В декабре 1928 года, Булгакову был передан конверт с письмом, написанным броским мужским почерком и подписанным весьма интригующе: «Виктор Викторович Мышлаевский». История этого письма неизвестна, но важно отметить: Булгаков хранил его всю свою жизнь. Хранила его и Е. С. Булгакова, а затем – в составе архива писателя – передала на государственное хранение, не оставив, правда, при письме пояснительных пометок. Видимо, Елена Сергеевна не обладала существенной информацией о письме и его авторе.
Вот текст этого письма полностью:
«Уважаемый г. автор.
Помня Ваше симпатичное отношение ко мне и зная, как Вы интересовались одно время моей судьбой, спешу Вам сообщить свои дальнейшие похождения после того, как мы расстались с Вами. Дождавшись в К и е в е прихода красных, я был мобилизован и стал служить новой власти не за страх, а за со весть, а с поляками дрался даже с энтузиазмом. Мне казалось тогда, что только большевики есть та настоящая власть, сильная верой в нее народа, что не сет России счастье и благоденствие, что сделает из обывателей и плутоватых богоносцев сильных, честных, прямых граждан. Все, мне казалось, у большевиков так хорошо, так умно, так гладко, словом, я видел все в розовом свете до того, что сам покраснел и чуть-чуть не стал коммунистом, да спасло меня мое прошлое – дворянство и офицерство.
Но вот медовые месяцы революции проходят. Нэп, кронштадтское восстание… У меня, как и у многих других, проходит угар, и розовые очки начинают перекрашиваться в более темные цвета…
Общие собрания под бдительным инквизиторским взглядом месткома. Резолюции и демонстрации из-под палки. Малограмотное начальство, имеющее вид Вотяжского божка и вожделеющее на каждую машинистку. Никакого понимания дела, но взгляд на все с кондачка. Комсомол, шпионящий походя, с увлеченьем. Рабочие делегации, знатные иностранцы, напоминающие чеховских генералов на свадьбе. И ложь, ложь без конца… Вожди? Это или человечки, держащиеся за власть и комфорт, которого они никогда не видели, или бешеные фанатики, думающие пробить лбом стену. А самая идея!? Да, идея ничего себе, довольно складная, но абсолютно непретворимая в жизнь, как и учение Христа, но христианство и понятнее и красивее.
Так вот-с. Остался я теперь у разбитого корыта. Не материально. Нет. Я служу и по нынешним временам – ничего себе, перебиваюсь. Но паршиво жить, ни во что не веря. Ведь ни во что не верить и ничего не любить – это привилегия следующего за нами поколения, нашей смены беспризорной.
В последнее время или под влиянием страстного желания заполнить душевную пустоту или же, действительно, оно так и есть, но я иногда слышу чуть уловимые нотки какой-то новой жизни, настоящей, истинно красивой, не имеющей ничего общего ни с царской, ни с советской Россией.
Обращаюсь с великой просьбой к Вам от своего имени и от имени, думаю, многих других таких же, как я, пустопорожних думой:
Скажите – со сцены ли, со страниц ли журнала, прямо или эзоповым языком, как хотите, но только дайте мне знать, – слышите ли Вы эти едва уловимые нотки и о чем они звучат?
Или все это самообман и нынешняя советская пустота (материальная, моральная и умственная) есть явление перманентное?
Caesar, morituri te salutant1. (пер. Цезарь, мертвые приветствуют тебя.)
Виктор Викторович Мышлаевский».
На конверте указано: «Здесь. Проезд Художественного театра, 3. Московский Художественный Театр. Автору пьесы «Дни Турбиных» М.Булгакову».
И дата на штемпеле: «15.12.28».
(Из предисловия к книге "Мой бедный, бедный мастер" В. Лосев)
Виктор Мышлаевский — поручик, живущий в Киеве рядом с друзьями. Булгаков не указывает точный возраст героя, но из текста романа становится ясно: он не старше Алексея Турбина.
В течение 8 лет Виктор обучался в императорской гимназии, расположенной в Киеве. Он относился к классу старше, чем его товарищи — Карась и Алексей Турбин.
Когда грянула Первая мировая, а затем и революция, студент Мышлаевский вынужденно прервал учебу. Некоторое время он служил на фронте.
И ведь действительно поручик (а в иных редакциях и штабс – капитан) от артиллерии мог остаться служить в Советской России.
В начале романа пьяный Мышлаевский бушует: «Комиссаров буду стрелять. Кто из вас комиссар?
Елена: Виктор, не пей больше.
Мышлаевский: Молчи, комиссарша!
Но в конце Виктор Викторович уже полон несколько иных настроений: «Довольно! Я воюю с девятьсот четырнадцатого года. За что? За отечество! А когда это отечество бросило меня на позор? И я опять иди к этим светлостям?.. больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею». Эмигрировать Мышлаевский также не намерен: «Буду здесь, в России. И будь с ней что будет».
К тому же, по-солдатски прямо, не лукавствуя и не мудрствуя лишний раз, Мышлаевский "кадрит", Анюту, которая осталась сиротой (из мещанской или крестьянской семьи. Судя по всему, семья Турбиных взяла ее к себе на воспитание, когда та была еще ребенком). Так что Виктор имел все шансы исправить свое непролетарское происхождение.
" Мышлаевский откашлялся, искоса глянул на дверь, изменил прямой путь на извилистый, дал крюку и тихо сказал:
– Здравствуйте, Анюточка...
– Елене Васильевне скажу, – тотчас механически и без раздумья шепнула Анюта и закрыла глаза, как обреченный, над которым палач уже занес нож".
" Анюта дрожащею рукой закинула крючок, причем исчез двор, а полосы из кухни исчезли оттого, что пальто Мышлаевского обвило Анюту и очень знакомый голос шепнул:
– Здравствуйте, Анюточка... Вы простудитесь... А в кухне никого нет, Анюта?
– Никого нет, – не помня, что говорит, и тоже почему-то шепотом ответила Анюта. – "Целует, губы сладкие стали", – в сладостнейшей тоске подумала она и зашептала: – Виктор Викторович... пустите... Елене...
– При чем тут Елена... – укоризненно шепнул голос, пахнущий одеколоном и табаком, – что вы, Анюточка...
– Виктор Викторович, пустите, закричу, как бог свят, – страстно сказала Анюта и обняла за шею Мышлаевского, – у нас несчастье – Алексея Васильевича ранили..."
Сама по себе фамилия Мышлаевский взята из жизни — в России был генерал Александр Мышлаевский. В 1914 году он был заместителем командующего Кавказской армией. Из-за его паники чуть было не было проиграно Сарыкамышское сражение (справедливости ради надо сказать, что судьба Закавказья действительно висела на волоске)
Но булгаковеды сошлись на том, что прототипом поручика стал друг детства Булгакова - Николай Николаевич Сынгаевский (1895—1968) , проживающий в те времена в Киеве на Малой Подвальной улице (в романе — Мало-Провальная).
Первая жена Булгакова Татьяна Николаевна Лаппа так описала его в своих воспоминаниях: " «Он был очень красивый... Высокий, худой... голова у него была небольшая... маловата для его фигуры. Глаза, правда, разного цвета, но глаза прекрасные… Все мечтал о балете, хотел в балетную школу поступить. Перед приходом петлюровцев он пошел в юнкеры».
Сынгаевский успел повоевать в 1-й Мировой и получить офицерский чин. И, кстати сказать, Николай Николаевич вполне мог быть выпущен из училища подпоручиком, а в дальнейшем, уже при Временном правительстве, когда чины раздавались довольно обильно, его могли произвести и в поручики, как и Мышлаевского. Вернувшись в Киев, он в 1919 году поступил в балетную школу Брониславы Нижинской и стал со временем её вторым мужем. В 1920 году он с женой смог перебраться в Польшу, а потом во Францию, где оба танцевали в труппе Сергея Дягилева. В 1938 году семья перебралась в США, где Сынгаевский был импресарио и переводчиком Нижинской. Умер в 1968 году.
2-м прототипом Мышлаевского некоторые специалисты считают Петра Александровича Бржезицкого. Который также был офицером-артиллеристом и участвовал в тех же событиях, про которые рассказывал в романе Мышлаевский. Петр Александрович ухаживал за Ниной Коссобудзской, дочерью военного врача 130-го Херсонского пехотного полка киевского гарнизона Константина Коссобудзского. В доме Коссобудзских бывали и Варвара Булгакова с Леонидом Карумом, и Михаил Булгаков с Татьяной Лаппа.
Он так же побывал в окопах 1-й Мировой, где дослужился до должности командира артиллерийского дивизиона и звания штабс-капитана. После развала армии вернулся в Киев, работал сторожем автопарка Красного Креста. Накануне падения гетмана он поступил на службу в Киевскую добровольческую дружину генерала Кирпичёва. Потом служил в армии Колчака. А после её разгрома и в Красной армии — сначала по медицинской части. В 1931 году был арестован и осуждён на «высшую меру социальной защиты — расстрел» которую, однако, заменили на пять лет заключения. Умер в лагере в 1932 году.
А теперь немного цитат:
- Как это Вы ловко её опрокидываете, Виктор Викторович!
- Достигается упражнением!
- Я против поэтов ничего не имею. Не читаю я,правда, стихов.
- И никаких других книг, за исключением артиллерийского устава и первых пятнадцати страниц Римского права. На шестнадцатой — война началась, он и бросил.
- Ларион, не слушайте! Если угодно знать, «Войну и мир» читал. Вот действительно книга. До конца прочитал и с удовольствием. А почему? Потому что писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер.
- Что же это делается в этом богоспасаемом доме? Вы водкой полы моете?
- Я, собственно, водки не пью.
- А как же вы селёдку без водки будете есть? Абсолютно не понимаю!
Гляньте и сюда: https://youtu.be/BfWPQ5Q8_y8