— Эй, кто тут у нас на режиссера драмы и телевидения?
А что? Красиво звучит. Подняла руку:
— Я!
— Ну, заходи. Документы давай. Так. Аттестат, грамоты… по биологии, химии, геометрии… Что это?! Ты уверена, что тебе к нам? Вывеску на входе читала? Здесь институт культуры! Зачем нам тут твои успехи в естественных науках? О! Еще и медицинский диплом!
Пауза. Вопросительный взгляд.
— Я уверена. Вот заявление. Где расписаться?
Молодой вихрастый (на актера похож) посмотрел на меня как на Лохнесское чудовище.
— Что не так?
— Странная ты… ну короче…. ладно, не мое дело. Консультация завтра в 305 аудитории в 9.00. Расписание экзаменов повесим позже. Там будет стихотворение, песня, танец и разбор пьесы на выбор. Поняла?
— Вполне. Расписка мне, документы тебе. Все, пока.
И я побежала. На смену. Ночь отдежурю, а утром опять сюда.
Пьеса. Так, какую пьесу взять? Что я там последнее в театре видела? Борис Годунов. Какие-то гастролеры привозили. Из Ульяновска, кажется. Три часа шло. Два раза плакала. Пришлось потом в буфете воду втридорога покупать. Иначе вся жидкость на чувства истратилась.
Со стихотворением разберусь позже. Песня. Что-нибудь из классического романса. Танец, разумеется, индийский. Захотят два, — могу и арабский. Главное, кассету не забыть.
Итак, Борис Годунов. Надо захватить с собой книжку на работу. Если получится — почитаю.
До 12-ти ночи было относительно тихо. Предупредила санитарку, где меня искать, если вдруг что. И забурилась в самое уютное место — в лабораторию. Не успела прочесть до середины, как меня нашли и отправили по месту прямого назначения — в операционную.
Освободилась в 7 утра. В 8 отчиталась на пятиминутке. Схватила пьесу и бегом в новую реальность.
По моему прошлому опыту, если консультация перед вступительными экзаменами, то это такая серия вопросов/ответов. Ничего страшного, что Годунов не до конца в этот раз. Потом отосплюсь и основательно подготовлюсь. Время еще есть. Может, даже декорации набросаю.
Меня не смутило, что ребята в аудитории говорили в основном на татарском. После бессонной ночи на ногах это вообще не имело значения. Я даже не обратила внимание на то, что они, кажется, что-то там репетируют и подыгрывают друг другу в паре.
Привалилась к стенке, опустила ресницы. Утреннее солнце ласково заскользило по лицу, шее, рукам… Сознание погрузилось в уютную полудрему…
Как вдруг!
Двери распахнулись и двое мужчин под аплодисменты присутствующих ураганом влетели в аудиторию.
Лица знакомые.
— Это кто? — спросила я долговязого рядом — мне, кажется, я их где-то видела.
— Как это кто? Это же Фарид Бикчентаев. Главный режиссер театра им. Г. Камала….
О! Надо же. Про второго дядьку он мне тоже рассказал, но помню только, что он из театрального училища и тоже главный.
— Так. Все быстренько встали в ряд. Да-да! Вот здесь… (дальше пошла татарская речь). Это командовал тот, что из училища.
Мне было так хорошо и тепло у стенки. Идти в ряд, честное слово, совсем не хотелось. Я замешкалась. Но долговязый уже незаметно как-то переместил меня в общую шеренгу. Потом это чувство «предмета», который передвигают помимо твоей воли и прямого участия, я переживу много раз в метро, но пока оно было новым.
Тот, что из театра Камала, смотрел на меня в упор. Я поежилась. Попыталась спрятаться за кого-нибудь. Но ряды были плотными и неприступными.
Пожилой из училища, начал свою речь на татарском. Громко, с хорошей дикцией. Он тыкал пальцем и называл имена своих, как я поняла, выпускников, которых активно сейчас рекомендовал Фариду-абы. Тот кивал, что-то спрашивал, и продолжал сверлить меня взглядом.
Млин, что со мной не так? Может помада размазалась или тушь потекла? Начала обследование своей персоны. Но увидела напротив себя его палец:
— А вы?
— Что? — у меня аж в горле пересохло.
— Вы откуда к нам?
— Я? Ну я… медицинский два года тому назад закончила.
Помните маски для древнегреческих трагедий? Ну, такие, выражающие удивление-смятение-страх-смех-плач одновременно? Вот так примерно выглядели в тот момент лица двух уважаемых мэтров.
Тишина сделалась такая, что за это время могли с десяток милиционеров родиться, а никто бы и не заметил.
Фарид-абы выдохнул:
— А почему…???!
Боже! Ну что значит почему? Откуда я знаю? Захотелось. Женщина я или где? Вообще, конечно, в актрисы собиралась. Чтобы как Вивьен Ли. Утром еще, когда документы искала. Но потом мне название понравилось — режиссер драмы и ….
Наверное, надо как-то умно и оригинально сейчас ответить. Наморщила лоб:
— Понимаете, жизнь — это вечный поиск! — и глаза закатила для убедительности. Он, видимо, не поверил:
- Почему?!
Ну что еще? Что он хочет услышать?
— Я поклонница творчества Лоуренса Оливье!
— Вы видели его постановки?
— А вы что, нет?
— Ну, хорошо. И что конкретно вам понравилось?
— Генрих V, разумеется. А вам? Но, скажу по секрету, все-таки, я считаю его жену более талантливой, чем он. Но общество с его патриархально-косными убеждениями, а в Англии 50-х и подавно, преподнесло все лавры этому, простите, плебею…
— Подождите-подождите! А как же ваше восхищение его творчеством?
— Одно другому не мешает. Тут все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Понимаете, когда Александр Корда предложил Вивьен Ли контракт…
Н-да, лица вокруг становились все белее и белее. Может, я чего-то тут не так…? Стоп. Никаких интеллигентских рефлексий. Залезла в корзину, назвалась мухомором, так что, будь добра, не строй из себя подосиновик .
Допрос продолжался. Режиссер хотел докопаться до истины, но мой запас красноречия был уже на исходе. Голос садился.
— А почему у нас девушка стоит? Принесите ей стул, в самом деле.
Долговязый бросился выполнять указание. Да, стул был очень кстати. Ноги мои от испуга и нервного напряжения подкашивались. Еще мне не нравилось, что он меня постоянно переспрашивает. Поэтому я взяла стул и направилась к нему.
— Сяду ближе к вам. А то вы меня плохо слышите.
Действо продолжилось. Вопросы сыпались как из рога изобилия. Консультация для 30 человек уже 40 минут была моей личной аудиенцией у главного режиссера татарского театра Казани.
Кульминация, чувствовалось мне, приближалась. Голова пылала. Волосы шевелились.
— Вы какую пьесу выбрали? Борис Годунов? Отлично! Тогда скажите мне, что значит, на ваш взгляд, «народ безмолвствует»? Что имел в виду Пушкин, заканчивая так свое произведение?
Боже! Где это? Я дочитала до середины, и там пока никакого народа не было. Опять надо выкручиваться. И Остапа понесло…
В конце концов, боги надо мной сжалились. Потому что терпение пожилого мастера из училища закончилось:
— Скажите, барышня, а почему вы выбрали татарское отделение для поступления на наш факультет, если, как я понял, вам было бы комфортнее на русском?
Как татарское? Значит, я не туда попала? О, отлично! Слава Богу!
Бежать отсюда со всех ног и не оборачиваться.
Вскочила со стула. Фарид-абы рукой показал, чтобы не торопилась:
— Я еще не закончил. У меня есть два вопроса…
О, нет! Отпустите меня! Да на меня сейчас нервный припадок найдет. Я уже тут такого наговорила про лорда Оливье и этот странный народ, который где-то там безмолвствует, что карму за сотни жизней не отмыть.
Он встал, взял меня за руку и вышел вместе со мной в коридор. Вид у окружающих был, как у брошенных котят в коридоре незнакомого подъезда.
— Вы не волнуйтесь так, Ирина. Все будет хорошо. Идемте, я провожу вас в русскую группу.
Фарид Бикчентаев открыл дверь в соседнюю аудиторию. Извинился за вторжение. Представил меня и удалился. Я зашла, села. И вдруг осознала, что из огня попала в полымя.
Здесь вовсю шел смотр «художественной самодеятельности». Другими словами, превью будущих экзаменов. На невысокой сцене молодой человек отыгрывал диалог следователя с подозреваемым. А дама-педагог его корректировала.
— Ты что, не видел как менты разговаривают? Больше напора, больше экспрессии. Вот, смотри на нее!
И ткнула в меня пальцем.
— Представь, что из нее ты сейчас показания выбиваешь!
О, нет! Я втянулась в кресло и напряглась. Парень уставился на меня, как удав на добычу. Понеслось.
Мама! Не надо на меня столько всего, не надо!
Так, сосредоточилась. Вдох — выдох. Через три головы тебе на сцену. Что у нас в арсенале? Стих! Надо срочно вспомнить какой-нибудь стих. Как же это сложно сделать после суток без сна, завтрака и обеда.
Господи! Впервые за последние несколько часов взмолилась я. И нафига я вообще сюда пришла? Чувствую себя, честное слово, гадким утенком в чужом курятнике. Желудок начал подвывать. Голова — кружиться. В обморок бы не рухнуть. Держись! Вдох — выдох.
— Прошу вас. Вы можете нам что-нибудь показать?
— Да, конечно. У меня отрывок из поэмы Николая Некрасова «Русские женщины». Диалог Екатерины Трубецкой с губернатором.
— Хорошо, давайте.
Я вышла. Закрыла глаза. Мне нужно было представить, как все это могло происходить. Екатерина Ивановна — княгиня, бесконечно любящая своего супруга. Умница, красавица, изнеженная аристократка, она едет в Сибирь — в холод, мороз, в неизвестность. Лишается всех прав и привилегий дворянки. Ее будущие дети, если народятся, будут записаны как крепостные крестьяне. Она много думала. Она решилась. Уже проехала столько верст в повозке. И вот несколько дней ее под разными предлогами держит здесь, в Иркутске, в забытой Богом глуши, губернатор. У него на руках приказ царя. Он уговаривает ее одуматься и вернуться. Умоляет. Угрожает. Княгиня непреклонна в своем решении. Но, на самом деле, ей тоже дико страшно, горько и обидно. А она виду не показывает. Струсить, повернуть назад, предать близкого человека — недостойно, недопустимо. Уж лучше погибнуть.
Губернатор:
Когда б не доблестная кровь
Текла в вас — я б молчал.
Но если рветесь вы вперед,
Не веря ничему,
Быть может, гордость вас спасет...
Достались вы ему
С богатством, с именем, с умом,
С доверчивой душой,
А он, не думая о том,
Что станется с женой,
Увлекся призраком пустым,
И — вот его судьба!..
И что ж?.. бежите вы за ним,
Как жалкая раба!
Княгиня:
Нет! Я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай горька моя судьба —
Я буду ей верна!
О, если б он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой!
Но знаю: к родине любовь
Соперница моя,
И если б нужно было, вновь
Ему простила б я!..
И тут нервы мои сдали. Слезы брызнули как вода из лейки. .Взахлеб, не умея их остановить, выговаривала я последние строчки….
— Девушка, что это вы?! Мы вам верим-верим! Очень хорошо! Достаточно! Остановитесь!
Через неделю я сюда вернулась и забрала документы. Решила, что — нет. Да простят меня супруги Оливье и княгиня Трубецкая. Далеко мне до них. Но я хотя бы попробовала.