Жил когда-то в советские годы один замечательный человек. Имени его почти никто не знал, все его звали Филаретом. Был он художником, но не из тех, кто устраивает персональные выставки, а таким, полуофициальным, перебивался халтурами.
Возраста был неопределенного, одевался необычно, облик имел иконописный, носил длинную, рано поседевшую бороду. В общем, в толпе всегда выделялся. Наверное, сегодня его можно было бы назвать хипстером, ибо в мейнстрим он не вписывался.
А еще Филарет был знаменит тем, что из года в год выполнял одно тайное поручение, которое ему неизвестно кто дал. Скорее всего, он сам. Впрочем, сохраню интригу, расскажу об этом позже.
А пока что – окунемся в прошлое, чтобы осветить тему нашего повествования. И, кстати, поведать об этом молодежи, которая иной раз недоумевает: неужели были такие времена, когда празднование Пасхи считалось крамольным.
Отношение к религии в целом и к Пасхе в частности в разные периоды существования СССР было разным. После революции последовали гонения. Церкви закрывались и превращались в склады или коровники. Священников отправляли на Соловки или расстреливали.
По всем городам проходили антирелигиозные демонстрации с обязательным уничтожением икон и сжиганием чучела попа.
Автор статьи – журналист Алексей Хотяновский. Статья специально написана для публикации на дзен-канале «В ЖИЗНИ И В КИНО».
Наиболее активные ученики, воодушевленные примером Павлика Морозова, открыто стучали на своих товарищей, замеченных в церкви на Пасху, и это поощрялось учителями.
Потом была война, и Сталин обратился к народу на церковный лад: «Братья и сестры…». Требовалось всеобщее сплочение, и религия сыграла в этом не последнюю роль. Власти разрешили церковные службы, стали открываться храмы. А в пасхальную ночь в некоторых городах (например, в Москве и Ленинграде) был даже отменен комендантский час.
При Хрущеве, несмотря на так называемую оттепель, был новый всплеск борьбы с религией. Возле храмов на Пасху появлялись милицейские патрули, которые не пускали молодежь.
Сам же Никита Сергеевич, со свойственной ему безаппеляционностью, пообещал показать не только «кузькину мать» империалистам, но и «показать последнего попа» всем нам в самом ближайшем будущем.
Хотя и ходила в те времена байка о том, что Хрущев на банкете спросил у Гагарина «Юра, а ты там наверху случайно бога не видел?». Первый космонавт принял этот вопрос за шутку и с улыбкой ответил «А как же! Видел!»
На что глава государства на полном серьёзе сказал: «Вот только говорить об этом никому не надо».
Именно в то время появилась повесть Владимира Тендрякова «Чудотворная». В ней рассказывалось о пионере Родьке, который случайно нашел в лесу икону, считавшуюся утерянной. Верующие старожилы тут же сочли это божьим знамением, а пионера сделали чуть ли не ангелом во плоти.
Зловредная бабка заставила его носить крестик, из-за чего начались конфликты в школе. В итоге в дело вмешалась учительница (естественно, партийная) и разрулила ситуацию, пригрозив оформить над мальчиком опеку.
Повесть эта пришлась ко времени. Прекрасно помню, как мы изучали ее в младших классах, люто ненавидя верующую бабку.
При Брежневе ситуация несколько смягчилась. Власти по-прежнему не поддерживали празднование Пасхи, но сурово наказывать за это перестали. Впрочем, молодежь, как и раньше, в церковь не пускали.
Как раз в эти годы я заканчивал школу. Дом наш стоял прямо напротив церкви, и на Пасху вместе с одноклассниками, улучив момент, мы перелезали через церковную ограду и, что называется, приобщались. Главное было – не попасться на глаза милиции или нашим учителям, которые тоже блюли нашу нравственность и отлавливали нарушителей.
Были и дружинники, но на них вообще никто внимания не обращал, они просто отбывали повинность, отстаивали положенное время, потом христосовались и преспокойно шли по домам.
При этом верующими мы не были. Крещеными – да, но не верующими. Было просто желание хватить адреналина. И еще уверенность в том, что если это запрещено – значит, нам туда!
Подпись к рисунку:
- Господи, пошли хоть одного лектора-антирелигиозника в наш район!
Да, нас пытались оградить от религии. Еще со школьной скамьи, с той самой «Чудотворной». Потом в институте, где научный атеизм у нас вел преподаватель с неистребимым густым запахом перегара.
А еще аккурат на Пасху наше телевидение вдруг начинало показывать премьеры прибалтийских детективов. А то и того круче – «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», которые во все остальные дни подвергали критике. Вот и решай, что для тебя лучше – пойти в церковь или посмотреть на поп-звезд, типа BoneyM или Smokie.
Что в итоге? Атеизм мы не приняли, но не потому что в бога верили, а потому что не сильно доверяли антирелигиозной пропаганде. Но и истинно верующими не стали.
Со стороны это мало кому прививалось, разве что попадались воцерковленные родители или бабка с дедом. Конечно, кто-то из нашего поколения сам приходил со временем к богу, но таковых было немного. И, честно говоря, не очень верится в искренность людей, которые истово крестятся во время пасхальной службы, имея при этом за спиной комсомольскую или партийную карьеру.
Или еще лучше – уголовную.
Я давно не хожу на Пасху в церковь, хотя кулич и крашеные куриные яйца на столе присутствуют. Не хожу на исповеди, не освящаю воду, не целую мощи святых, которые периодически путешествуют по городам. Хотя ни в коей мере не осуждаю людей, которые свято чтут все церковные праздники и обычаи. Даже приветствую!
Пора вернуться к художнику Филарету, с которого я начал свое повествование, и к тому обязательству, которое он добровольно взял на себя. Дело в том, что в самом центре нашего города находится вот эта «скульптурная группа».
Так вот, в советские времена причиндалы льву (хорошо различимые на снимке) на каждую Пасху с завидным постоянством Филарет красил серебряной краской. Так, что видно было издалека. Об этом знали все, включая правоохранительные органы. Еще бы, ведь эти львы стояли аккурат напротив здания УВД.
Тем не менее, с поличным Филарет пойман ни разу не был.
В конце концов властям это надоело, и они приказали на Пасху выставить около львов милицейский пост.
Самое забавное, что блюстители закона в эту праздничную ночь попали то ли в объятья Морфея, то ли в объятья Бахуса, но наутро львиное хозяйство блистало пуще прежнего!
А Филарет ходил героем.
Было это таким своеобразным ерническим протестом - вы нам праздник запрещаете - так вот, получите. Ну, а для нас всех выкрашенное львиное достоинство было своего рода признаком стабильности в то время.
Уверенным нельзя было быть ни в чем, кроме одного - Филарет не подведет!..