Оба эти термина — арго и жаргон — употребляются в лингвистике для обозначения особых «языков», на которых говорят люди одной профессии (профессиональные арго или жаргоны) или определенной социальной группы (со-циальные арго или жаргоны).
Это не языки в буквальном смысле слова: грамматика в них в целом та же, что и в общенациональном языке. Вся их «особость» — в лексике: многие слова в жаргонах имеют специальный смысл; есть такие, которые и по форме отличаются от общеупотребительных.
Так, например, в жаргоне летчиков низ фюзеляжа называется брюхом, учебный самолет — божьей коровкой. Если самолет силой воздушного потока увлекается вверх, то он вспухает, если его нос резко опускается вниз, то самолет клюет. Фигуры высшего пилотажа также имеют метафорические названия: бочка, горка и т. п.
Моряки называют дедом совсем не того, кто на судне старше других по возрасту, а старшего механика; капитана они зовут кеп, моториста — мотыль, кока — кандей.
Есть подобные особенности в речевом обиходе медиков, железнодорожников, горняков и представителей других профессий. Это профессиональные жаргоны (арго). Они используются людьми, которых сближает общее дело, одна специальность. За пределами профессиональной среды такой жаргон непонятен.
Столь же специфичной может быть речь какой-либо социально обособленной группы людей. Иногда деятельность такой группы требует скрытности, утайки от общества — в этом, случае разработка особого «языка», непонятного чужим, диктуется жизненной необходимостью.
В прошлом, например, существовали нищенский и воровской жаргоны; остатки этих жаргонов сохранились и в наше время, а кое-какие слова перекочевали в общий оборот, потеряв жаргонную окраску: двурушник (у нищих так назывался тот, кто в толпе собирал милостыню обеими руками), липа (фальшивка), жулик и некоторые другие.
Был в дореволюционной России и «язык» офеней — бродячих торговцев мелким товаром, коробейников (тех самых, о которых писал Н. А. Некрасов: «Эх, полным-полна коробушка...»). Офени составляли одновременно профессионально, и социально обособленную группу. Случалось, что на коробейников нападали, отбирали у них товар и деньги, их деятельность иногда преследовалась властями. Поэтому коробейники вынуждены были всячески скрывать свои намерения и действия от посторонних, доверяясь лишь друг другу и поддерживая тесные связи только между собой. Помогало им в этом специально выработанное арго, непонятное окружающим. Дом офени называли рым, молоко — мелех, деньги — сары, товар — шивар; вместо строить они говорили мастырить, вместо говорить — зе-тить и т. п.
Во многих обществах издавна существовали и существуют школьные и студенческие жаргоны. В России XIX в. был еще бурсацкий жаргон: его употребляли учащиеся особой школы — бурсы, которая отличалась жестокой дисциплиной. Писатель-разночинец Н. Г. Помяловский отразил бурсацкий жаргон в повести «Очерки бурсы»: вместо украли бурсаки говорили сбондили, сляпсили, стибрили, вместо лицо — рождество (дать в рождество значило «ударить по лицу»).
Общее свойство жаргонной лексики переосмысление общеупотребительных слов и создание выразительных, ярких метафор. Это проявляется не только в русском, но и в других языках.
В американском солдатском сленге (еще один термин, употребляемый для называния социально и профессионально обособленных форм языка) вертолет называют ветряной мельницей, торпеду — рыбой, самолет, управ-ляемый по радио,— трутнем (из-за полос на фюзеляже), полковника — цыпленком.
Некоторые жаргоцные слова и обороты про-никают и в общее употребление — именно из-за образности и выразительности этих слов. Сейчас носители литературного языка нередко прибегают к арготизмам (правда, только в условиях непринужденного общения): трёп, бадяга, навалом (в значении «много»), катить