Здравствуйте. В этой заметке расскажу про свою морскую рыбалку и поделюсь некоторыми наблюдениями и мыслями, написанными в то время (лето и осень 2023 года). В этом тексте есть шушуть мата и присутствует натурализм, так что особо нежным лучше не читать. В 2024 году я снова сюда приехал, чтобы досрочно всё бросить и завязать с Охотским морем; быть может, напишу про это в отдельной заметке, а пока вот так.
Все цитаты в данной статье принадлежат их авторам или правообладателям. Я цитирую исключительно в ознакомительных и полемических целях, что согласуется с положениями статьи 1274 ГК РФ.
Я не стремлюсь никого оскорбить по какому-либо признаку или принадлежности, так как делаю оценочные суждения, выражающие исключительно моё субъективное мнение как автора текста.
***
Перед глазами раз: рыбный азарт. Делаем переборку на ставном неводе, стоим вшестером в переборочном кунгасе, руками тянем-потянем сетку из моря, тем самым сгоняем всю рыбу в одно место — так называемый садок; уже дошли до садка, сейчас будем сообща заливать улов в щелевой кунгас и пойдём на следующую переборку. Рыбы здесь не очень много (около тонны), она лежит в подсушенной сетке аккуратной кучкой, — так сразу и не скажешь, что тут столько килограммов (вроде и мало выйдет по деньгам, а вроде и звучит: тонна!).
Вдруг кто-то из рыбаков орёт: «Чавыча! Н***я, какая здоровая!» Другой тут же возбуждается: «Где, где?», а ему отвечают: «Да в п***е, моя будет, щас поймаю!» Остальные тоже напряглись, да и я, чего уж греха таить, вместе с ними высматриваю: какая она попалась в неводе, чавыча эта, большая или так себе, одна она или несколько? Редко и мало заходит эта рыба в Охотское море со стороны Курил (в основном идёт на Камчатку), потому и считается ценной, вкусной и дорогой, наряду с неркой и кижучем — тоже лососëвыми породами, которые местные рыбаки всегда ловят не для сдачи на завод, а себе в рюкзак.
Горбушу и кету можно и нужно сдавать, ладно уж — деньги за это платят (когда маленькие, а когда и неплохие), но именно эти три редких, деликатесных породы лосося, по мысли профессиональных мореманов, должны скрытно идти прибавкой к зарплате и никак иначе. То есть вечером они должны выноситься по домам в рюкзаках, лучше сразу разделанные (так больше поместится), завёрнутые в мешки и для вида накрытые сверху парой маек и носками.
Все всё понимают, все (или почти все) здесь этим живут, потому и выносят рыбаки свою добычу практически беспрепятственно. Главное в этом деле прикормить охрану КПП (иначе никак), не борзеть в целом (не выносить десятками килограммов; однако не все это понимают) и в верхней части рюкзака положить хотя бы пару носков и майку, — вещи же лежат, и на дне у меня тоже вещи, да-да.
Сетка невода, которую мы вшестером тянули из моря, брошена кем-то в воду: кто-то из рыбаков кинулся ловить ту самую чавычу руками, а кто-то, с другой стороны садка, ловит её сачком. Гоняет сильная рыба по садку, мечется из угла в угол, вырывается из рук, — пожить ещё хочет и икру отметать, выполнить цель своей жизни. Некоторые из нас стоят, держат сетку, накаляются, смотрят на бесплатный цирк с людьми. Вот и поймали чавычу, наконец: одну, две, три. Нерка, кижуч тоже попались, но они как-то меркнут перед огромной, мощной чавычей. Рыбаки кричат, хвалятся, шутят, их глаза оживились.
Волна раскачивает переборочный кунгас, рыба в щелевик ещё не залита, — только поймав несколько больших рыбин, успокоились мужики немного, вспомнили про брошенную работу. Всё это время я и ещё пара человек стояли, держали неводную сетку, ждали, пока самые азартные наиграются в игру под названием «поймай ценняк самым первым».
Перед глазами два: гибкость спин важнее гибкости ума. Залили тонну улова в щелевик, всё нормально, идём на следующий невод: переборка, заливка и далее по схеме. Погода пасмурная, моросит, ветра нет, но по заливу после вчерашнего шторма гуляет тягун — длинная и медленная волна, которая то поднимает твои кишки под горло, то опускает их в самый низ, и так постоянно.
Пока есть время на переходе, некоторые рыбаки ползают раком по доскам щелевика и снова высматривают ценные породы: всë того же кижуча, нерку или чавычу. Летят брызги, пена, галдят и гадят чайки (кто-то уже режет рыбу на палубе и бросает в море отходы), но это не мешает ловцам стоять в известной позе и высматривать известно что.
Вся рыба плавает в свежей морской воде, но ограничена в передвижении и сбежать не может; в этом суть щелевого кунгаса: вместить в себя столько-то тонн живого товара и сохранить его для сдачи на завод. Такая, получается, последняя услуга для рыбы: пожить ещё немного перед тем, как на приëмке её насосом качнут из кунгаса и отправят на конвейерную бойню завода.
Ползают рыбаки по щелевику, руками добычу хватают, кто-то и сачком ловит. Бросают тушки на корабль, там рыба дёргается и задыхается на палубе. Иногда швыряют её так, что головой она ударяется о железо корабля — двери, углы, скобы, мачта и прочее; тогда во все стороны брызгает красная рыбья кровь, застывая маленькими рубинами. Сегодня рыба тоже ударялась, и капли рыбьей крови были даже на канистрах с водой, — а они стоят в стороне, в узком проходе, совсем не на палубе.
Перед глазами три: человек с молотком. Далее улов разделывают на деревянной лавке по борту: отрезают голову, режут брюхо, вырывают кишки, отрезают хвост. Если рыба ещё не задохнулась без воды и активно дёргается, бьют её по голове молотком — раз, два, три, пока глаза рыбьи в голову не вдавятся, пока голова её в кашу не превратится, пока палуба и лавка не будет покрыта ошмëтками и залита кровью.
Менее чем за минуту (или около того) живая, красивая, сильная чавыча, нерка, кижуч становится конвульсивным обрубком. Голову её, хвост и ещё сокращающееся сердце бросают за борт, где их сожрут или чайки, или донные падальщики вроде палтуса, краба, различных уродцев прибрежной глубины.
Бывает, рыбу режут только ради икры, и тогда рыбья судьба незатейлива: самку ловят, быстро вскрывают брюхо, вытаскивают два ястыка икры. Далее ещё живую вспоротую рыбу бросают за борт, где она или тонет сразу, медленно уходя на дно с пробитым плавательным пузырём, или же какое-то время ещё держится на плаву, хватая жабрами воздух, глупо раскрывая рот и стеклянными непонимающими глазами пялясь в небо.
Эта полуживая тушка нет-нет да пытается куда-то плыть и что-то сделать, трепыхнуться и убежать, но из-за вспоротого брюха плыть как раньше она уже неспособна, и получаются у неë только неуклюжие агонизирующие рывки туда-сюда. И таких тушек возле нашего корабля уже много, целый косяк, можно сказать, и все они, вспоротые и живые, медленно дрейфуют куда-то по воле ветра и волн.
Я сижу на борту и смотрю на умирающую рыбу, а также на то, как суетливые жадные чайки клюют на воде рыбьи кишки, вырывая и так уже покалеченные внутренности и жадно заглатывая их в свои птичьи пасти. Мне хочется попросить прощения у каждой из этих рыб за загубленную жизнь; но если это и возможно, то не в нашем подлунном мире. Я понимаю, что звучит всё это как глупый идеализм с нотками лицемерия (иначе зачем я вообще приехал на путину, если мне рыбов жалко?). Тем не менее, я приехал и мне их всё равно жалко.
Когда я вижу все эти картины, то есть первую (бросили сетку и ловят рыбу, сверкая глазами, забыв о работе), вторую (кверху каком ловят раком) и третью (упоëнно лупят молотком по рыбьей голове, приговаривая: «да что ж ты, с**а ë****я, всë никак не сдохнешь, ну пи****сина, б****ь»), где-то глубоко во мне просыпается и ворочается такое презрение к людям, что мне сложно выразить его словами. К презрению почти сразу добавляется жалость.
Вряд ли я завидую всем этим мужичкам-рыбачкам; я так же могу и ловить, и резать, и в 2018 году (тоже работая в море) я нормально забил домашнюю морозилку рыбой. Тут дело в чём-то другом, а в чëм именно — я ещё и сам до конца не понял. Допустим, это что-то навроде совести или грустного чувства, что люди — всего лишь хитрые обезьяны в одежде.
Отдельно отмечу, что в работе и общении с экипажем корабля и бригадой у меня всё в порядке. Да и в целом я люблю этих людей, и с каждым из них мне есть о чём поговорить. Я также умело мимикрирую под рабочую обстановку, работаю как все, стараюсь не тупить и не давать слабину. Но именно когда рыбаки без меня ловят и режут рыбу, я замечаю в них что-то животное, первобытно-пещерное, дикое.
Когда ловлю и режу я, подобные мысли тоже возникают, но они быстро растворяются в азарте охоты, крови и убийства. А после потрошения рыбы все мы все снова превращаемся в самих себя (или только надеваем маски?), и обсуждаем что-то, и хорошие черты характера снова видны в каждом из нас. Вот человек! Он многогранен, странен и многолик. Уж не знаю, к сожалению всё это или к счастью.
Да, презрение и жалость к людям в описанной ситуации трудновыразимы только моими буквами, поэтому я выражу их через чужие слова и визуальные символы. Во-первых, песня «Реванш» рэпера Хаски. Есть там такие строки:
«Каплями крапать чужие ляжки,
Жрать и опорожнять стекляшки,
Врать, паясничать, бить посуду, —
Короче, драть эту жизнь как суку».
Эта песня в принципе подходит многим из нас, мертвоглазых живчиков, но конкретно эти строки описывают всё то азартное кишкоблудие, ради которого рыбаки ловят и режут рыбу на домашние пресервы, икру-пятиминутку или, на худой конец, котлеты на жарëху. Иначе зачем сдалась бы рыбаку эта чавыча, нерка и кижуч, как не засолить их и протолкнуть потом в кишки, запивая пивом? Именно за этим и сдалась: «Баунти» — райское наслаждение!
Во-вторых, сцена из фильма «Мусульманин» Владимира Хотиненко. По реке плывут уже ничейные доллары, и местные селюки сломя голову кидаются в реку, лишь бы урвать себе пару-тройку зелёных бумажек. Толкаются, торопятся, дерутся. Девушка Вера пропускает мимо ушей признание парня в любви и тоже кидается к реке. А над всей этой картиной незримо присутствует мëртвая свиная голова, та самая голова, монолог которой слышал тихий мальчик Саймон в «Повелителе мух» Уильяма Голдинга.
Проще говоря, там с человеком общался Сатана. Он смеётся и он доволен тем, как селюки в фильме бросились в реку из-за денег, как девушка Вера (кимвал звучащий) не верит, не надеется и не любит, и ещё больше он радуется, когда взрослые люди бросают работу и бегут ловить рыбу, чтобы вкусно пожрать осенью: прикормить родню и друзей, продать излишки на стороне, а заодно и побаловать глиста Аркадия внутри себя.
В-третьих, серия «Пятнадцать миллионов заслуг» из «Чëрного зеркала». Серия эта, по сути, про меня в данной ситуации с рыбой. Я, знаете ли, и пост этот написал с таким тоном, мол, фи, рыбачьë несчастное, а я один тут в белом плаще стою красивый. Но это совсем не так, а наоборот.
Это не так, потому что и «Реванш» Хаски про меня, и «Мусульманин» Хотиненко про меня, и «Пятнадцать миллионов заслуг» про меня. Пока я ещё держусь и пишу что-то про презрение и жалость к людям и их поступкам. Но, раскавычивая главного героя фильма Хотиненко, я бы так выразил мой, думаю, главный страх в жизни: однажды ко мне изнутри меня тоже придёт Сатана и я поверю ему, потому что он заставит меня поверить ему. И будет плохо.
Грустно всё это... И, на мой взгляд, неприглядная правда жизни рабочего человека кроется в одном из метких монологов фильма «Мусульманин»:
«Думаешь, сынок, я ничего не понимаю. Думаешь, толкушка бестолковая. А мы когда этот комбикорм чёртов с Федькой припёрли, я потом всю ночь проплакала. Не из-за тебя, сынок, нет, не из-за обиды, а что жизнь наша, чёртова, проклятая.
Стыдно ведь. Всю жизнь воруем и всю жизнь стыдно. Стыдно! А не воровали бы — не выжили. Отец в лесничестве работал — лес воровал. Так и построились. И кровать, на которой вас родила, тоже из ворованных досок…»
Спасибо за ваше внимание.
***
Ссылки на мой проект «Болтовня буквоеда»:
- Группа ВКонтакте: https://vk.com/bookwoed
- Канал Дзен: https://dzen.ru/bookwoed1
- Канал YouTube: https://www.youtube.com/@bookwoed2
***
Использованные картинки (в порядке появления):
- Фотографии из моего личного архива.