1. Когда внешняя человеку вещь аффицирует человеческие чувства, включается человеческое восприятие. И вещь становится из вещи-в-себе вещью-для-нас.
Если эта вещь внутренняя, например даёт о себе знать печень или селезёнка, человек точно так же включает восприятие, и печень-в-себе, селезёнка-в-себе становятся печенью-для-нас, селезёнкой-для-нас.
Если мы из глубин или с поверхности памяти извлечём тот или иной результат восприятия вещи-в-себе, результат восприятия по воспоминанию будет примерно тот же, что и при непосредственном восприятии, только восприятие из памяти называется не просто восприятием, а представлением. Однако тезаурус памяти работает примерно так же, как внешняя или внутренняя вещь, аффицирующая человеческие чувства и формирующая наше восприятие. Отличие представления от восприятия то, что представление лишь опосредованно детерминируется внешней или внутренней вещью, а непосредственно — памятью, этим собранием и архивом восприятий.
2. Для ориентации в пространстве и времени человеку важно не быть бесчувственным. То есть настойчивое, а порой и назойливое стремление вещей быть воспринятыми следует в целом считать за благо.
Действительно, дальтонику, человеку с повреждённым цветовосприятием, трудно водить автомобиль и просто переходить проезжую часть даже в местах, оборудованных светофорами. И художники из них — так себе... Один мой знакомый, будучи дальтоником, держал экзамен в Палехском художественном училище им. М. Горького. Натюрморт с помидорами он нарисовал хорошо, вполне достойно учащегося данного учебного заведения. Вот только помидоры у него были синими. Возможно, сейчас бы стал модным художником, ломающим традиции новатором, популярным артистом. Но тогда, когда ему объяснили что он нарисовал, он сам решил не испытывать судьбу своими колористическими тестами.
Так что нормальное восприятие вещей — в общем благо. Но жизнь сложна, иногда желательно отвлечься от восприятия, перестать воспринимать внешние и внутренние вещи.
(1) Минимизирует восприятие сон.
(2) А при хирургических операциях — наркоз.
(3) В практике наркомании потребляемый наркотик меняет восприятие или отключает те или иные его части.
Это не проходит бесследно.
(1') Спящему могут сниться кошмарные сны, каковые сны суть то ли восприятия непосредственные, то ли уже представления, почерпнутые в путешествии «по волне моей памяти».
(2') Прошедшему глубокий наркоз, как наркоз ни показан при данном хирургическом вмешательстве, не позавидуешь. У такого человека могут выпадать целые массивы воспоминаний, ухудшаться оперативная память, А человек без памяти — несомненно, овощ.
(3') Наркоману приходится наиболее тяжко на его пути удовольствий. В конце концов, все его жизненные заботы самым скорым образом сведутся к одной заботушке: где бы достать денег на дозу и как бы поскорее ширнуться. Это ещё более наглядно, ибо встречается чаще, обнаруживается у алкоголика, который в 5 утра уже не спит, а соображает — как дотерпеть до открытия магазина и начала торговли в нём вино-водочного отдела.
3. Если в повседневной эмпирической реальности вещи действуют на органы чувств с естественной необходимостью, хотя воспринимаются эти воздействия часто как случайная и хаотическая лавина вещной аффектации органов чувств человека, то избавление от этой случайности давно человеком найдено.
Наука исследует такие воздействия вещей, создаёт приборы, расширяющие и удлиняющие органы восприятия, организовывает этот полученный опыт и выявляет необходимые закономерности существования и взаимодействия вещей как друг с другом, так и с человеком. Наука — область необходимости и закономерности вещей. Наука есть прибор ночного видения вещей. Именно наука, а не вера, есть обличение вещей невидимых, превращение их в вещи видимые.
4. Но имеются и вещи, от которых запросто можно отвлечься, которые совсем ненавязчивы и потому так легко не допустить их до своего восприятия. Это предметы искусства.
Придя в библиотеку, ты просматриваешь множество книг, награждая их мимолётным восприятием, а выбираешь для чтения лишь несколько из них или даже одну. Ещё больше книг в этой библиотеке осталось вообще без твоего восприятия. Таким образом, с книгами получилось так: (1) нулевое восприятие для большинства из них, (2) поверхностное восприятие для некоторых просмотренных и (3) полное восприятие лишь для нескольких избранных.
То же самое с телевизором, который подключен, скажем, к двумстам пятидесяти каналам. Когда ты смотришь программы одного канала, двести сорок девять каналов остаются вне твоего восприятия, их программы ты буквально не видишь.
С музейными картинами и статуями дело обстоит точно так же. Ты можешь пойти в музей, а можешь не пойти. Можешь два часа стоять перед одной картиной, а можешь энергично пройтись по всем залам.
Также и музыку ты можешь слушать, а можешь не слушать. Можешь слушать П. И. Чайковского и С. В. Рахманинова, других классических композиторов, а можешь слушать исключительно Pink Floyd и Led Zeppelin.
Это потому так обстоит дело с предметами искусства, что область искусства есть область свободы. То есть свободы, в том числе, не воспринимать их.
«Обойдётесь без истины вы, а истина без вас подавно обойдётся» — писал А. Ф. Лосев о философской истине. Философия — другая, помимо искусства, область свободы, свободы уже полной. Обойтись без искусства очень легко. Надо только ничего не знать и ничем не интересоваться. А искусству без тебя, такого натурального и не испорченного буквально ничем, никаким образованием и воспитанием, обойтись ещё легче.
5. Но у искусства всё же имеется своеобразие, отличающее его от философии, и сдерживающее его от полноты свободы.
«В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала читать мне про Моисея в тростниках, а я просто разрывался от любопытства — до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась, что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно — плевать я хотел на покойников».
Твен, Марк. Приключения Гекльберри Финна. Перев. Н. Л. Дарузес. — Твен, Марк. Собрание сочинений. В 8 тт. Т. 5. М.: Издательство «Правда», 1980. С. 200.
Хотя книга, читаемая вслух для назидания Гека Финна вдовой Дуглас, не совсем художественная, это Библия, но абзац текста из вполне художественной повести Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна» (1884) хорошо иллюстрирует неполную свободу произведения искусства.
Произведению искусства, при всей его свободе, всё же необходим его восприемник и его ценитель: в случае музыки — слушатель, в случае картины — зритель, в случае книги — читатель. Артист через своё творение кровно и надёжно связан со своим слушателем, зрителем, читателем.
Балерине, даже столь выдающейся как Майя Михайловна Плисецкая или Сильви Гиллем, необходима сцена, оркестр и зритель. Без театра, наполненного зрителями, балета не существует. То же и с художественными музеями и выставками картин и скульптур.
Так вот, если восприемнику искусства плевать на содержание и форму произведения искусства, если его нисколько не интересуют герои данного опуса, автор необходимо лишится этого восприемника своего творения, и авторский труд лишь возможно будет востребован другими ценителями или критиками в настоящем или будущем. Именно поэтому автор вынужден приспосабливаться к конъюнктуре восприятия, к его ветрености, его изменчивости и его моде…
Понятно, рукопись книги можно положить в стол до лучших времён, коробки с бобинами снятого фильма положить на полку до ещё более лучших времён. Но танец через полвека не перетанцуешь другой танцовщицей, музыку не исполнишь другим виртуозом пианизма, спектакль не переиграешь под управлением другого режиссёра и с другими актёрами. Конечно, танец, музыка или спектакль могут быть исполнены теми, кто произведёт археологическую реконструкцию произведения искусства, Но исполнение С. Т. Рихтера или С. Гиллем ничем не заменишь, никак не реконструируешь.
6. Эрнест Миллер Хемингуэй писал о Марке Твене: «Вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Гекльберри Финн». Это лучшая наша книга… Ничего подобного до неё не было. Ничего равного не написано до сих пор».
Цит. по кн.: Старцев, А. И. Марк Твен и Америка. — Твен, Марк. Собрание сочинений. В 8 тт. Т. 1. М.: Издательство «Правда», 1980. С. 4.
Каюсь, я так и не прочитал за всю свою долгую жизнь это произведение Марка Твена внимательно, медленно и усидчиво. Ещё в глубоком детстве, помню, книгу с повестями о Томе Сойере и Геке Финне в руки брал, что-то читал, должно быть даже прочитал оба текста целиком, но теперь уже вспоминаю эти повести смутно.
Попытки же прочесть эти книги сейчас вызывают у меня стойкое неприятие текста: композиции и сюжета, диалогов и описаний. Примерно, как у живого сорванца Гека сложилось отношение к святому покойнику Моисею.
И если верить Э. М. Хемингуэю, что «Ничего подобного до неё не было. Ничего равного не написано до сих пор», я готов расстаться не только с «Приключениями Гекльберри Финна», но и со всей новейшей американской литературой. Надеюсь, без меня ей не станет хуже. И я буду счастлив, что без меня она не помрёт. «Quoth the raven, «Nevermore»».
7. Совсем иная ситуация в области философии. Это область полной свободы. Философия запросто обходится без кордебалета, сцены и зрителя. Философ, пожалуй, не будет возражать, если его читают. Но не будет и вопрошать, почему его не читают. Апатия и атараксия философа не преодолимы такой чепухой, как внешнее восприятие.
Философия самоценна и свободна. Как самоценен и свободен философский ум. В этой области сполна работает тезис А. Ф. Лосева об истине.
Понятно, что и среди философов, людей живых и порой расторопных, встречаются всякие и случается всякое.
Но вот когда санкт-петербургский историк Олег Валерьевич Соколов убил свою молодую любовницу, а по совместительству и аспирантку, расчленил её тело и попёрся топить его частями, расфасованными в полиэтиленовые пакеты, топить то ли в Мойку, а то ли сразу в Неву, а пакеты не хотели тонуть, тогда, пытаясь помочь им опуститься на дно, он сам по пьяной несуразности начал тонуть, однако был спасён славной санкт-петербургской полицией вместе с уличающими его в преступлении пакетами, — вот тогда он поступал как историк? Modus vivendi историка соблюдал в полной мере?
И когда Луи Пьер Альтюссер, французский философ, в порыве какого-то неправедного или праведного гнева и в состоянии несомненного душевного неравновесия, у него было диагностировано биполярное расстройство психики, убил свою жену, хотя и не старался, на манер историка, утопить её тело в ближайшей речке, — поступал ли он истинно философски в отношении к другому человеку, хотя бы и такому близкому — близко-ненавистному? — как жена-еврейка с российскими корнями?
Тщеславие и страсти, которым может быть подвержена земная тленная оболочка философа, свидетельствуют о том, насколько тот или иной философ — не философ.
Правда, этот последний тезис о мере философичности философа вовсе не призывает перестать читать философа после свершения им тех или иных неблаговидных и явно нефилософских поступков. Не обознайтесь. Читать философа надо всегда, и всегда cum grano salis, праведник он или грешник. Критическое восприятие неотменимо и незаменимо.
8. Вот почему несомненный фашизм и неугомонный нацизм русского философа И. А. Ильина, который ратовал за более глубокий, более широкий и более умный фашизм и нацизм, чем это эмпирически сложилось у Б. А. А. Муссолини и А. Гитлера, ратовал за так называемое русское белое движение, не отменяет глубокомысленной двухтомной книги И. А. Ильина «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (1918). И, при всём её глубокомыслии и тщательной отделке слога, критиковать её надо не за фашизм и нацизм, которых в этом двухтомнике нет, а за то, что автор применяет к рассмотрению философии Г. В. Ф. Гегеля лишь феноменологический метод, полностью игнорируя диалектику как метод собственного познания, так и диалектику как метод Г. В. Ф. Гегеля, хотя бы тождество противоположностей носило у Г. В. Ф. Гегеля имя не диалектического, а спекулятивного. В общем, тождество тождества и не-тождества...
Как мотивировал свой вопрос герой одного фильма, поинтересовавшись при совместном приготовлении обеда у паренька лет на двадцать пять его младшего, пьёт ли он водку, а получив стыдливо-невнятный ответ, категорически отметил: «Дело в том, что у нас сегодня пельмени, а пельмени без водки едят только собаки».
Так вот, сперва исследовать Г. В. Ф. Гегеля без диалектики, а потом потчевать читателя Г. В. Ф. Гегелем без диалектики — это ещё хуже, чем пельмени с собакой.
9. Итак, движение к свободе ума осуществляется по дороге, берущей начало с (1) множества эмпирических случайных аффектаций вещами сознания в повседневном опыте, идущей (2) к необходимым закономерностям вещей в науке, (3) достигающей царства искусства, этого царства полусвободы, (4) заканчивающейся на вершине философии, в полноте свободы.
10. Да кому нужна эта твоя философия?!
Философия — это не о нужде. Философия — это любовь, это причащение свободе.
2024.06.04.