Наш разговор будет посвящён жизни и творчеству Михаила Васильевича Исаковского (7 (19, по новому стилю) января 1900- 20.07.1973), удивительного поэта, почти каждое второе стихотворение военных лет которого становилось песней, звучало на всю страну. По мнению литературоведа Льва Аннинского и других критиков, военная лирика Исаковского вся ложится в золотой фонд народной памяти.[1] Нашей библиотеке М. В. Исаковский особо дорог тем, что дружил с А. А. Сурковым, недаром в песне «Где ж вы, где ж вы, очи карие?» (1944 г.) он вспоминает Ярославские… / Да смоленские места.[2]. Их объединяла память о бедном крестьянском детстве, любовь к песенному слову. Дачи Исаковского и Суркова во Внукове находились рядом, и дочь Суркова Наталья Алексеевна тепло вспоминала о прекрасных весело проведённых вечерах на даче отца, куда Исаковский, из-за слабого зрения, добирался ощупью по забору, о совместной поездке поэтов с миссией мира и доброй воли в Италию.
Мы знаем Исаковского как поэта-песенника, но это вовсе не означает, что он не был настоящим поэтом. Знаменитая «Катюша» Исаковского сначала представляла собой недописанный отрывок стихотворения, в который прямо-таки влюбился композитор Матвей Блантер, родилась мелодия, и композитор заставил поэта дописать песню, которая живёт до сих пор, причём во всём мире. С ней в советскую песенную лирику вошла новая тема – тема любви девушки и воина, защитника Родины. Исаковский вспоминал:
Мы как бы уже предчувствовали войну, хотя и не знали точно, когда и откуда она может прийти. Впрочем, мы не только предчувствовали, что война будет, но в известной мере уже переживали ее: ведь в 1938 году еще пылало пламя войны в Испании; в том же году Красная Армия вынуждена была вести и вела тяжелые бои с японскими самураями у озера Хасан; не очень спокойно было и на западных наших границах. По этим причинам тема Родины, тема защиты ее от посягательств врага была темой самой важной, самой первостепенной, и я, конечно, никак не мог пройти мимо нее даже в лирической песне.
«Родилась не просто лирическая песня о любви девушки и воина, а о такой любви, которая вселяет гордость и бодрость, укрепляет веру в нее, помогает защитнику Родины выполнять свой долг»[3].
В годы Великой Отечественной войны в народе появились десятки новых вариантов этой песни, «ответы» на нее. «Кем только ни была в них героиня песни: и бойцом с автоматом в руках, и верной подругой солдата, ждущей его возвращения с победой, и фронтовой медсестрой. Пели во время войны и о Катюше-партизанке, «проходившей по лесам и селам партизанской узкою тропой с той же самой песенкой веселой, что когда-то пела над рекой».
Более того, «Катюшей» народ ласково «окрестил» новое грозное оружие, наводившее ужас на врага, — реактивные гвардейские минометы[4]. И об этих «катюшах» вскоре были сложены песни»[5]. Один из самых популярных текстов на мотив «Катюши» написан для фронтовой газеты «Красноармейская правда» военным корреспондентом Морисом Слободским:
Фронтовая «Катюша»
Разлетались головы и туши, –
Дрожь колотит немцев за рекой.
Это наша русская «Катюша»
Немчуре поёт «за упокой».
В страхе немец в яму прыгать станет,
Головой зароется в сугроб,
Но его и здесь мотив достанет,
И станцует немец прямо в гроб.
Ты лети, лети, как говорится,
На кулички, к чёрту на обед.
И в аду таким же дохлым фрицам
От «Катюши» передай привет.
Расскажи, как песню заводила,
Расскажи про «Катины» дела,
Про того, которого лупила,
Про того, чьи кости разнесла.
Все мы любим душечку «Катюшу»,
Любо слушать, как она поёт, –
Из врага вытряхивает душу,
А друзьям отваги придаёт!
М. Слободской[6]
Оригинал при этом не забывался. Известно, что советские воины, сражавшиеся в партизанских отрядах Италии, где «Катюша» была партизанским гимном, в дни Победы, когда их пожелал увидеть папа римский, вошли в Ватикан с пением этой песни. В Болгарии «Катюшу» долгое время считали партизанским гимном, во Франции песня была широко известна в рядах бойцов Сопротивления, в Югославии поэт-фронтовик Константин Ваншенкин слышал, как рабочие-строители пели «Катюшу» через сорок лет после её написания, а сейчас «Катюшу» любят и поют по-русски в Китае.
«Украинский поэт Андрей Малышко, побывавший в Соединенных Штатах Америки после войны, услыхал однажды, как «Катюшу» пели на хлопковых плантациях в Оклахоме, и написал:
И она там неграм пала в душу,
Разбивала рабство и обман.
«Выходила на берег Катюша»
За Великий Тихий океан»[7].
И такой сильнейшей энергетикой обладает у Исаковского не одна «Катюша». «Летят перелётные птицы», «Одинокая гармонь», «Огонёк», «Ой, цветёт калина», «В лесу прифронтовом», «Услышь меня, хорошая» и многие-многие другие песни на его стихи стали, буквально, сердечной составляющей жизни народа в самые трудные и тяжёлые дни. Композитор Виктор Белый как-то заметил потрясённо:
– Что ни стихотворение – настоящая песня! Знаю, что это не так, мистику я не признаю, но кажется, что у него в груди есть какое-то особенное существо, диктующее стихи. И я никак не могу отказаться от подобной мысли. Какая-то для меня непонятная дьявольщина! Что ни песня – то жемчужина! [8]
Михаил Васильевич Исаковский родился 7 (19, по новому стилю) января 1900 года в деревне Глотовке, Ельнинского уезда, Смоленской губернии, в очень бедной крестьянской семье, где хлеба, выращенного на клочке земли, не хватало до нового урожая, где экономили даже лучинку и по вечерам нигде не зажигали огня.
Детство
1
Давно это, помнится, было со мною, –
В смоленской глухой стороне,
В поля, за деревню, однажды весною
Пришло моё детство ко мне.
Пришло и сказало: – Твои одногодки
С утра собрались у пруда,
А ты сиротою сидишь на пригорке,
А ты не идёшь никуда.
Ужели ж и вправду тебе неохота
Поплавать со мной на плоту,
Ручей перепрыгнуть с разбегу, с разлёту,
Сыграть на лужайке в лапту;
На дуб, на берёзу вскарабкаться лихо
Иль вырезать дудку в лесу?
– Мне очень охота, – ответил я тихо, –
Да, видишь, свиней я пасу.
Такое они беспокойное племя,
Что только гляди да гляди.
И бегать с тобой, понимаешь, не время, –
Ты как-нибудь после приди…
<…>
3
Пришло оно снова холодной зимою
В наш бедный нерадостный дом,
Взяло меня за руку жаркой рукою:
– Идём же, – сказало, – идём!
Могу я придумать любую забаву,
Любую игру заведу:
С тобою мы вылепим снежную бабу
И в бабки сразимся на льду;
На санках с горы пронесёмся, как ветер,
Сыграем с друзьями в снежки…
– Мне б очень хотелось, – я детству ответил,
Да руки, видать, коротки.
Ты разве забыло, что нынче – не лето,
Что не в чем мне выйти за дверь?
Сижу я разутый, сижу я раздетый,
И нет у нас хлеба теперь.
Ты б лучше весной… – попросил я несмело, –
Тогда и в рубашке тепло… –
Безмолвно оно на меня посмотрело
И, горько вздыхая, ушло.
Ушло моё детство, исчезло, пропало, –
Давно это было, давно…
А может, и вовсе его не бывало
И только приснилось оно.[9]
1947-1948
Из тринадцати детей (Миша был двенадцатым) Василия Назаровича и Дарьи Григорьевны Исаковых[10], выжило пятеро. Звонкий польский «хвост» в их фамилию привнёс, ради красоты и важности, старший брат Михаила Павел, выбившийся в рассыльные волостного правления, а потом и в помощники писаря. Позже он покинул деревенские края и пропал на просторах России, а фамилия в семье осталась, «летящая» и песенная, Исаковские. Мать Миши была неграмотной, но очень доброй и исполненной … достоинства и понятий чести, свойственных добропорядочному крестьянскому дому[11]. Она прекрасно пела в молодости, как и вся их песенная округа.
В деревнях и селах этого района издавна жили люди, наделенные богатыми голосовыми данными, – писал Твардовский в статье, посвященной своему земляку и близкому другу. – Достаточно сказать, что известный Хор имени Пятницкого[12] включает в себя до десяти человек выходцев из деревни Глотовка Всходского района… Песенное мастерство передавалось из поколения в поколение. Здесь, в одном из глухих и отдаленных углов нашей области, эти поколения сохранили и пронесли через десятилетия слова и мелодии старинных народных песен...[13]
Вот как рассказывал Михаил Исаковский о своем подростковом восприятии деревенского пения:
Мне было и грустно, и невероятно хорошо, … закрыв глаза, слушать, как поют девушки... Была в нашей деревне одна певунья, о которой говорили, что поёт она не только голосисто, звонко, но ещё и «с выносом». Это значило, что голос певицы звучал так широко и переливчато, так высоко поднимался на некоторых гласных звуках, что она как бы уже выносила отдельные слова и звуки за круг, за предел самой песни, за очертания её мелодии.
Вот она-то почти всегда и была запевалой. Чаще других пели песню: «Кругом я, девка, осиротела»[14]. Как начнёт, бывало, выводить её голос это «кру-у-го-ом», … то опускаясь, то поднимаясь всё выше и выше и делаясь всё звонче и звонче, так и кажется, что вот-вот он не выдержит, не вытянет и оборвётся на первом же слове песни. Но звонкий, чистый девичий голос всё-таки выдерживал, и девушка благополучно допевала…:
Кругом я, девка, осиротела,
Кругом осталась сиротой…
А дальше, как бы давая певунье передышку, в песню вступал хор. Он пел мягко и печально, всем своим многоголосьем подтверждая горькую жалобу девушки:
С тобою счастье улетело
И не воротится назад.
Когда хор умолкал, снова звонко и широко, но словно бы с невероятно горькой обидой начинал звучать голос запевалы, которая умоляюще просила:
Вернись, вернись, мой ненаглядный,
Ко бедной девице, ко мне…
«Нет, не вернётся он, – думал я, слушая песню и почти совсем забывая, что это лишь песня, а не действительное событие. – Не вернётся. Ты теперь его разве во сне увидишь…»
Во сне, как ангел, появился,
На сердце искор заронув…
Не могу объяснить почему, но мне почти до слёз нравилось, что девушки пели «искор» вместо «искру» и «заронув» вместо «заронил». В этом заключалась какая-то своеобразная прелесть: неграмотные светлые слова казались мне какими-то особенно наивно трогательными и горькими.
Между тем песня шла всё дальше и дальше:
Во сне, как ангел, появился,
На сердце искор заронув,
Сказал: «Гуляй, моя мила́я,
И не влюбляйся ни в кого:
В твоих летях любить опасно,
И ты завянешь, как трава.
Завянешь ты, да и засохнешь,
Расцвесть не можешь никогда».
«В твоих летях любить опасно» – это тоже неграмотно. Но как это чудесно звучало для меня в ту далёкую пору! Да так и должно быть – в летях, а не в летах. И любить опасно именно «в твоих летях», а «в летах» уже, наверно, не опасно. Когда пели «в летях», то девушка – героиня песни – казалась мне совсем-совсем ещё молоденькой, неопытной и беззащитной. Обидеть такую было очень легко. И я искренне жалел её, хотя это была всего лишь девушка из песни.[15]
Грамоте маленького Мишу выучил, видимо, отец, развозивший почту по деревням, благодаря чему в их доме бывали газеты. Что касается книг, то на всю Глотовку их было две: гадательный «Оракул» и Псалтирь, по которой старательного и отзывчивого мальчика приглашали читать над покойниками. «Михаил Исаковский сделался, по его словам, чуть ли не единственным грамотеем на всю округу. Из окрестных деревень приходили к нему крестьяне с просьбой написать для них письма своим родным и близким. Это были первые “литературные произведения” десятилетнего мальчика. Писал он, по отзывам сельчан, “хорошо, складно и, главное, “жалостливо”. Особенно, как вспоминал впоследствии Исаковский, ему доверяли сочинять письма своим мужьям и близким неграмотные солдатки и другие обиженные судьбою женщины. Благодаря письмам, впечатлительный и любознательный подросток получил доступ к сокровенным чувствам и мыслям крестьян; узнавал у кого какая судьба, у кого какие жизненные обстоятельства. С другой стороны, он учился выражать человеческие чувства. Не случайно своеобразный жанр “лирического письма” займет впоследствии большое место в поэзии Исаковского. Поэт не только будет говорить в своих произведениях от другого лица, но и прямо придаст форму письма ряду своих стихотворений…».[16] Письмо для Исаковского – весть от сердца к сердцу.
Огромный мир впервые распахнулся перед мальчиком, когда открылась Глотовская начальная земская школа в волостном селе Оселье. Рассказывали, как о чём-то небывалом, что едет учительница и везёт бутыль чернил и сто пять фунтов[17] книг!(Это 47,25 кг). В школе было два класса, занимавшиеся одновременно в разных углах помещения. Десятилетний Миша, как грамотный, был зачислен сразу во второй класс. Но счастье продолжалось недолго, всего один день: оказалось, что из-за плохого зрения мальчик, сидя за первой партой, не видит написанного на доске. Ему стыдно было в этом признаться, он боялся насмешек и перестал ходить в школу, вернув обратно выданные учительницей драгоценные книги. Но Екатерина Сергеевна Горанская, молоденькая и хрупкая, была, из тех земских учителей, что несли свет знания несмотря ни на что: она разрешила Мише заниматься дома, и именно она обнаружила в нём удивительный дар слова, благодаря чему мальчик начал писать стихи.
Сохранилась фотография тринадцатилетнего Михаила Исаковского с его любимой учительницей, сделанная в городе Ельне, после выпускных экзаменов. В село Гнездилово, в 12 километрах от Глотовки, где держали экзамены выпускники сразу нескольких сельских школ, мальчик пришёл пешком. Из-за своей непомерной застенчивости Миша, хорошо умевший плести лапти, счёл неприличным присутствовать в них на экзамене, а другой обуви просто не было, так что экзаменовался босиком. Вот и на фотографии мальчик стоит за барьерчиком, маскирующим босые ноги. Мишины стихи, о которых, видимо, рассказала учительница, произвели на экзаменационную комиссию большое впечатление, ему даже не задавали вопросов по русскому языку, сразу поставив пятёрку с плюсом. Исаковский с улыбкой вспоминал о своей тогдашней «поэтической деятельности»:
То, что каждое произведение кем-то написано, сочинено, я понял только в школе. В школьной хрестоматии я впервые увидел и портреты некоторых поэтов и писателей, … и …я …представлял, что жили они когда-то очень-очень давно и что сейчас, в настоящее время, ни одного живого писателя нет. Поэтому-то, когда я начал писать стихи, а потом, подражая мне, их начал писать и мой школьный товарищ Петя Шевченко, мы самым серьёзным образом думали, что нам-то и суждено стать теми первыми живыми поэтами, которые появятся впервые после того, как все другие поэты и писатели давным-давно умерли. И мы считали, что будет именно только два поэта, поскольку просто немыслимо было предположить, что где-то могут быть другие школьники, которые тоже пишут стихи. Ведь это лишь мы каким-то чуть ли не чудесным образом додумались до этого, а другие разве могут додуматься?[18]
Мише необходимо было учиться дальше, но каким образом? Начальная школа закончена, и путей к образованию крестьянину нет. На отцовской почтовой бумаге и чистых листах волостных архивных документов, добываемых из рассохшегося сундука волостного правления, где Петя работал рассыльным, Миша с другом «выпускали» рукописный журнал «Заря», а покорившую их книгу «Записки охотника» Тургенева, взятую почитать, переписывали для себя, насколько хватило терпения хозяина книги. Исаковского и его двух друзей, уходивших читать вслух книги при свете костра на заброшенное кладбище, в деревне прозвали «лунатиками», и только учителя не потеряли из виду талантливого мальчика. С ним занимался по гимназической программе Василий Васильевич Свистунов, один из друзей Екатерины Сергеевны Горанской, кстати, познакомивший Мишу с правилами стихосложения и поставивший в школе первый поэтический спектакль по Некрасову, где у Исаковского была роль Якима Нагого. Член Ельнинской земской управы Михаил Иванович Погодин, внук знаменитого историка, способствовал подготовке Исаковского в четвёртый класс частной городской гимназии, задействовал все свои связи, чтобы Михаила приняли бесплатно, выхлопотал ему стипендию в 20 рублей, иначе жить гимназисту было бы не на что и негде, ведь надо было снимать «угол» для ночлега, и купил мальчику форменную одежду. Этот свой единственный костюм юноша носил много лет. На фотографиях 1920-х годов молодой редактор газеты Михаил Исаковский – всё в той же потрёпанной гимназической тужурке, без утраченной к тому времени пуговицы.
Благодаря Погодину, у Михаила появились первые очки, уже в этом возрасте с непомерными линзами – минус 12, а в зрелые годы были и все минус 26, с почти полным отслоением сетчатки!! Смоленский врач пренебрежительно заявил при мальчике, что крестьянский паренёк всё равно ослепнет, и нечего на него тратить время, учиться он не сможет, так что пусть приобретает какую-нибудь «слепую» профессию. Но Погодин договорился о приёме с видным московским профессором-офтальмологом, для чего Миша ездил в Москву, опекаемый там знакомой Погодину учительницей, и получил-таки рецепт на очки! Учительница водила мальчика в Третьяковскую галерею, где он смог разглядывать большие полотна только по частям; уже взрослым он увидел их полностью – на репродукциях.
Но поэзия пробилась сквозь все невзгоды: то, чего Исаковский не мог увидеть, он видел своим внутренним зрением, видел сердцем – и дарил это видение своим читателям. Кто бы догадался, например, что озорные стихи о ночных прогулках влюблённых, когда такой на небе месяц – хоть иголки подбирай, – написал почти слепой поэт, в 1944 году, в самый разгар страшной войны, в которой погибли близкие и друзья, сожжена и разрушена родная деревня и все её окрестности, и собственных сил для жизни почти не осталось. А написанная на эти стихи в 1946 году песня – дарила надежду и радость.
К сожалению, гимназию Михаилу закончить не удалось: через два года её хозяин отказался продлить договор о бесплатном обучении, и Мишу, учившегося с такой радостью и желанием, исключили. Поражавшая в дальнейшем окружающих глубина знаний Михаила Васильевича Исаковского была достигнута исключительно самообразованием. Всем сердцем Исаковский принял революцию как открытие огромного мира для не допущенного к всестороннему развитию трудового крестьянства. Искренняя радость от возможности такого открытия сделала его поэтом-песенником, хотя он даже не догадывался, что на его стихи уже пишутся песни. С удивлением он услышал свою первую песню «Вдоль деревни» в кинохронике, в исполнении колхозного хора. Оказывается, на его стихи написал музыку композитор Хора имени М. Е. Пятницкого Владимир Захаров, а затем песню подхватили и другие исполнители, в частности, тот самый колхозный хор.
В 1917 году Исаковский становится учителем начальной школы, его избирают в сельский волостной Совет – помощником секретаря. А в 1918 году юношу вместе с товарищем Филимоном Титовым голодающие сельчане отправили за хлебом в плодородные южные края России. Под Новочеркасском их захватил казачий патруль, и они были приговорены к расстрелу. Спасло только наступление на город Красной армии. Осенью 1918 года Михаил Исаковский вступает в ряды ВКП(б)[19], и в 1919 году его, как грамотного человека из рабоче-крестьянской среды, посылают в город Ельню организовывать уездную газету.
«Проработал он здесь два года, причем работал буквально один. Весь материал, от первой до последней строки, приходилось самому переписывать от руки: не было ни машинки, ни машинистки. Он писал статьи и фельетоны, корректировал, участвовал в верстке. Газета печаталась вручную. Усталость на работе повлияла на то, что у Исаковского прогрессировала болезнь глаз».[20]
В 1921 году Михаила перевели в смоленскую губернскую газету “Рабочий путь”. На различных должностях (выпускающий, секретарь, зав. отделом и других) он работал здесь в течение десяти лет. В эти годы, одновременно с журналистской работой, происходит его становление как поэта, все чаще в смоленских газетах и сборниках печатаются его стихи. Интересно, что самое первое стихотворение четырнадцатилетнего Михаила «Просьба солдата» было опубликовано ещё осенью 1914 года не где-нибудь, а в Москве, в газете «Новь», куда его отправил один из учителей. А в 1926-1927 годах, когда на базе литературной группы при смоленской комсомольской газете «Юный товарищ» возникло смоленское отделение Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), Исаковского уже избрали секретарем правления этой организации.
В 1927 году в Москве вышла книга стихов Исаковского «Провода в соломе». Книгу подвергла разгрому столичная критика, но за неё вступился Максим Горький, оценивший талант и искренность автора. Провинциальные же читатели просто влюбились в эту книгу, о чём вспоминал ярославский поэт-фронтовик Сергей Смирнов, выразив своё отношение к поэту прекрасными словами:
Я бы назвал Михаила Исаковского нашим высоким современником. У него, при естественном недюжинном росте, особая духовная высота. Он виден как сигнальный свет, как светящееся окно, виден словно костёр в чистом поле и словно звезда круглосуточного сияния на небе поэзии.[21]
Исаковский очень бережно относился к начинающим поэтам, умел разглядеть ещё нераскрывшийся талант и помочь ему развиться. Это именно он открыл поэта в 16-летнем Александре Твардовском, будущем легендарном авторе «Василия Тёркина» и главном редакторе «Нового мира». И в то же время Михаил Васильевич был рыцарем настоящей поэзии и, такой застенчивый в личных отношениях, в глаза доказательно объяснял бездарям, почему им необходимо выбрать себе другую жизненную стезю, и никогда не говорил незаслуженных комплиментов. Никакая идеология не заслоняла для него человечности. Однажды он публично через газету резко и зло ответил стихами молодому поэту, который в стихотворении «Любовь комсомольца» хвастался тем, что оставил влюблённую в него девушку, потому что комсомолец презирает мещанские чувства, предпочитая книгу, труд и винтовку.[22]
Михаил Исаковский знал, что такое любовь. Её можно почувствовать в глубине всех его песен. Счастьем для поэта стало появление в его жизни в середине 1920-х годов молодого врача и прекрасной женщины Лидии Ивановны Исаевой[23], об этом говорят его стихи, которые становились песнями, потому что очень многим людям хотелось разговаривать со своими любимыми именно этими словами. И через тридцать лет со дня их встречи чувства оставались такими же сильными и трепетными.
Именно ей, Лиде, посвящена одна из самых любимых фронтовиками лирических песен Великой Отечественной войны «В лесу прифронтовом» («С берёз, неслышен, невесом, слетает жёлтый лист…»). Она написана в эвакуации, в городе Чистополе на Каме. На фронт поэта не взяли из-за катастрофического зрения, но бойцы на передовой были убеждены, что такие стихи и песни может писать только фронтовик, и в письмах в редакции фронтовых газет просили выслать адрес его полевой почты.
Фронтовикам импонировал и лукавый юмор Исаковского, улыбка пробивалась иногда даже в самых серьёзных его произведениях, утепляя и очеловечивая призывы и декларации. Неслучайно к его песням на фронте возникало столько юмористических переделок. Вот одна из них, на песню «И кто его знает»:
Ходит Гитлер по Берлину
Возле дома своего,
Поморгает косым глазом
И не скажет ничего.
Раздобудет пять дивизий –
Он танцует и поет,
А как сводку прочитает,
Отвернется и вздохнет.
Чем ты, Гитлер, недоволен,
Аль не радует житье?
Потерял я, отвечает,
Войско лучшее свое.
Не видать тебе победы,
Не надейся и не жди.
У тебя, ворюга Гитлер,
Только гибель впереди.[24]
Автор данного текста – гвардии старший сержант Федосеев. Опубликовано в газете Брянского фронта «На разгром врага» от 23 апреля 1943 г. Переделки не оскорбляли песню, а подчёркивали её присутствие в жизни.
Искренний и честный, Михаил Васильевич брался и за темы, на которые не было указаний свыше. Как известно, остававшиеся, в результате отступления нашей армии, на оккупированной фашистами территории советские граждане считались первоначально чуть ли не предателями, и стихийно возникшее партизанское движение требовало моральной реабилитации, требовало своей песни. Её текст и написал Михаил Исаковский, родные места которого тоже были захвачены врагом. Это «Ой, туманы мои, растуманы». А композитор Хора имени Пятницкого Владимир Захаров смог создать на эти стихи замечательную песню. Один из руководителей хора вспоминал о первом исполнении песни в Челябинске в августе 1942 года:
Когда её запел хор, когда припев подхватили высокие женские голоса, мурашки побежали по телу: хорошая песня, мужественная, раздольная, волнует по-настоящему... Песня звучала как молитва, как клятва, как надежда.[25]
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.[26]
В газете «Правда» 19 апреля 1943 года было опубликовано стихотворение Михаила Исаковского «Огонек» с подзаголовком «Песня», но без нот. А запеть песню хотелось сразу. И возник народный вариант мелодии, который не смогли перебить никакие профессиональные композиторы. Она и сейчас так поётся.
Интересно объясняет секрет воздействия этого произведения Исаковского поэт-фронтовик Евгений Долматовский:
Прошли годы, – пишет он, – и мы просто забыли обстановку военного времени. Когда враг напал на нашу страну, повсеместно – сначала до Волги, а потом и глубже, в тылах России, – было введено затемнение. На улицах – ни фонаря, окна к вечеру плотно закрывались шторами и листами черной бумаги.
Затемнение придавало фронтовой характер городам и селам, как бы далеко от линии боев они ни находились. И вдруг на фронт прилетела песня «Огонек». Это было в тяжелую пору. Сейчас трудно себе представить, какое ошеломляющее впечатление произвела эта картина: уходит боец на позиции и, удаляясь, долго видит огонек в окне любимой. А люди знали: половина страны погружается ночью в непроглядную темноту, даже машины не зажигают фар, и поезда движутся черные. Вражеские самолеты не найдут цели!
Поэтический образ огонька на окошке превратился в огромный и вдохновляющий символ: не погас наш огонек, никогда не погаснет! Песня еще одной неразрывной связью скрепила фронт и тыл.[27]
Михаил Васильевич Исаковский пользовался очень большим доверием у своих читателей. Земляки избирали его депутатом Верховного Совета РСФСР четырёх созывов. Он часто выезжал по депутатским делам на родную Смоленщину и делал всё, что было в его силах, и отнюдь не только по официальным каналам. К примеру, полученную им за фронтовую лирику в 1943 году Сталинскую премию первой степени Михаил Васильевич отдал на строительство Дома культуры в разрушенном фашистами селе Всходы, рядом с не подлежащей восстановлению его родной деревней. Столь же щедр он был и в литературном плане, тратя последние силы и здоровье, остатки своего зрения на редактирование поэтических произведений начинающих авторов, которые обращались к нему, потому что знали его доброту и ответственность, невзирая на то, что он совершенно не обязан был этого делать.
Он много внимания уделял переводам, потому что его просили об этом иноязычные друзья-поэты, которые хотели быть переведёнными на русский язык именно им. Таким же вниманием к отдельно взятому живому человеку, часто не замечаемому официальной властью на фоне глобальных свершений и катастроф, отличалась и его лирика. Кто, кроме Исаковского, смог бы увидеть в жизни обыкновенной женщины – не на фронте, в тылу – достойный поклонения подвиг? А после его стихотворения «Русской женщине» – увидели…
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!..
Неслучаен и пронзителен вывод в конце стихотворения:
И воин, идущий на битву
И встретить готовый ее,
Как клятву, шептал, как молитву,
Далекое имя твое...[28]
1945
В № 7 журнала «Знамя» за 1946 год было опубликовано стихотворение Исаковского «Враги сожгли родную хату». Потрясённый этим произведением Твардовский попросил Матвея Блантера положить его на музыку, хотя сам Михаил Васильевич считал, что для песни оно не годится. Однако Блантер песню написал, и она прозвучала на радио в исполнении Владимира Нечаева, но тут же была запрещена. Исаковский позже рассказывал:
Редакторы –литературные и музыкальные – не имели оснований обвинить меня в чём-либо. Но многие из них были почему-то убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. Это был какой-то психоз, наваждение. В общем-то неплохие люди, они, не сговариваясь, шарахнулись от песни. Был один даже – прослушал, заплакал, вытер слезы и сказал: «Нет, мы не можем». Что же не можем? Не плакать? Оказывается, пропустить песню на радио «не можем». <…> Я решил, …что время для этой песни придёт. Как-то недостойно авторов устраивать шум и крик возле своего сочинения.[29]
Интересно, что неофициальным образом песню продолжали петь. Например, есть воспоминания о том, как в 1947 году
…в актовом зале Смоленского медицинского института шёл выпускной вечер учащихся школ фабрично-заводского обучения… Надо было присутствовать в этом зале, видеть лица людей, когда ребячий хор пел «Враги сожгли родную хату» на музыку М. Блантера. Творилось что-то невероятное – публика заставила хор исполнять эту песню три раза подряд! Вот где была дана настоящая оценка творчеству поэта-земляка, показавшего жизнь такой, какая она есть, без прикрас.[30]
Стихотворение Исаковского было раскритиковано в центральной печати за распространение пессимистических настроений, а песня исчезла из репертуара советской эстрады на долгие 14 лет. Возможно, она так и осталась бы под запретом, но в 1960 году Марк Бернес рискнул её исполнить на большом сборном концерте. Зал устроил певцу бурную овацию. Песня «пошла в народ». В 1965 году на «Голубом огоньке»[31] маршал Чуйков попросил исполнить эту песню, тем самым «прикрыв» её своим именем и выведя на телевизионный экран.
ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: „Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, –
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел...”
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.
„Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам...”
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил – солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
„Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил...”
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
1945 г.
Последней книгой Исаковского стала автобиографическая – «На Ельнинской земле», которую тяжело больной поэт писал уже не вставая с постели, из-за сильных болей в позвоночнике, фломастером, крупными буквами на отдельных листах, но в это невозможно поверить, читая её. Потому что книга о детстве и юности поэта написана прекрасным, лёгким и живым слогом, с блёстками присущего Исаковскому юмора, с вниманием к судьбам и подробностям жизни встреченных им людей, хотя, казалось бы, в его состоянии не до посторонних. Именно из этой книги я прочитала в начале странички о восприятии подростком Мишей Исаковским девичьего деревенского пения и о задаче самому возродить поэзию, потому что все поэты давно уже умерли. Таким невероятно чутким к людям, к языку, к песне он был всегда, таким запомнился. Высокий свет его души остался с нами.
[1] Анненский Л. Михаил Исаковский: «Болото. Лес. Речные камыши. Деревья. Трактор. Радио. Динамо» [Электронный ресурс]. – URL: https://yandex.ru/video/preview/?filmId=13459329853207851528&text. – 20.06.2020.
[2] Исаковский М. Где ж вы, где ж вы, очи карие? // М. Исаковский. Собр. соч.: в 4т. Т.2. – Москва,1981. – С. 107.
[3] Бирюков Ю.Е. История создания песни «Катюша» [Электронный ресурс]. – URL: http://bibnout.ru/2010/02/20/den-pobedy/istoriya-s...n-voennyx-let-i-pesen-o-vojne/. – 20.07.2020.
[4] В марте 1941 года были успешно проведены полигонные испытания установок, получивших обозначение БМ-13 (боевая машина со снарядами калибра 132 мм). Реактивный снаряд М-13 калибра 132 мм и пусковая установка на базе грузового автомобиля ЗИС-6 БМ-13 были приняты на вооружение 21 июня 1941 года; именно этот тип боевых машин и получил впервые прозвище «Катюша». Впервые установки БМ-13 были опробованы в боевых условиях в 10 часов утра 14 июля 1941 года. Батарея капитана Флёрова обстреляла вражеские войска и технику на железнодорожном узле города Орша. Всего советская промышленность за годы Великой Отечественной войны произвела примерно 10 000 боевых машин реактивной артиллерии..
[5] Бирюков Ю.Е. История создания песни «Катюша» [Электронный ресурс]. – URL: http://bibnout.ru/2010/02/20/den-pobedy/istoriya-s...n-voennyx-let-i-pesen-o-vojne/. – 20.07.2020.
[6] Слободской М. Фронтовая «Катюша» [Электронный ресурс]. – URL: https://otvet.imgsmail.ru/download/178663620_4ef3ba42d63fdf4c9c56fcfe7ee8e8b2_800.jpg. –10.08.2020.
[7] История песни «Катюша» [Электронный ресурс]. – URL: https://pikabu.ru/story/pesnya_katyusha_istoriya_pesnirastsvetali_yabloni_i_grushi_6283728. – 20.07.2020.
[8] Шведов Я. Окрылённая душа // Воспоминания о М. Исаковском. – Москва, 1980. – С. 214.
[9] Исаковский М. Детство // М. Исаковский. Собр. соч.: в 4т. Т.2. – Москва,1981. – С. 142-144.
[10] Фамилия матери поэта до замужества – Фильченкова.
[11] Твардовский А. Михаилу Васильевичу Исаковскому (К его семидесятилетию) // Воспоминания о М. Исаковском. – Москва, 1980. – С. 348.
[12]Государственный академический русский народный хор имени М. Е. Пятницкого.
[13] andrey_g. Исаковский Михаил Васильевич (часть 1) ) [Электронный ресурс]. – URL: https://chtoby-pomnili.livejournal.com/404543.html. – 30.07.2020..
[14] В песне это получалось так: «Кругом я, девк, осиротела». – Примеч. М. Исаковского.
[15] Исаковский М.В. На Ельнинской земле. Автобиографические страницы. – Москва, 1973. – С. 288-290.
[16] andrey_g. Исаковский Михаил Васильевич (часть 1) ) [Электронный ресурс]. – URL: https://chtoby-pomnili.livejournal.com/404543.html. – 30.07.2020.
[17] 1 фунт – 0, 45 кг.
[18] Исаковский М.В. На Ельнинской земле. Автобиографические страницы. – Москва, 1973. – С. 116.
[19] Всесоюзная коммунистическая партия большевиков.
[20] andrey_g. Исаковский Михаил Васильевич (часть 1) [Электронный ресурс]. – URL: https://chtoby-pomnili.livejournal.com/404543.html. – 30.07.2020.
[21] Смирнов С. Навсегда старшой // Воспоминания о М. Исаковском. – Москва, 1980. – С. 232-233.
[22] Цит. по: Македонов А. Михвас // Воспоминания о М. Исаковском. – Москва, 1980. – С. 87.
[23] См: Папулова И. Клинские родственники А.Д. Сахарова и М.В. Исаковского [Электронный ресурс]. – URL: http://www.mosoblpress.ru/mass_media/3/64/item36093/. – 20.09.2020. Лидия Ивановна Исаковская (1902–1955) – жена М.В. Исаковского, участница Великой Отечественной войны, хирург одной из московских больниц.
[24] Григорьев С. Песни советского человека [Электронный ресурс]. – URL: http://www.norma40.ru/chd/ktoznayet.htm. – 15.09.2020.
[25] Цит. по: Железный А.И. Песенная летопись Великой Отечественной войны [Электронный ресурс]. – URL: https://history.wikireading.ru/25045. – 15.09. 2020.
[26] Исаковский М. Ой, туманы мои… // М. Исаковский. Собр. соч.: в 4т. Т.2. – Москва,1981. – С. 57.
[27] Бирюков Ю. Кто же зажёг «Огонёк»? [Электронный ресурс]. – URL:
http://retrofonoteka.ru/phono/onesong/ogonek.htm. – 13.03.2020.
[28] Исаковский М. Русской женщине // М. Исаковский. Собр. соч.: в 4т. Т.2. – Москва,1981. – С. 109-110.
[29] Долматовский Евг. Главный песенник // Воспоминания о М. Исаковском. – Москва, 1980. – С. 174.
[30] Новиков Н. Наш добрый друг // Воспоминания о М. Исаковском. – Москва, 1980. – С. 112.
[31] «Голубо́й огонёк» — телевизионная музыкально-развлекательная программа, выходившая в эфир на Первой программе Центрального телевидения СССР с 6 апреля 1962 года по 1985 год.