Ордена, медали и прочая…
(продолжение рассказа «Ледокол «Владивосток»»)
Из жизни судового механика.
Собрание
К обозначенному времени вся партийная организация ледокола собралась в кают-компании.
На своём капитанском месте сидел Антохин.
Машков видел его второй раз, но по сравнению с тем бравым капитаном, который несколько дней назад у Морвокзала докладывал начальнику пароходства об успешном возвращении из рейса, за столом сидел поседевший, осунувшийся и как-то моментально постаревший человек. Он ни на кого не смотрел а, сложив руки, сжатые в кулаки на столе, упорно разглядывал их, не обращая на собравшихся внимания.
Машков с интересом разглядывал присутствующих членов парторганизации ледокола. Ведь из кого она состоит, он понятия не имел, так как всё это время занимался только ремонтными работами.
Противоположный конец длинного стола занял помполит. Он обложился бумагами и, изображая излишнюю озабоченность, копался в них.
Рядом с ним по правую руку устроилась Дарья Михайловна и рядом с ней пристроилось какое-то засушенное создание. По многочисленным описаниям, Машков догадался, что это и есть знаменитая Семёновна, терроризирующая несчастных механиков.
Напротив него устроился ремонтный механик Чубаров и рядом с ним два моториста предпенсионного возраста. Один из них являлся старшим трюмным, о котором много рассказывал Вова Бондаренко, как они вместе на ветру и морозе заправляли вертолёт. Михалыч важно устроился и по-домашнему сложив руки на внушительном животике безразлично смотрел по сторонам, не выказывая особых переживаний. И только частота вращения больших пальце на руках показывали степень его волнения.
На лице другого моториста, чисто одетого и приглаженного, особых переживаний Машков не увидел. А что тут такого? Собрание - так собрание. Он и в машине особым энтузиазмом не отличался. Прикажут – буду делать, а не прикажут, буду в курилке сидеть, лясы точить, да чаёк попивать, но после пяти часов – море строго на замок.
Ремонтный механик, как плюхнулся на стул, так и застыл в такой же позе, опустив голову и ни на кого не глядя. Машков только исподволь, краем глаза наблюдал за ним, но тот, как сидел с каменным лицом, так и продолжал сидеть.
На свои места расселись главный механик и старший электромеханик (СЭМ).
Кожевникова Машков видел только у Морвокзала, а так за эти дни их пути не перекрещивались, поэтому он с интересом разглядывал сухощавого, слегка облысевшего, немногословного (по словам электромехаников) мужчину. Ведь он же Герой Социалистического Труда. Машкову и близко никогда не приходилось видеть таких знаменитых людей, а тут вот он – рядом, напротив сидит и ждёт, как и все, что же сейчас начнёт происходить.
Рядом с капитаном свои места заняли дублёр капитана Садчиков и старший помощник Паша Сидоркин.
Помполит, оторвавшись от своих бумаг, поднял голову на собравшихся и поставленным, командирским голосом объявил:
- Товарищи коммунисты! Я смотрю – вся наша небольшая организация в сборе, поэтому предлагаю начать собрание. Кто за это предложение, прошу проголосовать, - и первый поднял руку.
Ну а что тут было не голосовать «за», поэтому Машков тоже проголосовал «за».
- Единогласно, - подвёл итог помполит. - Теперь для ведения собрания нам надо избрать президиум собрания. Кто за это предложение? - конечно же все оказались «за».
- Теперь надо избрать секретаря и председателя собрания. Какие будут предложения? – и внимательно осмотрел притихших коммунистов.
- Чернова и Дарью Михайловну, - предложил СЭМ.
- Другие предложения будут? – вновь начал помполит, после минутного молчания. – Других предложений не поступило, - констатировал он. – Тогда избранный президиум приглашается занять свои места и начать собрание, - а места занимать не пришлось и помполит, передав Дарье Михайловне бумагу и шариковую ручку, начал собрание: - На повестке дня два вопроса. Первое – это личное дело коммуниста Антохина, - и добавил при этом, - Геннадия Ивановича и «Разное». Будут какие-нибудь дополнение, предложения? – и осмотрел присутствующих.
- Будут! – громко проскрипел или прохрипел или проскрежетал, Машков не понял, что это было, но оказалось, что это так прозвучал голос засушенного создания.
- Какое? – Не меняя интонацию помполит перевёл взгляд на приподнявшуюся со своего места Семёновну.
— Это вопрос о награждении государственными наградами членов экипажа, принимавших участие в экспедиции по спасению «Михаил Сомов» из ледового плена, - проскрипело, прохрипело в ответ.
От такого заявления все присутствующие с интересом повернули головы в сторону скрежещущей Семёновны, но помполит, даже не изменившись в лице, столь же торжественно приказал Дарье Михайловне:
- Запишите поступившее предложение и начнём собрание.
Дождавшись, когда секретарь покончит с записями, он не менее торжественно продолжил:
- Из парткома пароходства в нашу партийную организацию поступила письмо с просьбой разобраться на месте с проступком коммуниста Антохина Геннадия Ивановича, - и поднял глаза на замерших присутствующих. – Разрешите его зачитать? – обратился он к собранию. – Кто за? – ну, конечно же все оказались «за», и после полученного всеобщего разрешения, принялся зачитывать письмо.
В бумаге много чего перечислялось, но особое внимание уделялось самоуправству капитана Антохина и материальный ущерб, нанесённый им пароходству в размере чуть ли не на четверть миллиона долларов.
От такой суммы, озвученной помполитом, у Машкова аж челюсть отвалилась. Понятно, что если бы это было тысяч тридцать, а то – четверть лимона…
Поняв, какое обвинение выдвинуто против капитана, присутствующие застыли. Но помполит завершил своё чтение ещё более страшными словами:
- Поэтому партком пароходства рекомендует нам, чтобы мы проголосовали с предложением об исключении из партии Антохина Г.И. – Но видя, что народ поражён таким требованием, отложил бумажку и твёрдо заявил: - А я, как коммунист с почти четверть вековым стажем, категорически против такого предложения, потому что узнал капитана Антохина за прошедший рейс в Антарктиду и понял, что это за человек, - и откровенно предложил: - А так как из пароходства всё равно от нас не отстанут, поэтому лучше мы здесь, - помполит пальцем ткнув в стол, - сами его своей властью нашей первичной организации накажем, чем позволим марать честь и достоинство нашего капитана, - торжественно закончил помполит. - Но давайте выслушаем по этому поводу самого Геннадия Ивановича. Пусть он нам разъяснит свою точку зрения на произошедшее, - и жестом предложил Антохину говорить.
От услышанного у Машкова даже мурашки по спине пробежали. Ведь что требует партком? Он требует исключения из партии. А, как известно, коммунистов в СССР не судят, а с обычными гражданами разделаться – это пара пустяков. Неужели и в правду над головой Антохина занесён такой топор и его действительно хотят отдать под суд?
Он перевёл взгляд на молчащего Антохина. А тот, ещё сильнее сжав кулаки, поднял голову, и осмотрев присутствующих, спокойно начал.
Машков раньше никогда не слышал, как говорит Антохин, за исключением, когда он докладывал о прибытии ледокола из рейса. Но тогда Машков находился далеко с транспарантом в руках и его вообще не интересовали победные реляции. Зато сейчас его поразил этот спокойный, негромкий голос капитана.
Ни одна нотка в нём не выдала сильного волнения Геннадия Ивановича. Он говорил так, как будто ничего особенного не произошло и он рассказывал это не о себе, а о каком-то постороннем дяде, которому грозит грозное наказание. И начал он свой рассказ, не откашлявшись и не выпив от волнения стакан воды, а только глубоко вздохнул.
Невольно Машков представил, как может вести себя этот человек в экстремальной ситуации, отдавая приказания в кромешной темноте полярной ночи среди ледяных полей и айсбергов, когда только одно его единственное решение может спасти экипажи ледокола и погибающего «Михаила Сомова».
А Антохин очень просто начал обрисовать ситуацию, из-за которой его теперь ожидало наказание и, возможно, и конец капитанской карьеры. Такому самообладанию, с которым излагал произошедшее этот широкоплечий с пробивающейся сединой капитан, Машков даже позавидовал. Он бы так не смог.
- Конечно в той бумаге, что прочёл сейчас Владимир Иванович есть часть правды, - начал Антохин, пальцем показывая в сторону помполита. - Но она какая-то кривая эта правда. Ведь всё произошло совсем по-другому. Во-первых, я хотел, чтобы экипаж при ремонте за столь долгий период не испытывал неудобств. Эти проблемы мы обсуждали с помполитом, главным механиком и старшим электромехаником, в присутствии предпрофкома, - при этих словах помполит и старший электромеханик согласно закивали головами, подтверждая правоту слов капитана. – Обсудив их, мы пришли к выводу, что если камбузную плиту вывести наполовину из действия, то можно обеспечить достойное питание экипажа. Отремонтировать её, а затем приступить к ремонту второй половины и из-за этого не переселять экипаж в гостиницу на берег. Это давало экономию времени по ежедневному перемещению людей на работу и обратно в гостиницу и валюты на оплату гостиницы и давало оправданный шанс на получение командировочных. Затем мы собрали общесудовое собрание, и я всем объяснил создавшуюся ситуацию. Экипаж с таким решением единогласно согласился и вместе с профсоюзным комитетом это решение приняли единогласно. Эти действия оправдали себя. Экипаж полноценно трудился в ремонте, даже перерабатывая сверх нормативного времени. Работ за этот период своими силами сделали очень много по всем заведованиям. Все отдавали себя полностью задаче максимально выполнить ремонтную ведомость. Мы многие работы, занесённые в неё, сделали своими силами, чем вновь сэкономили валюту для пароходства. Но из-за несвоевременной поставки бортовых листов, которые требовалось заменить по указанию Регистра, ремонт задержался на десять суток. Я повторно собрал экипаж и объяснил создавшуюся ситуацию. А так как все документы были уже оформлены на двадцать пять суток, и валюта на них уже получена, то за последние пять суток экипажу выплатили уже только подфлажные, а не командировочные. А теперь получается, что всё это я сделал зря, понадеясь на сознательность экипажа, - Антохин тяжело вздохнул и разочарованно добавил: - Заигрался я в демократию. Надо было никого не слушать, а переселить всех в гостиницу ко всем чертям, а там выплачивать всё, как получилось.
В нависшей тишине после слов капитана Машков расслышал, как помполит пробормотал:
- Благими намерениями выстлана дорога только в ад, - но тут неожиданно раздался чуть ли не рык деда, похожий на раскаты молнии:
— Это, конечно, произвол указывать нам, как нам поступать с членом нашей партийной организации, но я вот что хочу вам сказать, - Анатолий Михайлович осмотрел прожигающим взглядом присутствующих. - Я ранее не знал капитана Антохина, но так как пароходство у нас, что деревня, то наслышан о нём, как о грамотном капитане и принципиальном человеке, поэтому я против всяческих строгих мер, которые нас тут заставляют применить по отношению к нему. Да он такое совершил, что его награждать надо высшей государственной наградой! – торжественно зазвучал голос деда. - А нам тут об исключении из партии говорят, — это он уже продолжил возмущённо и, справившись с эмоциями, спокойным голосом продолжил: - Я, как и Владимир Иванович категорически против этого. Давайте за нарушение, кстати о котором тут никто из присутствующих не знал и даже не догадывался что оно могло быть, - Анатолий Михайлович вновь окинул присутствующих взглядом, но не прожигающим, а понимающим, - объявим коммунисту Антохину выговор, а там уже пусть в верхах решают, что делать дальше. Пусть там уже сами решают и посчитают, где и какой убыток случился и по чьей вине.
Вновь в кают компании нависла тишина, которую разрядил чёткий голос помполита:
- Есть ещё желающие выступить? - на что отреагировал только старший электромеханик Кожевников Николай Николаевич.
- Мне бы хотелось дополнить слова Анатолия Михайловича, - спокойно начал он.
Помполит отреагировал разрешающим жестом и Кожевников долго и нудно принялся рассказывать о рейсе, об опасностях, которые вставали на пути ледокола и как их грамотно и правильно решал капитан и высказал своё мнение:
- Если бы не Геннадий Иванович, то мы бы до сих пор ещё сидели в Антарктиде во льдах со всеми этими челенгаровыми, которые только и знали, что спирт у меня клянчить, - от его слов все недоумённо переглянулись, но никто ничего не возразил.
Как понял Машков, не только Кожевников об этом знал, но и остальные тоже знали.
А Николай Николаевич закончил говорить такими словами:
- Всё, что говорил Геннадий Иванович о ремонте – истинная правда и я не знаю, кто из экипажа вынес сор из избы. Узнай я об этом, я бы исключил этого человека из своей жизни и при встрече никогда не подал бы ему руки и перешёл на другую сторону улицы. Но дело не во мне, а в том, что оболган достойнейший человек. Мы же можем только смягчить то наказание, которое планируют спустить на его голову, поэтому я присоединяюсь к поступившему предложению – объявить выговор.
Машков невольно посмотрел на Чубарова. Тот сидел, низко опустив голову весь красный. Но сейчас Машкову было не до него. Принималось решение о жизни и судьбе уважаемого и отважного человека, поэтому он сосредоточился на словах помполита:
- Кто за данное предложение, чтобы объявить коммунисту Антохину выговор? - помполит заглянул в бумажку и прочёл формулировку, за что именно и спросил: - Кто «за»? Прошу проголосовать, - а когда все единогласно подняли руки, то для профилактики спросил: - Против кто есть? – и, убедившись, что никого против нет, провозгласил: - Решением партийного собрания ледокола «Владивосток» при единогласном голосовании принято решение – объявить коммунисту Антохину выговор за… - и, опять посмотрев в бумажку зачитал что именно там написано, а потом пояснил всем присутствующим: - Для более чёткой формулировки мы с секретарём Дарьей Михайловной подробный протокол собрания составим позже, - и облегчённо вздохнув, объявил: - Переходим ко второму вопросу «Разное», поправку в который внесла наша уважаемая дневальная-уборщица Ковалёва Екатерина Семёновна. Пожалуйста, Екатерина Семёновна, изложите суть вопроса, - попросил помполит, посмотрев в сторону Семёновны.
Та, поднявшись со своего места, заскрежетала прокуренным голосом:
- Товарищи коммунисты! – от такого голоска, от которого в барабанных перепонках происходили невообразимые последствия, от чего присутствующие пооткрывали рты, а Семёновна, не обращая ни на кого внимания начала атаку: - До меня дошли сведения, - она кинула взгляд на Дарью Михайловну, - что меня не включили в список награждённых! – торжественно проскрежетав при этом.
- Да, да! – громогласно подтвердила она свои слова. – По каким-то неизвестным мне обстоятельствам меня забыли внести в этот список, - и, осмотрев поверженных присутствующих, продолжила хрипение. - Наверное, это от того, что всем хорошо живётся в чистоте и уюте и никто не замечает этого, потому что никто не ценит женский труд и забывают, что уют и чистота достигаются вот этими вот руками даже при сорока пятиградусной качке и сорокаградусной жаре, - и Семёновна выставила на всеобщее обозрение свои худющие в синих прожилках руки, потрясая ими над столом. - Я думаю, что эта была непреднамеренная ошибка со стороны руководства, поэтому надеюсь, что её как-то можно исправить, - завершив свою эмоциональную речь, Семёновна, словно та пава, уселась на стуле и принялась надменно осматривать присутствующих, пытаясь оценить, на сколько их впечатлила её речь.
От произошедшего Машков с трудом сдерживал улыбку, но понимал, что женщин на судне ни в коем случае обижать нельзя, потому что обидчик в будущем может быть так сильно наказан этими самыми слабыми созданиями, что об этом будет жалеть всю свою оставшуюся жизнь.
Коммунисты, присутствующие на партсобрании прекрасно понимали это, потому что отработали на различных судах не по одному десятку лет, поэтому горячо выступили за предложение Семёновны. Помполит после полемики о награждении Семёновны объяснил, что осталось ещё несколько незадействованных наград и предложил представить такого трудолюбивого члена экипажа к медали за «Трудовые заслуги».
Это решение приняли единогласно и на этом порешили собрание закончить.
Конец пятой части