Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
- Вот и завершились наши "Крымскiя сезоны", длившиеся для читателей "РУССКАГО РЕЗОНЕРА" более года - примерно столько же, сколько продолжались они и для главного героя, успевшего за это время проявить себя со всех мыслимых и немыслимых сторон. Сегодня же - буквально несколькими абзацами ниже - откроется и немудрёная сюжетная интрига повести. Хотя фокус её, разумеется, не в этом, а - на мой взгляд - в неизбежности расплаты за всё содеянное в этой жизни. Как принято нынче рассуждать - относись ко Вселенной так, как хочешь, чтобы она поступила с тобою. Чем же заслужили такой финал несколько десятков тысяч русских людей, обретших последнее временное пристанище в Крыму, - вопрос слишком всеобъемлющий, чтобы грузить им любезнейшего читателя, да к тому же ещё и в пятницу, да ещё и в разгар лета...
- Немного о будущем нашего необязательного ежемесячного окололитературного клоба. С августа он продолжит своё эфемерно-зефирное существование, правда, направленность его поменяет свой курс до такой степени, что, право, в двух словах я весьма затруднился бы описать оный: лучше уж дождаться следующего месяца, да и нырнуть в него с головою. Скажу лишь одно - до сих пор за четыре года существования канала подобных экспириенсов на нём ещё не было. Надеюсь, кому-то да придётся по вкусу!
Предыдущие заседания клоба "Недопятница", а также полный текст "КРЫМСКiХЪ СЕЗОНОВЪ" - в КАТАЛОГЕ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
КРЫМСКiЯ СЕЗОНЫ
Часть вторая
1920
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Открыв глаза, я долго пытался понять – где нахожусь.
Обстановка комнаты явно была мне незнакома. На стене, скосившись на одну сторону, висел портрет покойного государя Императора и, глядя на меня оленьими кроткими глазами, словно бы укоризненно покачивал головой: мол, нехорошо, господин Максимов, вы себя ведете! Безобразничаете, озорничаете… Офицера вот моего давеча застрелили!
- Застрелил, ваше величество, - подтвердил я, продолжая оглядываться.
Во-первых, я сидел на полу, прислонившись спиной к огромному, в человеческий рост, шкафу. Бумаги, в беспорядке разбросанные по всей комнате, свидетельствовали о панике и быстроте, с которыми происходили сборы бывших ее обитателей. Дернув рукой – а это во-вторых! – я обнаружил, что прикован наручниками к ножке шкафа. Подергавшись для очистки совести ещё немного, я понял, что освободиться не представляется возможным – шкаф был сработан на совесть, а ножка толщиной с мою руку не оставляла никаких шансов ни вырвать ее, ни приподнять массивный шкаф снизу.
- Что вы порекомендуете, ваше величество? – снова обратился я к Николаю Александровичу как к единственному, с кем можно было посоветоваться в такой ситуации. Самодержец, правда, оказался скверным советчиком: мало того, что он сам не сумел вырваться из лап большевиков, так и сейчас предпочел отмолчаться, все с тою же невыносимой элегической грустью поглядывая на меня со стены.
Проведя свободной рукой по нестерпимо болевшей голове, это в-третьих, я обнаружил, что она вся, а с нею воротник пальто и даже плечо, в крови, причем, в моей. Наверное, когда я покинул «Парадиз», меня догнал недозастреленный Шварц и от всей души долбанул мне по башке рукояткой пистолета. Или кто-то другой…
Неожиданная мысль, осенившая мой воспаленный мозг, заставила меня еще раз осмотреться. Но нет, все напрасно – комната никак не походила на кабинет штабс-капитана фон Вальца. Где же я, черт побери?
- Что, Севочка, неудобно? – сочувственно поинтересовался голос Митеньки Стефановича откуда-то сзади меня.
- Не очень, - честно признался я, морщась. – А где я?
- В приемной полковника Эттингера, - Стефанович подошел ко мне, и я увидел его довольную испитую физиономию. Небрежно держа "бульдог", он стоял прямо надо мной и испытующе, как ребенок енота в зоологическом саду, разглядывал меня, склонив голову чуть набок, – точь в точь как Император на стене.
- А где сам полковник? – продолжал допытываться я, хотя, откровенно говоря, менее всего хотел бы сейчас видеть военного коменданта.
- А вон, у себя в кабинете, - кивнул Митенька куда-то за мою спину. – Правда, уж извини, выйти к тебе он вряд ли уже сможет.
- Застрелился, что ли? – морщась от головной боли, попытался угадать я.
- Почти, - уклончиво ответил поручик, продолжая наблюдать за мною. – У него, видишь ли, оставались кое-какие наличные деньги в интересующих меня валютах, но делиться ими он почему-то отказался…
- Понятно, - промычал я, продолжая тянуть время. – Я так понимаю, «Святой Николай» еще не отчалил?
- Да вот – уже скоро! Видишь – собираюсь! – показал Стефанович на небольшой саквояж, стоящий у самого выхода. – Сейчас только с тобой побеседую, и – прощай, немытая Россия…
- Молодец, - похвалил я бывшего приятеля, никогда не казавшегося мне образчиком предприимчивости.
- Да я, Севочка, вообще – ловкий малый, - усмехнулся Митенька. – Это только ты меня за дурачка-фантазера держал, а я вот с тобой-то поразвлекся изрядно… Ты, небось, чуть с ума не сошел, пытаясь разгадать, чьи это были шуточки, а на меня-то и подумать не посмел?
- Так это – ты?.. – Я попытался подняться, но прикованная рука не дала мне это сделать, и я снова оказался на покрытом ненужными уже мятыми бумагами полу.
- Ну, наконец-то тебя осенило! – с удовольствием рассмеялся Стефанович. – Так-то, дружочек, – это тебе не статеечки пописывать, да пьянчуг в вист обчищать! Здесь все много тоньше и, прости уж, умнее!
- Но зачем? Для чего? – прохрипел я, откровенно не понимая мотивы, двигавшие этим чудовищем.
- Ты не умеешь слушать людей, Севочка, - поручик сокрушенно покачал головой и, вздохнув, присел возле меня на корточки, все так же держа револьвер в свободно опущенной кисти. – Особенно тех, кто умнее и смышленее тебя. Ну, как же, станет еще угасающее светило журналистики прислушиваться к разглагольствованиям какого-то поручика, вчерашнего студента! А надо было! – и он вновь с удовольствием рассмеялся от переполняющей его гордости за себя самого. – Я же тебе говорил, вспомни: этот мир – не для таких, как Шварц, как Эттингер! То, что они – покойники, было ясно для меня с самого начала. Уж извини, но этот мир – даже и не для тебя, ты слишком серьезно и с какой-то обреченностью смотрел на него. Так смотрят на ненужного щенка, которого нужно утопить. У меня ни кому нет и не было ненависти – даже к тебе, мой спесивый недогадливый друг!
- Да-да, что-то припоминаю, - облизал я пересохшие губы, пытаясь сообразить, чем закончится для меня этот разговор. – Достаточным поводом для убийства может быть только желание убивать…
- Ну вот, видишь, вспомнил, - обрадованно воскликнул Стефанович. – Именно так! Когда кто-то – уж не знаю, кто именно! - убил твоего соседа у Смирнопуло, я вдруг почувствовал, что вот оно – то, что мне нужно! Только этого жидка убили из-за денег или по другому идиотскому поводу, а я Скулинского – всего лишь из любопытства, да из желания посмотреть, как ты будешь выкручиваться из такой ситуации. Пригодились мои два курса медицинского – как он елозил, пучил глаза и все никак не мог подохнуть!.. Ну, а дальше – все совсем просто. За смехотворную сумму я на несколько минут выклянчил у горничной ключи от твоего номера, подбросил тебе нож, а через несколько дней избавился и от нее. А ты-то, небось, всё на Шварца думал? Ну, еще бы – такая ненависть с его стороны!
- Почему Соня и Анна Александровна? – устало спросил я, поняв, что дослушать мне его все равно придется – как бы ужасно и отвратительно это ни звучало.
- Скучно мне стало, Севочка, - вздохнув, терпеливо стал объяснять поручик. – Вокруг – суета, паника, безденежье… Даже в запои стал впадать. Ну, смотрю, ты из истории со Скулинским вывернулся, женился, весь лощеный ходишь, денег – куры не клюют… Честно тебе скажу – обидно сделалось! Вроде тогда, осенью, вся правильно сделал, все рассчитал – ан нет! И решил я, друг мой, повторить пройденный урок. Ты же, когда из дома выскочил, чуть на меня не наткнулся – я еле отвернуться успел! Ну, постучался я, представился твоим приятелем, посетовал для приличия, что не застал… Решил сразу – обеих убить как раньше – не получится, поэтому маман пришлось уйти на тот свет легко и без сожалений, ну а с супругой твоей я, прости, уж потешился!
- Дерьмо у тебя философия, Митя, - брезгливо отвернулся я, от бессилия откидываясь спиной к шкафу. Револьвер за брючным ремнем гулко стукнул о дерево. – Дешевый компот из Ницше и Достоевского, а по сути – жалкая попытка оправдать собственное убожество… Сволочь ты!
- Сволочь, - согласился Стефанович. – А ты что – ангел? Да ты, Севочка, такая же сволочь, возможно, даже большая, но между нами все равно есть огромная разница: ты подохнешь здесь и сейчас, а я через месяц буду попивать кофеек с ликерами на Елисейских полях и, посмеиваясь, читать в газетах о кучке жалких неудачников, что осядут где-нибудь в Галлиполи или Варне и станут размышлять, где бы раздобыть ниток - подлатать китель… Я – человек будущего, я – ни от кого не завишу и всегда буду над всеми вами. Ну да – ладно, - и он, озабоченно поглядев на часы, подхватил саквояж. – Объяснились – пора и честь знать…
Револьверный выстрел застал его врасплох. Пуля угодила в сердце. Сделав несколько шагов назад, он выронил "бульдог" и саквояж, откашлялся, словно собираясь произнести какую-то очень важную речь, и, не спеша, присел, шаря перед собой руками как слепой. Подумав, я выстрелил еще раз – для собственного удовольствия, не подумав даже, что этот патрон – последний. Митенька жалобно пискнул и с грохотом повалился навзничь. Как эпитафия «человеку будущего» сквозь оконное стекло донесся протяжный гудок «Святого Николая».
Отбросив ненужный уже револьвер, я попытался дотянуться до тела поручика – должен же у него быть ключ от наручников, - но сразу же убедился в бесполезности этого: он лежал слишком далеко от меня. «Святой Николай» долго и протяжно прогудел еще раз – будто прощаясь с Крымом и с Россией, а заодно – и со мной.
Пошарив в карманах, я закурил последнюю папиросу, нехотя размышляя о прискорбном своем положении. Странно, что все завершается именно сейчас, когда я покончил со злейшим своим врагом и даже нечаянно вновь разбогател на казну покойного полковника Эттингера – полагаю, немалую! Припомнился миф о древнем чудаке по имени Тантал: боги, решив наказать его за какие-то неблаговидные деяния, не убили бедолагу, а погрузили по горло в реку. Долгими годами стоя в воде, он не мог утолить жажды, ибо, как только он наклонялся, вода сразу исчезала. Насытиться чудак не мог тоже – над его головой нависали чудные сочные плоды, но, стоило ему поднять голову, ветки сразу распрямлялись… Страшная казнь! Боги, надо отдать им должное, были весьма изобретательны! Радует только одно – мне они едва ли отмерят хотя бы еще неделю! Когда в город ворвутся красные, я, конечно, попытаюсь изобразить себя жертвой озверевшего офицерья, но не уверен в успехе – слишком противно!
Докурив папиросу, я щелчком отбросил ее в сторону Митеньки и, прислонившись к шкафу, загудел, подражая «Святому Николаю», нет, даже громче, много громче… Может быть, мама и папа на том свете услышат своего непутевого сына и поймут, и простят его, и попросят за него Господа? Ведь прощение – это та единственная на свете вещь, в которой я так отчаянно сейчас нуждался, ибо раскаяние мое, кажется, уже состоялось...
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу