Сладкий утренний сон оперативного дежурного бесцеремонно прервал наглый звонок будильника «Севани», получившего всенародную известность под именем «трактор», ибо своим тарахтением мог мертвого из могилы поднять.
Оперативный, всхрапнув, с трудом приоткрыл один глаз, матерно взглянул на обнаглевший будильник и прихлопнул его ладонью. «Трактор» заглох. Оперативный облегченно вздохнул, прикрыл веко и попытался урвать еще несколько драгоценных минуток короткого дежурно-вахтенного сна.
Увы! На смену заглохшему «трактору» послышался не такой громкий, но зато более настойчивый стук в дверь.
Оперативный приоткрыл другой глаз. Из-за двери выглядывала довольная физиономия помощника оперативного дежурного Кости Гурова.
- Шесть часов, товарищ капитан первого ранга, – доложил Костя. – Пора вставать.
Будильник был заведен на шесть часов утра, а это, по подсчетам Кости означало, что до конца дежурства оставалось всего три часа.
Костя носил погоны капитана 3 ранга, имел репутацию лучшего помощника оперативного дежурного дивизии и откликался на кличку «Кунгуру», так как в свободное от дежурства время служил Отечеству в спортивном костюме с вышитым на спине словом «KUNGURU». Костюм, видимо, был сшит кутюрье от гастарбайтеров и приобретен Костей – по случаю – на Апраксином Дворе в Питере. Костя был твердо убежден, что именно так пишется по-английски слово «кенгуру». Никто из коллег по службе не пытался переубедить Костю в этом заблуждении, так как все уже привыкли к его своеобразному знанию английского. Кто хоть раз сходил с Кунгуру в баню, тот видел его знаменитую наколку. Еще будучи лейтенантом, в знак принадлежности к Военно-Морскому флоту Костя изобразил на плече татуировку в виде яйцеобразного земного шара с перекрещенными Советским Военно-Морским и Андреевским флагами и силуэтом подводной лодки. И над всем этим великолепием красовалась надпись «NEVI» - вольная Костина транскрипция английского «NAVY».
Но, похоже, мы немного отвлеклись от сути повествования. Итак, мы остановились на том, что Костя-Кунгуру, продублировав сигнал будильника, разбудил оперативного дежурного.
Поохав и покряхтев, оперативный встал, вынул из шкафчика полотенце-мыло-бритву-швабру (тьфу – зубную щетку) и пошел в гальюн приводить в порядок свои фас и профиль. Через пару часов в штабе появится старший морской начальник славного града Кронштадта, а встречать начальство необходимо, как завещал великий Антон Палыч, имея прекрасным и лицо, и одежду, и мысли. То есть – при полном параде.
Пока оперативный дежурный умывался, Кунгуру сунул кипятильник в банку – сварить водички для утреннего чайку и занялся документацией.
Внезапное попискивание кодового замка на двери оторвало Костю от работы.
«Кого это черт принес в такую рань?» - удивился он и, взглянув на дверь, стал медленно приподниматься с кресла, судорожно нашаривая рукой фуражку – на всякий случай.
Случай действительно оказался «всяким» - черт принес в такую рань тужурку с адмиральскими звездами на погонах, в которой прочно сидело тело командира дивизии.
«Кому не спится в ночь глухую?..» - мысленно выругался Кунгуру. Приняв стойку «смирно», он четко доложил адмиралу всё, что положено «докладать» в таких случаях и замер, преданно глядя единоначальнику в переносицу.
Адмирал, сдвинув брови, оглядел помощника оперативного (побрит-пострижен-поглажен и прочая, и прочая) и, оглядевшись вокруг, строго спросил:
- А где оперативный дежурный?
- Вышел в гальюн, товарищ адмирал, - доложил Кунгуру.
Адмирал брезгливо поджал губы и покачал головой.
- Не культурно вы отвечаете, товарищ капитан 3 ранга.
Кунгуру недоуменно пожал плечами: «Может, я матюгнулся случайно?» - засомневался он.
- Вы маринистов любите читать? – вдруг ни с того ни с сего спросил комдив.
- А-а-а-м-м-м…, - замялся Костя. – Читаю… иногда…
Адмирал снисходительно посмотрел на Кунгуру и опять укоризненно покачал головой.
- «Иногда»! Вы же флотский офицер! – комдив назидательно поднял вверх указательный палец. – «Капитальный ремонт» Соболева должен быть настольной книгой каждого морского офицера. Вот у вас на столе я почему-то не вижу этой книги.
«Еще бы! – подумал Кунгуру, изображая почтительное внимание. – Попробуй, положи на стол оперативного худлит – хоть Соболева, хоть Дюма – ты же сам своим адмиральским басом скомандуешь по местам стоять с дежурства сниматься!».
- А если бы вы почаще её перечитывали, – продолжал воспитывать нерадивого подчиненного комдив, – то на мой вопрос ответили бы более прилично, как и положено воспитанному офицеру и культурному человеку. В «Капитальном ремонте Соболев пишет, что «жена капитана первого ранга позволит проделать с ней такие вещи, от которых откажется проститутка, но она никогда не простит любовнику, если он выйдет от нее в уборную, не притворившись, что идет говорить по телефону: законы общества непреложны…»
«Во, сыплет цитатами, как по писаному! – восхищенно подумал Костя. – Только к чему бы это? У нас тут вроде бы нет «жен капитанов первого ранга». Или дедушка-адмирал самого себя считает выпускником института благородных девиц, старый матерщинник?»
Произнеся столь длинный монолог, адмирал аж вспотел. Он снял фуражку, достал носовой платок и стал промокать им лысину.
- «Гальюн», «пописать-покакать» и другие общенародные слова в приличном обществе желательно не употреблять, – продолжал поучать комдив неразумного Кунгуру. – Для этого можно подобрать более благородные слова. Вы меня поняли?
- Так точно, товарищ контр-адмирал, понял, – ответил Костя. – Исправляюсь: оперативный дежурный пошел позвонить по телефону!
Адмирал на секунду замер, переваривая услышанное, потом медленно обвел взглядом стол оперативного дежурного, на котором стояло пять разноцветных телефонных аппаратов.
- А ему чт-т-о, – запинаясь, спросил он, – этих мало?
…Кунгуру хохотал неприлично долго. Гораздо дольше, чем комдив топал ногами и стучал кулаками по столу, от чего разноцветные телефоны подпрыгивали и весело позвякивали – со стороны казалось, что они тоже посмеиваются над разозлившимся адмиралом.
Больше Костю помощником оперативного дежурного не ставили. Потому что с тех пор при виде культурного комдива Костю начинал душить беспричинный смех, что выглядело абсолютно некультурно.
Не будите спящего старпома!
Подводная лодка возвращалась с торпедных стрельб. Отстрелялись удачно; торпеды выловили без проблем. В общем, настроение у всех приподнятое. Командир даже разрешил на время обеда включить музыку на трансляцию.
Помощник командира поставил кассету в магнитофон, и по отсекам пошёл гулять приятный женский голос с лёгкой хрипотцой:
Младший лейтенант бередит сердца,
Безымянный палец без кольца-а…
В кают-компанию ворвался бешеный старпом:
- КТО?
- Сорок пять, - тут же ответил помощник командира.
Старпом оторопел и уставился на помощника:
- Что «сорок пять»?
Помощник, продолжая жевать обед, пожал плечами:
- А что «кто»? - и, проглотив, добавил: - Юр Юрич, надо яснее выражать свои мысли, а то любимый личный состав может не так понять и всё испортить.
Старпом волком взглянул на помощника командира - они вместе заканчивали училище и поэтому позволяли себе некоторую вольность в общении, но поставить на место подчинённого следовало.
- Я тебе, Валерий Германович, попозже выражу свои мысли яснее. В отдельном кабинете… Я спрашиваю, кто поставил эту … блин, кассету?
- А что, Юрич? Командир разрешил.
- Разрешил, так разрешил. Но кассету смените! Чтобы я больше этих «младших лейтенантов» не слышал!
- Почему, Юрич? Всем нравится, - удивился помощник.
Старпом поморщился:
- Достала она меня! Жена от этой Аллегровой просто с ума сходит - с утра до ночи крутит, особенно вот этого «младшего лейтенанта». НЕТ ТАКОГО ЗВАНИЯ НА ФЛОТЕ!!! - заорал вдруг старпом и выключил магнитофон. - Короче, ставьте другую кассету, а эту бросьте за борт - пусть её медузы слушают. Я - в люлю на полчаса, покемарю перед приходом в базу.
Выдав ЦУ, старпом ушёл. Зам сменил кассету. Теперь в отсеках надрывался Леонтьев.
- Андрей Геннадьевич, Аллегрову одолжите, - попросил помощник.
Сунув кассету в карман, Валера загадочно улыбнулся.
Минут через пять он поменял кассеты в магнитофоне, засек время по секундомеру и, со словами: «Вредно спать после обеда!», врубил Аллегрову на трансляцию. А сам, от греха подальше, спрятался в рубке акустиков.
Через минуту во втором отсеке распахнулась переборка:
- КТО-О-О? - и Аллегрова замолчала.
«Старпом повторяется», - подумал помощник, выглядывая одним глазом из рубки.
Старпом бушевал ещё пару минут, после чего всё стихло. Помощник опять засёк время.
Ровно через пять минут (интересно, успел старпом заснуть?) Аллегрова опять рассказывала историю про младшего лейтенанта.
Через сорок секунд (по секундомеру помощника командира) в отсеке раздалось старпомовское: «КТО-О?», и Аллегрова заткнулась.
- Старпом делает успехи, норматив перехода из четвёртого отсека во второй сократился на двадцать секунд! - поведал помощник акустикам.
На этот раз он, для верности (пусть старпом покрепче заснёт), выждал восемь минут и в очередной раз вызвал опальную Аллегрову на «бис».
Старпом появился в отсеке через полминуты. «Скоро он будет материализовываться в отсеке моментально, - подумал помощник. - Ну, где твоё традиционное «КТО»?».
- ПОМОЩНИК! С-с-сука! Убью! - похоже, старпом вычислил злоумышленника, не дающего ему поспать.
Больше Аллегрова не радовала экипаж своими песнями - старпом кассету изъял. Но узелок на память завязал…
Возможность отомстить помощнику командира появилась через неделю. В ожидании постановки в док, лодку перегнали к стенке судоремонтного завода. На обед приходилось ходить полтора километра, поэтому большая часть офицеров предпочитала обедать в заводской столовой, оставаясь в ожидании прихода экипажа на лодке. Заодно появлялась возможность соснуть минуток шестьдесят.
Эту возможность не преминул реализовать помощник. Надо сказать, что для помощника командира при проектировании лодки места не нашлось, спать он должен был в четырёхместной каюте офицеров, именуемой «восьминожкой». Но во время последнего среднего ремонта помощник нашёл себе место для каюты - во втором отсеке, как войдёшь, сразу направо. Открываешь дверь, и упираешься в трубопровод. Чтобы добраться до койки, нужно перешагнуть через него, потом, нагнувшись, пролезть через вторую трубу, а за ней уже и койка.
С одной стороны, неудобно – слишком муторно добираться до желанного койко-места. А с другой стороны, именно по этой причине на место помощника никто из пассажиров не позарится. Почему? Объясняю.
Если на лодке выходит в море кто-то из командования бригады, то каюта старпома под угрозой – надо же где-то размещать гостя на ночлег. Командира из каюты не выгонишь – он командир (хотя наш комбриг обычно на это плевал и устраивался именно в командирской каюте, мол, не барское это дело – спать на «холопских» койках!). Замполит спокойно спал в своей каюте, нашпигованной секретной документацией, за которую нес персональную ответственность собственной шкурой перед партией и любимой Родиной. Не дай Бог, что-то пропадет! В каюте механика гостю было бы неуютно: там везде валялись промасленные железяки, в том числе и на койке. А спать в обнимку с гаечным «ключом на восемьдесят пять» или с куском дизеля под боком мог только флагмех (ему не привыкать!), остальные брезговали-с.
Так что, самым оптимальным местом для размещения на лодке высокопоставленных гостей была каюта старпома. Сам хозяин каюты в этом случае довольствовался малым – либо креслицем в центральном посту, либо кают-компанией. Кстати, после развала СССР и ликвидации КПСС, бывшие замполиты, а ныне замы по воспитательной работе, лишились особого доверия нашей Родины. И весь груз ответственности за хранение особо секретной документации был возложен на хрупкие плечи и без того загруженного «по самое немогу» старпома. Но зато и каютами им пришлось обменяться, так что теперь, в присутствии на лодке персон «грата», старпом спал спокойно в своей секретной каюте, а зам мыкался по отсекам в поисках свободного места, ибо на его родной койке возлежало тело гостя.
Однако, мы малость отвлеклись от сути дела. На чем же мы остановились? Ага, помощник командира не пошел на обед, а решил вздремнуть в тиши и прохладе второго отсека…
Перекурив в компании старпома, штурмана и механика, помощник спустился в прочный корпус, кряхтя, забрался в свою конуру и улёгся на койке.
Злопамятный старпом решил, что настал удобный случай для мести. Пошарив глазами по причальной стенке (чтобы этакое придумать?), он увидел невдалеке бесхозную кувалду. Глаза у него загорелись, он схватил её и поволок на корпус. Пройдя на носовую надстройку, он отмерил нужное расстояние шагами, примерился, поднял кувалду над головой и со всей дури вмазал по корпусу.
- БУМ-М-М! - сказала кувалда, и корпус лодки аж завибрировал…
Когда по корпусу подводной лодки в активном режиме работает гидролокатор супостата, экипаж слышит в отсеках каждую акустическую посылку. Удар кувалдой по носовой надстройке был прекрасно слышен даже в седьмом отсеке! Что же касается помощника командира, то ему (только успел задремать!) показалось, что он попал внутрь кремлёвских курантов, когда они начинают отбивать точное время. Старпом не промахнулся в своих измерениях - место для нанесения ответного удара было выбрано верно, прямо над головой кровного врага!
Орудие преступления – кувалда – было спрятано здесь же, за ограждением рубки, а нарушитель спокойствия старпом, посвистывая, сошел по трапу на стенку.
Контуженый помощник выскочил на палубу:
- Что это было? - мотая головой, спросил он.
- Что вы имеете в виду, Валерий Германович? Яснее выражайте свои мысли, - невозмутимо ответил старпом.
Видимо, что-то в интонации старпома показалось помощнику знакомым. Пару минут он переваривал, сопоставлял и думал. Затем между ними был заключен пакт о ненападении: помощник торжественно поклялся забыть о существовании на этом свете Ирины Аллегровой, а старпом обещал больше не повторять акустических атак. Свидетелем этого договора согласился стать боцман. За умеренную плату – ему разрешили прибрать к рукам бесхозную кувалду.
Торпедный аппарат
Сбылась мечта всей молодой жизни! Закончились золотые курсантские годы. На плечах появились свеженькие лейтенантские погоны, по бедру приятно постукивал кортик, а в кармане офицерской тужурки уютно разместился диплом, в соответствии с которым он теперь должен был именоваться лейтенантом Флота Российского с высшим военно-специальным образованием инженер-штурман.
Но… С прибытием на подводную лодку, он понял, что погоны, диплом и кортик еще не сделали из него офицера. После того, как его представили экипажу, разместили в каюте на плавказарме, и накормили обедом, старший помощник командира выдал ему зачетные листы: на допуск к самостоятельному управлению электронавигационной группой и несению дежурства по кораблю. При этом старпом заметил:
- Учти, лейтенант! Сейчас у нас в экипаже дежурных по кораблю не хватает – всего три человека. Чем быстрее ты сдашь зачеты, тем быстрее станешь заступать на дежурство. До этого момента ты не офицер подводной лодки, а пассажир и дармоед!
И лейтенант Флота Российского погрузился в науку! С утра до обеда он передавал подчиненным те знания, которыми его напичкали в училище, а после обеда и до поздней ночи зубрил устройство корабля, ползая на карачках по отсекам, записывая в толстую тетрадь названия, назначение и устройство всех систем и механизмов.
Еще с первого курса училища лейтенант запомнил слова старого капраза – преподавателя морской практики: «Запомните, товарищи курсанты! После окончания училища вы будете все знать, но ничего не будете уметь. Для этого нужна практика! А самый главный практик на флоте – это мичман. Не стесняйтесь и не считайте зазорным обращаться к мичманам за помощью. Вот когда они вас всему научат, только тогда вы станете грамотными специалистами и сможете этих же мичманов с чистой совестью ставить в позу, удобную для интегрирования!».
Свято выполняя заветы своего наставника, лейтенант добросовестно эксплуатировал мичманов, терроризируя их и днем, и ночью вопросами: а это что, а это зачем, а это откуда и куда идет и так далее, пополняя и приумножая свои знания. Результат не замедлил сказаться – сдача зачетов шла вполне успешно, причем с перевыполнением сроков.
Загвоздка возникла внезапно. Старшина команды торпедистов ушел в отпуск, а на очереди было изучение устройства торпедного аппарата. Насколько это было возможно, лейтенант вызубрил документацию. Но одно дело – теория, а совсем другое – практика. Как говорят в Одессе, это две большие разницы. За практикой, ввиду отсутствия на месте мичмана, лейтенант подошел к командиру БЧ-3.
– Слушай, лейтенант! Некогда тобой заниматься, своих дел полные штаны, - охладил его пыл минер. – Ты вот что, подойди-ка с этим вопросом к боцману. Он у нас ба-а-а-ль-шой специалист по торпедным аппаратам.
Лейтенант удивился:
– Не понял, Игорь Иваныч, причем здесь боцман? Он же мой подчиненный, а не ваш.
Минер снисходительно посмотрел на штурманенка:
– Вот и плохо, лейтенант, что ты еще не изучил подчиненный личный состав. Петрович у нас – специалист широкого профиля! Он прослужил на флоте столько, что страшно подумать. А за это время можно было изучить не только устройство торпедного аппарата, но и в космос слетать. Только у Петровича времени на космос не было – он из морей не вылезал. Так что не тушуйся и иди к боцману, он все расскажет и покажет. Торпедные аппараты он знает, чуть ли не лучше меня…– минер пожевал губами, подбирая нужное выражение, – …и снаружи, и изнутри.
Лейтенант пожал плечами и пошел к боцману.
Григорий Петрович Грищенко был старожилом экипажа. Он уже перешагнул пенсионный возраст, но никак не мог расстаться ни с кораблем, ни с флотом. За свою службу он сменил несколько экипажей, и всегда, как только он оставался «безлошадным», за Петровичем выстраивалась очередь из желающих заполучить аса-боцмана к себе на корабль.
У Петровича был, пожалуй, единственный минус – уж очень любил он наглядно демонстрировать молодым матросам процесс погружения подводной лодки. Первое погружение – это как прыжок в неизвестность: чёрт его знает, что там, внизу? Пока замполит проводил с молодежью душещипательные беседы о том, что «не надо бояться, вы же мужчины», боцман без лишних разговоров натягивал поперек центрального поста нитку с подвешенным посередине болтом. Молодняк заворожено наблюдал, как в процессе погружения эта нить начинает прогибаться – наглядное пособие того, как под давлением воды сжимается корпус подводной лодки. На глубине боцман выбирал слабину, заново натягивая нитку, и при всплытии она начинала растягиваться-растягиваться-растягиваться, пока – бэмс! – не лопалась.
Молодые подводники при этом зачарованно наблюдали, как оборвавшийся болт падал на предусмотрительно подложенный боцманом лист железа – ба-бах! Обычно это «ба-бах!» сопровождалось звуками «шлёп-шлёп-шлёп!» – по количеству грохнувшихся в обморок морячков, наблюдавших за процессом. Обычно, последствия таких «демонстраций» не баловали боцмана разнообразием: командир исподтишка грозил Петровичу кулаком, от старпома он получал пинок в спину и яростное нашептывание в ухо: «Ты, старый пень, когда-нибудь бойца до инфаркта доведешь!», а замполит полчаса читал ему лекцию о морально-психологическом состоянии личного состава…
Лейтенант нашел Петровича в каюте мичманов. Тот, как всегда, не сидел без дела – на этот раз он мастерил новую легость. Для непосвященных поясняю: «лёгость» - это такая свинцовая штуковина (грамм этак в пятьсот), которая привязывается к бросательному концу, чтобы оный конец можно было закинуть как можно дальше. Кидают его не просто так – от нечего делать. С одной стороны к нему привязана легость, а с другой – швартовый конец. С помощью бросательного конца швартов вытягивается на причал и привязывается к кнехту, дабы корабль не ушел самостоятельно в море.
Итак, наш лейтенант подкрался к занятому важным делом боцману и задал вопрос в лоб:
- Григорий Петрович! Говорят, что вы лучше всех разбираетесь в устройстве торпедных аппаратов. Поможете мне разобраться с...?
Лейтенант запнулся, уставившись на боцмана: лицо Петровича сначала побледнело, затем резко покрылось красными пятнами. Отшвырнув в угол каюты недоделанную легость, он начал медленно приподниматься со стула, вытягивая трясущиеся руки в направлении лейтенанта. В этот момент боцман был похож на вампира, тянущего когтистые руки к горлу жертвы...
Видимо, изумление лейтенанта было настолько естественным, что несколько отрезвило Петровича, и тот не стал душить единоначальника, а, только, приблизившись вплотную, прошипел:
- К-т-о т-е-б-я п-о-д-о-с-л-а-л?
- К-к-к-уда по-по-подослал? – В отличие от боцмана, лейтенант не мог говорить членораздельно, так как не понимал, чем так разозлил его.
- Я спрашиваю, кто тебе рассказал про торпедный аппарат?
Лейтенант развел руки в стороны и пожал плечами:
- Дык, никто еще и не рассказывал. Я думал, что ты мне расскажешь.
Петрович внимательно посмотрел на лейтенанта. Тот наивно хлопал глазами. Не усмотрев в его поведении никакой «задней мысли», боцман опустил руки и сел.
- Ладно, так и быть, расскажу тебе о торпедном аппарате, - после минутного размышления согласился он, - но при одном условии. Ты сдаешь мне того мерзавца, кто послал тебя с этим вопросом ко мне. Идет?
Не видевший к тому препятствий, лейтенант «сдал» боцману минера. А на следующий день успешно сдал зачет по торпедным аппаратам командиру. Загадкой для него остались только внезапный приступ ярости, охвативший Петровича при упоминании торпедного аппарата, да разгром в каюте минера, который устроил боцман.
Через год экипаж прощался с Петровичем – он все-таки ушел на пенсию. И лейтенант решился напоследок поинтересоваться мучившим его целый год вопросом: что же такого ужасного скрывалось за невинным понятием «торпедный аппарат». Задать вопрос напрямую боцману он все же не решился, поэтому уединился в каюте с минером. И тот, ухмыляясь, открыл ему страшную тайну.
Тридцать с лишним лет назад нынешний пенсионер-боцман Петрович был молодым зеленым боцманом Гришей на эсминце. Он только-только был назначен на эту должность, и рьяно взялся за службу. Надо отдать должное его умению построить и подровнять подчиненных! Уже через месяц его команда рулевых стала лучшей на корабле. Боцман Гриша с первых дней службы уяснил для себя, что если хочешь жить спокойно, нужно добиться от подчиненных беспрекословного подчинения – раз, и отличного знания ими своей специальности – два. Тогда, отдав приказание, можешь быть уверен, что все будет выполнено точно, в срок и на отлично.
В один прекрасный день – в субботу – на эсминце шла большая приборка. Весь экипаж, засучив рукава, чистил, драил и намывал родной корабль. Боцман расставил своих подчиненных по местам приборки, задал им фронт работ, а сам решил покемарить часок после бессонной ночи (неделю назад у него начался медовый месяц, длившийся официально три дня: ничего не поделаешь – служба!). Будучи хоть и молодым, но настоящим моряком, боцман твердо придерживался правила: если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте. Поэтому боцман Гриша отправился по кораблю в поисках логова, где его не достало бы всевидящее око старпома.
Обойдя весь корабль, боцман сделал вывод, что сегодня ему некуда прислонить бренное тело. Все помещения были заняты «нижними чинами», надраивавшими эсминец и снаружи и изнутри.
Поднявшись наверх, боцман уныло окинул взглядом палубу, по которой сновали его же подчиненные. Взгляд боцмана зацепился за торпедные аппараты. Возле них не наблюдалось ни одного матроса – торпедисты уже надраили все медяшки своего заведования.
«А вот и логово для меня!» - смекнул боцман.
Быстренько смотавшись к себе в каюту, он выудил оттуда ватник, чтобы было помягче, открыл заднюю крышку торпедного аппарата и втиснулся в стальную трубу, благо за короткое время службы еще не отрастил себе солидного брюшка. Прикрыв за собой крышку торпедного аппарата, боцман моментально заснул, улыбаясь и похрапывая от удовольствия.
Ближе к обеду, большая приборка подходила к концу. Командир БЧ-3, проверив заведования своих торпедистов, остался доволен качеством приборки. Поскольку до обеда еще оставалось довольно много времени, он решил заняться материальной частью, а именно – торпедными аппаратами. Всем известна истина, что если на машине долгое время не ездить, она сломается от бездействия. То же относится и к любой технике, в частности, к торпедным аппаратам.
Выполняя приказание командира боевой части, торпедисты приготовили аппараты к прострелке воздухом: где необходимо – подкрутили, сколько надо – нагрузили, развернули аппараты в сторону моря, открыли передние крышки и – шарахнули!..
До сих пор неизвестно, кто из экипажа был более всех шокирован последствиями. Торпедисты решили, что из аппарата вышла торпеда, и сейчас пойдет ко дну здоровенный крейсер, стоявший неподалеку – как раз в его сторону были направлены трубы торпедных аппаратов. Командир БЧ-3 морально был готов расстаться с погонами за стрельбу личным составом вместо торпед. Командир корабля онемел, когда ему доложили, что боцман «вылетел в трубу» и слегка отошел, когда разобрался, что обошлось без жертв, после чего наглотался валидола и наказал всех подряд. Бедный боцман, едва не оглохший и наглотавшийся забортной водицы, долго не мог прийти в себя после полета.
Больше всех пострадал остальной экипаж. Новость о человеко-торпеде разлетелась по кораблю мгновенно, в результате чего переборки на корабле содрогались от хохота несколько часов подряд. Народ хохотал так, что весь обед вместо желудков оказался на столах, на палубе и на матросских коленях – ложки тряслись, проливая первое и рассыпая второе. На камбузе пришлось повторно делать большую приборку.
Естественно, история о боцмане, решившем стать торпедой, стала достоянием всей базы. Еще долгое время боцман везде замечал восторженные взгляды знакомых и незнакомых моряков, слыша за спиной перешептывания и приглушенное ржание.
Со временем перешептывания прекратились. Однако к боцману почему-то зачастили ходоки всех рангов и званий: всем срочно захотелось узнать поподробнее об устройстве торпедного аппарата. Причем с вопросом обычно обращался кто-то один (обычно умевший быстро бегать…), а из-за угла за реакцией боцмана с интересом наблюдал пяток свидетелей.
Шло время, менялись корабли, менялись места службы. Но куда бы ни забросила нашего Петровича судьба, везде находились люди, вдруг начинавшие интересоваться у него устройством торпедного аппарата.
Кстати, наш лейтенант так и не узнал о том, что когда он задавал боцману этот, ставший традиционным вопрос, в окне каюты торчали две ухмыляющиеся физиономии – минера и механика…