенным, и набирать большое вооруженное паломничество удавалось, когда по разным причинам Западная Европа была охвачена религиозным пылом. Не так просто было убедить новобранцев продолжать идти на Восток, когда им не нравилось то, что они видели по прибытии: вскоре пределы экспансии были достигнуты, и больше не было лордств для завоевания; мусульманский мир всё больше реагировал на вызов и объединял свои силы. Потеря Эдесского графства в 1144 году стала настоящим потрясением, и Сен-Бернар и его собратья-проповедники смогли собрать поддержку для Второго крестового похода, возглавляемого королями Франции и Германии, но этот крестовый поход потерпел жалкое фиаско из-за слабого руководства и неверной стратегии. Его судьба не оставила сил или желания предпринять новые попытки.
Ни одна большая экспедиция не отправилась в путь, пока Саладин не объединил мусульманский мир и в 1197 году не отвоевал Иерусалим и большую часть королевства. Начался Третий крестовый поход под совместным руководством императора Фридриха Барбароссы и королей Франции и Англии. Но император утонул во время путешествия, а когда после долгих проволочек король Франции Филипп и король Англии Ричард прибыли на Восток, они не переставали ссориться. Несмотря на военный гений Ричарда, успех крестового похода был ограниченным.
Прибрежный участок был сохранен для христиан, но Иерусалим не был отвоеван. Все крестовые походы тринадцатого века были с треском провалились, за исключением Четвертого крестового похода, направленного против христианского Константинополя, и крестового похода Фридриха II, за который правитель был отлучен от церкви. Единственный пример истинного христианского энтузиазма показали злополучные участники истеричного Детского крестового похода.
Приход монголов с Востока для нападения на мусульман в тылу позволил утремерам влачить жалкое существование до 1291 года, когда мамлюки из Египта захватили его последнюю оставшуюся крепость Акру. Все уже давно видели, что заморские княжества обречены, но, похоже, это никого не волновало.
В 1274 году папа Григорий X провел Собор в Лионе. Чтобы подготовиться к нему, он попросил ряд авторитетов представить доклады, объясняющие, что случилось с крестоносным духом. В большинстве ответов содержались лишь предложения о том, как правильно организовать новый крестовый поход. Только два человека попытались проанализировать проблему: по мнению Гумберта Римского, бывшего Великого магистра Доминиканского ордена, главной причиной была греховность человека, проявляющаяся в его поглощенности своими материальными интересами.
Гумберт писал об ужасе, который люди испытывали перед морем и жарой Святой земли. и чумы и лихорадки, которые там процветали. Слишком многие мужчины были эгоистично привязаны к своим домам и семьям; их жены и любовницы убеждали их не покидать их. Злые советчики всегда были под рукой, чтобы сказать человеку, каким глупцом он будет, если бросит своё процветающее дело, чтобы сражаться в далекой войне, которая, как они подчеркивали, никогда не закончится. Наконец, он считал, что люди утратили веру в духовную ценность крестового похода. Их вера больше не была достаточно сильна, чтобы преодолеть их эгоизм. Она была недостаточна сильна и для того, чтобы сражаться с морями на пути к Святой земле: ещё в первый поход крушение нескольких кораблей обратило в спешное «отступление» группу французских крестоносцев. Даже в осаждённых землях Леванта поэт-трувер Рютбёф видел моральное разложение и неподобающую крестоносцам слабость.
Францисканец Жильбер из Турне был еще откровеннее в своем докладе папе Григорию. Он возложил вину на соперничество и ссоры королей и принцев, но еще больше он винил духовенство. Епископы, по его словам, в большинстве своем были роскошными, скупыми и продажными, постоянно требовали деньги, чтобы потратить их на прекрасных лошадей, домашних обезьян или еще более предосудительные удовольствия. Они начали практиковать приказывать людям давать крестоносные обеты в качестве покаяния, а затем освобождать их в обмен на денежный взнос. Идея Священной войны была развенчана самим духовенством. Его критика тоже была обоснованной.
Однако, дебаты о необходимости Священной войны имели бы меньшее значение, если бы она не была столь неизменно неудачной. С момента завершения Первого крестового похода история была сплошной катастрофой.
Святой Бернард мог бы объяснить неудачу Второго крестового похода грехами и завистью его предводителей, а также нежеланием восточных христиан помочь.
Третий крестовый поход мог бы привести к более счастливым результатам, если бы не злобное соперничество его лидеров; хотя это объяснение возмутило многочисленных поклонников короля Ричарда, который на самом деле был самым жестоким из них.
Четвертый крестовый поход был более триумфальным, но он велся против собратьев-христиан, и Папа, хотя и пытался извлечь из него выгоду, не мог его полностью оправдать.
Провал Пятого крестового похода по праву можно было приписать глупости его руководителей; но поскольку главным виновником был папский легат Пелагий, церковь постеснялась предложить такое объяснение, предпочитая обвинить императора Фридриха II в том, что он не пришел на помощь.
Крестовый поход самого Фридриха, в результате которого был отбит Иерусалим, был предпринят, когда император был отлучен от церкви. Его успех был обусловлен дипломатией, а не войной, и, в любом случае, Иерусалим вскоре вернулся в руки мусульман. Вряд ли это можно считать Священной войной. Худший удар по вере был нанесен, когда Людовик IX Французский, которого все считали святым, возглавил самый разрушительный из всех крестовых походов. Казалось, что все крестоносное движение потеряло Божье благословение. Сомнения в ценности Священной войны высказывались еще до Второго крестового похода, особенно в Германии, где Святого Бернарда открыто критиковали за попытку отвлечь мужчин от домашних обязанностей. Потрясение, вызванное потерей Иерусалима, на время заглушило критику. Такой удар по христианству должен был быть отомщен. Но после неутешительных результатов Третьего крестового похода сомнения возродились. В начале тринадцатого века появилась книга пророчеств, приписываемая мистику Иоахиму Флорскому, в которой он предвещал катастрофу всему крестоносному движению. Некоторые оптимисты полагали, что пророчество исполнилось в достаточной мере благодаря неудаче Пятого крестового похода.
В тринадцатом веке Священная война стала инструментом папской политики в Европе. Папа Иннокентий III был обеспокоен отвлечением Четвертого крестового похода на Константинополь, и его ужаснуло разграбление города. Но он не мог заставить себя осудить результаты. Он и его преемники планировали серию крестовых походов против тех греков, которые все еще сопротивлялись привилегии быть завоеванными латинянами. Иннокентий уже начал организовывать Альбигойский крестовый поход против катаров Южной Франции. В 1198 году каждому, кто боролся с еретиками, предлагались индульгенции, равные тем, которые зарабатывались паломничеством в Рим или Компостелу. В 1204 и снова в 1207 годах он даровал полные крестоносные индульгенции новобранцам, присоединившимся к Альбигойскому крестовому походу, а в 1208 и 1209 годах объявил, что для их получения необходимо прослужить всего сорок дней. Верно, что греки были раскольниками, которые отказывались признать верховенство папы, а катары были несомненными еретиками.
Схоластическая теория, изложенная Фомой Аквинским, утверждала, что сила может быть использована для принуждения еретиков к возвращению в лоно церкви, а войны против неверных нужны только для защиты истинной веры. Это не утешило отчаявшихся христиан в Святой земле. Они постоянно писали Папе, жалуясь на то, что никто не хочет ехать на Восток, в то время как аналогичные индульгенции можно получить, завоевав земли в более приятном климате Греции или самой Франции.
Вскоре Священную войну стали использовать в более откровенно политических целях. В 1199 году были обещаны полные индульгенции на крестовые походы. солдатам, которые помогли бы отвоевать Сицилию у мятежного Марквальда. Но именно бенефициару этой войны, Фридриху II, суждено было стать главной её жертвой. Против него, а после его смерти против его сыновей, Конрада и Манфреда, и его внука Конрадина, не раз проповедовалась Священная война с полными индульгенциями. Правда, Фридрих был несколько циничен в вопросах религии и склонен к богохульству. Но он был помазанным императором, и папство боролось против него по политическим, а не религиозным мотивам, в то время как его потомки были невиновны в какой-либо ереси.
Папская политика вызывала недовольство. Вскоре после Четвертого крестового похода клюнийский священник Гион Провинский жаловался на Священную войну против греков. По его словам, это была попытка оправдать чистую жадность. В Южной Франции, где католики страдали не меньше еретиков от варварства так называемых крестоносцев, бушевало сопротивление. Некоторые благочестивые поэты просто жаловались на пренебрежение к Святой земле. Другие были более агрессивны. "Рим, - кричал Гильем Фигера, - ты не причиняешь особого вреда сарацинам, но истребляешь греков и латинян". Летописец Роджер Вендоверский осудил Альбигойский крестовый поход как несправедливую войну; а попытка канонизировать его лидера, Симона де Монфора, когда он был убит в бою, настолько потрясла даже его соратников, что от нее отказались.
Финансовые скандалы добавляли горечи. Крестовые походы всегда сопровождались особыми податями. Даже на фоне пыла, вызванного потерей Иерусалима, «десятина Саладина», взимавшаяся со всех истинно верующих, вызывала недовольство. Бережливые шотландцы вообще отказались ее платить. В тринадцатом веке деньги, собранные на крестовые походы, постоянно использовались для других целей и светскими правителями, и духовными владыками. Местное духовенство разделяло возмущение мирян этим злоупотреблением, а также практикой папских легатов (таких как Стефан Ананьинский в 1239 году в Англии) нанимать ростовщиков для помощи в сборе налогов.
Однако решимость духовенства самостоятельно уклоняться от уплаты податей не прибавила ему популярности. Еще более прискорбной была та готовность, с которой, как отмечал Жильбер из Турне, епископы и даже папские агенты принимали крестоносные обеты за деньги. Благочестивых людей сначала побуждали принять крест, а затем призывали подумать еще раз и купить свободу от обязанности идти в крестовый поход. Первоначально, по крайней мере, теоретически, Крест давался только трудоспособным мужчинам, которые могли быть полезны в крестовом походе.
Случайный посетитель не всегда мог понять шаткое напряжение, в котором находились утремеры. Он не мог понять, что для того, чтобы он вообще существовал, в отсутствие достаточной помощи с Запада, он должен был каким-то образом избежать лобовой атаки мусульман. Его правители должны были интриговать с одним мусульманским принцем против другого. Они должны были сделать свои порты и рынки настолько удобными для мусульманских торговцев, чтобы сами мусульмане желали их сохранить. Но факт оставался фактом: власть в Святой земле слишком часто была беспечной, легкомысленной и ослабленной внутренними распрями. По мнению многих паломников, всё предприятие заслуживало гибели. Святая Бриджит Шведская требовала от Бога уничтожить столь безнравственное общество; а еще менее строгие добродетельные посетители спрашивали, стоит ли посылать армии за опасные моря, чтобы спасти такую землю.
Последним источником разочарования стали военные ордена. «Великие братства» были основаны для того, чтобы воплотить идеал рыцарей, обязующихся сражаться за Крест. Они по-прежнему храбро и умело сражались, если нужно было сражаться; но у них появились другие интересы. Тевтонские рыцари все еще держали свой контингент в утремеры, но их основное внимание было уделено завоеванию более легко эксплуатируемых языческих земель у Балтийского моря; госпитальеры стали крупнейшими землевладельцами в Аутремере; но им принадлежали еще более обширные и гораздо более прибыльные владения в Западной Европе, управление которыми занимало их более способных членов.
Они жестоко конкурировали, вплоть до вооруженных конфликтов. Тамплиеры владели меньшим количеством земли: их главным интересом было банковское дело, с клиентами не только в заморских графствах и Западной Европе, но и среди мусульман.
Новобранцы, вступавшие в ордена, делали это не столько из благочестия и рвения к святому делу, сколько из желания присоединиться к богатому и роскошному обществу. Когда наступил конец и «утремеры» были захвачены армиями мусульман, рыцари сражались с превосходной и отчаянной храбростью, но они уже потеряли общественное уважение, и их «последняя доблесть» не смогла вернуть его. Их богатство и эгоизм нажили им слишком много врагов. Позднее госпитальеры восстановили свою репутацию долгой борьбой с турками, сначала на Родосе, а затем на Мальте. Но вскоре тамплиеры были жестоко подавлены, а их владения аннексированы, и их позорная судьба показала, как мало было их друзей, а также показала, как мало власти теперь заботились о Крестовом походе.
Серьезная работа папы Григория X была бесплодной. Лионский собор, созванный им для подготовки к новому крестовому походу, ничего не дал. Все короли, которых он пригласил на него, откланялись, за исключением престарелого короля Арагона, который приехал со своей любовницей и уехал в раздражении, потому что никто не стал слушать его длинные речи.
Семнадцать лет спустя падение Акры прошло почти незамеченными для Запада. Более поздние папы все еще вынашивали идею крестового похода.
Примерно в 1300 году Папе Бонифацию VIII были представлены некоторые записки, в которых предлагались неосуществимые методы отправки армии на Восток, но не объяснялось, как можно было бы набрать армию. Примерно в то же время Пьер Дюбуа представил схему крестового похода Филиппу IV Французскому, показывая ему, что его можно использовать как оружие французского империализма. Уже во времена Григория X Бруно из Оломоуца говорил, что крестовый поход на Восток устарел, и необходимо было сосредоточиться на обращении язычников в Северной Европе.
Пятьдесят лет спустя венецианец Марино Санудо заявил, что экономическая блокада мусульманского мира была бы гораздо эффективнее военных действий, забыв, что это в первую очередь разорит Венецию. Другие мыслители осуждали применение силы. Во время Пятого похода святой Франциск появился в лагере христиан и получил разрешение идти проповедовать врагу, но обе стороны отнеслись к его предприятию как к забавной эксцентричности.
Полвека спустя Вильгельм Триполийский в своем отчете Григорию X умело доказывал, что мусульманская проблема может быть решена только христианскими миссиями. Роджер Бэкон из Оксфорда придерживался того же мнения, как и его доминиканский современник Раймонд Пеннафор.
Даже Дюбуа подчеркивал, что за завоеванием должно следовать обращением, которое должно быть достигнуто путем межнациональных браков. Спустя столетие Рамон Лулл, выступая за вооруженный крестовый поход, пожелал дополнить его миссионерской работой, которую он считал гораздо более важной. Но к этому времени левое крыло христианской мысли было откровенно пацифистским.
Английский поэт Джон Гоуэр, находившийся под влиянием Виклифа, писал, что убить сарацина — это убийство, "а это никогда не было христианским преданием". Более поздняя церковь никогда не зайдет так далеко. Но когда крестоносный дух умер, его место занял миссионерский дух, которому помогал дух купеческий. Христиане начали понимать, что обращение мусульман маловероятно.
Купцы по-прежнему посещали мусульманские земли, но миссионеры предпочитали работать среди менее строптивых народов Африки и дальней Азии. Испанцы, правда, с их гордым консервативным духом, в своих завоеваниях за океаном совмещали миссионерскую работу с мечом. Но армии Церкви были полностью заняты религиозными войнами в Европе. Там, действительно, в течение двух веков люди жестоко сражались за свою веру; но «неверные» были оставлены в покое.
Замена крестоносца купцом или даже миссионером, какими бы ни были их недостатки, несомненно, была изменением к лучшему.