Градусник замерз ниже отметки в -30 градусов, когда мы приехали в Питер, имея в руках заветный ключ от комнаты в коммуналке Большого проспекта Петроградской стороны. Это был не туризм, это было настоящее знакомство с Петербургом со всеми вытекающими из этого событиями.
Окна нашей комнаты, разделенной огромным шкафом на две половины, выходили во внутренний двор, который называют колодцем. Двойные форточки были призваны сохранять тепло, но в реальности обе закрывались весьма условно, поэтому лютый холод снаружи почти беспрепятственно проникал вовнутрь, делая и без того неуютную комнату еще более чужой и неприветливой.
Чтобы хоть как-то согреться в комнате, в дополнение к еле живым батареям, помнящим еще Ильича на броневике, стоял электрический обогреватель, а на столе красовалась бутылка виски и что-то из закуски. Спать можно было лишь закутавшись с головой в одеяло, успокаивая себя только тем, что зверский мороз, накрывший Петербург, не будет вечным. Но в это верилось с трудом.
Добираться до комнаты надо было через полутемный коридор, свет в который проникал только через распахнутую дверь общей кухни, так как единственная лампочка на потолке то ли не работала, то ли была отключена из соображений экономии электричества. Этот фактор был причиной периодического грохота очередного упавшего ведра, задетого кем-то, крадущимся в полутьме в свою крошечную конуру.
Впрочем, назвать эти комнаты крошечными было бы несправедливо. Это были большие помещения с очень высокими потолками, с потемневшей от времени и пыли лепниной где-то там, под самым полом следующего этажа, куда без лестницы дотянуться было невыполнимой задачей. Когда-то это были дорогие квартиры состоятельных петербуржцев, расстрелянных или разогнанных по миру теми, кто позже начали называть себя ленинградцами.
Когда-то и вход в подъезд назывался парадной. И он был таким, но будущие ленинградцы сохранили только название, потому что внешне эта парадная напоминала среднестатистический подъезд социальной застройки где-то на самой окраине Москвы или того же Ленинграда, куда десятками заселяются новые и новые "иностранные специалисты" или отдельные асоциальные элементы маргинального типа.
Обычный подъезд со стоящей на подоконнике банкой с окурками, шумом и голосами, словно слышимыми через стены и перекрытия, затхлый запах, в котором угадывались кошачьи и человечьи мотивы, вековая потертость и покрашенная уже в двадцатый раз масляной краской входная дверь без какого-либо намека на замок. Это только спустя годы подъезды… простите, парадные обзаведутся модными кодовыми замками.
Передо мной, словно выцветшая картина пролетала короткая петербургская жизнь, промелькнувшая где-то в далеком прошлом, не сделавшая меня ни ленинградцем, ни петербуржцем, ни на йоту не приблизившая к пониманию, почему я так люблю Петербург, но при этом никогда не соглашусь в нем обосноваться навсегда. Нет, друзья, я столько не выпью...
***
Я вспоминал замерзшую Аврору, промозглый ветер, остывающую комнату в той самой коммуналке, смотря на огни большого города, не меньше Москвы влекущего к себе мотыльков, проплывающего где-то далеко внизу под крылом самолета, возвращающего меня с другой Балтики, которая стала мне ближе и Москвы, где я родился и вырос, и Петербурга, куда приезжал, словно в к тетке, зная его уголки и подворотни. Балтики, ставшей моим новым домом.
