28 января (8 февраля) 1724 года по распоряжению императора Петра I Указом правительствующего Сената была учреждена Российская академия наук. Указом Президента Российской Федерации от 21 ноября 1991 года она воссоздана как высшее научное учреждение России.
В начале славных дел
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
М. В. Ломоносов
В первые годы не имела фиксированного названия, часто именовалась «Академией наук» или «Академией наук и художеств» с добавлением Санкт-Петербургская и Императорская. Были приглашены выдающиеся иностранные ученые, которые должны были проводить разнообразные исследования и готовить учеников среди «природных русских».
Первое торжественное собрание Академии прошло 7 января 1726 г. уже после смерти Петра I. Первоначально она располагалась в доме барона Петра Шафирова на Петроградской стороне, а в 1728 г. переехала в новое здание Кунсткамеры на Васильевском острове.
В дальнейшем благодаря Академии были достигнуты значительные успехи в разных областях науки, и уже в XIX веке российская наука вышла на мировой (тогда европейский) уровень по качеству исследований и значимости научных результатов. В последующие периоды нашей истории Академия росла и развивалась, появились научные институты, центры, региональные отделения и целые научные городки. Короче, прогресс шел по нарастающей.
На трудности и проблемы в становлении академической науки в России указывали многочисленные работы историков и социологов науки, но их выводы в основном не вошли в официальные издания. Вместе с тем, описание этих трудностей, а также не только позитивного, но и негативного опыта представляет большой интерес, поскольку именно трудности и способы их преодоления должны быть в центре внимания добросовестного исследователя, но оно имеет практическое значение, так как история имеет обыкновение повторяться, особенно если ничего не делать.
Идея и проект
«Его имп. величество решил здесь основать
Академию для взращения художеств и наук
и особо еще для своего собственного
удовольствия».
Из письма Лаврентия Блюментроста
27 декабря 1723 г.
Нет необходимости доказывать, что для развития страны и общества необходимо достаточное количество грамотных людей. В античной Греции их готовили в академиях, которые были просто учебными заведениями. Но мы до сих пор помним имена выдающихся ученых, преподававших в них, а также их труды и достижения, например, Платона и Аристотеля.
В средневековье образование и наука переместились в университеты, которые готовили, в основном, богословов, юристов и медиков. Был и философский факультет, считавшийся подготовительным, на котором учили всему остальному: от арифметики и риторики до астрономии и алхимии. В эпоху Ренессанса Козимо Медичи основал свою Академию и собрал известных литераторов и ученых, обеспечил им комфортные условия для жизни и работы. Его внук Лоренцо Великолепный слыл покровителем наук и искусств и невероятно поднял престиж своей академии. Пример оказался заразительным, и многие монархи обзавелись собственными академиями, куда приглашались, в том числе, и наиболее известные профессора университетов. Академики были незаменимы как интересные собеседники и иногда как советники, они демонстрировали удивительные физические и химические опыты, собирали и описывали коллекции, писали книги и др. Среди прочих обязанностей академиков было образование и воспитание наследников престолов.
Позднее были созданы академии в крупных европейских странах: Англии (Лондонское королевское общество, 1660 г.), Франции (Парижская академия наук, 1666 г.) и Пруссии (Прусская академия наук, 1700 г.). В разработке и реализации проекта последней принимал активное участие Готфрид Лейбниц. Считается, что последние две и послужили прообразом Санкт-Петербургской академии.
Но это далеко не так, поскольку идея создания российской академии вызревала не столько у Г. Лейбница, сколько у Петра I, у которого были свои цели и соображения, постепенно сформировавшиеся во время Великого Посольства 1697–1698 годов, когда он встречался с крупнейшими учеными того времени: И. Ньютоном, Г. Лейбницем, А. Ван Левенгуком и др., приобретал коллекции и библиотеки. Он был поражен, наблюдая бактерии в микроскоп или кольца Сатурна и спутники Юпитера в «невтонианскую трубу» (длиннофокусный телескоп Ньютона). Но больше всего его интересовали технологические новинки.
Допетровская Россия широко использовала импорт технологий и специалистов для своих нужд, но Петр I думал не только о решении текущих проблем, но и о долгосрочном развитии страны. Главным для него, если судить по событиям и итогам его царствования, были армия и флот. Но, говоря современным языком, добиться лидерства или хотя бы паритета в этих областях с ведущими странами, заимствуя лишь технологии и специалистов, было невозможно. Поэтому он считал необходимым создание собственной научно-технологической базы и системы подготовки кадров для ее развития. Важна была и имиджевая составляющая проекта.
Петр ясно сформулировал его главные цели: обрести «честь и доверенность» в Европе, осуществлять экспертизу особо важных для государства начинаний в сфере ремесел, художеств, строительства и т. п., и решать конкретные научно-технологические проблемы. Контракты с приглашенными зарубежными учеными предусматривали для них обязанности вести собственные научные исследования, обучать российских юношей и проводить экспертные работы по конкретным поводам.
В отличие от идей Г. Лейбница, мечтавшего о создании «социетета» ученых под патронажем монарха, Петр I вопреки советам и отчасти зарубежному опыту, хотел создать одно учреждение, объединяющее Академию, университет и гимназию, и наделенную дополнительными обязательствами по проведению прикладных исследований. Кроме того, в состав академии включались библиотеки, типографии, музеи и многое другое.
Лейбниц строго разделял образовательную функцию университетов и научно-исследовательскую функцию Академии наук, ее целью считал «благо и усовершенствование людей» и «прославление Господа нелицемерной добродетелью и познанием истины». Он стоял за последовательное создание системы школьного и университетского образования, и лишь на их основе – научного учреждения. Петр I же предпочитал делать все сразу.
Последнее отличие между двумя концепциями, которое хотелось бы отметить, это соотношение, как бы сказали сегодня, фундаментальных и прикладных исследований. Для Лейбница прикладные результаты были побочным, хотя и важным продуктом работы Академии, а для Петра I – главным.
Во время поездки царя по странам Европы в 1715–1717 годах ему демонстрировали, в основном, технические достижения, например, домкрат А. Далема или машины для подъема воды, поскольку легко распознали его интересы и приоритеты. Практицизм и нетерпеливость Петра проявились в его указах, весьма жестких и конкретных, с одной стороны, и непременно содержащих обязательную отсылку к «общей пользе», которую можно понимать по-разному. Как писал Г. Г. Шепель спустя почти 200 лет: «Невежество поражается практическими успехами знания, полуобразованность восхваляет науку за ее практические достижения и пропагандирует ее как слугу жизни и человека».
Реализация проекта
Невозможно, чтоб здесь следовать
в протчих государствах принятому образу,
но надлежит смотреть на состояние
здешнего государства.
Из Генерального проекта об Академии
Основная организационная работа легла на плечи Лаврентия Блюментроста и его помощника Иоганна Шумахера. Они вели интенсивную переписку с ведущими европейскими учеными по поводу организации Академии и ее кадрового наполнения. Именно они подготовили проект и представили его императору, который после определенных правок и заслушивания в Сенате 22 января 1724 г. его утвердил.
В любой организации важна система управления и подчиненности. В Генеральном проекте указано: «Чтоб сие здание непременно и полезно было, то имеет оное токмо под ведением императора, яко протектора своего, быть и само себя править, еже учиняется, когда из оных или непременный президент или попеременно один другому каждый год или полгода выбирается».
Петр I намеренно не создавал научно-образовательной коллегии (министерства), но подчинил Академию лично себе. Он же ввел институт ротации административных кадров и разделил управление научно-образовательной и хозяйственной деятельности. Первой руководила Конференция – общее собрание академиков под руководством президента Л. Блюментроста, а второй – Канцелярия под начальством И. Шумахера.
Но характернейшая черта российской государственности – зависимость происходящего в стране не от институтов, а от личностей. Прежде всего Регламент (устав) Академии был приложением к Генеральному проекту о ее создании. Ученые считали его действующим, но у чиновников было свое мнение.
После смерти императора в стране менялись царствующие особы, фавориты и, главное – отношение к Академии в целом и отдельным ее членам. Интерес к ним падал. Поэтому, в Академии установился дуумвират в лице Конференции и Канцелярии, а ослабление влияния внешней бюрократии более чем компенсировалось усилением влияния Канцелярии. По свидетельству современников И. Шумахер «докладывал президенту то, что считал нужным, и толковал его указания по своему усмотрению. Доношения в Сенат и в другие учреждения он писал от имени Академии, ни с кем их не согласовывая». Как писал И. С. Дмитриев, идея «двух ключей» в управлении Академией оказалась опасной для развития науки утопией.
Другой проблемой была кадровая. Оглядываясь назад, можно утверждать, что России несказанно повезло с тем, что европейские звезды первой величины по разным причинам и под разными предлогами отказывались менять место работы и жительства. Поэтому в составе первых академиков (профессоров) оказались совсем молодые даже по тем временам люди. На момент переезда в Россию в 1727 году Л. Эйлеру было 20 лет, Г. Миллеру – 22, И. Гмелину – 18, Н. Бернулли – 32, Д. Бернулли – 27, И. Вейтбрехту – 25, а средний возраст академиков в том же году составлял около 30 лет.
Размер оклада академических профессоров варьировал в диапазоне от 500 до 1800 рублей в год (в зависимости от личной известности и влиятельности). Кроме того, каждому академику полагались квартира, дрова и свечи. Для сравнения, рабочие в столице получали в среднем около 30 рублей в год, армейский полковник 381 рубль, если он русский, или 600, если иностранец. Кстати, эта сегрегация по национальному признаку сильно вредила отношениям в столице, вызывала раздражение и даже переходила в ненависть.
Что, кроме молодости, жалования и карьерных соображений, привлекало иностранных ученых? Прежде всего, академические свободы, выражавшиеся в сравнительно меньшем, чем в Европе, влиянии церкви и научных авторитетов, возможность издавать свои труды и получать научную литературу, вести переписку за государственный счет. Как ни странно, академическая свобода была связана с отсутствием научных традиций и непониманием со стороны властей сути исследовательской работы. Поэтому можно было сравнительно легко обосновать ее перспективность.
Если ученый успешно выполнял заказные работы, будь то сочинение оды, устройство фейерверков или составление метеорологических таблиц, как было в случае с Л. Эйлером, то росла и его академическая свобода. По выражению А. В. Рубцова, то был «венчурный бизнес с элементами собеса».
Георг Бюльфингер в ноябре 1723 года писал: «Согласно этому регламенту, мы имеем постоянный и довольно богатый фонд из лифляндских таможенных сборов. От русской юриспруденции мы полностью свободны и не получаем других приказов, кроме как от ЕИВ и нашего президента. Мы имеем превосходную библиотеку, богатую камеру натуралиев, минц-кабинет и собственную типографию с гравировальной, и все то, что необходимо для развития наук. Переписка по научным делам совершенно бесплатная… Я убежден, что никакая Академия или университет не имеют таких привилегий и такого обеспечения».
Академия представляла собой важный социальный лифт, правда, для немногих. Крестьянский сын М. В. Ломоносов, сын священника В. К. Тредиаковский или сын солдата С. П. Крашенинников никогда бы не сделали карьеру вне стен Академии.
Необходимо упомянуть об обстоятельствах, мешавших привлечению иностранных ученых и их плодотворной работе. Прежде всего, это образ России в глазах большей части иностранцев. Иностранцев смущало отсутствие права свободно пересекать границы страны, резкое сужение круга общения. Помимо этого, профессора в Академии назначались примерно так же, как и чиновники. Требовалась протекция при дворе. Встречались и бытовые неудобства и, впоследствии, задержки в выплате жалования и допуске к лабораторному оборудованию.
Итоги
Где народ, сознаньем зрелый,
К просвещению готов,
Там прогресс не скороспелый,
А наследие веков.
М. А. Дмитриев, 1865 г.
В дореволюционной и современной литературе можно найти диаметрально противоположные точки зрения по поводу успешности работы Академии в начальный период ее существования. Так, более 120 лет назад П. Н. Милюков писал: «Законтрактированные на 5 лет, немецкие профессора приехали в Петербург… Устроившись в столице, они скоро увидели, что в качестве профессоров им там нечего делать. Так как по уставу они должны были читать лекции, а лекций читать было не для кого, то решили и слушателей выписать из Германии. Вызвано было и приехало восемь студентов. Профессоров все-таки было вдвое больше. Чтобы исполнить устав, профессора стали сами ходить друг к другу на лекции». Действительно, студентов было мало, образование в академическом университете и гимназии шло плохо, и чем дальше, тем хуже: число слушателей академического университета и гимназии сокращалось. Видимо, научная карьера представлялась менее привлекательной в сравнении с военной или чиновной, не гарантировала классного чина. Была конкуренция со стороны зарубежных университетов. В первые годы в университете обучалось 8 студентов, а в конце XVIII века 2–3.
С. Н. Чернов в 1935 г. высказывался о результатах собственно научной деятельности: «Старый состав академиков заметно редел, а среди новых товарищей почти не было людей, равных по своему научному значению уезжавшим». Хотя Л. Эйлер подготовил девять учеников, впоследствии ставших академиками, собственной научной школы в России он не создал.
Но несомненно, что результаты европейского (мирового) уровня у Академии были, хотя поначалу и немного. При этом, около половины из них принадлежали Л. Эйлеру. Самой эффективной с научной точки зрения была экспедиционная деятельность. Она буквально открыла Россию самой себе и миру. Астрономические наблюдения, картографирование, геодезическая разведка, зарисовка флоры и фауны, составление гербариев, изготовление чучел, сбор семян, птичьих яиц и скелетов, минералогических и почвенных образцов, создание этнографических коллекций – все это научные результаты экспедиций. В результате появились такие труды как «Флора Сибири» или «История Сибири» Г. Миллера, материалы Камчатской экспедиции, проведенной под его началом, карты, описание быта местного населения и т. д.
Академия внесла неоценимый вклад в развитие русского языка, обогатив его множеством новых слов и понятий. Были создан словарь русского языка и словари многих народов, населявших империю. Благодаря Академии существенно вырос не столько образовательный уровень аристократии, сколько повысилось само качество образования. Формировалось новое мировосприятие, новый менталитет, когда люди стали лучше понимать причинно-следственные связи, глубже вникать в проблемы социального устройства и важности развития образования и науки. Так, князь Дм. Голицын в 1766 г. писал Екатерине II: «Мне кажется, что ее Величество избрала наилучшие меры относительно развития у нас наук и художеств; ничто, конечно, не представляет лучших залогов для их преуспеяния, как основание академий и правильное устройство сих учреждений. Но, опираясь на пример истории, боюсь, что средства эти окажутся слабы, если одновременно не будет у нас поднята внутренняя торговля. А она в свою очередь не может процвести, если не будет мало-помалу введено у нас право собственности крестьян на их движимое имущество».
Можно утверждать, что Академия немало способствовала развитию любопытства среди различных сословий и тяги к образованию.
Академия выжила, поскольку смогла продемонстрировать монархам и придворным свою полезность. Для них она была источником информационных услуг, организатором развлечений и повышения личного и корпоративного престижа. И следует помнить об академической бюрократии под водительством И. Шумахера. Даже удивительно, что в этих условиях Академия достигла того, чего она достигла.
Как писала Н. И. Кузнецова: «Открытие Академии наук в России – это, вероятно, триггер (спусковой крючок), который и психологически породил у «природных русских» новую ментальную реальность, и был своего рода запуском серии научных исследований, далеко уходящих за пределы конкретного социального учреждения».
Владимир Клисторин