Об отмене вечера памяти русофобского режиссёра – обозреватель «Абзаца» Филипп Фиссен.
«Здесь смерти не будет» – так названо было запланированное руководством московского театра мероприятие в память Римаса Туминаса. «Не будет, – подтвердило общество. – Умерла так умерла».
С феноменом артиста-предателя мы познакомились при первых залпах СВО. Сороконожка беглых устремилась к границам Отечества, унося с собой призы, выданные правительством РФ за подчас скромные заслуги.
Потом оседали испуганные актрисы в прибрежных провинциальных театриках Прибалтики или сразу устремлялись на ландшафт Восточного Средиземноморья.
Призы и кубки, перевязанные бечевой для долгой дороги в дюнах, в багаж уже не лезли. Звания заслуженных бросались в дорожную пыль – лишь бы избавиться поскорее от Родины.
Туминас был убеждённым русофобом – это помогало ему делать карьеру в Литве в первые годы «независимости». Однако скуден был домашний рацион для деятеля, имеющего опыт постановок в самой Москве, одной из театральных столиц мира. И в 2007 году Туминас принял предложение работать в прославленном Театре имени Вахтангова.
Таиров и Мейерхольд, целое созвездие актёров – Михаил Ульянов, Василий Лановой, Юрий Яковлев, неподражаемая Юлия Борисова – укрепили любовь к этому театру у зрителей нескольких поколений.
Литовец влился в коллектив и руководил художественно 15 лет. И сбежал в 2022-м.
Ничего удивительного. Он был чужой. Старался подчеркнуть свой инородный характер и в Вахтанговском, и вообще в России. Публика и министерство закрывали на его позицию глаза, считая её бравадой залётного провинциала. Прощала за талант, который у него был.
Но талант не выкуп за предательство. Во время Великой Отечественной войны у нас в предатели подались не менее талантливые лицедеи. Один из самых вопиющих случаев – Всеволод Блюменталь-Тамарин.
Избежал он наказания ещё после Гражданской за перескок в поклонники Добровольческой армии, вошедшей в Киев в 1919-м. Тогда его мать-актриса выстояла на коленях у советской власти прощение непутёвому сыну. А до 1941-го не дожила, и сын отправился навстречу наступающим на Москву немцам. Затем служил Геббельсу. Умер скверно.
Другие случаи – попавшие в плен артисты из труппы Радлова. Оказались в плену. Приняли предложение оккупантов работать на них. После войны отсидели. Раскаялись.
В иной ситуации можно было бы чествовать многолетнего худрука Вахтанговского в родном театре. И даже публично, если уж того требует демонстративный характер актёрской среды. Но Туминас всенародно отрёкся и от России, и от театра. Разговорили его Вован и Лексус.
Так зачем же эти слёзы? К чему маскировать врага под покрывалом Мельпомены? «Римас не уиноуат». Да ведь сам признался. Сам требовал «отменить» российских деятелей искусства на Западе. Значит, не искусство для него было главным.
«Смерти здесь не будет», – говорит директор театра. «Здесь рыбы нет», – вторит директор катка. И прав второй.
Весь этот восхваляемый критикой «тщательно выверенный гротеск» и «тонкая ирония», приписываемые творческой манере Туминаса, оказались таким же контрафактом, как и «тонкая натура художника». Оказавшаяся незолотой маской ловкого хмыря, устроившегося на доходное место.
Упомянутый мною негодяй Блюменталь-Тамарин был в своё время реабилитирован как жертва репрессий. Именно «в своё время» – когда власти позднего СССР и юной России заискивали перед всеми, готовые взять на себя вину за любое преступление, лишь бы угодить западным оккупантам.
Надеюсь, такое не повторится. Надеюсь, время блюменталей-туминасов миновало навсегда.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.