О спектакле «Лес» Московского академического театра Сатиры
Вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя.
В. Шекспир, «Гамлет»
Мое знакомство с большой трагедией, с Шекспиром началось именно с этой фразы, вынесенной в эпиграф. В ней наиболее полно и кратко воплощен образ человека, вступающего в открытое противостояние с мировым злом. Человека, прекрасно отдающего себе отчет в том, что он проиграет. Но отступать не собирается.
«Лес» Островского — именно о таком человеке. Герой пьесы бежит из мира сытого благополучия в мир вольного искусства, а случайно вернувшись в этот ханжеский мирок, поступает вопреки его правилам. Фигляр и шут поступает по-королевски, а благородная дама оказывается мелкой лавочницей. Вот и поди — разбери, кто король, кто шут.
Александр Николаевич Островский написал свой «Лес» более века тому назад, но фишка вечно живой классики в том, что она всегда актуальна. Мошенничество, страсть к наживе, ханжеское благочестие все так же противостоят искренности, самоотверженности и идеализму, благодаря которым наш мир еще как-то держится на плаву.
Ставить классические пьесы в наше время — задача сложная. Трудно избежать пафоса и вместе с тем поставить спектакль, который заговорит со зрителями на их языке. Режиссеру Антону Яковлеву это удалось. Спектакль поставлен так, что симпатии зрителей — на стороне бедного актера, хотя, по всем правилам современного мира, они должны быть на стороне напористых и богатых. Постепенно увеличивая накал страстей, углубляя тон высокой трагедии, которой наполнена комедия Островского, ибо любая жанровая маркировка в 19 веке условна, режиссер погружает благополучного современника в мир больших чувств и возвышенных отношений.
Антон Яковлев доверяет современному зрителю — и зритель благодарно откликается на доверие. Каждая сцена завершается аплодисментами, а это значит — верный тон найден. Высокий слог, которым говорит большое сердце, не воспринимается как нечто выхолощенное, искусственное, устаревшее. Фантастическая энергетика актеров, играющих с полной самоотдачей, которая сочетается с мастерством, достигает максимального эффекта восприятия. Классический театр достигает самых глубин человеческого сердца именно потому, что верит в своего зрителя.
Максим Аверин (Геннадий Несчастливцев) создает образ человека, для которого органически невозможно не совершить самоотверженный поступок. Трагик на сцене — трагик в жизни. Очень сильный образ, глубокий и страстный, исполненный большого и настоящего чувства, которого, как оказалось, ждет сегодняшний зритель, уставший от мелкого и несущественного.
Комические сцены сыграны с большим вкусом и изяществом, которых тоже так не хватает в сегодняшних зрелищах. Алена Яковлева создает образ большой внутренней силы, в котором сочетаются бездна порока, ханжество и какая-то ненасытная хищность. Кстати сказать, все отрицательные персонажи трактованы с поправкой на современность: злодеи лишены ходульной однообразности в трактовке образов. Они изящны и элегантны, держатся с достоинством и безупречным вкусом. Но сердца их по-прежнему пусты.
Артем Минин создает образ гимназиста-недоучки, совершенно лишенный брутальности и дегенератизма. Перед нами не Скалозуб и не Митрофанушка, а лощеный светский щеголь, подвижный, изящный, легкий, уверенный в своем неотразимом юношеском обаянии. Его Буланов наполнен уверенностью человека, купающегося в благополучии, но вся эта уверенность легко сменяется животным страхом и пресмыканием ради еще большего богатства. Перед нами — современный мальчик-мажор, гротескно преувеличенный образ альфонса и труса, который стремится быть сильным мира сего.
Режиссер увеличивает эмоциональный накал постепенно, подводя зрителя к финальной кульминации, и, когда звучит заключительный монолог Несчастливцева, его пафос не воспринимается как нечто чуждое и назидательное. Этому во многом способствует музыка Ивана Замотаева, тревожная, безысходная, звучащая постоянным эмоциональным фоном разворачивающихся на сцене событий.
Музыка не оставляет никаких иллюзий: хэппи-энда не будет. Музыка — полноценное действующее лицо драмы, по накалу чувств и высокому тону языка (Островский — великий мастер слова!) не уступающей большой трагедии. Вообще, музыка, написанная современным композитором для конкретного спектакля, очень выигрывает по сравнению с узнаваемыми музыкальными вставками: не происходит дисбаланса между двумя самостоятельными произведениями искусства, каждое из которых подспудно пытается переиграть другое.
Перед нами — мощное произведение искусства, где режиссерский театр идет в ногу с актерским. Блестящие работы Юрия Васильева, Игоря Лагутина в купе с главными актерскими ролями создают пространство огромной энергии, способной зажечь зал и долго согревать своим теплом. А где не дотягивают актеры, на помощь приходит режиссер, выстраивая мизансцены и выставляя свет таким образом, чтобы эффект был максимальным.
Поставить великую пьесы прошлого бережно, вдохнув в нее дух современности — задача не из легких. Для этого нужна творческая смелость и безупречный вкус, тонкое чувство юмора и ощущение востребованности больших тем, больших страстей и большого искусства. Для этого просто необходимо, чтобы в жилах создателей шедевра текла кровь королей, для которых вечное искусство — обычный воздух, которым они дышат. Хлеб, который едят. Зрелище самой высокой пробы, которое они могут и умеют создать.