Глава 4.
Максим торопливо взбежал по сбитым ступеням «Дома колхозника», за стойкой регистрации было пусто.
Он вихрем взлетел в номер. Швырнул на кресло пакет с покупками, подобранный по дороге из-под куста малины. Хорошо, что вовремя вспомнил о нём. Обшарил номер, как и ожидал, никаких швейных принадлежностей в номере не было и в помине.
«Кто бы сомневался. Вопрос: хотя нет, скорее два. Сколько у него времени до того, как сюда заявятся нуры и придут они одни или заявятся в сопровождении хозяйки? Ответ на первый вопрос прост. Судя по тому, что они вполне бодро рассекали при дневном свете, то явиться могли в любую минуту. В любую ли? Чёрт знает. А вот это напрасно, что-то частенько он нечистого поминать стал. Не накликать бы. Ответ на второй он не знал. По-всякому могло выйти. Зависит от того, насколько серьёзно они восприняли его».
Максим спустился на первый этаж. За стойкой по-прежнему было пусто.
«Куда же ты подевалась, Лариса свет Викторовна, когда ты так нужна. Не уж-то сбежала от греха подальше, дабы не попасть под раздачу. Умная, тётя, умная. Или предупредили? Ладно, Бог с ней. Вроде тётка неплохая».
Он перерыл все ящики в тумбочке под стойкой, поиски ничем не увенчались, не было там искомого. Если по совести, то в ящиках вообще ничего не было, то есть вообще ничего – пустые ящики, ни листика, ни бумажки. Только пыль и засушенный временем таракан. Впрочем, как он и думал, гостиница была, скорее всего, обманкой.
«Нет, ну каково, в центре страны и такой гадючник. Неужели у них всё население городка под колпаком? Сколько тут населения? Тысячи три? Больше? Меньше? Фигня какая, а как же власти? Мэрия, полиция? Хоть видел он сегодня двух представителей закона. Блин, да где иголку найти?
— Твою же, дурень, — он хлопнул себя по лбу, — у горничной должно быть.
Действительно, иголку он нашёл в маленьком закутке на своём этаже, да не одну, а целую коробку. Так-то лучше.
Соль у него есть, игл теперь тоже в достатке, со святой водой обстояло хуже, но и тут лазейку можно отыскать, только бы времени хватило на приготовление.
«Может, бросить всё и рвануть отсюда? – мелькнула мысль.
Но память услужливо подсунула образ маленькой, хрупкой фигурки, укрытой саваном.
— Нет, шалишь, брат, — звук собственного голоса, звучащего в гулкой пустоте номера, успокаивал.
Никуда он, конечно, не уйдёт без Инны, когда-то маленькой, наивной девочки, ныне инициированной пророчицы. Три ниточки удерживают его здесь, причём так крепко, что корабельному канату впору позавидовать.
Первая – жизнь, и не чья-нибудь – его.
Вторая – совесть.
Третья – слово.
И каждая последующая крепче предыдущей.
Первая: не сделал он в своей жизни того, что должен, а значит, умирать немогет! А испугается, бросится бежать, мгновенно из охотника станет дичью, а у дичи одно предназначение – лечь под охотника. Да и не отпустят его, после того, что он видел, нет, не отпустят.
Вторая: не мог он бросить в беде ребёнка.
Третья: негоже нарушать слово, данное человеку перед смертью, ой негоже. Дед иному учил.
Все его рассуждения были так – пылью на ветру, всего лишь попыткой найти опору под ногами, да оправдать перед собой собственное присутствие в этом городе.
Отбросив пустопорожние размышления, он принялся готовиться к визиту, который, в чём он нисколько не сомневался, скоро состоится.
Максим вылил из пластиковой бутыли воду и, сбегав к примеченному им роднику, наполнил её заново. Вода была, конечно, не святой, но чистой и не испачканной тёмными эманациями. Теперь её свойства следовало усилить. Щедро сыпанув соли, он начал трясти бутылку, добиваясь полного растворения соли в воде. Он не был уверен, что солёная вода подействует на нуров, они, конечно, не люди, но и не совсем нечисть.
Максим запамятовал, что по этому поводу говорила Пелагея Дмитриевна: то ли такой рецепт действенен только на настоящих зомби, то ли и на нуров он тоже действует. В любом случае, если плескануть крутым солевым раствором в глаза, будь ты нур или просто человек, мало не покажется.
Когда соль большей частью растворилась, он проковырял в пробке несколько дырок. Вспомним детство, поиграем в «сикалки», вот только в отличие от детства, проигравший в этой игре в лучшем случае умрёт. О худшем Максим старался не думать.
Что там дальше? Максим застыл посреди комнаты вспоминая. Вот только вспомнилось ему совсем не то, что было надо….
__________________
Пётр Свержин.
Девять лет назад….
Мы сидели перед зажжённой свечей. Толстый цилиндр жёлтого воска горел хорошо, язычок пламени, похожий на рыжее перо жар-птицы, почти не танцевал. Подрагивая только тогда, когда до него долетало моё дыхание, от этого по стенам горницы плясали причудливые тени.
— Ты, Максим, уже работал со свечей?
Я так и не признался ей, что меня зовут Пётр, поэтому она звала этим чужим для меня именем. Почему я так сделал, я не знал, что-то внутри меня поддакнуло так назваться. А потом исправлять было поздно, так пусть я буду Максимом, не самое плохое имя.
Я кивнул.
— Конечно, — продолжила Пелагея Дмитриевна, — это первое, чему учит Дед.
— Чему вы будете меня учить?
— А чему бы ты хотел научиться?
Я пожал плечами: я не думал, что она сможет научить меня чему-то большему, чем то, что в меня вложил и ещё вложит Дед.
— А ты подумай, прислушайся к себе: ты уже должен отличать истинные желания и потребности от ложных.
— Может быть, вы мне предложите что-нибудь?
Пелагея Дмитриевна вздохнула:
— Я так и думала. Давай сегодня мы поработаем с амулетом.
Я кивнул: амулет так амулет.
Пелагея выложила на стол мешочек из мягкой замши.
— Что там?
— Кусочки горного хрусталя, достань один. Не торопись, пощупай их, погладь, перебери в ладони и выбери понравившийся, только не гляди на них, доверься телу.
Я послушно сунул ладонь в мягкое нутро. Пальцы погладили прохладные осколки, прошлись по гладким граням. Я перебрал кусочки хрусталя, числом девять раз, другой, решая, какой выбрать. По мне, так они были все одинаковы, только одни чуть меньше, другие чуть больше, и никаких особых эмоций не вызывали. Я уже собрался выбрать наугад, как пальцы, словно сами по себе, ухватили один, по ощущениям, самый маленький и с самыми острыми гранями.
Пелагея Дмитриевна, внимательно наблюдавшая за мной, одобрительно кивнула:
— Выбрал? Вынимай.
На моей ладони играл ломаными гранями маленький и неказистый обломок стекла.
…Ломаные линии, острые углы.
Да, мы здесь – мы прячемся в дымном царстве мглы…[1]
Вырвались у меня давно забытые строчки.
Пелагея Дмитриевна мягко улыбнулась:
— Нет, Максим, там нет ничего, кристалл – это всего лишь сосуд, который ты можешь наполнить своей силой, сам по себе он нейтрален. Захочешь – сделаешь его защитным, захочешь – наполнишь злом.
— Как это?
— Легко для того, кто умеет и почти невозможно для обычного человека.
— Научите?
Она кивнула.
— Тут всё просто. Зажигаешь свечу, кладёшь кристалл на линии свеча – глаза и наполняешь силой.
— Как наполнять?
— Избавляешься от мыслей, опустошаешь мозг и наполняешь обломок своей силой, отдаёшь ему частичку за частичкой. И так много раз, если хочешь, чтобы амулет был сильным.
— И всё?
Она мягко улыбнулась:
— Это только первый этап, потом ему надо сделать оправу и её тоже наполнить силой.
— Попробуем?
— Хочешь сейчас?
Я кивнул, полный азарта:
— А что он может?
— Охранять и предупреждать об опасности, защищать от сглаза и порчи. Всё зависит от того, что ты в него вложишь.
— Вы говорили, что амулет можно сделать и атакующим, как в книжках?
Пелагея Дмитриевна нахмурилась:
— Ты действительно хочешь это знать?
— Да.
— Можно, но очень сложно, я, например, не смогу.
Я кивнул понимающе, хотя, откровенно говоря, ничего не понял.
— Максим, как ты думаешь, кто такой Дед?
Этот вопрос Пелагея Дмитриевна задала много позже нашей первой попытки работать с амулетом: я как раз чинил прохудившуюся по весне крышу её дома.
Однозначно ответить на него я не мог. Назвать Деда колдуном или магом, язык не поворачивался. Не видел я за ним каких-либо магических способностей, хотя, что под ними подразумевать? Если пускание огненных шаров из пальца, превращение одних вещей в другие, то нет. Да и обстановка в доме у него была самая обычная, совсем не такая, какая должна быть у колдунов, которых описывают в книгах.
Но и простым человеком он не был. Одно то, что никто не мог найти дорогу к нему, что-то да значило. А иногда мне казалось, что он может читать мои мысли, но это можно было списать на богатый жизненный опыт и необычайную внимательность.
Поэтому я лишь неопределённо дёрнул плечом и произнёс первое, пришедшее на ум:
— Отшельник? — И, подумав, добавил. — Аскет?
Пелагея Дмитриевна за спиной фыркнула:
— Аскет, вот бы Дед посмеялся, если бы услышал. Понимаешь, Максим, есть мнение, что мир дуален, то есть делится на чёрное и белое, для обычных людей – нет. А вот когда это касается людей, наделённых силой – да. Если для простого человека допустимы и хорошие, и плохие поступки, в рамках морали, то для таких, как Дед или я, да даже ты сам, это непростительно. Ты либо идёшь по одной дороге, либо по другой, сразу по двум – невозможно.
— Почему? — Я отложил молоток, которым прибивал толь к скату, и повернулся к ней; её слова меня заинтересовали.
— Потому что капни керосина в крынку с молоком, и пить его будет невозможно.
— Загадками говорите.
— Да не загадками, а метафорами, ты же не дитя неразумное, чтобы тебе всё разжёвывать и в рот класть.
— Я, кажется, понял: серединного пути нет….
__________________
Максим потряс головой, отгоняя давние воспоминания: сейчас они не имели никакого отношения к делу и только мешали. Был другой разговор с Пелагеей Дмитриевной, он тогда вспомнил, как зачитывался в детстве книгами о зомби, восставших мертвецах и прочей нечисти и нежити, и спросил её – правда ли это, и если да, то, как с ними бороться.
Вспомнил!
__________________
Пётр Свержин.
Восемь лет назад….
— Пелагея Дмитриевна, правда, что зомби есть? — разговор я начал незатейливо.
Я крутил в руках сделанный амулет, он был почти готов, осталось сплести гайтан, что было непросто. При плетении следовало не ослаблять внимания и не отвлекаться на посторонние мысли. Но этим я займусь в следующий раз, а теперь можно было поболтать на отвлечённые темы.
— Это как в книгах и фильмах? — Пелагея Дмитриевна поставила передо мной исходящую паром чашку с травяным отваром.
— Ну да, — я отпил горьковатый настой, — твари бездушные, мертвецы ходячие, мерзкие и гниющие.
— Есть, но это большая редкость, так, по крайней мере, Дед говорит. Сложно их создавать, да и не оправдывает затраченных сил. Понимаешь, в чём нет души, само подняться уже не может. И чтобы такая сущность могла существовать и худо-бедно выполнять приказы хозяина, тот, кто его поднял, должен постоянно накачивать существо силой. И чем дольше по времени зомби существует, тем больше он требует энергии. В конце концов, он просто выпьет своего создателя досуха и опять превратится в простого мертвеца.
Есть нуры. Люди, у которых изъята часть души, большую часть, оставив маленький кусочек, чтобы ими управлять. Они не разлагаются, боли, правда, не чувствуют, но если их не кормить – умрут, физиологию ещё никто не отменял. Силой их накачивать не требуется, если ты не хочешь, чтобы они стали сильнее и быстрее. Но и здесь есть подвох. Нуры тупы, и, если ослабить над ними контроль, могут выйти из повиновения и начать всё крушить и убивать тех, кто находится рядом. Поэтому для их создания требуется сильный колдун, с хорошим самоконтролем, а то ослабишь волю, глядь, а тебя уже рвут собственные слуги. Понимаешь, то, что осталось от души, страдает и хочет освободиться от оболочки; когда контроль ослабевает, нуры стремятся всеми силами упокоиться.
При уничтожении оболочки душа освобождается. Кратчайший путь этого добиться – начать убивать окружающих, чтобы их самих уничтожили.
— Это просто, выстрел в сердце, и всё, — я отставил ополовиненную чашки и язвительно добавил, — физиологию ещё никто не отменял.
— Да нет, Максим, не всё так просто, — Пелагея Дмитриевна улыбнулась, — у них сильная регенерация, так просто их не убить, иначе какой смысл создавать нуров, тем более это непросто.
— Голову отрубить?
— Ты думаешь, это просто?
— Не знаю, не пробовал.
— Это сложно, но сработать может, только они ведь не будут стоять и ждать, когда ты это сделаешь, они сильны и достаточно быстры. Быстрее обычного человека.
— А как с ними справится?
— Святая вода, соль, — начала перечислять Пелагея Дмитриевна, — как ни странно, водка, холодное железо, но им сложнее, да и где его нынче найдёшь, правильную сталь. Таких кузнецов, наверное, не осталось. Ещё иглы на живом огне прокалить и в солевом растворе вымочить. Это их, конечно, не убьёт, но затормозит. Соль, рассыпанная перед дверью и окнами, не даст им войти в помещение. А при попадании на кожу будет жечь и причинять боль. Если соль внутрь засыпать, это убьёт их, также действует водка.
— А как их создают, нуров?
— Не знаю, — покачала головой помрачневшая Пелагея Дмитриевна. Было видно, что разговор этот ей не нравится. — Это очень сильное колдовство и очень чёрное….
[1] Константин Бальмонт – Ломаные линии.