Затумбочный комитет
1963 год, ГДР, армия. Нас четверо друзей: Володя Жигало, Гена Буданов, Марат Даньяров и я. Дружба у нас крепкая, мужская, но романтическая: мы уверены, что после армии будем ездить друг к другу в гости. Куда? В Казахстан к Марату, в Вологду к Гене Буданову, в Запорожье к Володе и ко мне в Армавир, на Кубань. Мы дали клятву друг другу, что овладеем одним иностранным языком (как минимум!), а детей (мальчиков) назовём именами друзей. По поводу девочек вопрос оставался открытым, дискуссионным.
Все эти наши заверения и предложения (и ещё десяток других) были сформулированы и зафиксированы в протоколах "залежания затумбочного комитета". "Залежания" - потому что разговоры наши чаще всего велись после отбоя. "Затумбочный" - потому что мы прятались за тумбочками от дежурных по роте и по полку. Ну, а "комитет" - понятно: а кто же иначе мы.
Каким-то образом один из листков протокола "залежания" попал в руки "компетентных органов". В конце протокола - подпись: "затумбочный комитет (ЗК)" и четыре росписи. Какие же они "компетентные", если не знают, что в авиаполку существует ЗК? За границей! "Впереди двух границ", как писали в "Боевых листках"
Нас быстро вычислили. Помогли, как во все времена, патриоты и доброжелатели. Ну и "на ковёр" нас, по одному.
- Кто главный?
- Где центр?
- Как поддерживаете связь?
- Вы это бросьте: прикидываться дурачками.
К этому времени уже все прочли "Один день Ивана Денисовича" и "Матрёнин двор" А. Солженицына и "зэка" ассоциировалось с заключёнными. Мало того: менялась в стране погода: оттепель переходила в заморозки. Мемуары И. Эренбурга "Люди, годы, жизнь" изъяли из солдатских библиотек. А тут вот вдруг - "затумбочный комитет"!
Устав был написан "по-взрослому": с целями, задачами и громкими словами и это сбивало с толку "органы".
- Кто вам передал Устав?
- Никто. Он даже в библиотеке есть, - заводились мы от злого напора "компетентных".
- Как так?! - подпрыгивали наши мучители.
- Да так!
Мы лукаво имели в виду "Дисциплинарный устав" и Устав караульной службы", а "особистов" всё вело на "ЗК".
- Вон! На гауптвахту! Шагом марш!
Странно, но ни один из нас не был наказан. Никак. Даже нарядов вне очереди не получили
То ли "компетентные" оказались вменяемыми и увидели безвредность нас, дурошлёпов, то ли побоялись раздувать это ЧП - не знаю.
Но что такие органы в армии есть и они всегда начеку - мы это поняли.
Кто на кухню?
Повадился наш старшина Сытник наказывать нас за "обсуждения приказов". Приказы чаще всего исходили от него, естественно. А "обсуждения" - от нас. Ребята пришли в армию умные, IQ многих солдат подразделения был выше интеллектуального уровня старшины. Ну, что там говорить, если мы из любого издания А. Блока прочитывали первую строку любого стихотворения, а Саша Глухов продолжал читать это стихотворение до конца по памяти. Любое стихотворение. Или Гена Буданов (дядя того самого полковника Буданова "из Чечни"), цитировавший академика Тарле и Мао-цзедуна по памяти! И это ребята - просто со средним образованием. Интеллектуально въедливые, с высоким чувством собственного достоинства, на знамени которых были начертаны слова Маркса: "Подвергай всё сомнению".
Конечно, они каждую фразу старшины обсуждали, приказ путали с предложением, т.е. высказывали своё мнение "по этому вопросу". Ну кому такое понравится? Тем более - в армии. Там умников не любят. (Как, впрочем, повсюду в тоталитарном обществе).
- Наряд вне очереди!
- Почему? - спрашивал Глухов.
- Два наряда вне очереди!
- За что?! - возмущался за товарища Володя Пахомов.
- Три наряда вне очереди! - входил в раж старшина.
Ростовчанин Володя Пахомов нашёл выход из этого положения: на получение наряда вне очереди он отвечал: "Служу Советскому Союзу!",чем ставил Сытника в тупик. Вот и сейчас:
- Три наряда вне очереди! На кухню!
- Служу Советскому Союзу!
- Четыре наряда... Что?! - доходило до старшины.
- Не могу знать! - отвечал Пахомов, "поедая глазами" своего отца-командира.
- Отставить! - рявкал Сытник. - Вертаемся в зад!
- В чей? - серьёзно, стоя по стойке "смирно", спрашивал рядовой Глухов.
Старшина на миг терял способность, затем снова орал:
- Отставить, рядовой Глухов!
- Приказ должен быть ясным, чётким, выполнимым! - цитировал устав рядовой Буданов. - А он не понимает...
- Отставить! Сначала - выполняй, потом - понимай!
Вот так безжалостно изводили недалёкого старшину.
И даже добились того, что наряды на кухню перестали быть наказанием. Когда в очередной раз старшина с улыбкой садиста спросил:
- Добровольцы на кухню есть? Шаг вперёд! - то вперёд шагнуло восемь человек. Сытник удивился, но отобрал из "добровольцев" наряд и отправил на кухню.
Когда же это произошло во второй и третий раз, смысл наказания потерялся.
Арсенал уставных наказаний старшины сузился.
Солдаты-интеллектуалы победили старшину.
Открыть языки!
Наш авиаполк временно базировался на военном аэродроме в г. Темплине. Хороший аэродром, основательный, сработанный ещё при Гитлере. Главное его достоинство, на наш взгляд, было в том, что он окружён лесом и не отделён от него какой-нибудь "колючкой". Лес был в двадцати метрах от стоянки ИЛ-28х. А на дворе было лето 1963 года. И только уходила машина в полёт, мы старались незаметно от отцов-командиров пробраться в лес. Мы - это наземные службы по обслуживанию самолёта: механики по двигателям, по вооружению, по радио и т.д.
А в лесу - ягоды. Море ягод. Кто же их возле военного аэродрома будет собирать? Вернее: кому позволят? И нам не позволяли . По разным причинам, в том числе и по той, которую сформулировал наш старшина Сытник: "Нэз-зя! Германец вокруг!" Но нам казалось, что причина "нэз-зя" была в другом. Наловчились солдатские "левши" из ягод бражку делать.
В Германии - не в Союзе, в самоволку не уйдёшь и выпить не купишь: ни языка не знаешь, ни денег нет, ни цивильного костюма... Чревато.А тут такой подарок: ягоды.
И приказано было командирам - от ефрейтора до капитана - выявлять "ягодников". И те как-то нехотя, лениво выполняли этот приказ. Проще всего - не пускать в лес. И не пускали. А бражка - не кончалась. И тогда на тропу войны вышел старшина Сытник.
Легче всего солдатику попасться на чернике: как ни осторожничай, а губы будут синими.
Или пальцы рук.
После полётов старшина построил всех механиков и "мюллером" стал прохаживаться вдоль шеренги личного состава, пристально вглядываясь в лица.
Синих губ не было.
- Покажите руки! - приказал старшина.
Все подняли руки, сжатые в кулаки.
- Отставить! Шо это вы мне тут это... морочите!
- Но пассаран! Они не пройдут! - сказал кто-то.
- Шо?! Будешь ты у меня на кухне "пасаранить"
- Нэз-зя! Германец вокруг! - вякнул ещё один солдатик.
- Шо?! В караул через день, Пахомов!
- Служу Советскому Союзу! - стукнул каблуками Пахомов.
- Руки!
Солдаты "сдались": разжали кулаки. Ладони были чистыми, т.е. не синими.
- Открыть языки! - рассвирепел Сытник.
Механики рассмеялись.
- Не научены, товарищ старшина! - сказал Пахомов.
- Покажите как?
- Шо?
- Покажите как открывать языки.
- Шо?! Умный, да?! Выйти из строя! Открыть рот! Показать язык!
Язык Володи Пахомова был розовым.
- Стать в строй!
Пахомов стал в строй, но рот не закрыл.
- Закрой пасть, Пахомов!
Пахомов стоял с открытым ртом.
- Товарищ старшина! У Пахомова нет пасти. А приказа закрыть рот не было, - сказал Володя Жигало.
- Закрыть рот! Жигало! Всем - закрыть рты! Разойдись! Умники...
Положение номер один
Второй день не выходила из головы попевка ростовчанина Володи Пахомова:
Вот зашли мы в ресторан -
Топай-топай!
Гаврила - в рыло, я - в карман
Кверху *****.
Октябрь 1962 года. Карибский кризис. Германия, ГДР. Наш авиаполк переведён на положение "номер один". "Номер один" - это военное положение. Все лётчики и весь лётный состав днюют и ночуют на аэродроме. В так называемых "лётных домиках". Все ждут приказа. Какого - неизвестно. Но ждут. Ожидание неизвестно чего изнуряет, сжигает психологически человека.
А лётчики - люди. В "лётных домиках", где они спят, грязно, накурено, наплёванно. О манерах в такой ситуации трудно говорить. А потому, да и не только, "лётные домики" убирали мы, солдатики-срочники. Настал день, когда подошла наша очередь, оружейников полка, убирать в "лётных домиках". Но не все двенадцать (или пятнадцать?) человек пойдут подметать эти ночлежки, а кто-то один из нас, чья машина (самолёт) или в ремонте или в полёте.
Кандидатов оказалось четверо, среди них и я: мой ИЛ-28 был на ремонте. Демократичный наш командир капитан Симкин сказал:
- Ребята, решайте сами, кто пойдёт.
Свернули в трубочки четыре бумажки (на одной из них - "крест"), бросили в шапку: тащите. Я сделал заявление:
- В "лётных домиках" я убирать не буду, даже если "крест" выпадет мне.
Крест, конечно, и выпал мне.
- Я не пойду, - подтвердил я своё решение.
- Ну что же, - сказал Симкин, - у меня нехватает полномочий, чтобы наказать тебя. Иди...
Ещё у одного командира оказалось недостаточно полномочий. И предстал я, наконец, пред ясные, боевые очи командира полка, Героя Советского Союза полковника Гуляева.
Тот сразу - матом. Я отдам тебя под трибунал! Ты не выполнил приказ! В военное время за это - расстрел на месте! А сейчас - положение "номер один", военное время.
А за окном - золотая европейская осень.
А на душе - слов нет...
- Ладно, - говорит Гуляев, - не ставить же тебя к стенке. Из-за тебя, засранца, я не буду ронять честь полка. И не отправлю я тебя в дисциплинарный батальон (штрафбат,короче)
Я молчу. И полковник выдерживает паузу.
А за окном - золотая европейская осень.
А на душе...
- А напишем-ка мы письмо твоим родителям, как ты тут, паршивец, служишь.
- Пишите...
А за окном...
Что я - солдат Иван Бровкин? (Был такой фильм) Или - из деревни? Пусть пишут.
- Ты - механик по вооружению? - он смотрит в бумаги.
- Так точно, товарищ полковник.
- О! Второй класс! Отличник авиации, засранец! А чтоже ты...- опять завёлся полковник. - Слушай, а чем отличается механик по вооружению от мастера по вооружению?
- Мастера - помощники механиков. И норма питания у них хуже.
- Ага! Понял! - обрадовался Гуляев. - И классности уних нет! И марки немецкие они не получают за классность! Отлично! Всё! Я перевожу тебя в мастера.
А за окном...
Это было изящное и изощрённое наказание. Самое больное: наказать солдатика плохим питанием. Кроме того: нас оружейников-срочников в полку было только двое, готовых сдать экзамены на первый класс. А это - дополнительная оплата в рублях и в марках.
А теперь вот - "кверху *****".
...И когда через год, перед дембелем, зачитывали приказ о награждениях и поощрениях, то прозвучала и моя фамилия:
- ...перевести в механики по вооружению.
Но зато убирать за кем-то меня больше никогда не посылали.