Он бежал из Москвы в апреле 1919 года, потому что физически ненавидел большевиков и был готов «прокалывать им глаза ржавым пером», Ивану Бунину он как-то признался: «Вы не поверите, до чего я счастлив, что удрал наконец от этих негодяев, засевших в Кремле».
Он уехал в Париж, потом перебрался в Берлин, где, прожив некоторое время понял, что никаких перспектив для него нет. Писателей и философов здесь было с избытком, влачить нищенское существование граф Толстой не хотел, он привык жить фешенебельно, питаться в дорогих ресторанах.
Горький неоднократно предлагал ему вернуться на родину, обещая помочь с тиражами и уверяя, что большевики уже не такие звери и политика у них новая – НЭП.
И тогда Алексей Толстой написал открытое письмо Советскому правительству, что не может жить без родины и хочет забить собственный гвоздь в «истрёпанный бурями русский корабль».
Его письмо было напечатано в «Известиях» и Правительство дало ему разрешение на въезд. Так, летом 1923 года Алексей Толстой с семьёй вернулся в Петроград, оставив в Париже кучу неоплаченных счетов и проклятия эмиграции. Перед отъездом он у многих знакомых взял взаймы деньги и естественно не вернул. Дошло до курьёза – он продал сразу нескольким людям чайник, якобы за полцены, а получив деньги, увёз чайник с собой.
Возвращение в Россию
Советская Россия встретила его с распростёртыми объятиями. Толстой прекрасно понимал, что ему придётся подстраиваться и подхалимничать, но так хотелось жить по-барски, быть известным, получать большие гонорары.
Его мечта исполнилась, рабоче-крестьянский красный граф стал классиком номер два после буревестника Горького. Его поселили во дворце князя Щербатова, выделили дачу в Барвихе, личный счёт в банке. Его дом был обставлен мебелью из красного дерева и карельской берёзы. В дверях стоял лакей с позументами и жезлом и объявлял – его сиятельства дома нет, они на заседании горкома партии.
Лесть и угодничество
А граф продолжал ещё больше льстить и заявлял, что: «Октябрьская революция, как художнику мне дала все. Наш советский строй единственная надежда в глухом мире отчаяния, в котором живут миллионы людей, не желающих в рабских цепях идти за окровавленной колесницей зверского капитала».
Он срочно переделал «Аэлиту», завершив её марсианской социалистической революцией, под большевистские каноны постепенно перестраивалась трилогия «Хождение по мукам», поскольку первую книгу «Сёстры» он писал в эмиграции. Вторую книгу он закончил в 1928 году, упомянув выдающуюся роль Сталина в Гражданской войне.
Русофобия.
Однако в душе Толстой ненавидел Россию и всю накопившуюся ненависть выплеснул на страницах книги «Пётр I, работу над которой он начал в 1929 году и продолжал до самой смерти в феврале 1945 года.
Главными русофобами в романе выступили ПётрI и его близкий друг Александр Меншиков. Вот к примеру, рассуждения Петра до азовских походов:
Какой была, — сонной, нищей, непроворотной, — такой и лежит Россия. Какой там стыд! Стыд у богатых, у сильных... А тут непонятно, какими силами растолкать людей, продрат их глаза... Люди вы, или за тысячу лет, истеча слезами, кровью, отчаявшись в правде и счастье, — подгнили, как дерево, склонившееся на мхи? Чёрт привёл родиться в такой стране!
А вот так рассуждают друзья после пребывания в Германии:
Пётр и Меньшиков вылезли из дормеза, разминая ноги.
— А что, Алексашка, заведём когда-нибудь у себя такую жизнь?
— Не знаю, мин херц, — не скоро, пожалуй...
— Милая жизнь... Слышь, и собаки здесь лают без ярости... Парадиз... Вспомню Москву, — так бы сжёг её...
— Хлев, это верно...
— Сидят на старинке, — ж...па сгнила... Землю за тысячу лет пахать не научились... Отчего сие? Курфюрст Фридрих — умный человек: к Балтийскому морю нам надо пробиваться — вот что... И там бы город построить новый — истинный парадиз... Гляди, — звезды здесь ярче нашего...
— А у нас бы, мин херц, кругом бы тут всё обгадили...
— Погоди, Алексашка, вернусь — дух из Москвы вышибу...
— Только так и можно...
А вот царь Пётр делится со своими немецкими друзьями:
«Бояре наши, дворяне — мужичье сиволапое — спят, жрут да молятся... Страна наша мрачная. Вы бы там со страху дня не прожили. Сижу здесь с вами, — жутко оглянуться. Под одной Москвой — тридцать тысяч разбойников...
Зато с какой любовью описывает царь подмосковную слободу Кукуй, где жили выходцы из Европы – трудолюбивые, разумные и опрятные. В России этого нет, там по мнению Петра – сплошное скотство, косность и лень.
Вот такой миф об ужасной отсталости России поселился в советской историографии.
В 1934 году вышли в свет первые две книги романа Пётр I, в них явно прослеживалась параллель между Петром и Сталиным.
В том же году вышла книга нескольких авторов «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», в создании которой принял участие и Алексей Толстой, сочинив подхалимскую главу под названием «Имени Сталина».
Должности и звания сыпались на Толстого как из рога изобилия, он стал депутатом Верховного совета СССР, академиком, возглавил Союз писателей, получил Орден Ленина и Орден Трудового Красного знамени, две сталинские премии.
«Молотов, выступая в 1936 году на VIII Чрезвычайном съезде Советов, сказал буквально так: «Товарищи! Передо мной выступал здесь всем известный писатель Алексей Николаевич Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой! А теперь? Теперь он товарищ Толстой, один из лучших и самых популярных писателей земли советской – товарищ Алексей Николаевич Толстой. В этом виновата история. Но перемена-то произошла в лучшую сторону. С этим согласны мы вместе с самим Алексеем Николаевичем Толстым».
Хамство
К первому мая 1935 года Толстой закончил свой роман для детей и взрослых «Золотой ключик или приключения Буратино».
Однако с этим произведением была связана неприятная история. В основу текста был положен перевод сказки «Пиноккио», выполненный писательницей Ниной Петровской. Толстой фактически присвоил это произведение, Петровскую упомянул один раз в первом издании, в последующих указывал только свою фамилию, считая, что он внёс в текст свои изменения.
Коллеги по цеху его терпеть не могли за высокомерие и хамство, которое было его образом жизни, он считал, что ему все должны и к чужому имуществу относился как к своему собственному. У писательницы-эмигрантки Надежды Тэффи он взял на время дорогую пишущую машинку и не отдал. А когда Надежда напомнила ему о возврате, то он ответил в духе марксизма: «Потому что Вы заплатили за нее деньги, так вы считаете, что она Ваша? К сожалению, не могу уступить Вашему капризу. Сейчас она мне самому нужна».
На званых ужинах «красный граф» нисколько не стеснялся собирать в коробку выставленные хозяевами бутерброды и пирожные, якобы на завтрак детям.
Даже живя в советской России долгое время, Толстой не пытался изжить сословную спесь и презрительно относился к простолюдинам.
Писатель-акробат
Зато его пресмыкание перед властью переходило всякие границы, в романе «Хлеб» степень низкопоклонства перед Сталиным просто перешла всякие границы. Он показал грузинского революционера Сталина, руководившего обороной Царицына, чуть ли не учителем самого Ленина. А всё потому, что больше всего в жизни боялся попасть в лагерь.
При встрече с писателем Юрием Анненковым в Париже в 1937 году Толстой признался:
« Я циник, — смеялся он, — мне на все наплевать! Я — простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу! Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбург — все они акробаты. Но они — не графы! А я — граф, черт подери! И наша знать (чтоб ей лопнуть!) сумела дать слишком мало акробатов! Понял? Моя доля очень трудна…»