Два морских пути ведут из Европейской части СССР на Дальний Восток. Путь тропический и путь полярный. Первый, идущий по морям, окаймленным берегами Германии, Франции, Англии, Испании, Италии, Египта, Аравии, Индии, Китая,— разнообразен, как коллекция марок. Но карта его изучена моряками, как собственная ладонь. Корабль, груженый нефтью, мукой или частями машин, выходя, допустим, из Одессы, обязан через пятьдесят дна дня бросить якорь во Владивостоке. Этот рейс рассчитан но хронометру и соперничает в своих датах с расписанием железных дорог
Второй путь... Но позвольте: путь ли это? Пробиться из Архангельска или Мурманска сквозь льды арктического океана в Берингово море, имея при этом чрезвычайно приблизительные карты и лоции — да разве это рейс? Не его ли знаменитый Нансен считал "неосуществимой мечтой"? Но путь от Баренца до Беринга должен быть проложен. Поднять отсталые народы отдаленнейших окраин нашего Союза, развить экономику тундры и тайги, индустриализировать полярные ночи, сделать бывших «несовершенно подданных» чукчей и эскимосов сознательными и культурными строителями социализма — такова ленинская национальная политика, такова одна из конкретных задач большевизма в эпоху Сталина.
В 1932 году ледокольный пароход «Сибиряков» прошел Северным морским путем от Архангельска до Чукотского носа в шестьдесят четыре дня. Впервые в истории корабль покрывает этот путь в одну навигацию. Имя «Сибиряков» золотыми буквами врезано в летопись арктических плаваний. Оно венчает вековые попытки мореплавателей открыть северо-восточный проход и оправдывает героические жертвы человечества в течение столетий.
Но открыть проход только для того, чтобы проход числился открытым в хронике географических обществ, открыть его так, как открыл Амундсен северо-западный (Гренландия — Аляска) — это не в принципах строителей социализма. Северовосточный проход открыт «Сибиряковым» для того, чтобы по нему плавали. Первым кораблем, пустившимся в этот рейс, был пароход «Челюскин».
«Челюскин» выстроен в Данни в 1933 году. Его размеры — сто метров длины, девять с половиной ширины, водоизмещение в семь тысяч тонн, грузоподъемность— три тысячи шестьсот. Мощность же машин — две тысячи четыреста сил. То-есть по сравнению с «Сибиряковым» «Челюскин» при равных двигательных силах подымал в два с половиной раза больше грузов. Что же касается брони и самого характера корпуса, то здесь «Челюокнн» существенно уступал «Сибирякову», так как «Сибиряков» был «ледокольным кораблем», «Челюскин» же обыкновенным товаропасажирским пароходом с надетым на него ледовым поясом. Конечно, это делало его менее поворотливым и активным в ледовых условиях. Все эти отличительные черты «Челюскина» объясняются особенностями его задачи. Чем резче отличался он от ледокола, чем больше походил на обычный океанский пароход, тем больший практический эффект могло иметь достижение им Берингова пролива.
Шестнадцатого июля 1933 года «Челюскин» вышел из Ленинграда, взяв курс на Копенгаген. Во главе экспедиции стояли герои «Сибирякова»: проф. О. Ю. Шмидт и капитан В. И. Воронин. В состав экипажа входил немалый процент краснознаменных матросов и кочегаров. Экспедиционные кадры состояли почти исключительно из людей с высшим образованием. Когда мы бросили якорь в гавани Копенгагена, датские газеты затрубили о «Челюскине» под заголовком: "Корабль груженый знаменитостями".
Целыми днями у борта «Челюскина» разгуливали толпы людей, пришедших поглядеть на корабль революции. На банкет, устроенный полпредством в честь экспедиции, явился весь цвет датской науки и литературы. Между прочим, присутствовал знаменитый химик- Бор. Неделя, проведенная нами в Дании, чрезвычайно способствовала быстрому сплочению челюскинцев между собой. Мы были гражданами единственной в мире социалистической республики — и это было написано на наших лицах.
Когда польские журналисты, посетившие корабль, обратились к одному из наших беспартийиых товарищей с вопросом: состоит ли он в партии, тот ответил: «Я — большевик». И он по существу не солгал. Он чувствовал такую тройную связь свою с революцией, такую психологическую ответственность за весь ее облик, что сослаться на свою формальную непричастность к партии казалось ему полной изменой социализму.
Это общее всем челюскинцам чувство социалистической чести, с особенной остротой возникшее у нас именно за границей, явилось великолепным цементом, скрепившим разнородную массу "челюскинцев" в единый образцовый боевой коллектив. Из Дании мы вышли в Атлантический океан, обогнули Скандинавию по фьордам и шхерам, зашли в Мурманск, оттуда, взяв на борт самолет-амфибию, двинулись в лед. Карское море держало нас до самого сентября. Мы шли на восток, поворачивали на север, но достигнув 80°, отошли назад, чтобы снова пытаться пробиться на восток к морю Лаптевых. Первого сентября нам эго удалось, и мы вступили сквозь пролив Вильницкого в азиатскую Арктику.
Быт челюскинцев все это время был регламентирован буквально по часам. Начинался он с семи с половиной часов, когда группа физкультурников будила корабль своей шумной зарядкой. В восемь часов звонок объявлял о завтраке. Затем, если не было авралов, все время до вечера, исключая перерыв на еду, занимала учеба. Учеба рассматривалась как общественная нагрузка. Вообще многое из того, что на материке считается глубоко личным делом, — на корабле в Арктике приобретает ярко-общественный характер. Возьмем, например, прогулку. Кого и Москве, Киеве или Тифлисе может интересовать — гулял ли сегодня Иван Иваныч? На зимующем же корабле это интересует всех. Невышедший на прогулку — считается «прогульщиком». И это понятно: прогулка — одно из могучих средств предотвращения цинги.
Точно так же рассматривалась и учеба. Каждый челюскинец работал либо в кружке иностранных языков (таких было шесть), либо в кружке высшей математики, естественных наук, литературы и т. д. Одновременно с этим каждый челюскинец обязательно входил в одну из трех авральных бригад. Эти бригады созывались тогда, когда команда корабля своими силами не могла или не успевала справиться с той или другой работой, как, например, с перегрузкой угля, взрывом кромки аммоналом или околки корабля от льда. Авралы в Арктике бьли очень частыми, поэтому бригады всегда находились в мобилизационном состоянии.
Двадцать третьего сентября «Челюскин» вмерз в льдину у острова Колючина и остановился. Дрейф пошел мимо судна, с каждым днем отдаляясь. Все вокруг корабля замерло. Казалось, наступила зимовка. С берега пришли на собаках чукчи и чистосердечно сообщили, что видели нас давно и все ждали, когда же, наконец, мы вмерзнем в лед. По мнению чукчей, зима для нас уже наступила. Было срочно созвано совещание для выяснения нашего положения.
Проф. 0. Ю. Шмидт бледный, но неизменно спокойный, обвел собрание своими характерными белыми глазами и произнес: — Сейчас еще ничего сказать о зимовке нельзя. Да, мы стоим четырнадцать дней. Возможно, что так будет продолжаться до июня. Но есть шансы и за то, что нас оторвет еще теперь. Когда? На это Арктика ответа не дает.
Но было решено, что первая партия экспедиции сойдет с корабля на лед и покроет расстояние в триста километров до Уэлена. По дороге она должна будет организовывать собачьи упряжки и высылать их на определенные пункты. Если группа дойдет благополучно, то за ней выйдет вторая, третья и т. д. На корабле, таким образом остались бы начальник экспедиции, капитан и необходимая для зимовки команда.
Восьмого октября в девять с половиной утра группа из восьми человек под начальством секретаря экспедиции Л. Ф Лухманова сошла на лед. Торжественный бас «Челюскина», салюты из винтовок и коллективные крики: «Счастливый путь!» провожали нас и наш опасный поход. К утру следующего дня «Челюскина» оторвало вместе с льдиной и понесло к востоку. Устраиваясь на ночевку, мы видели, как огни его спардэка скрывались за поворотом. Вскакивая на заре, мы обнаруживали его за мысом, где он застревал во льдах, и обычно опережали его к полудню. Вечером огни спардэка снова скрывались за поворотом. Но у мыса Сердце-Камень «Челюскин» застрял надолго. Теперь мы двигались в одиночестве. Все же надежда нас не покидала, мы рассчитывали снова вступить на его трап в бухте у мыса Дежнева. Через восемь дней нашего пути показался пароход «Литке». Предупрежденный по радио с «Челюскина», он поджидал нас за триста километров.
Через некоторое время «Челюскин» снова оторвало и вынесло в Берингово море. Восьмого ноября он находился на траверсе островов Диомида. Следовательно, путь от Баренцова моря до Берингова пролива был пройден вторично. Через три-четыре дня льдина, в которую вмерз «Челюскин», была бы разбита штормами и корабль получил бы самостоятельный ход. И вот тут-то произошел катастрофический поворот циклона. Впервые в истории арктических плаваний корабль, уже вышедший из Ледовитого океана в пролив, был втянут назад. Теперь «Челюскина» несло к американской Арктике по направлению к Северному полюсу. Ледокол «Литке», несмотря на свое аварийное состояние, двинулся ему на помощь. Мы снова вошли в льды Ледовитого. Но уже был конец ноября, когда даже маяки на Аляске гасились за ненадобностью, ибо никто никогда в этих водах в такое позднее время не плавал.
Мы подступали к «Челюскину» с юга, востока и севера. Но ледяной барьер, окаймивший его, не давал подойти ближе тридцати километров. Наконец, положение стало критическим для самого «Литке»: он заглатывал около двухсот тонн воды в час и вынужден был пустить тридцать две спасательных помпы, чтобы выкачивать течь. Был момент, когда возник вопрос: не выброситься ли кораблю на американский берег, чтобы по крайней мере спасти людей. Только огромной выдержкой руководства «Литке» и всего его экипажа можно объяснить то, что корабль сумел воспользоваться случайным капризом ледовой обстановки и, отчаянно рискуя, выйти, наконец, к мысу Дежнева.
«Челюскин» же был менее удачлив. Впаянный в льдину, лишенный возможности поворота, он дрейфовал то на запад, то на север, то на восток, пока, наконец, тринадцатого февраля не был раздавлен льдами в сто сорока четырех милях от Уэлена. «Челюскин» погиб. Но воля большевиков к победе над Арктикой не ослабла.-Героический коллектив челюскинцев, стоящий сейчас лагерем на льду, будет вывезен на берег собачьим и воздушным транспортом. Они привезут с собой огромный полярный опыт и передадут его другим.
«Челюскин» погиб. Но строится сверхмощный электрический ледокол «Сталин».
Илья Сельвинский, 1934