По меркам своего мира я была еретичкой. Я пришла к убеждению, что общественно-политическое движение, настаивающее «трансженщины — это женщины», не было ни добрым, ни толерантным, а на самом деле было глубоко мизогинным, регрессивным, опасным в некоторых целях и откровенно авторитарным в тактике. Однако на публике я держала свои мысли при себе, потому что окружающие — в том числе и те, кого я люблю, — умоляли меня молчать. Поэтому я наблюдала со стороны, как женщины, которым есть что терять, сплотились в Шотландии и во всей Великобритании, отстаивая свои права. Меня не было рядом с ними, и вина не покидала меня каждый день, как хроническая боль.
В конце концов я прервала молчание. Меня заставили заговорить два юридических события, оба из которых произошли в Великобритании.
В 2019 году исследовательница из Англии Майя Форстатер, работавшая в аналитическом центре, подала на своих боссов в суд по трудовым спорам. Форстатер утверждала, что подверглась дискриминации за убеждение, что люди не способны буквально изменить пол. Казалось немыслимым, что суд вынесет решение против Майи за то, что она придерживается рационального, основанного на фактах убеждения. И всё же у меня было мрачное стойкое чувство, что она проиграет. И последствия этого проигрыша для свободы слова и свободы убеждений в Великобритании — особенно для женщин — будут далеко идущими.
В декабре 2019 года, когда Майя проиграла дело о дискриминации (позже она выиграет его в апелляции и получит значительную компенсацию), я написала в Твиттере: «Одевайтесь как хотите. Называйте себя как хотите. Спите с любым взрослым, который согласен с вами спать. Живите своей лучшей жизнью в мире и безопасности. Но заставлять женщин увольняться за то, что они говорят, что пол реален? IStandWithMaya».
Затем я опубликовала на своём сайте эссе, в котором подробно изложила опасения по поводу идеологии гендерной идентичности. С тех пор меня поражает, как много людей, которые утверждают, будто знают мои мысли по этому вопросу, свободно признаются, что никогда не читали моё эссе. Им это и не нужно, говорят они, ведь их любимые транс-инфлюенсеры уже объяснили, что я на самом деле имела в виду. Эта своеобразная позиция, как мне кажется, отражает отсутствие критического мышления и нежелание гендерных активистов знакомиться с идеями, которые могут пошатнуть их веру в любимые лозунги.
Следующим летом в Шотландии, где я живу уже три десятилетия, правительство и Шотландская национальная партия (ШНП) во главе с первой министеркой Николой Стёрджен готовились принять законопроект о реформе гендерного признания, который отменял все медицинские требования при транзишене. Человек мог сменить свой юридический пол, если прожил в «приобретённом гендере» три месяца и официально заявил, что намерен и дальше это делать. Законопроект не объяснял, что такое «жить в приобретённом гендере». Он не требовал ничего: ни психологической оценки, ни хирургического вмешательства, ни приёма гормональных препаратов. Если бы законопроект был принят — это означало бы, что всё больше индивидов с мужскими телами смогут ещё более решительно отстаивать своё право попадать в места исключительно для женщин, в том числе шелтеры для жертв абьюза, кризисные центры для изнасилованных, общественные раздевалки и тюремные камеры.
Опросы показали, что общественность категорически не согласна с планами правительства Стёрджен. Я была настолько разозлена, что шотландский парламент намерен принять законопроект вопреки общественному мнению, что 6 октября 2022 года, в день женской акции протеста у Холирудского дворца, выложила в интернете свою фотографию в футболке с лозунгом: «Никола Стёрджен, разрушительница прав женщин».
Законопроект приняли в декабре 2022 года. Невероятно, но шотландский парламент проголосовал против поправки, которая запрещала лицам, осуждённым за сексуальные преступления вроде изнасилования, получать сертификат о признании гендера. Это пятно на шотландском парламенте ещё долго не сотрётся. (Позже законопроект заблокировало правительство Великобритании, поскольку он противоречил Закону о равенстве).
Стёрджен, которая называет себя «феминистка до мозга костей», в 2023 году высказалась о «реальных» мотивах тех, кто возражает против идеологии: «Есть люди, которые, как мне кажется, решили использовать права женщин как своего рода приемлемое прикрытие трансфобии... они не только трансфобы — вы также увидите, что они глубокие мизогины, часто гомофобы, а некоторые из них, возможно, ещё и расисты».
Многих возмутили слова Николы Стёрджен (одна моя подруга из-за них порвала свой членский билет ШНП), но я не удивилась. В преддверии голосования о законопроекте первая министерка следовала исключительно стандартной линии транс-активистов, а один из любимых тезисов гендерных идеологов заключается в том, что если вы не разделяете их философию, то вы гомофобный расист, сторонник превосходства белых.
Я высказалась о Майе, о гендерной идеологии в целом и о ситуации в Шотландии — и получила жестокий отпор. Никто из тех, кто пережил онлайн-преследования или цунами угроз смерти и изнасилования, не скажет, что это весело. И я не собираюсь притворяться, будто это вызывает нечто иное, кроме беспокойства и ужаса. Но я хорошо представляла, что меня ждёт, потому что видела, как то же самое происходит с другими женщинами, многие из которых рисковали карьерой, а иногда и безопасностью. Очень немногие известные женщины (есть и достойные исключения, особенно в спорте, среди которых Мартина Навратилова и Шэрон Дэвис), казалось, были готовы защитить и поддержать этих женщин. Я ощутила, что и мне пора вмешаться, давно пора.
В профессиональном сообществе, которое можно условно назвать моим, недоумевали, когда я отказалась от безопасной общепринятой позиции, чтобы поддержать Майю и провести кампанию против шотландского законопроекта. Что за игру я затеяла?
Люди, работавшие со мной, поспешили отдалиться от меня или публично осудить мои кощунственные взгляды (хотя стоит добавить, что многие бывшие и нынешние коллеги меня горячо поддержали). По правде говоря, осуждение некоторых людей удивило меня гораздо меньше, чем то, что часть из них потом писали мне email’ы или отправляли сообщения через третьих лиц, чтобы убедиться: мы всё ещё друзья?
Вот в чём дело. Те, кто потрясены моей позицией, часто не понимают, насколько отвратительной я считаю их позицию. Я видела, как те, кто называли себя защитниками свободы слова, избрали лозунгом no debate — «никаких дебатов». Я видела, как якобы прогрессивные мужчины утверждали, что женщины не существуют как видимый биологический класс и не заслуживают прав, основанных на биологии. Я слышала, как некоторые женщины-знаменитости настаивали, что нет ни малейшего риска для женщин и девочек, если любой мужчина, который называет себя женщиной, войдёт в однополые помещения для женщин, включая раздевалки, душевые или шелтеры для изнасилованных.
Я спрашивала людей, считающих себя социалистами и эгалитаристами: какими могут быть последствия стирания таких понятных слов, как «женщина» и «мать», и замены их словами «владелец матки» [cervix-haver], «менструатор» [menstruator] и «рождающий родитель» [birthing parent]? Особенно для тех, для кого английский — второй язык, или для женщин, которые не очень хорошо разбираются в собственном теле? Эти люди выглядели озадаченными и раздражёнными моим вопросом. Видимо, пусть лучше сотня женщин, не владеющих новейшим гендерным жаргоном, пропустит важную для здоровья информацию, чем одна транс-идентифицированная особа почувствует себя неполноценной.
Когда я спрашивала, как отсутствие однополых пространств отразится на женщинах определённых конфессий или на жертвах изнасилования, — в ответ я видела лишь неодобрительное пожимание плечами. Снова и снова я слышала: «Ни одна транс-персона никогда не навредила женщине или девочке в женском пространстве» — причём совесть ораторов, видимо, не мучает тот факт, что они повторяют легко опровержимую ложь. Есть множество доказательств того, что мужчины, называющие себя женщинами, совершали сексуальные преступления, акты насилия и вуайеризма — и в женских пространствах, и вне их. Действительно, по данным Министерства юстиции, в Великобритании среди лишённых свободы и отбывающих наказание за сексуальные преступления пропорционально больше транс-идентифицированных мужчин, чем мужчин. Когда я говорю об этом неудобном факте, мне иногда отвечают, что транс-идентифицированные сексуальные преступники «на самом деле не трансы, они просто обманывают систему». Что ж, да. В этом-то и дело. Если система опирается на не поддающееся проверке «самоощущение», а не на пол — невозможно отгородиться от недобросовестных.
Одна из вещей, которая больше всего потрясла меня во время всей этой катастрофы: решительная глухота многих людей, влияющих на общественное мнение, к разоблачителям из ныне дискредитированной британской клиники гендерной идентичности Тависток. Медики в необычайно большом количестве увольнялись из неё и рассказывали, что среди тех, кто желает транзишена, чрезвычайно много подростков с расстройствами аутического спектра, переживших насилие или испытывающих однополое влечение; что активисты и идеологизированные медики подвергают подростков ускоренным необратимым медицинским вмешательствам с сомнительной пользой. Всё, что говорили разоблачители, оказалось правдой. После независимого расследования клинику закрыли.
Сейчас, оглядываясь назад (и хотя временами это было неприятно), я вижу: в том, что я заявила о своих гендерно-критичных взглядах, было гораздо больше положительного, чем отрицательного. Самое важное преимущество: я получила свободу действий.
Одна из моих любимых писательниц Сидони-Габриэль Колетт говорила в книге «Моё ученичество»: «Среди всех форм абсурдной отваги отвага девочек — это нечто выдающееся». Слишком долго я молча наблюдала за тем, как девушки и женщины, которым было что терять, противостояли современной охоте на ведьм, отбивались от угроз и запугиваний — причём не только со стороны активистов в чёрных балаклавах с плакатами, обещавших избивать и убивать их, но и со стороны институций и работодателей, говоривших, что эти женщины должны принять и поддержать идеологию, в которую не верят, и отказаться от своих прав. В определённом смысле, конечно, любая отвага абсурдна. Люди стремятся выживать, ищут безопасности и комфорта. Не разумнее ли не высовываться, надеяться, что кто-то другой всё уладит, послужит нашим интересам, добьётся одобрения? Возможно.
Но я убеждена: то, что сотворили с подростками, у которых были проблемы, во имя идеологии гендерной идентичности — это действительно чудовищный медицинский скандал. Я убеждена, что мы — свидетельницы величайшего в моей жизни посягательства на права, которые, как думали наши праматери, они гарантировали всем женщинам. И наконец, я заговорила: если бы я этого не сделала — мне было бы стыдно до конца моих дней. Если я о чём-то и жалею, так это о том, что не заговорила намного раньше.
Перевела Лена Климова
***
Это эссе Роулинг написала для сборника «Женщины, которые не заткнулись: голоса с передовой борьбы за права женщин в Шотландии» [The Women Who Wouldn’t Wheesht*: Voices from the Front-Line of Scotland’s Battle for Women’s Rights] под редакцией Сьюзен Далджети и Люси Хантер Блэкбёрн. Он вышел в свет 30 мая 2024 года.
* Слово wheesht — шотландское. Haud yer wheesht или просто wheesht означает «закрой рот», «умолкни», «заткнись».