Хорошо помню один день из своего детства. Это была весна 1956. Май.
Я заканчивала первый класс, а сестра уже должна была переходить в седьмой. Мы учились в одной школе – в 7-й, бывшей мужской, недалеко от дома. Незадолго перед тем школьников перевели на совместное обучение, и я сразу пошла в эту школу. А сестра вначале училась в женской школе №28, с другой стороны парка, но теперь их тоже «смешали», и девочки, живущие на ул. Ленина, перешли в седьмую школу. Их перевели скопом – всех девочек из этого района. Поэтому одноклассницы у Дины остались прежние – те, с кем она уже училась несколько лет.
В том году наши классы занимались в первую смену: мой первый «Г» и Динин шестой «А». Уроки в первом классе заканчивались рано, до двенадцати. Мама была еще дома, когда я пришла. В ту пору областная библиотека была открыта до десяти вечера, и, соответственно, библиотекари работали в две смены. Вторая смена начиналась в два часа дня.
Я уже давно была дома, сидела за столом в нашей комнате в коммунальной квартире и делала уроки, когда появилась сестра. С ней была ее подруга, Люда Узилевская. Девочки собрались после школы в кино и пришли просить маминого разрешения для Дины. Единственный в комнате, стоящий посередине нее, стол был занят мной – на застеленной газетке лежали прописи, тетрадка, стояла чернильница с воткнутой в нее ручкой и валялись перышки с перочисткой.
– Над чем это ты тут корпишь, язык высунув, первоклассница? Как тебе, не надоело еще учиться? – Люда всегда была добра и внимательна ко мне.
– Ой, – обрадовалась я вопросам старшей девочки. – Так трудно! Нам так много задали: три строчки палочек и две крючков!
Придя в первый класс, я умела свободно читать и вслух, и «про себя», но вот писать не умела совсем. И все письменные задания давались мне нелегко. Особенно когда с карандаша перешли на чернила. В ту пору деревянные ручки со стальными перышками обмакивали в чернильницы-непроливашки (прекрасно из них чернила проливались). Перышки приходилось часто менять, они цеплялись за бумагу (была специальная суконная перочистка, чтобы застрявшие в расщеплении пера волокна снимать), перышками нужно было уметь делать определенной толщины «нажим». У меня не выходил «нажим», а перышки царапали бумагу и делали кляксы. Палочки вылезали за пределы строчки, крючки были неодинаковые, хотя для первоклассников тетрадки специально расчерчивались косыми ограничительными линейками. Приходилось несколько раз переделывать, чтобы добиться более-менее ровной строчки. Иногда я почти целую страницу исписывала.
Услышав про крючки и палочки, шестиклассницы очень развеселились. Им нравилось быть большими и умными, им казалось забавным «трудное» домашнее задание первоклассницы.
Люда заглянула мне через плечо в тетрадку:
– Давай помогу!
Она села на мое место и быстро нарисовала в косо разлинованной тетрадке нужное количество крючков и палочек. Они не были идеально ровными, но, конечно, были лучше моих. В это время в комнату из общей кухни вернулась мама.
– Проверяю, Софья Антоновна, как она сделала. Вроде, нормально, – сказала сообразительная Люда.
Мама ничего не заподозрила.
– Вот и хорошо, – обрадовалась она. – Теперь Люся может пойти с вами.
Шестиклассницы переглянулись. Для них это была не совсем приятная неожиданность. Разница в пять лет в том возрасте предполагала существенные различия интересов и, главное, жизненного опыта. Но мама упорно проводила политику на сближение меня с сестрой. Педагог она была никакой, и, боюсь, ее воспитание нередко производило обратный эффект. Еще в дошкольном моем детстве почти всякий раз, когда сестра отпрашивалась погулять с подружками, мама ставила условие: «Возьмешь с собой Люсю или не пойдешь вообще!». И сестре приходилось тащить с собой за руку эту обузу, вытирать ей нос и следить, чтобы не промочила ноги. Любви и дружбе это, на мой взгляд, способствовало мало, хотя, вероятно, воспитывало чувство ответственности.
В первом классе я уже начинала обретать самостоятельность, у меня тоже появились подруги-одноклассницы; ходила в школу я, разумеется, без сопровождающих, но гулять одну или с ровесницами меня отпускали неохотно – преимущественно во двор или до детской библиотеки, которая располагалась через два дома, строго регламентируя при этом время возвращения.
Мама предпочитала отпускать меня под ответственность старшей сестры. И я любила гулять с Диной и с ее подругами. У старших девочек были интересные разговоры, шутки. На меня мало обращали внимания, но все ж я принимала какое-то участие в общем веселье больших и умных девочек! Дина во время таких прогулок старалась быть внимательной и защищала меня, если кто-то обижал.
Как бы то ни было, но я отправлялась вместе с сестрой в кино! Это было много лучше, чем рисовать когтистым расщепленным пером палочки и крючки в тетрадке – я бы с ними еще долго возилась, если бы не Людина доброта. Мама вручила Дине два рубля на два билета (билет в детский кинотеатр стоил рубль), и мы пошли.
Весна была в разгаре. День источал солнечную теплоту. Мы шли по «нашей» стороне улицы, более теневой. Но и на теневой стороне тополя, окаймляющие тротуар, были покрыты зелеными, свежими, уже большими, но еще клейкими листочками. В то время в городе преобладали тополя. Асфальт тротуаров был чисто убран, а мостовая на ул. Ленина тогда, кажется, была булыжная. По Ленинской разрешалось ездить машинам, но они не мешали в силу своей малочисленности. Не редкость была и лошадь с телегой – спокойно двигалась между машинами. Мы шли в детский кинотеатр «Смена», где показывали интересное, как слышали Люда с Диной от сверстников, кино – «Алеша Птицын вырабатывает характер». Тогда мы обычно говорили «кино» вместо «фильм». Мне тоже очень захотелось посмотреть кино про Алешу Птицына. От радости я слегка подпрыгивала на чистом сухом асфальте. Мы не пошли через проходной двор, а обогнули Ленинскую и вышли на Советскую. Дина держала меня за руку, но я потихонечку освободила свою руку: я ведь уже школьница, меня не надо водить за ручку!
На повороте к кинотеатру мы встретили еще трех Дининых одноклассниц. Лида Горфинкель, Ира Полякова и Валя Павлушина решили тоже пойти с нами в кино. Немного не дойдя до кинотеатра, девочки остановились: возникла идея купить в кино мороженое, и они, выворачивая карманы, начали подсчитывать ресурсы. Ресурсов оказалось маловато – хватало всего на две порции молочного мороженого, самого дешевого, по 95 копеек.
– Постойте! – воскликнула изобретательная Люда. – Хватит на три порции, если мы Люське билет брать не будем!
Я окаменела: такого коварства от любимой мной Люды я не ожидала! Вот, значит, как… Меня не возьмут в кино?! А ведь мама дала на меня рубль! Я видела! Неужели Дина допустит такой обман, такую страшную несправедливость?! Люда, между тем, продолжала:
– Смотрите, какая она маленькая! Мы проведем ее как шестилетку!
Все уставились на меня.
– Вообще-то ей в прошлом месяце восемь исполнилось…, – Дина шагнула ко мне и ободряюще обняла за плечи.
Шестиклассницы задумчиво меня разглядывали… Действительно, маленькая, худенькая, с толстыми и довольно длинными темными косами, с покрытым веснушками бледным лицом – огромные, как лепешки, веснушки вылупливались в мае, прочно обосновывались на носу и на щеках и не исчезали до октября. Что ж, пожалуй, и впрямь может сойти за шестилетнюю… Я тоже смотрела на девочек – все еще сердито, но уже понимающе: детей до семи лет пропускали в кино бесплатно, совсем недавно меня так и водили.
И тут девчонки загалдели наперебой, затормошили меня:
– Люсенька, смотри как хорошо выходит: мы скажем, что тебе шесть лет, и зато купим три порции мороженого – по полпорции каждому!
Но я еще не оправилась от давешнего стресса.
– А мне? – спросила я. – Мне тоже будет мороженое?
– Ну конечно! – закричали все. – Нас же шестеро! Всем по полпорции...
После этого Динины подруги начали объяснять мне, что если при входе билетерша спросит, сколько мне лет, нужно ответить:
– Шесть. Шесть, понимаешь? Тебе только шесть лет! А в школе ты еще не учишься – понимаешь? – твердили они наперебой, видимо, полагая, что если первоклассница – то непременно идиотка.
Я как можно более разумно кивала головой – ну как тут объяснишь, что не надо объяснять…
Впрочем, я сама немного волновалась: «А вдруг билетерша не поверит? А вдруг я не сумею сказать убедительно?» Были сомнения и морального свойства: все же это была ложь… Но, с другой стороны, мороженое… И ведь я не могу подвести всех, обмануть ожидания…
В таких ужасных моральных мучениях, занятая решением нравственных и этических проблем, я прошла вместе с девочками в кассу; Люда взяла на всех пять билетов и еще раз многозначительно посмотрела на меня. И мы небольшой дружной стайкой пошли ко входу в фойе.
При входе все обошлось прекрасно: билетерша-контролерша на меня почти не смотрела – видимо, у нее не возникло сомнений в моем дошкольном возрасте. Вопросов она не задавала, и в фойе мы прошли беспрепятственно.
Фойе детского кинотеатра «Смена» (тогда мы называли его просто «Детский»), конечно, сильно проигрывало в сравнении с фойе «Октября». В городе того времени я знала три постоянных кинотеатра: «Красный партизан», «Октябрь» и «Детский». «Красный партизан» находился далеко, на Базарной площади. Мы ходили в «Октябрь» или в «Детский». Они располагались почти рядом, их разделяли крепостная стена да чахлый скверик, окаймлявший ее (теперь там парк Пионеров). «Октябрь» был большой и красивый кинотеатр, «Детский» – меньше по размеру и проще. Однако и в фойе «Детского» продавали газированную воду, жареные пирожки с повидлом и мороженое.
До начала сеанса еще оставалось время. На это кино пришли, конечно, только дети. Несколько самых маленьких были с мамами или бабушками. Основную массу составляли дети уже достаточно большие, самостоятельные – пионеры. Они галдели, покупали мороженое, пили газированную воду, кидали друг в друга остатками пирожков, скакали и бегали по фойе.
Наша компания, выстояв совсем маленькую, хотя шумную и беспокойную, очередь, купила три порции «Молочного» мороженого. Продавщица в белом фартуке и белых нарукавниках брала из стопки вафельные стаканчики и накладывала в них мороженое, доставая его специальной ложкой из заиндевелого бидона. Быстро взвешивала на весах с качающейся стрелкой и протягивала нам.
Мы с Диной не стали делить свою порцию, а кусали по очереди. Дина, конечно, кусала больше, но я не обижалась на нее. Люда, Лида, Ира и Валя сначала попытались разрезать свои порции ниткой, но мороженое не резалось, и девочки, смеясь, тоже начали его кусать по очереди. Оно таяло, заливало сладким руки, норовило капнуть на одежду – словом, мы очень веселились. После мороженого вся наша компания старательно вытирала руки вырванными из тетрадки (случайно оказавшейся у Лиды) листками. Тут прозвенел звонок, и все дети, толкаясь, кинулись в зал.
Киножурнал в детском кинотеатре иногда бывал хороший – могли показать и мультики. Но на этот раз был типовой, «взрослый», киножурнал про колхозников и достижения на заводах. Показывали колосящиеся поля и доменные печи. Громкий, исполненный энтузиазма голос диктора рассказывал о высоких надоях и большом количестве выплавленной стали. Потом началось кино. Мне сразу же понравилось, что Алеша Птицын еще младшеклассник и что у него есть старшая сестра. И дальше тоже все было понятно и интересно. Я постоянно примеряла проблемы Алеши к себе – и мне надо начать делать зарядку, и я рассеянная и часто опаздываю. Понравилось и изображение улиц Москвы. Прошлым летом мы с Диной и родителями были в Москве. Я узнавала в фильме некоторые места, где мы ходили, – например, Красную площадь. Очень красивый, большой город – Москва.
Когда мы вышли из кинотеатра, шел четвертый час дня. Все так же ярко светило и источало мягкое тепло весеннее солнышко. Галдящие пионеры высыпались из кино и растворились в окружающем пространстве, среди других прохожих. Мы перешли через дорогу, прошли мимо гостиницы «Смоленск» по красивой улице Глинки к Блонью. По домам расходиться не хотелось, мы свернули на Блонье. Сад был уже весь зеленый. Он был очень большой. И деревья на Блонье были большие, некоторые просто огромные – с толстыми стволами, которые не поддавались обхвату, с корявыми коричневыми ветками и шумно веселящейся, радующейся маю молодой листвой…
Да…Большие тогда были деревья, не то, что сейчас… И кино было хорошее – про Алешу Птицына! И улицы чистые, сухие, теплые… Майский день! Да… Ох-хо-хо… Именины сердца! Кхе-кхе… Чтой-то замерзла – пойти, разве, чайку попить?..
Автор: Людмила Горелик, профессор СмолГУ