Ирина Корина — одна из самых интересных и востребованных современных художниц. Но мало кто знает, что среди ее предков помимо передвижника Алексея Корина были литератор Энпе, режиссер Лев Гольденвейзер, протоиерей Иоанн Морошкин и звезда немого кино Анатолий Кторов.
— Я происхожу из семьи иконописцев из села Палех, предки по линии моего отца — потомственные богомазы. Лики святых писал еще крестьянин Петр Пахомович Корин, родившийся в 1775 году. Его правнук Николай Илларионович Корин, по воспоминаниям, человек высокого роста, обладавший громадной силой, уже имел собственную иконописную мастерскую. Его жена Мария Николаевна Коровайкова происходила из богатого купеческого рода.
Их семейное дело продолжили четверо сыновей: Трифон, Никифор, Дмитрий и Иван. Также Николай Илларионович учил в своей мастерской сельских детей рисованию по гипсам, что редкость в среде иконописцев.
Старший сын Кориных Михаил тоже пытался заниматься иконописью, но оказался неспособным, поэтому посвятил себя извозу — держал лошадей. Михаил Николаевич Корин — мой трижды прадед. Трижды прабабка — Матрена Матвеевна Комарова. Их сын Алексей Корин (1865–1923) стал художником-передвижником, в свое время знаменитым, сегодня, к сожалению, основательно забытым, что, конечно, хотелось бы исправить. (Большим шагом в этом направлении стало опубликованное исследование об Алексее Корине представителя нашей семьи Натальи Дмитриевны Кориной.) Алексей рано начал рисовать, но отец этому всячески препятствовал, даже когда тот уехал из Палеха — хотел, чтобы сын помогал вести хозяйство. Тогда на помощь 12-летнему подростку пришел его дядя, художник Дмитрий Николаевич Корин, отец известного всем живописца Павла Корина, который устроил племянника в иконописную мастерскую при Троице-Сергиевой Лавре. Получается, что Павел Дмитриевич, прославивший фамилию триптихом «Александр Невский», монументальным полотном «Реквием. Русь уходящая» и мозаикой в метро «Комсомольская», приходился моему прапрадеду двоюродным братом.
В 1884 году Алексей Корин поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, в фигурный класс. Жил в тесном номере общежития для бедного студенчества на Большой Дмитровке, 24-26. Владимир Гиляровский в главе «Начинающие художники» книги «Москва и москвичи» упоминает прапрадеда: «Выбился в люди А. М. Корин, но он недолго прожил».
Алексей Корин подрабатывал писанием портретов на заказ. Нам известно, как выглядело несколько поколений семейства Кориных благодаря портретам кисти прапрадеда, который, все же примирившись с отцом, приезжал в Палех.
Учителя Алексея Корина — Владимир Маковский и Василий Поленов, но больше всех ему дал Илларион Прянишников. На племяннице своего педагога Серафиме Сергеевне Аммосовой (1870–1954) Алексей Михайлович женился летом 1890-го. Моя прапрабабушка Серафима — дочь Сергея Николаевича Аммосова, известного тогда пейзажиста, ученика Саврасова, и Александры Флегонтовны Воскресенской, дамы весьма энергичной, сестры архитекторов Сергея и Флегонта Воскресенских, авторов многих построек в Москве. Серафима Сергеевна стала любимой моделью Алексея Михайловича. Как видно по портретам прапрабабушки, часто изображенной с книгой в руках, чтение было ее любимым занятием.
В год их женитьбы Прянишников написал несколько фривольную, но трогательную картину «В мастерской художника», где изобразил художника — Алексея Корина, подбрасывающего дрова в очаг, возле которого греется лишь прикрытая пледом натурщица, племянница автора Серафима Аммосова.
К тому времени Корин уже выпускник училища со званием классного художника. На XIX выставке Товарищества передвижников он дебютирует с жанровым полотном «Опять провалился»: не выдержавший экзамена гимназист, вернувшись домой, мрачно сообщает пожилой матери и младшей сестренке об очередном провале. Кстати, работа Корина написана на 60 лет раньше неуловимо напоминающей ее картины Федора Решетникова «Опять двойка».
Корин быстро стал известным, его картину «Больной художник» купил в свою галерею Павел Михайлович Третьяков. В 1894 году прапрадеда пригласили на должность преподавателя в Училище живописи, ваяния и зодчества.
Семья Кориных почти четверть века прожила в трехэтажном доходном доме Ю. М. Кувшиновой у Яузского моста, по адресу Хохловский переулок, 13 (кстати, само здание было построено по проекту Флегонта Воскресенского). Чтобы содержать семью, Корину приходилось очень много работать, преподавать, брать заказы, подчас и неинтересные. «Под натиском житейских требований, имея в виду продажу своих вещей, он занялся мелким жанром, прибегая к сюжетам, которые тогда любили видеть в картинах большое общество и покупатель», — писал о нем один из современников. Но были заказы совершенно особенные: в 1911–1912 годы Алексей Корин работал над фресками храма Александра Невского в Болгарии, в Софии.
У Кориных было семеро детей. Старший сын, Захарий (1891–1943), мой прадед, стал межевым инженером, прапорщиком. Воевал в Первую мировую, потом был репрессирован. Два его брата, Сергей и Виталий, погибли на той же войне. Судьбы трех его сестер сложились по-разному. Муж Марии Кориной был репрессирован, ее сын погиб в 1945-м. Татьяна (1898–1941) вышла замуж за предпринимателя и впоследствии эмигрировала. Младшая Наталья (1905–1989) долго работала искусствоведом в Третьяковской галерее. Борис (1911–1982), младший брат моего прадеда, окончил институт им. В. И. Сурикова и стал художником. В 1951 году родственник, уже знаменитый советский художник Павел Дмитриевич Корин, привлек Бориса Алексеевича к участию в работе над мозаикой на станции метро «Комсомольская».
Мой прадед Захарий Корин в 1913-м женился на Екатерине Ивановне Силуяновой, дочери купца 2-й гильдии из Владимирской губернии, занимавшегося строительными подрядами. В 1914-м родился их сын Игорь Корин, мой дед. Прадеда репрессировали, во время Великой Отечественной он, скорее всего из лагеря, попал в штрафной батальон и, как считается, в 1943-м пропал без вести.
Игорь Захарьевич окончил Московский геологоразведочный институт, работал инженером в Институте геологических наук Академии наук, делал прогнозы поисков месторождения, впоследствии оправдавшиеся и приведшие к открытию залежей руды. В июле 1941-го он ушел на фронт. В звании капитана инженерных войск, минера-подрывника воевал на 2-м Белорусском и 2-м Дальневосточном фронтах. Был ранен, закончил войну в Японии. После войны продолжил работать в Институте геологических наук, защитил кандидатскую диссертацию.
Еще до войны он женился на Татьяне Львовне Гольденвейзер (1917–2005). В 1938-м родился мой папа Валерий Игоревич Корин. Пока дед Игорь Захарьевич воевал, его семья находилась в эвакуации в Новосибирске. Там Татьяна Львовна — в семье мы ее называли бабой Топой — встретила нового супруга, осталась в Новосибирске и родила двух дочерей. Моего папу воспитывали ее родители, о которых я с удовольствием расскажу.
Прабабушка с папиной стороны, соответственно, мать бабы Топы, Анастасия Николаевна (1888–1978) была дочерью Николая Елизарьевича Попова, тульского дворянина, титулярного советника и литератора, писавшего под псевдонимом Энпе. Вот названия некоторых его произведений: «В мире отверженных. Из записок случайного конторщика», «Отмщение. Из мира погибших», «Среди миллионов. Роман из современных нравов», «Лили. Власть женщины» и др. Попов сотрудничал с журналами «Будильник» и «Шут» и газетами «Русский листок» и «Московские ведомости». Был редактором газеты «Утро», специальным корреспондентом и фельетонистом общественного-политического еженедельника «Русская будущность».
В 1907 году Николай Елизарьевич приехал из Тулы в Москву и купил большую квартиру на Чистых прудах, в доме 8 в Мыльниковом переулке, ровно за кинотеатром «Колизей». Кинотеатр потом стал театром «Современник», а переулок — улицей Жуковского. Прежде в соседнем доме с Поповыми жила семья отца русской авиации Николая Егоровича Жуковского, и они дружили.
Поповы занимали целый этаж, но после революции семью сильно уплотнили до единственной комнаты, в которой до 1969-го проживали пять человек — прабабушка с прадедушкой, мои родители и старший брат Миша.
Балкона в доме не было. Маленького Мишу укладывали в ящик, который сконструировал мой папа. Зимой ящик с Мишей выставляли в окно «на прогулку», чем вызывали недоумение дипломатов, сотрудников расположенного напротив посольства Египта.
У моей прабабушки Анастасии была родная сестра Вера. Обе они окончили московскую женскую гимназию имени Варвары Павловны фон Дервиз в Гороховском переулке и в детстве мечтали стать актрисами, даже занимались в студии Айседоры Дункан. Но актрисой стала только Вера Николаевна Попова. Играла на провинциальных сценах, в труппах Двинска, Витебска, Краснодара и Ростова, работала в театре передвижной сцены и театре Корша. Ее мужем стал Анатолий Петрович Кторов, знаменитый актер немых кинолент Якова Протазанова «Процесс о трех миллионах», «Закройщик из Торжка» и «Праздник святого Йоргена». Его настоящая фамилия была Викторов, но в 1918-м Анатолий Петрович убрал две буквы и взял более звучный сценический псевдоним «Кторов». В детстве он, сын богатого купца, был напуган пожаром и начал заикаться. Позже педагог пением романсов и игрой на гитаре вылечил Кторова, и на сцене он больше не заикался.
В 1933 году Попова и Кторов перешли во МХАТ. Здесь Анатолий Петрович с невероятным успехом играл Бернарда Шоу в спектакле «Милый лжец». Вера Попова за роль Марго в «Глубокой разведке» получила Сталинскую премию. Жили они в Брюсовом переулке по соседству со Всеволодом Мейерхольдом и Зинаидой Райх, в потрясающей круговой квартире. Через ванную комнату с двумя дверями можно было пройти насквозь. Я была маленькой, но помню, как бегала там по кругу.
24 апреля, в день рождения Анатолия Петровича, традиционно пекли торт с молотыми сдобными сухарями, грецкими орехами и сгущенным молоком. Рецепт кторовского торта в нашей семье сохранился.
Своих детей у Кторовых не было. Они принимали большое участие в воспитании моего папы, внука Анастасии Николаевны Поповой, которая передумала быть актрисой. Поступила на медицинское отделение Высших женских курсов и стала врачом-венерологом.
Первым мужем прабабушки был немыслимый человек — Лев Владимирович Гольденвейзер (1882–1959). Уроженец Тирасполя, сын инженера путей сообщения, он начинал как помощник присяжного поверенного. В 1917-м Лев Владимирович (он был двоюродным братом знаменитого пианиста Александра Гольденвейзера) увлекся театром, пошел учиться во Вторую студию Московского художественного театра, начал ставить спектакли, но вскоре остановился на драматургии, писал чаще всего под псевдонимом Аспар.
Жизнь прадедушки сложилась драматически. Был трижды арестован — в 1920-м, 1937-м и 1952-м, наказания отбывал в Коми. Однажды при обыске у Гольденвейзера обнаружили «Краткий курс ВКП(б)» с пометками, где он выражал несогласие с автором — товарищем Сталиным. Такого ему, конечно, не простили.
Всякий раз, выходя на свободу, он создавал новый театр и новую семью. В 1923–1924-м Гольденвейзер — режиссер театра «Красный факел» в Новосибирске, в 1926-м — Гомельского губернского театра, через год — заведующий литературным отделом Госкино, в 1932-м — художественный руководитель клуба Митрохинской мануфактуры под Москвой. Писал роман «Выдуманная жизнь» в семи частях. Трижды был женат.
Оскорбленная постоянными изменами Гольденвейзера его вторая жена Анастасия Попова с ним разошлась. С тех пор с ним не виделась ни она, ни их дочери Вера Львовна и Татьяна Львовна. В семье их шутя называли Верой Тигровной и Татьяной Леопардовной.
Мою бабушку Татьяну, а потом и папу Валерия растил приемный отец и дед, второй муж прабабушки Павел Абрамович Блюм. Родом он был из Ростова-на-Дону. Получил хорошее образование, идеально знал латынь, французский и немецкий. Немецкий — благодаря няне Эмилии Иоганновне Янковской, уроженке Латвии. Когда Павел Абрамович, женившись, переселился в Москву, она приехала на Чистые пруды воспитывать его приемных дочек. Потом работала заведующей личным столом в трамвайном парке имени Кирова. В 1938 году Эмилию Янковскую увезли из дома ночью, осудили по сфабрикованному делу латышей и, как я потом узнала, расстреляли на полигоне в Бутово.
В детстве в киоске у дома раз в неделю я покупала для Павла Абрамовича газету «Юманите», и он читал новости по-французски. За завтраком любила порасспросить его о прошлом. Он сказочно рассказывал мне о Ростове, о полуподвалах с рядами продуктов, о бочках с мочеными арбузами и паюсной черной икре.
Прадедушка Блюм умер, так и не узнав судьбы своей няни.
В 1960-е годы было очень модно заниматься альпинизмом и лыжами. На одном из горнолыжных сборов мой папа, студент МИФИ, познакомился со студенткой химического факультета МГУ, моей будущей мамой Наталией Ивановной Кузнецовой. Она происходила из старинного священнического рода Морошкиных. Ее дед Иван Николаевич Морошкин (1880–1938) был протоиереем Успенской церкви в Твери на улице Коноплянникова. На него был написан донос в НКВД. В 1937-м священника как «активного участника контрреволюционной церковно-монархической группы» приговорили к десяти годам лишения свободы и избирательных прав. У него было пятеро детей. Дочь Лиля, узнав, что отца с остальными арестованными везут в пересыльную тюрьму и что поезд остановился на полустанке где-то под Тверью (тогда Калинин), побежала туда. Идя вдоль вагона, по сильному кашлю узнала отца. Какое-то время они общались через стенку вагона, пока поезд не тронулся. Отец Иоанн скончался в Бежецкой пересыльной тюрьме, «умер на пути на каторгу», как говорили в нашей семье. Мамино школьное платье было сшито из шерстяной коричневой рясы, в которой ее дед-священник служил в Твери. Это платье она носила с пионерским галстуком. Грустная и симптоматическая для нашей страны история.
Ее родители Галина Морошкина и Иван Кузнецов перед войной переехали из Твери в Подмосковье. Жили в Сходне на даче, принадлежавшей некогда графской семье, в дикой красоты резном особняке, поделенном на коммуналки и превращенном в воронью слободку. Зато там были начищены паркетные полы. Сейчас на том месте, во 2-м Мичуринском тупике, стоит 16-этажный дом.
Отец моей мамы болел открытой формой туберкулеза и довольно рано умер. Во время войны он занимался тем, что выращивал белых мышей для лабораторных опытов, собирал гербарии как наглядное пособие для фабрики «Природа и школа». У нас на даче до сих пор стоит старинный буфет с большими дырами внутри, привезенный из Сходни. Во время ужина в него попал осколок снаряда, пробил буфет насквозь, после чего семья переехала из коммуналки в землянку. Мама вспоминает эти военные события с огромным удовольствием, как приключение. Она была тогда маленькой девочкой. Кругом зияли воронки от бомб, где дети зимой катались на коньках. Эти круглые прудики идеально замерзали и становились катками.
Удивительно, что семья Кузнецовых не была эвакуирована, хотя станция Крюково, до которой, как известно, дошли немцы, находилась совсем неподалеку от Сходни.
Во всех семьях есть свои воспоминания о дне похорон Сталина. Есть они и в нашей. Родители заканчивали школу, каждый свою, как раз в 1953 году. Мама вспоминала, что в тот день мимо станции Сходня проезжали составы с пассажирами, стремившимися попасть на похороны. Забитые до отказа поезда, где люди сидели даже на крышах, уже не останавливаясь, проезжали остановки. Так, к счастью, ни мама, ни ее одноклассники 5 марта в Москву не поехали. Папа, учившийся в мужской школе у Чистых прудов, был спасен молодой учительницей английского языка. В тот день мальчикам своего класса она просто запретила идти на похороны.
В университете мама училась на курсе Александра Николаевича Несмеянова. Потом знаменитый химик пригласил ее работать в лабораторию основанного им Института элементоорганических соединений.
Папа стал ядерным физиком. В какой-то момент начал очень много рисовать. Меня он отвел в студию Дома пионеров, где был замечательный педагог Игорь Иванович Омельченко, некогда учившийся реставрации в Палехе. Так благодаря совету нашего дачного соседа Андрея Павловича Гозака я поступила в ГИТИС на факультет сценографии на курс Сергея Бархина, стала художником, хотя в детстве думала, что буду научным деятелем.
Моего брата Михаила Корина в школе все называли Кулибиным, потому что он все время что-то изобретал. Он изобрел, например, соковыжималку, которая выдавливает больше всего сока из одного апельсина, и аппарат RoboPop для изготовления попкорна. Благодаря брату в России появился попкорн как явление, а также виниловый сайдинг. Миша по образованию инженер, окончил МАДИ, защитил кандидатскую диссертацию, стал крупным предпринимателем, построил завод по производству оборудования для ресторанов и кинотеатров, которое сегодня продается в 50 стран мира. Михаил считает, что делать необычные приборы для современной профессиональной кухни — самое интересное, что у него получается.
Михаил Корин, президент компании «Деловая Русь»:
— У папы, Валерия Игоревича Корина, были разносторонние способности. В какой-то момент он работал в ФИАНе, Физическом институте им. П. Н. Лебедева, защитил кандидатскую диссертацию. В 1970-е годы перешел в Библиотеку иностранной литературы, где, освоив программирование, начал создавать программы каталогизации. Занимался байдарочным спортом, ходил в походы, рисовал, самостоятельно выучил японский язык. Надо было содержать семью, и за переводы с английского, который он знал, платили 5 рублей за страницу, а за японский — 40.
У нас дома лежат клеенчатые тетрадки с десятками тысяч иероглифов, а также большие папки с подготовленным, но неизданным словарем, составленным папой не по алфавиту, а по смыслу слов.
Еще он делал художественные и, на мой взгляд, очень тонкие переводы книг Джона Апдайка. Как синхронный переводчик с английского папа поехал в Америку, что в 1970 году было равносильно полету в космос. Из поездки привез парики, которые в Америке стоили долларов 16, а в России — 200 рублей. Выгодный обмен.
В 1974-м он вновь поехал в Штаты, на конгресс библиотекарей. После той поездки думал об эмиграции в Америку, где его ждали. Уверен, там у него все могло сложиться неплохо. Но не уехал — были пожилые родители.
В России папа достиг бы хороших результатов, если бы дожил до перестройки. Помню, как даже в те сложные годы он пытался заниматься предпринимательством. К сожалению, папа очень рано умер от рака. Ему было всего 46 лет.
Фото: из личного архива, wikipedia.org, pastvu.com