Я вправе называть себя исследователем русской хтони и гадости. В молодости я не знал, куда заведёт меня скользкая дорожка факультета журналистики, но сейчас своё призвание я вижу отчётливо. Уже много лет я катаюсь по необъятной, изучая самые дальние и глухие её уголки, с целью найти в них истории о чём-то необъяснимом. Поэтому решил поведать читателю, с чего начался мой путь.
Как-то раз, когда я ещё учился в Университете, мы засиделись с друзьями после пар на квартире одного из одногруппников, пили, веселились, отдыхали. Пятница всё-таки. И ненавистные субботние пары отменили из-за какого то очередного ВУЗовоского мероприятия, в смысл которого я не вникал, так как заядлым активистом никогда не был. Не понимал, как вообще можно скакать в качестве «принеси-подай» каждые выходные по 12 часов на каких-то научных конференциях за бесплатно?
В тот раз на очередной... Нет, я не смогу назвать наши посиделки громким словом «пьянка», так что именую это квартирником. Так вот, на очередном нашем «квартирнике» у меня появилась возможность задать этот вопрос напрямую одному из местных факультетовских «принеси-подай».
Наташа Лукьянова была аккуратно сложённой, миниатюрной девушкой в огромных (по сравнению с её головой) круглых очках, с двумя неизменными косичками на голове. Ходила она всегда только в облегающих блузках и теннисных юбках. Эдакая повзрослевшая отличница. Компания наша была давно сформирована, и малознакомые люди в неё не допускались, но Наташа стала первым (и единственным) исключением, потому что запала глубоко в душу моему лучшему другу Андрюхе.
— Ну, неужели тебе и правда в кайф бегать вокруг этих профессоров на симпозиумах, а потом скакать на сцене на очередной СтудВесне? — не унимался я, откупоривая вторую бутылку вишнёвого пива.
— Мишань, да хорош. То что ты у нас — замшелый скептик и ленивец... Да-да, даже не спорь! — перебила меня лучшая подруга Наташи, рыжеволосая Яна, — Так вот, это не значит, что другие так же заинтересованы только в деньгах и в том, как бы подешевле затащить очередную первокурсницу в кровать.
Признаться, слышать такие слова от Яны было не то, что неприятно, но щёки предательски зардели. В груди уже с пару месяцев зарождалось особенное к ней отношение, которое я никак не мог объяснить ни ей, ни, в первую очередь, себе. Я молча сделал несколько жадных глотков алкоголя и поднял руки в жесте «сдаюсь». Спорить с девушкой, которая тебе нравится, сродни дёрганью её за косички. А косички в комнате были только у Наташи, так что этой детской забавой пришлось принебречь.
Когда время перевалило за 9 вечера я потихоньку засобирался в сторону выхода. К этому времени я уже порядком захмелел, но про обещание в выходные доехать до своих пращуров и помочь им с вскапыванием шести соток огорода я не забыл. Нехотя натягивая на ноги изрядно потрепавшиеся кроссовки, я отмахивался от вялых уговоров друзей «задержаться на подольше» или вообще «остаться на ночь». Среди всего этого подпитого балагана я уловил играючий взгляд молчаливой Яны. Она допила свою бутылку пива и, когда друзья потеряли интерес к уговорам, подошла вплотную и сказала:
— Я поеду с тобой.
Я удивился. Что такой красивой, незаинтересованной во мне девушке делать в глуши под Шатурой, учитывая, что о своём намерении совершить поломничество в недалёкое Подмосковье деду с бабкой, я несколько раз вслух произнёс? Грядки вскапывать?
— Зачем? — непонимающе уставился я на рыжую макушку, которая уже застёгивала на себе утеплённую ветровку. Май в этом году выдался холодный.
— С дедом твоим хочу познакомиться, он явно поинтересней тебя будет, — ухмыльнулась Яна, щёлкнув меня по носу.
Я не заметил как мы очутились в затхлой тусклости подъезда, полностью потеряв себя в Яне. Хотелось петь, плясать и прыгать, и сломать кому-нибудь нос олновременно. Я молча кивнул девушке, мысленно прокручивая то, как я представлю её своим родственникам. Яна принялась рассказывать мне что-то невероятно увлекательное, пока мы брели до остановки, чтобы прыгнуть на трамвай. Я планировал успеть на последнюю электричку на Казанском вокзале, поэтому даже в полупьяном состоянии мог рассчитать время, необходимое для дороги до вокзала. Краем уха слушая девичье щебетание, я прикидывал сколько я отдам за два билета в оба конца. Присвистнув от получившейся цифры я резко вспомнил о недавно пришедшей стипендии и решил: «гулять так гулять».
Оставив Яну в зале ожидания, я прошёл в кассу и купил два полных билета (хоть льготу какую-нибудь дали бы чтоли, сволочи). А на сдачу прихватил кофе с пирожным в уже закрывающейся кофейне на вокзале. Видели бы вы, каким полным ненависти взглядом меня сверлила продавщица. Отвесив своей спутнице комплимент по поводу её огромных зелёных глаз и одарив её тем, на что хватило моих скромных студенческих средств, я увидел как отношение её ко мне смягчилось и взгляд стал нежнее. Хотя, какая адекватная девушка поедет с безразличным ей парнем ночью на электричке в Шатуру? Нахохлившись собственным мыслям, я не заметил как зазвонил мой мобильник.
— Миш, ты оглох? Или уснул? — щёлкала у меня перед лицом своими пальчиками Яна.
Мы уже с полчаса сидели в электричке и без умолку болтали о том, о сём. Я резко вскочил с сиденья, слегка испугав немногочисленных уставших пассажиров, и взглянул на экран смартфона. На нём высветилось лицо дедушки, и я поспешил взять трубку.
— Мишань, не забыл ты про нас? А то мы с бабкой ждём, сидим, спать не ложимся, — послышался в трубке голос деда. Я почувствовал, как он улыбался.
— Не забыл, конечно. Уже еду. Точнее, едем... Вы не удивляйтесь, я с девушкой буду. Так вышло, — лепетал я, не сводя взгляда с заинтересованной Яны.
В трубке послышалось шуршание, дед о чём-то шёпотом переговаривался с бабушкой. Затем снова взяв трубку в руки, он произнёс:
— С девушкой — это хорошо, Мишань. Не зря бабка весь день пироги пекла, поедите хоть, голодные ж ведь приедете, — улыбался дед своему телефону, а я благодарил судьбу за таких понимающих родственников, — Сколько ехать-то ещё?
— Часа два. К полуночи будем, — выдохнул я, улыбаясь своей спутнице.
— Добро, внук, добро. Заберу Вас, коли не усну. По ночам лучше в наших лесах не бродить.
На том порешали, и дед отключился. Я включил на телефоне фильм, который сам рассчитывал посмотреть в пути, и протянул Яне один из своих наушников. Электричка потихоньку пустела, и вот мы и остались одни в вагоне. Незаметно пролетели два часа за просмотром, Яна уже примостила голову на моём плече, а я даже не струсил и обнял её. И вот, сквозь шум фильма и собственные мысли, до меня донесся скрежетавший голос, объявивший приближающуюся станцию.
До сих пор понять не могу, почему мне тогда послышалось нужное название станции, что меня так сильно наружу потянуло, но факт остаётся фактом. Я крепко схватил Яну за руку, и мы, буквально, выскочили из поезда. Оказавшись на платформе, я начал озираться по сторонам. На моей станции всегда выходили почти все, кто оставался в электричке. Народу на платформе должна была быть тьма. А сейчас, никого. Право сказать, все станции нашего направления, особенно, те, что намного удалены от Москвы, так или иначе похожи друг на друга. Предательски не горел ни один фонарь, темно было, как в заднице сами знаете у кого. Яна поёжилась от холода.
— Ты уверен, что мы в нужном месте? — вполголоса сказала она, осматриваясь.
Я молча достал телефон из кармана и громко вслух проматерился, когда увидел, что смартфон сел после двухчасового сеанса кино. Внизу, где-то под платформой послышался едва уловимый шорох. Я не придал ему никакого значения. Мои мысли занимало только то, что мы вышли на одну станцию раньше необходимой, а следующая электричка должна была быть только минут через сорок. Усилиями собственной памяти я пришёл к мысли, что где-то рядом со станцией есть дорога, которая соединяла мой населённый пункт с этим. Надо было только добраться до дороги, а оттуда мы бы уже пешком до деревеньки дочапали. Да, путь неблизкий, и холодно уже, но делать было нечего, вариант один. Точнее два, но второй, состоящий из идеи пойти прямиком по железнодорожным путям, не внушал мне никакого доверия. С детства я близко к ним старался не подходить.
— Нет, мы вышли на станцию раньше, — сообщил я Яне, хватая её за руку, — сейчас выйдем к дороге, тут минут десять-пятнадцать по лесу, и оттуда до деревни.
— Говоришь, внатуре, как маньяк, — нахмурилась Яна, пытаясь поровняться со мной, пока я тянул её в сторону лестницы с платформы.
— Ты сама решила со мной поехать, — улыбнулся я, решив, что хоть один из нас должен быть настроен позитивно, — Да и тем более, хочется тебе тут сидеть и сорок минут ждать другую электричку?
Яна задумалась, а я вздрогнул от резкого дуновения ветра. Признаться, окружающая атмосфера нагоняла ужаса. Ночной лес, холод, одинокая платформа и ни единого фонаря. Хотя глаза уже и привыкли к темноте, я то и дело вглядывался во тьму, пытаясь не сойти с просёлочной дороги и вспоминая путь до трассы. Прошли мы всего ничего, но тут Яна резко остановилась и с неистовой силой начала дёргать меня за рукав.
— Чего такое? — обернулся я на свою спутницу. Лицо её, повёрнутое в сторону старой платформы, исказилось в жуткой гримасе.
Я проследил за её взглядом и через секунду уже сам почувствовал, как зашевелились волосы у меня на затылке.
Из-под платформы, в сторону путей, выползало какое-то огромное нечто. Когда я употребляю слово «огромное», я имею в виду настолько, что ему приходилось сидеть под платформой на корточках. Если учесть, что ехали мы в первом вагоне, я мог предположить, что оно сидело там, под нами, когда я мысленно проклинал свою невнимательность, пока мы стояли на станции.
Конечности этого чуда были непропорционально длинными, ноги метра два, точно. Тонкие, иссохшиеся, криво прикрепленные к небольшому туловищу, оно, как и конечности, было всё в язвах и порезах. Даже в темноте было сложно не заметить всего уродства этой фигуры. Голова, непропорционально вытянутая, как овал, лысая, с редкими вкроплениями то ли шерсти, то ли волос, была повернута в другую сторону. И я отдал бы всё, чтобы никогда не видеть это лицо. В тот момент я был уверен, что меня вот-вот хватит Кондратий, но когда эта тварь повернула на нас свою голову, я как будто осознал, насколько мне дорога жизнь.
Ушей у твари не было, лишь две дыры, зияющих по бокам головы. Мне внезапно почудилось, что они соединены друг с другом и голова этого существа пробита насквозь. Я думал о том, как, наверняка, неприятно, слышать в собственной голове громкий свист ветра. Множество мыслей проносилось в моей голове, пока тварь улыбалась нам своей широкой, от уха до уха дырки до дырки пастью. Пока облизывала длинным, рваным языком свои зубы, коих наверно были сотни, и все острые. Как у неё стекала слюна из открытого
рта. А два глаза, если эти две черные дыры можно было назвать глазами, неприкрыто пялились на нас, как на добычу.
Тварь выпрямилась в полный рост и замерла. Могу поклясться, я видел на её лице ухмылку. Мы несколько секунд сверлили друг друга взглядами, не шевелясь. Я вдруг подумал: «А что если она не замечает нас, пока мы стоим?». Увы, мои догадки оказались неправдой. Тварь дёрнулась в нашу сторону, и мы как будто вышли из оцепенения. Яна, наконец, повернулась ко мне, взмолившись одним лишь взглядом, и я как умалишённый дал такого дёру, какому бы позавидовал Усейн Болт. Я бросил взгляд за спину и увидел как тварь приступила к погоне. Встав на все четыре конечности, она в три прыжка пересекла расстояние до того места, где мы стояли пару секунд назад и тупо сверлили взглядом эту богомерзкую дрянь. Спустя пару минут погони, я понял, что тварь гонится вполсилы. И это было ещё более ужасающим. Не забывая тащить рыжеволосую спутницу за рукав следом, я гнал и матерился так, как наверно не матерился даже мой дед, когда ронял себе на ногу табурет. Поток брани так и лился из моего рта, меня охватил такой адреналин, каким я не мог похвастаться ни до, ни после этого события. Яна была натурально белой от ужаса и, в отличие от меня, кроящего трёхэтажным матом всю округу, молча бежала, громко сопя. Мы виляли между деревьев, тварь тоже. Изредка цепляясь о коряги и ветки сверху, она царапала свою тушу снова и снова, и до меня начало доходить, откуда на ней столько язв и царапин. Видать, здесь каждый вечер увлекательная погоня.
Вдали замаячили огоньки, и я начал перебирать ногами из последних сил с максимально допустимой на данном отрезке пути скоростью. За спиной слышалось рычание и какой-то глухой гортанный скрежет. Эти звуки я мог различить только в моменты, когда в очередной раз набирал воздуха в грудь, останавливая свой поток нецензурной брани. В эти моменты тварь приближалась особенно опасно.
Мы вбежали в деревню, маленькую и глухую, но тут и моя спутница поднажала звуковое оповещение об опасности. Я такого высоконотного визга не слышал никогда. Мы петляли меж дворов, стремясь к спасительной дороге. Я обернулся и замер.
Тварь стояла, выпрямившись, у кромки леса, и не смела сделать и шагу в нашу сторону. Стояла и пялилась на нас так, как будто мы её в крестики-нолики обыграли. Тут я разошёлся совсем. Задвинув рукой Яну себе за спину, я разразился потоком такого отборного мата, какого сам не слышал никогда. Мешая его с фразами «Ну давай-давай подходи, дура лысая» и «Х*ли встала посреди дороги», я увидел, как тварь начала спиной отходить в сторону чащи, тыча в меня своим указательным пальцем с длиннющим, кривым когтем. И только, когда эта субстанция скрылась в лесу совсем, я увидел, как в окнах нескольких ближайших домов горел свет, и люди смотрели на нас в окна. Стало быть, испугалась толпы.
Здесь я уже перевёл дыхание и посмотрел на Яну. Она стояла, тяжело дыша и смотрела на меня, выпучив глаза и не мигая.
— Я даже слов таких не слышала никогда, — нервно хихикнула она, прервав двухминутное молчание.
Я не ответил, молча озирался по сторонам. Хотя люди и смотрели на нас, выходить из дому никто не спешил. Взгляды их были не удивлёнными нисколько. Как будто знали, что здесь эта тварь обитает. Знали, что она где-то рядом. Вдалеке мигнул свет фар, и я осознал, что мы с Яной стоим посреди той дороги, до которой стремились добраться. Смелости идти ночью по пустынной трассе посреди леса у меня как-то поубавилось, но мне снова повезло. Приблизился силуэт автомобиля, и в нём я узнал жигулёнок своего деда. Счастье, испытанное мною в тот момент, словами не передать. Водитель резко дал по тормозам, остановившись в паре метров от нас, и сквозь лобовое стекло я разглядел обеспокоенное лицо деда.
— Ребята, я Вас уже с полчаса ищу по всей округе, так и знал, что остановку пропустите, — взволнованно затараторил дед, высунувшись из открытой двери автомобиля.
Я схватил Яну под руку, и мы резво оказались в машине. Дед у меня из понятливых, тех, кому по два раза объяснять не надо; сразу смекнул по нашему охреневшему виду, что случилось что-то не то.
Ехали молча, километров под девяносто (хотя, может от обилия адреналина в крови, мне так показалось, вряд ли дедов жигулёнок мог разгоняться до таких оборотов). Яна уткнулась мне в плечо и не шевелилась, просто шумно дышала, сжимая в ладони ворот моей куртки. Дед обеспокоенно глядел на нас в зеркало заднего вида.
Голос я подал только когда мы доехали до пункта назначения, бабушка начала обхаживать свою гостью и предлагать разного вида полотенца и тапочки, а я убедился, что все двери и окна в доме плотно заперты.
— Я думал сегодня стану похожим на тебя, — задумчиво произнёс я, опускаясь на табуретку в кухне. Дед в это время разливал по рюмкам самогон, — Таким же седым.
— Не томи, давай, рассказывай, что увидели, — прохрипел дед, вкладывая мне в руку стопку.
Я начал свой увлекательный рассказ, не заметив, как в процессе опустошилась половина бутылки дедового самогона, и как появилась в дверном проёме женская половина нашей "тусовки". Бабушка обнимала Яну за плечи, и то и дело хваталась за сердце, когда кто-то из нас добавлял очередную подробность о встрече с тварью.
Дед с задумчивым видом слушал меня, и как будто совсем не был ошарашен моим рассказом. Даже ни капли не удивлён.
— Помнишь, когда ты гостил у нас летом маленький, мы тебя вечером в доме запирали, чтоб ты на улицу в ночи не выбрался? — задал свой первый вопрос дед, шумно опустив стопку на стол.
— Помню.
— Понимаешь ведь, что не вчера эта гадина в лесах завелась? Она тут давно, ещё со времён моего детства. Людей утащила десятки, если не сотни. Когда еще в шестидесятые здесь начали по ночам люди пропадать, тогда и поняли, что нечистое что-то завелось. Поначалу-то, и не замечали особо. Ну, шёл мужик с дискотеки пьяный, ну не появился дома, уснул, видать, где-то под кустом. И случалось такое редко. Менты руками разводили, мол, заблудился товарищ Ваш в урочище, как мы его теперь отыщем. А потом, всё чаще и чаще стали люди пропадать. Один раз в соседнем селе целой группы ребят недосчитались. Компания подростков, ушли в лес с палатками на ночь — и след простыл. Менты тогда днями лес чесали, ничего не нашли. Решили комендантский час ввести, после наступления сумерек, чтоб ни души на улице. Отменили его уже давно, но традиция осталась. Потому что свои пропадать перестали. Она, внучок, поняла, что ей в деревне уже не полакомиться, и стала приезжих ловить, вот и поселилась там, на платформе.
Дед отвернулся к шкафу, выудил ещё одну стопку и протянул Яне:
— Выпей, дочка, и тебе полегчает. Так вот, сколько легенд об этом чудище не строили, никто особо не верил, хотя нас, ребятишек, а впоследствии, твоего отца и тебя, пугало это до коричневых штанов.
Я начал припоминать дедушкины рассказы из детства о нечисти, что водится в местном лесу, которая ворует маленьких вкусных детей и лакомится ими по ночам.
— Честно тебе скажу, — продолжал дед, — я эту гадость никогда в жизни не видел, и отец твой тоже, и относился ко всей этой россказни с недоверием, но вот, — дед показал пальцем на нас с Яной, — живое доказательство того, что это не шутка и не сказка. Знаешь, Мишань, почему вы сейчас самогон пьёте, а не сидите в желудке у этой гадости?
Я непонимающе мотнул головой, мы с Яной переглянулись.
— Судя по твоему рассказу, ты меня ещё многим нелестным словечкам научить можешь, — ухмыльнулся дед, занюхивая самогон бабушкиным пирожком. Я покраснел, — Так вот по рассказам, легендам и преданиям, эта сволочь отборного русского мата, как огня, боится. Отталкивает он её. Не знаю, защита это, заклинание, но кажется мне, что именно это Вас и выручило.
Мы с Яной переглянулись и в душе, наконец, упал какой-то груз, позволивший мне выдавить подобие улыбки. Мы сменили тему и всё-таки прикончили несчастную бутылку самогона.
Как мы засыпали, я помню смутно. Помню только то, что Яну положили со мной и она моментально отключилась, дыша мне куда-то в плечо. А я долго не мог закрыть глаза, вглядываясь в густоту ночного леса у за незашторенным окном, находившимся аккурат напротив кровати. И отчётливо видел среди хвойных деревьев машущую мне уродливой длинной ладонью тварь. Я не боялся, нет, нисколько. И она это понимала. Я её обыграл. С тех пор моей главной целью по жизни стало её разгадать.