Враги.
Враги
- Ванька-а-а! Сукин сы-ын!..
В трюме испуганно запищали и забегали крысы, а в своей каюте беспокойно заворочался спящий баталер.
Слышите? Это наш боцман орёт. Опять ему Ваня-торпедист на очередное больное место наступил.
Ваня (по прозвищу «Тарзан») – старшина команды торпедистов – невзлюбил нового боцмана с первого дня его службы на подводной лодке. Хотя, «невзлюбил» - не то слово. Просто для своих экспериментов Тарзан выбрал именно боцмана Диму.
Появление Димы на подводной лодке в качестве боцмана было неожиданным, но не удивительным. Неожиданным – потому что до появления у нас Дима ходил в зелёной форме, именовался «прапорщиком» и носил пару танков в петлицах. А месту службы прапорщика Димы вообще можно было позавидовать: Группа Советских войск в Германии. Но всему хорошему когда-нибудь приходит «капут». Вот и его дивизия была выведена из цивилизованной Европы на необъятные просторы нашей бескрайней необразованной Родины. И Родина, шибко соскучившись по служившим вдали от неё воинам, готова была предоставить новое место службы для них где-нибудь в Тмутаракани. Откуда не уходят поезда и не вылетают самолёты! Дабы блудные сыны её подольше сидели у мамы Родины глубоко за пазухой и не покидали больше её пределов.
Прапорщика Диму такая экзотическая перспектива – служить в «заповедных далях» России – не устраивала. Поэтому не удивительно, что он воспользовался своей «инвалидностью». Вы ведь знаете, какие «инвалиды» бывают среди военных: одна рука здесь, а другая – волосатая – где-нибудь в верхних эшелонах власти. В Димином анамнезе такой волосатой рукой был дядя-адмирал. И оказался наш «инвалид» вместо азиатского Зауралья в самой что ни на есть европейской Риге. Правда, форму ему пришлось «перекрасить» в чёрный цвет, поменять сапоги на ботинки и именоваться впредь не «прапорщиком», а «мичманом».
О чём думал его дядя-адмирал, переделывая танкиста в боцмана подводной лодки?! Риторический вопрос! Как не сыскать приёма против лома, так не постичь адмиральскую логику. Хотя, как родственника, его понять можно: пристроил племянничка поближе к себе. Ибо из адмиральского кабинета до подводной лодки ближе, чем до танка. А что касается некоторой разницы между танком и подводной лодкой… Ну что ж, как говорила секретарь Верочка из «Служебного романа», даже медведя можно научить курить!
Поплевали наши начальники в ту сторону, где сидел упомянутый дядя-адмирал, состряпали соответствующий приказ, и стал наш Дима гордо именоваться «старшиной команды рулевых-сигнальщиков большой дизельной подводной лодки».
И начались наши мучения по изменению содержимого Диминой черепной коробки: оттуда ложками вычерпывалась сухопутно-танковая абракадабра, и по капле вливалась боцманская специальность. Дима – как мог – сопротивлялся нашим усилиям, продолжая сыпать сухопутными терминами, начиная с «кОмпаса» вместо «компАса» и заканчивая полнейшим невосприятием морских званий. Согласитесь, неприятно слышать старшему матросу, что он на последнем году службы стал вдруг «ефрейтором»! Что уж говорить о старпоме, который приобрёл нервный тик, слыша от Димы в свой адрес «товарищ майор»…
Тем не менее, после десятка крепких старпомовских затрещин и месяца «без берега» Дима, наконец, заучил флотские звания.
Хуже обстояло дело с изучением устройства подводной лодки. Свежеиспеченный мичман, например, никак не мог понять назначение цистерн главного балласта, а само понятие «цистерна» почему-то приводило его в шок.
Наконец, командир БЧ-5, потеряв терпение от Диминой бестолковости, совершенно случайно нашёл способ втолковать ему, что такое цистерна:
- Ну, как тебе ещё объяснить, бестолочь ты на гусеничном ходу? Я уже забодался биться с тобой, чукча ты африканская! Цистерны – это вовсе не круглые железнодорожные вагоны! Это баки такие, понимаешь? БА-КИ!!!
Совершенно неожиданно для механика Дима вдруг облегчённо-понимающе расплылся в улыбке и радостно заявил:
- Баки?!! Ну, это мне знакомо! Баки у нас на самоходках были!
Со временем Дима пообтесался, привык, оморячился. Даже, как и положено боцману, научился управлять горизонтальными рулями, хотя периодически, особенно под перископом, «проваливался» ниже заданной глубины. В этих случаях старпом, стоящий на перископе, не отрываясь от окуляра, рявкал из боевой рубки:
- Боцман, твою мать! Ты не в танке!
Дима опасливо втягивал голову в плечи и, озираясь в сторону боевой рубки, откуда раздавался голос старпома, аккуратненько выравнивал лодку по глубине…
Прозвище «танкист» прочно прилипло к Диме. Поначалу бывший прапорщик остро сопротивлялся:
- Я не танкист! Я – самоходчик.
Он имел в виду, что служил не на танке, а на самоходном орудии. Но мы в этом вопросе были также безграмотны, как Дима – в цистернах. В нашем понимании что танк, что самоходка – это всего лишь трактор с пушкой. Поэтому, несмотря на Димины обиды, мы настойчиво звали его танкистом. Пришлось Диме смириться, и он стал одинаково откликаться и на «боцмана» и на «танкиста».
Основным оппонентом Димы среди мичманов стал старшина команды торпедистов мичман Терезин. Он имел прозвище «Тарзан», но в экипаже его чаще звали просто по имени – Ванькой. Внешне он был чем-то похож на Диму-танкиста: такой же невысокий, коренастый, веснушчатый, курносый, с усиками а-ля фюрер. В начале своей минно-торпедной карьеры Ванька так же, как и Дима, – с трудом-с, – постигал азы флотской службы. Но, будучи в мичманской должности уже третий год, чувствовал себя «годком» по отношению к бывшему прапорщику. Даже несмотря на то, что Дима был на четыре года старше и на столько же дольше носил погоны. Но это было где-то и когда-то. А сейчас, переодевшись в чёрную флотскую форму, он автоматически перешёл в разряд «салаг» или «карасей». Чему, собственно, Ванька возрадовался, ибо до этого момента был самым младшим мичманом в экипаже. А возрадовавшись, тут же начал «подкалывать» своего слабо искушённого в нюансах флотской службы коллегу.
Поначалу Ванька засыпал нового боцмана простыми вопросами. Например, сколько полосок на тельняшке? А потом шумно радовался, подглядывая в замочную скважину, как Дима судорожно пересчитывает количество полосок, стоя перед зеркалом и ломая голову – считать ли полоски на каждом рукаве отдельно, или можно их просто помножить на два?
А потом, в присутствии мичманов, Ванька стыдил боцмана:
- Эх ты, математик! «Не то сорок четыре, не то тридцать восемь»! – похихикивал довольный Ванька. – Да будет тебе известно, полосок на тельняшке ровно на одну больше, чем извилин в твоём мозгу!
- Сорок пять… что ли? – переспрашивал ничего не понимающий Дима.
- Две, чучело! – перекрывая всеобщий хохот, орал довольный Ванька.
- Поч-чему две? – удивлялся боцман.
- Ну так белая и чёрная! – хлопал себя по ляжкам в экстазе Ванька.
- А при чём тут извилины? – начинал подозревать подвох боцман.
Тут Ванька совершенно терял чувство самосохранения:
- Так их же у тебя как раз – одна! – взвизгивал он.
- ? – вопрос во взгляде боцмана был красноречивее слов.
- А ты… х-х-хх… повернись спиной… х-х-х… к… х-х-х… зеркалу и сними… х-х-хх… штаны!.. – повизгивание Ваньки постепенно переходило в похрюкивание. – Вот и увидишь… х-х-х… свою единственную… х-х-хх… извилину…
От скорой расправы Ваньку спасало то, что он лучше боцмана знал устройство плавказармы, где жил экипаж подводной лодки, поэтому успевал убежать и спрятаться раньше, чем боцман его догонит.
Чем дальше, тем более заковыристые вопросы задавал Ванька боцману, и тот неизменно попадал в хитро расставленные ловушки, чем доставлял неимоверное удовольствие Тарзану и вызывал громкий хохот присутствующих при «экзекуции» мичманов и офицеров.
Но однажды и боцману удалось покуражиться над Тарзаном.
Дело в том, что Ванька на службу не ходил, а ездил. В смысле – на велосипеде. Каждый день. Благо жил неподалёку. С утра – на службу, на обед – домой. После обеда – на службу, вечером – домой. И всё на своём педальном транспорте системы «школьник», ибо ростом был с семиклассника (метр с кепкой, пардон, с фуражкой).
Свой двухколёсный транспорт Ванька оставлял на причальной стенке. У самого берега росла одинокая берёзка, вот около неё и скучал велосипед в ожидании хозяина. Жуликов Ванька не боялся: от вожделенного объекта угона его кабриолет отличался наличием всего двух колёс, руля, похожего на рога коровы и отсутствием фирменного значка типа «Мерседес».
Однажды боцман попросил Ваньку подвезти его до КПП:
- Ты же всё равно на обед домой поедешь? А, Вань? Подбрось до КПП, мне на склад шкиперского имущества надо. Туда же два километра переться, а так хоть полдороги проедусь. Подвези, Вань!
Вот! Вот оно!! Свершилось!!! Никогда ни о чём не просивший Ваньку боцман сдался! Это был шанс. Танкист сам отдавал Ваньке в руки козырную карту. Ведь согласись тогда Ванька, потом из боцмана можно было бы верёвки вить: «А помнишь, боцман, как я тебя подвозил на велике? А ты не хочешь мне… (дальше вставляй нужное: от «постоять за меня на вахте» до «дать мне денег в долг»)».
Увы и ах! Тарзан оплошностью боцмана не воспользовался. Наоборот, он решил, что у него появилась возможность в очередной раз хоть и мелко, но напакостить боцману: ответить «нет!» и пусть ему будет хуже!
И Ванька отказал боцману просто и банально, хотя ему самому казалось, что оригинально и гениально:
- Знаешь, Танкист, мой Боливар не выдержит двоих…
Боцман вышел из каюты мичманов явно обиженный отказом. И глазки у него этак нехорошо блестели… А губки шептали что-то неслышно и, видимо, слова тоже были нехорошими…
В общем, когда Ванька, наконец, собрался ехать домой и попытался взгромоздиться на своего «Боливара», ему это сделать не удалось: велосипед не захотел отлипать от берёзки!
Удивлённый столь странным поведением своего двухколёсного друга, Ванька машинально подёргал свой транспорт ещё пару раз – безрезультатно. Тогда он присмотрелся повнимательней и узрел, что велосипед с берёзкой стоят, «скованные одной цепью», а на этой самой цепи висит приличных размеров замок.
Ванька, не ожидавший подобного пердимонокля, растерянно оглянулся.
…На сходне плавказармы стоял довольный боцман и демонстративно крутил на пальце колечко с ключиком.
- Что, Ваня, не уехать? – ехидно улыбаясь, спросил боцман. – А ключик-то – вот он!
Боцман повыше поднял руку и вдруг воскликнул:
- Ой!..
Кольцо с ключом слетело с пальца и, описав плавную кривую, плюхнулось в мутную воду гавани:
- Бульк! – сказал при этом ключик, и утонул.
- Ай-яй-яй! – покачал головой на удивление спокойный боцман. – Как нехорошо получилось. Ай-яй-яй! – И, продолжая покачивать головой и цокать языком, медленно скрылся в недрах ПКЗ. Настоящий ключ от замка, естественно, лежал у него в нагрудном кармане кителя. Демонстративно утоплен был совершенно посторонний ключик.
«Пускай Ванька попереживает, побегает, – думал боцман, не спеша направляясь к себе в каюту. – Всё равно придёт ко мне ругаться, тут-то я ему и продам ключик от замочка. Сколько же пива с него потребовать?»
Боцман надолго задумался, какое пиво лучше – «Ригас алус» или «Сенчу».
Из раздумий его вывел аккуратный стук в дверь каюты.
- Войдите! – разрешил Дима, удивившись про себя: «Кто это у нас такой вежливый?» Он привык к тому, что обычно в его дверь стучали не костяшками пальцев, а ногой, от чего она сразу же распахивалась.
- Прошу разрешения, товарищ мичман! – в открывшейся двери показалась приторно-вежливая физиономия Ваньки.
Вытерев ноги о половичок, Ваня зашёл в каюту, приложил руку к козырьку и представился:
- Мичман Тарзан… тьфу, ты, Господи, …Терезин! – поправился он и выложил на стол кучку металлолома, при ближайшем рассмотрении оказавшейся снятой с берёзки цепью с висящим на ней замком.
- Ваше барахлишко? – Ванька подвинул кучку поближе к боцману. – Приберите, а то сопрут ненароком. Честь имею! – с этими словами Ваня чётко развернулся кругом и вышел из каюты.
Уже когда за Ванькой закрылась дверь, боцман с ужасом заметил, что дужка замка (новенького, ещё в заводской смазке, полученного на днях со склада и числящегося за ним, боцманом), такая красивая, блестящая дужка… варварским образом перепилена.
«Ну, правильно. Он его распилил, иначе как бы ему удалось снять цепь?» - мелькнула мысль у боцмана, сразу же вскочившего из-за стола.
- Вань-ка-а-а-а! Ско-тина-а-а-а!!! – раздалось по всему ПКЗ... Крысы в трюме шарахнулись по углам, с флагштока свалилась уснувшая чайка, а баталер в своей каюте беспокойно открыл один глаз, взглянул на будильник и, облегченно вздохнув, перевернулся на другой бок – до развода осталось полчаса, можно еще немного покемарить.
...И в этот раз Ваньке удалось удрать от разъяренного Танкиста – на велосипеде Тарзан ездил гораздо быстрее, чем тот бегал.
На следующий день, пока боцман обедал, Ваня на пять минут заглянул в его каюту...
После сытного обеда хорошо бы вздремнуть минуток полтораста, но вчерашний инцидент с велосипедом не дал возможности боцману посетить склад шхиперского имущества. Пришлось ему, ковыряя спичкой в зубах, отправиться на склад сегодня.
Дойдя до КПП (ровно половина двухкилометровой дистанции до склада), боцман встретил патрульных – нашего баталера и двух механических матросов.
- Далеко-ль собрался, боцман? – весело поприветствовал его начальник патруля.
- На склад, – уныло ответил боцман. – А вы куда топаете?
- Куда топаем?.. – задумчиво переспросил баталер, внимательно приглядываясь к боцманским погонам. – Ах, куда топаем? Да на обед топаем, а ..., – тут баталер запнулся и уставился на боцмана.
Тот, заподозрив неладное, заволновался:
- Что – «а»?
Баталер, сдерживая улыбку, ответил:
- Да вот, я интересуюсь, боцман – тебя что, ностальгия мучает?
- Какая ностальгия? – не понял боцман.
- Ну, например, танки по ночам не снятся? Или, может, артиллерийская канонада иногда в ночной тиши мерещится, нет?
- А при чем здесь это? – захлопал глазами удивленный боцман.
- Да вот, смотрю я на тебя, Дима, – уже не в силах сдерживаться, улыбнулся начальник патруля, – и думаю, а не отправить ли тебя в комендатуру?
- За что? – удивился боцман.
- А за нарушение формы одежды, дорогой, – пояснил баталер и ткнул пальцем в боцманское плечо.
Тот искоса взглянул на левый погон, и подмышками у него мгновенно вспотело: вместо привычных мичманских звезд на погоне весело сверкали золотистыми боками пара танков. Правый погон при ближайшем рассмотрении оказался зеркальной копией левого.
- Ванька-а, су-ка-а-а! Убью-у-у-у!!! – вопль боцмана спугнул стаю ворон с ближайшего тополя.
Вслед несущемуся вприпрыжку боцману доносился дружный хохот патруля. В максимально кратчайший срок Дима покрыл галопом ровно половину двухкилометровой дистанции от склада до плавказармы.
Перепугав своими воплями всех корабельных пасюков и разогнав окрестных чаек (ложе баталера, естественно, пустовало – ворочаться там было некому), Танкист-Дима вихрем промчался по плавказарме. Не найдя своего обидчика Тарзана, боцман слегка остыл и, тяжело дыша, зашел в каюту. Первое, что бросилось ему в глаза, это четыре звездочки, сиротливо лежавшие на краю стола.
«И как это я их сразу-то не заметил», - укоризненно покачал головой боцман. Он снял шинель и, тяжело вздыхая, принялся выковыривать с погон танки. С грехом пополам воткнув на штатные места звездочки, боцман осмотрел шинель со всех сторон, любуясь на свою работу и заодно проверяя, не нахимичил ли Ванька еще и с пуговицами. Но нет, вроде бы всё было в порядке.
Надев отремонтированную шинель , Танкист стартовал на склад...
На этот раз ему не удалось пройти даже четверти двухкилометровой дистанции.
Сойдя с трапа на пирс, боцман нос к носу столкнулся с командиром БЧ-4.
- Здорово, боцман! – протянул ему руку связист.
- Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант! – ответил на рукопожатие боцман. И уже собрался было следовать дальше, но каплей его не отпустил. Зажав боцманскую ладонь своей ручищей, он пристально вглядывался в боцмана. Точнее, взгляд его был направлен куда-то в район боцманской фуражки.
- Что? Что такое? – аж подпрыгнул боцман.
Командир БЧ-4, наконец, отпустил его руку.
- Ну, ты даёшь, боцман! – усмехнулся он и стал подниматься по трапу, напевая вполголоса:
- Артиллеристы! Точный дан приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас...
Боцман сорвал с головы фуражку и аж завыл от ярости: вместо якоря в самом центре «краба» красовались перекрещенные пушечки – эмблема тех самых артиллеристов, которых в этот момент звала Отчизна мягким баритоном командира БЧ-4.
- Ванька-а-а-а! У-ро-о-о-д!!! (Крысы, как обычно, разбежались, повизгивая, чайки разлетелись, койка баталера всё ещё пустовала).
... Нет, все-таки, зря боцман связался с Ванькой. Не справиться танкисту (звиняйте, самоходчику!), пусть даже бывшему, с торпедистом-подводником!
Во! Слышите?.. Дверь хлопнула, и по трапу застучали каблуки. Ванька побежал. Сейчас-сейчас...
- Ванька-а-а-а-а-а!!! Га-а-ад! Убью-у-у, зме-ё-ны-ш-ш!
(Крысы – визжат, чайки – трепыхаясь, пикируют с флагштоков, баталер перестал храпеть – прислушивается...).
Нет, не догнать ему Ваньку...
Вот так и живём...
Каждый день так!
Прицельное бомбометание
(СТРОГО НЕНАУЧНЫЙ ТРАКТАТ О ЧАЙКАХ)
Почему морских чаек называют на флоте «бакланами»? Для многих это и по сей день – загадка. Говорят, что за прожорливость. Не знаю, с натуральными бакланами я не был знаком. Но зато вдоволь насмотрелся на тех птичек, в которых, по слухам, вселяются души погибших моряков. И сделал для себя ряд выводов.
Во-первых, они дурно воспитаны. Вместо того, чтобы спокойно заниматься рыбной ловлей, они галдят хуже базарных баб, пытаясь переорать друг друга. А уж голосами их Господь наградил!.. Так стонут, будто им всю жизнь без наркоза и перерыва на обед аппендицит вместе с печенью вырезают.
Во-вторых, похоже, словосочетание «белая ворона» было введено в обиход человеком, не часто посещавшим прибрежные свалки и мусорные кучи. Вот где можно увидеть не какую-нибудь одинокую «белую ворону» среди чёрных собратьев, а целые полчища этих крылатых пиратов в белых костюмчиках, берущих на абордаж ближайшую кучу мусора. Вороны при этом отдыхают. Там, где прошла (пардон, «пролетела») чайка, вороне делать (миль пардон, «кушать») нечего!
В-третьих, помимо функции наполнения вечно пустых желудков любыми органическими соединениями, чайки способны и к общественно полезному труду. Например, предсказывать погоду, о чём свидетельствует известное в узких флотских кругах мнемоническое правило:
Чайка на воду садится –
Моряку спокойно спится
(То бишь, хорошая погода ожидается). Или:
Чайка бродит по песку –
Моряку сулит тоску.
(А это, видимо, где-то на горизонте шторм замаячил).
Хотя, по своей вредной натуре, чайки могут и напакостить:
Чайка – сука, чайка – б…ь,
Обманула нас опять!
В-четвёртых, поскольку чайка много жрёт, она же много и … гадит по-крупному. Причём норовит, подлюка, нагадить не просто так, а на что-нибудь нужное: хоть на шпиль Адмиралтейства, хоть на голову Медному всаднику, хоть на крест (богохульство какое, прости, Господи!) Морского Собора – ей без разницы. Очень любит она разные торчащие вертикально предметы, в частности, флагштоки. Сядет поудобнее, обязательно развернётся фасадом против ветра и – давай гадить! А поскольку бывшие органические вещества вылетают из неё по ветру, то, естественно, попадают прямо на гордость Флота Российского – Андреевский флаг, одинаково гордо реющий что под градом вражеского свинца, что под дождём чаячьих экскрементов.
Результат одинаков: в обоих случаях флаг испорчен. Но есть существенное отличие: изрешечённый вражескими пулями флаг может быть с гордостью помещён в музей, а изгаженный чайками – в обрез (с мылом и боцманскими матюгами).
И, наконец, в-пятых. Чаек с успехом можно было бы использовать в качестве бомбардировщиков. Они способны с первого захода накрыть цель своими «бомбами» с точностью… Да какая там точность?!! Гадят прямо в «яблочко»!
Вот тут, собственно, ненаучный трактат заканчивается – мы подошли к самой сути повествования.
Лето. Жара. Кронштадт. На плацу бригады подплава – медленно затихающая и собирающаяся в отдельные «коробки» толпа мокрых подводников. Мокрых – не потому, что они подводники от слова «под водой». А потому, что из-за неимоверной жары у них не только форма промокла, но даже бескозырки можно выжимать.
Бригада вышла на строевой смотр. В глазах рябит от белизны мокрых форменок, бескозырок и фуражек. Яркое солнце, отражаясь от начищенных блях и ботинок, слепит кружащих над плацем чаек. Возмущённые «залпами» солнечных зайчиков, чайки хрипло орут. Видимо, спорят, кто получит почётное право контратаковать противника.
Пока в поднебесье идут прения, там, внизу, на изнывающем от жары полурасплавленном асфальте уже сформировались живые «коробки» экипажей, перед одной из которых вышагивал старпом.
Вполголоса матерясь, старпом тихонько проклинал всё на свете. Жару. Службу. Ожидавшийся строевой смотр. Комбрига, приказавшего провести этот смотр в тужурках, в то время, как за забором – на воле – кронштадтские девушки плавились в топиках. Разгильдяя-минёра, который притащился сегодня утром на службу самый первый и, глядя на старпома мутноватыми глазами, честно признался:
- Геор-гич, я… ик… се-дня… не в с-с-с-с-тоя-нии …ик… при-су-с-с-с-тать на стр… ик… стр… ик… стр…
«Заклинило парня», – подумал старпом. Жестом остановив минёра, тщетно пытавшегося выговорить труднопроизносимое «строевой смотр», старпом вдруг поймал себя на мысли, что у него сильно зачесалась правая рука. Причём – с тыльной стороны. А почесать её захотелось немедленно, с размаху, о наглую минную рожу с красными опухшими глазами.
Но старпом свято чтил традиции! Частенько проходя мимо памятника адмиралу Макарову, он «вспоминал» не только войну, но и то, как Степан Осипович поступал с пьяными моряками. Если он обнаруживал в городе пьяного матроса, спящего в луже головой в сторону гавани (шёл на корабль, но не дошёл – сил не хватило), то приказывал загрузить бесчувственное тело к себе в пролётку и лично доставлял его на корабль. Но если матрос валялся в той же луже ногами к гавани (нажрался, скотина, и отправился добавлять, забыв о вере, царе и Отечестве), то его доставляли не на корабль, а на гауптвахту, где он получал по полной программе.
Поддерживая макаровские традиции, – минер ведь не в койку завалился после бурной ночи, а приволок своё бесчувственное тело на службу, – старпом решил не «сдавать» ответственного пьяницу отцам-командирам на растерзание и отправил его спать в баталерку. «Сам потом разберусь с мерзавцем!» - подумал старпом.
И вот теперь, построив экипаж на плацу и вышагивая перед строем в ожидании начала смотра, старпом строил планы мести минёру. «Ты у меня настоишься «под ружьём»! То бишь, на дежурствах! Забудешь, что такое выходной, и где водку продают!» – злорадствовал старпом.
Остановившись на секунду вытереть пот, струящийся из-под козырька по вискам, старпом снял фуражку и достал носовой платок…
И в этот момент избранная на военном совете чайка, полная решимости с честью оправдать оказанное ей доверие, выбрала, наконец, цель. Ею оказалась лысина старпома, сверкнувшая из-под снятой фуражки.
Мгновенно сориентировавшись, пернатый бомбардировщик спикировал на цель и, с высоты крыши казармы, открыл свои «бомболюки».
Точечное бомбометание было проведено на «отлично»! Порция вонюче-тягуче-липучей термоядерной смеси под кодовым названием «гуано» поразило старпома в самый центр мишени. Он не успел даже руку поднять, чтобы вытереть пот. Так и замер с разведёнными в стороны руками, в одной – фуражка, в другой – носовой платок.
Высота бомбометания и приличное количество взрывчатого вещества в заряде способствовали тому, что на лысине старпома не осталось ни одного островка, не заляпанного чёрно-белой смесью. Переработанные останки того, что раньше плавало, шевеля плавниками, в Финском заливе, смешанные с тем, что лежало, благоухая, на ближайшей помойке, медленно стекали с лысины старпома на его лоб и щёки.
Разгуливая перед строем, старпом был на виду у всей бригады, поэтому процесс бомбометания стал виден всем экипажам.
Ничего не понявший сперва старпом вдруг сообразил, чтО именно со смачным шлепком упало ему на голову. Он побагровел и начал медленно втягивать ноздрями воздух. Наполнив лёгкие до отказа, он внезапно понял, что «речь», мгновенно созревшая в его обгаженной голове, никакого воспитательного эффекта не даст. Поэтому он ограничился только одним коротким словом (женского рода), скосив глаз на орущую стаю. Это слово (женского рода) в наступившей тишине услышали все, стоящие на плацу.
Личный состав, удивлённый таким снайперским попаданием, молча глазел на вытиравшегося старпома. И тут наступившую тишину нарушил голос откуда-то из задних рядов «коробки»:
- Ну надо же, братцы! Вот так запросто насрать старпому на лысину – и никаких последствий!..
Возможно, голос хотел ещё что-то добавить, но не успел. Потому что был заглушен гомерическим хохотом, вырвавшемся одновременно из трёх сотен здоровых мужских глоток.
Предыдущая часть:
Продолжение: