Уходящая натура
Зоя КОБОЗЕВА *
Я недавно перевозбудила друзей с фейсбука, опубликовав фотографию девочки-модели в платье из колбасы. Девочка учится в школе моделей, в которой я читаю лекции по истории моды. Но самое замечательное было в сообщении, которое мне пришло перед самым началом лекции от организаторов: «У нас небольшой запах в студии, девочка для конкурса сшила платье из мяса, для пародии на Леди Гагу. Шила около двух недель, и оно немного испортилось. Надеюсь, всё выветрится к началу занятий».
Всех заинтересовало, как это по ощущениям – носить платье из колбасы, каково на ощупь платье, да еще слегка задумавшееся? Людям свойственно желание потрогать. Кто-то из друзей вспомнил чеховское: «Шубенка на мне, извините, паршивая, на рыбьем меху!»
Историю этого русского фразеологизма связывают с бедностью, нищетой. А в Самаре– всё может быть. Выходишь из здания железнодорожного вокзала – на привокзальной площади тетенька торгует огромными золотыми копчеными рыбинами в прозрачной чешуе. Чешуйки жесткие, солоноватые. Чем не самарский модный тренд: шуба из копченого карпа, самарский сувенир – шуба на рыбьем меху! На ощупь сразу будет понятно: волжский народ!
***
В городе, в котором большая часть года холода, важное значение имеют источники дарового тепла. Можно прижаться сокровенной частью тела к теплым сиденьям, можно забиться в доступные круглосуточно отделения Сбербанка, где стоят банкоматы, и ощутить теплый воздух из батарей. В университете, продуваемом ветрами с Волги, тоже можно найти любимую батарею и ощутить ее спасительное тепло.
А напротив университета, около торгового центра, прям на ледяных ступеньках, на земле, сидит нищий с собакой. Ты стоишь и проклинаешь светофор на переходе, никак не загорающийся зеленым, умираешь от холода, леденеешь, обливаемая ледяными потоками из-под колес машин. А он сидит на ступенях и даже не дрожит от холода. «Кусочки хлеба нам дарят – и мой сурок со мною. И вот я сыт, и вот я рад. И мой сурок со мною».
А летом, когда зной ядреный и беспощадный, раскаленный и жаркий заставляет мечтать о прохладе и снеге, можно опустить голову в струю из колонки или в фонтан. Можно прижаться к дешевым бутылкам с минералкой в каком-нибудь «Магните». Можно, задрав юбки, встать босыми пятками в Волгу. Можно взмолить всех местных богов о дожде – и дождь тут же тебя накроет стеной, не оставив ни одной надежды на сухую репутацию.
В нашем городе только нельзя упасть в траву или в снег. Слишком много владельцев собак и их обожаемых питомцев. И «с высокой кручи на песок» скатиться тоже нельзя. Не бурлаки помешают – люди, люди нашего города, не убирающие мусор за собой на пляжах. Но собирающих мусор по помойкам много. Идут пенсионеры с палочками и ковыряются в помойках. И я каждый раз думаю: может, это бывший советский инженер или рабочий какого-нибудь великого куйбышевского оборонного завода? «Миллионы тонн металла, чтоб страна сильнее стала».
***
Из всех тактильных ощущений я потеряла одно: наслаждение от того, когда старые лодки с просмоленным дном, перевернутые кверху этим дном, покрываются на солнце пузырьками. Нажимать на эти смоляные черные пузырьки, в жару мягкие, очень приятно. Где же наши старые волжские лодки? С уключинами для весел? Теперь океанские лайнеры бороздят синие воды реки, несутся скутеры по верхушкам волн.
Но горячий наш песок остался. Великие самарские пляжи! Нет таких больше ни в одном волжском городе. Когда плоть твоя иссечена осенью, зимой и весной, как дырявое боевое знамя, одна мечта живет в этом теле: упасть на могучие горы раскаленного рыжего песка, привозимого в начале лета на пляжи. Ползешь на вершину кручи вместе с ляльками. Ляльки – с совочками, с ведерками, с машинками, а ты – локтями, по-пластунски, в бикини, из последних сил, подальше от холодов и грусти. Подгребаешь под себя это огненное наслаждение, забираешься наверх, ложишься, солнцу себя подставляешь, пропекаешься насквозь, а потом, внутренне собравшись, рывок – и в ледяную воду!
Стены домов нагреваются летом. А некоторые – хранят историческую прохладу. Я, к примеру, специально нашла дореволюционное здание, в котором находилась мещанская управа. На улице Куйбышева. Зашла в этот дом жарким днем с шумной летней улицы. А стены кирпичные такие толстенные – внутри не слышно шума современного города, тишина, прохлада, история.
***
Замерла, глядя, как за окном беснуется мартовско-апрельская снежная метель, и думаю: что я больше люблю – босиком по теплой грязи или обниматься? Босиком по теплой луже после дождя летнего – это рассказ моего дедушки, о детстве в Самаре1920-х. Топтали на дачах за городом мальчишки лужи и стреляли друг другу в пупки вишневыми косточками из пугачей. Дачная часть жизни нашего города до сих пор очень важная. Кто-то ждет пляжа, а кто-то выращивает свои зеленые травки на подоконниках, чтобы, как только стает снег, быстрее на 6 соток.
А обниматься? Принято ли в Самаре обниматься? Часто ли мы видим обнявшихся влюбленных на улицах города или на берегу Волги, как вдоль Сены, к примеру? Я не про флешмобы «Обнимашки». А вот так, в плане повседневных традиций, не привнесенных в постперестроечный период, а исконных.
Вышел фильм Юрия Грымова «На ощупь». Герой прозревает как раз в эту постперестроечную эпоху. До этого он был слеп, и для него создали фантазийный мир на ощупь. А когда он видит реальный мир – этот мир ему несимпатичен. А наш реальный, не задуманный, не привнесенный извне, не сконструированный по аналогии мир города на ощупь – он какой?
***
Мне кажется, в Самаре не любят обниматься. С другой стороны, я сегодня долго ждала, когда загорится светофор на малюсенькой улочке, которую, в принципе, можно перейти и без светофора. Как все люди, спешащие утром по своим делам, и делали. Но мы с какой-то бабкой в резиновых сапогах стояли и ждали, когда загорится светофор. А мимо все шли, шли и шли люди. Тут бабка поворачивается ко мне и ухает весело: «Айда и мы с тобой!» Ну, как обняла прям! Я радостно за ней побежала. Тепло? Тепло.
Больно падать коленками на асфальт. Ободранные голые коленки – то, что в нашем мире называется асфальтовой болезнью. Детки бегут со всех своих радостных сил – и летят коленками на асфальт. Мамы рисуют им зеленкой ромашки на несчастненьких коленочках. Щиплет. Вроде и боль, но поплакал – и весело! Согласитесь: не сосулькой по лбу.
Сейчас с крыш такое льется – водопады! Снега идут и идут. Народ самарский им кричит: «Довольно! Апрель уж почти наступил!» А снегу и дела нет: лепит, покрывает, вьюжит, тает, с крыш льет, безумствует. Но весной ждешь лета, осенью – зиму. В самую непроглядную ноябрьскую изморось одна дама говорит мне: «Я обожаю мир в такое время года! Естественное увлажнение лица. Иду, подставлю лицо под изморось – наслаждение!» В Самаре много таких дам. Изысканные, театралки. Как правило, в шалях, шляпах, на каблуках, с брошами, в бусах. Идут себе по самарскому миру – и наслаждаются.
***
Город любит кошек. В великой бинарной оппозиции кошатников и собачатников побеждают кошатники. Кошки вписаны в архитектуру и в менталитет. Вписаны художественно. Их, скорее, видно, чем можно погладить. Прочь ускользают рыжие и полосатые хвосты в двориках и в подворотнях. Осторожны стали самарские коты в постперестроечной жизни. Одно время они вообще совсем исчезли с улиц. Но и сейчас их маловато во дворах и в подвалах. Наверное, в Самаре, как и в Париже, неведомые печатники в какой-то момент совершили Великое кошачье побоище.
Я хожу в лапсердачке из котиковых шкурок. И на лекции очень приветливо говорю аудитории: «Потрогайте мех! Это котиковые шкурки из семейных сундуков начала XX века». Юные барышни начинают приходить в ужас и падать в обморок. В эпоху гринписов, ЗОЖей и мимишек под котиком – все понимают исключительно кошечек. И заметьте, от песцовых воротников, норковых воротников – никто в обморок не падает. Ушел из жизни котиковый мех – насовсем, наверное. А дворовые самарские котики стали или очень осторожными, намаявшись в Перестройку и Гласность, или не выдержали смены общественно-экономической формации. А, кстати, какая у нас сейчас формация? На ощупь?
Я на ощупь очень люблю ходить за ручку. Меня водили по самарским улицам за ручку, когда я была маленькой. И мне всегда хотелось, чтобы меня крепко держали, всей ладонью. Потом я водила за ручку своих детей, когда они были маленькие. Это волшебное ощущение, когда маленькая любимая ладошка в твоей руке. Сейчас меня снова водят по самарским улицам за ручку. Так, как надо: держат крепко, всей теплой ладонью. Когда тебя так держат, можно выдержать метель, зной, ливень и даже смену общественно-экономической формации, которых, формаций, в Самаре наверняка больше, чем у классиков марксизма. Потому что город у нас на ощупь – город сильных людей и мягкого капитализма.
* Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.
Текст иллюстрирован картинкой с сайта Pinterest
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» № 7 (157) от 4 апреля 2019 года