(Все имена и события – вымышленные. Любые совпадения случайны.)
- А это Павел Юрьевич Кузнецов, познакомьтесь, пожалуйста.
-Александр! – Я протянул руку ветхому старичку, сидевшему на крылечке такой же ветхой избенки. Стояла она на берегу Уфтюги, над самым обрывом. Неподалеку, в зарослях, стояло довольно громоздкое, хоть и уже порядком ушедшее в землю строение, в котором, как объяснил мне Дмитрий Николаевич, в советское время располагался детский сад, где дед Кузнецов работал когда-то сторожем.
В руках старик держал вершу, которую как видно чинил при помощи источенного перочинного ножа и странного, крючковатого шила.
- А? А! Здравствуйте, здравствуйте! –оглядел он нас поверх перемотанных на переносице пластырем очков, потом по-стариковски, застенчиво улыбнулся и протянул мне потемневшую, покореженную артритом руку. Хромцов присел рядом и стал неторопливо, обстоятельно расспрашивать старика о здоровье, о планах насчет рыбалки, и погоде на ближайшие дни, по приметам известным только деду. Наконец очередь дошла и до меня.
- Это, дядь Паша студент, собирает в нашем углу сказки разные, эмм… страшилки, – это такие истории, что обычно к ночи не рассказывают ха-ха-ха… - закончил он со смехом.
Старик посмотрел на меня, внимательно, опять же поверх очков, потом, пожевав губами, вежливо поинтересовался, а за какой собственно надобностью собираю я подобную непотребщину.
- Книгу хочу написать, – ответил я, - Сам из местных почти, - Устьянский. А мои бабушка с дедом, так и вовсе из этих мест. Дедушка с Кислякова, а бабуша из Залесья. Вот и хочется написать про родину. Мне бабушка в детстве часто рассказывала местные поверья. Вот и запало в душу, что места здесь необычные.
-Что уж тут! - Протянул Кузнецов - Не отнять этого у здешних лесов да болот. Раньше всякое бывало.… Да и сейчас иной раз случается.
-Ну так! Я же и говорю, места здесь такие! Ученые выяснили, что количество паранормального в данной местности значительно превышает количество в остальных регионах России! Вот я и интересуюсь, записываю, структурирую, делаю теоретические выкладки, - я «оседлал любимого конька» и меня несло.
- Из того, что ты Саша сказал, я не понял и половины, - проговорил старик, - но могу сказать, что больше всего подобного выведать можно в Ерино. Там до революции еще жили одни ведьмы да колдовки с колдунами. А где-то далеко в болотах даже целое поселение было, ими построенное еще тысячу лет назад. Мне дед рассказывал, а ему его дед, про город серокаменный, что стоял на месте Кривоногого болота. Якобы еще в царские времена стоял он там, только потом что-то приключилось, и утонул он в болоте. А Кривоногим оно стало из-за идола, что стоял посреди города. Так и тот сгинул куда-то. Но часть его жителей уцелела, и вроде как смешавшись с местным населением, однажды заложили деревню Ерино. Я не помню всего, о чем говорили. Да и вроде как это тоже были байки еще из детства. Время, понимаешь, такое было. Рассказывали еще про Болотную Книгу, и про медвежьи головы... Всего и не упомнишь.
Он кряхтя распрямился, и отложил вершу. Мы с дядей Митей молча покуривали глядя на него. Хромцов украдкой улыбался: «Мол, во -дает старик!. А я с интересом слушал, делая пометки в блокноте.
- Я слышал, Павел Юрьевич, что на том берегу интересные люди и места, да все никак не соберусь переправиться туда. Но вот завтра думаю с утра все-таки сходить, посмотреть как там и что.
- От как? Посмотреть значит, что да как… - старик задумчиво покачал головой.
-Так столько разговоров о тамошних местах, и ведьмы там, и колдуны… Да и все равно на тот берег вроде как собирался, а то живу у вас уж вторую неделю, в том краю так и не бывал.
- Так смотреть-от там особо и нечего вроде как… Десяток, два полураскатившихся изб, да огороды заросшие. А вот жители да, интересные. Осталось там их человек от силы тридцать... – Кузнецов помолчал, по-стариковски пожевал губами. – Только ты это, осторожней с ними. Про нечисть, да про всякое такое – не спрашивай. Захотят – сами расскажут. И про ведьм с колдунами забудь! Не любят они этого. Вон, Митрий подтвердит. У него вроде как тетка из ентих мест.
- Так мы к ней его отправить и собираемся, дядь Паш. С гостинцами. Самому, вишь, некогда навестить родню, вот гонца и снаряжаю ха-ха-ха… а он под это дело может и узнает чего.
-Павел Юрьевич, вот вы говорите осторожнее, а чего бояться? - Вопрос мой, может и прозвучал бестактно, но, как я понял, подвел старика к желанию поделиться какими то воспоминаниями. Он крякнул, прочищая горло, и глядя вдаль, произнес: «Было дело…». После этого полностью погрузился в воспоминания.
- Было это лет шестьдесят назад. Понимаю, что давно, однако увидев что-то подобное, запоминаешь обычно на всю жизнь. Мелкими мы были совсем. Мне кажись лет десять, или двенадцать было. Время тогда такое было… Невеселое. Послевоенные года, что уж тут говорить. Жрать хотелось постоянно. А мы, детишки, что с нас взять – могли и в огород чужой залезть, и яблоню обтрясти. Нет, ты не подумай, и рыбачили, и по грибы ходили, да все в дом, тоже пользу старались приносить, пока родители на работе. И все равно не хватало. Как сейчас говорят, - витамины были нужны, подрастающим организмам. Только что нам витамины, когда пузо с голодухи подводит? Вот и собирали кислицу заячью по лесам, щавель там разный, но не брезговали и в огород чужой заглянуть, что тот козел из поговорки.
И вот как-то решили в компании (нас тогда была ватага, человек семь - восемь), что, мол, хватит озоровать в Богородском. Многие односельчане, уже знакомые с нашими шалостями были так сказать начеку, и могли, невзирая на возраст, без обиняков угостить незваных гостей добрым пинком, подзатыльником, а то и зарядом крупной соли (что, в силу ее дефицита было явлением нечастым) пониже спины. Или прийти с претензией к отцу, и тогда встреча с широким солдатским ремнем дарила много неприятных ощущений и воспоминаний.
И пришла кому-то идея отправиться на тот берег, где за лесом стояла деревенька Ерино. В Тороповскую по понятным причинам мы соваться не стали, - соседи как-никак, и по горячим следам нас вычислили бы быстро, а Ерино было самый раз, – за рекой, за перелеском. Хоть в партизан играй. Конечно, ходили про него разговоры, мол, нечисто там, но дальше туманных слухов дело не шло. А что нам? Поверь, Саня, когда кушать очень сильно хочешь, хоть у черта из зубов краюху выдернешь. К тому же, в силу тогдашнего нашего детского возраста, такого плана слухи только добавляли остроты намечаемому предприятию. Так-то! А тут, еще, кто-то из старших ребят возьми, да скажи, - мол, у бабки Тани в саду яблоки аж «с кулак» размером! Более того, сам сад находится как бы на отшибе, ближе к лесу. Это только повышало стратегическую важность для нас. Ага… В случае «неожиданного отступления», - через небольшое польцо на задворках, потом в перелесок, и поминай, как звали!
В общем, вечером, как смерклось, перебрались мы бродом на другой берег, и углубились в лесовину. Удочки с собой взяли, чтоб вопросов в деревне не возникло, куда на ночь глядя ватага мальчишек отправилась. Впрочем, удочки тут же были схоронены под крутым берегом.
Ночь была – просто загляденье. Звезды крупные! Серпик месяца пусть и был тонким, но светил что твой фонарь! Даже в лесу не стояла кромешная темень. Пройдя перелесок вышли мы к намеченному саду. Что и говорить, боязно все-таки было самую малость – все же к ведьме идем. И чем ближе мы подходили, тем реже были шутки, а поле пересекали мы и вовсе в мертвой тишине. Вот и деревня. Окна не горели – шутка ли, полночь уж минула! Вот и изба бабы Тани, крытая гонтом, и окруженная приличных размеров садом. Даже в свете звезд видно, как согнулись деревья под тяжестью прямо-таки гигантских плодов., и это подстегнуло наши вечно голодные организмы к самым решительным действиям. Стараясь не шуметь понемногу подталкивали мы деревья, и слыша, как яблоки с глухим тумканьем падают в траву, быстро набивали ими карманы, пазухи и подолы. Продолжалось это минут наверное пятнадцать.
И вот, когда казалось уже, что все «емкости» уже были заполнены, один из ребят, - Витькой его звали, сказал что видит с десяток прямо-таки гигантских яблок ближе к вершине. Витину фамилию я не помню, помню, только что кличка у него была «Москвич». Почему «Москвич» от? Был у витии, в отличие от всех нас очень явный «акающий» говор. Вот и дразнили его «Москвичом». Отвлекся! Так вот, Витка, сказав что хочет дотянуться до самых крупных и спелых плодов, стал в почти кромешной тьме взбираться по скрюченным, узловатым ветвям на вершину. Мы молча следили за ним, когда в тишине раздался голос.
- Что ребятки, яблочек захотели? - голос был тихий, какой то сладкий, с присвистом. Оторопев от неожиданности мы, повернув головы, увидели высокую старуху, одетую в какие-то невообразимые лохмотья. Она стояла в двух шагах от нас и внимательно разглядывала всю нашу притихшую компанию. Или мне это показалось, что она разглядывала нас, так как лицо было видно очень плохо, как бы размыто, а на месте глаз, зияли глубокие черные провалы. Мне и сейчас кажется, что это была всего лишь игра теней в неверном свете, но в тот момент эта женщина казалась такой жуткой, что волосы начали шевелиться на голове. Если бы таким образом к нам подкрался какой-нибудь здоровенный мужик, и с криком «ах вы сукины дети! стал гонять нас по саду, я уверен, что испуг наш и то был бы в сто раз менее силен. Это был реальный кошмар. Огромного роста, с длинными костистыи руками, и бледным неподвижным лицом, в черных лохмотьях бабка выглядела как сама смерть. Я не удивился после, когда кто-то из мелких сказал, что напустил в штаны.
- Мне не жалко, - прошамкала меж тем старуха. – только что же вы днем не пришли, не попросили по-хорошему, а?
Мы стояли, как приклеенные к месту, придерживая топырившиеся рубашки, и сползавшие под тяжестью набитых яблоками карманов штаны. И молчали.
- Понимаю, - продолжала она. – Постеснялись.
Казалось, бабка Таня прекрасно видит нас всех. Я да и остальные потом признавались, что чувствовали на себе ее взгляд. Недобрый, изучающий. А она стояла и разговаривала, ласковым, чуть свистящим голосом.
Внезапно, вверху раздался отчетливый щелчок и размеренный, как стон, треск. Старуха резко подняла голову и отпрянула от дерева с прытью до того невероятной, что через мгновение стояла уже за нашими спинами. Кто-то вскрикнул. Сверху раздался хруст ломаемых веток, шелест листьев, треск разрываемой материи, и на землю, в том месте, где только что стояла бабка Таня, тяжелым кулем, с громким воем прямо-таки обрушился Витя Москвич. Не успев отойти от испуга, вызванного стремительными перемещениями старухи, мы во все глаза уставились на Витьку. Он медленно поднимался, держась руками за кривой, словно изведенный ствол и за нижние, извивающиеся ветви дерева с которого только что упал. Вид у Москвича был самый, что ни на есть безумный. Он неотрывно смотрел на страшную хозяйку сада.
- А вот дерево обижать нельзя. Оно может обидеться. Отомстить. Навредить! – монотонно бормотала бабка. Мы, так и не сдвинувшись с места, молча внимали ее словам.
И вдруг Витька завизжал! Казалось бы, рослый парень, а визжал на весь сад, что твой поросенок! Тут уж, забыв про старуху кинулись мы к нему, и от увиденного заорали все. И было от чего, ведь картина открылась просто кошмарная! Витькины руки, только что державшие нижние ветви, сейчас как бы врастали в них! От локтей предплечья Москвича переходили во что то заскорузлое, перевитое, шершавое, сросшееся с яблоней.
Москвич стоял перед деревом на коленях и отчаянно вопя, тряс руками, пытаясь оторвать их от дерева, но они стали как бы продолжением ствола и веток, как если бы Витька на манер яблока сам рос из дерева. Визг его меж тем стал членораздельным.
- Ребята, помогите! ПОМОГИТЕ!!! – на одной ноте орал он, пританцовывая и пытаясь вырвать руки. Услышав сзади шорох, я обернулся и увидел, что жуткая старуха снова стоит за нашими спинами. На этот раз в скрюченных, стариковских пальцах сжимала она огромный ржавый топор-колун. Побросав добычу, прыснули мы врассыпную. Убегая, краем глаз успел я заметить, как старуха с колуном приближается к корчащемуся Москвичу, и через пару секунд до нас донесся нечеловеческий, протяжный вопль вперемешку с глухими рубящими ударами...
Треск сломанной изгороди дал понять, что кто-то уже вырвался из сада. Ориентируясь на звук, я прибавил ходу, и вскоре уже мчался через поле в сторону темневших вдали деревьев. Рядом неслись размытые силуэты других ребят. Только под сенью сосен перелеска слегка перевели мы дух, и принялись так сказать пересчитывать «потери личного состава». Оказалось, не хватало только Витьки.
- Хана Москве… - жалобно выдохнул кто-то. Остальные молчали. Слишком уж диким и не реальным казалось нам тогда все это, но обменяться мнениями мы так и не успели. Откуда-то с опушки, со стороны Ерино раздался приглушенный протяжный стон.
- Ребята! – Витька брел, шатаясь, выставив перед собой руки, вернее то, что когда-то было таковыми. Внезапно он сел прямо на землю и заревел в голос, а мы, обступив его, старались разглядеть, что же такое с ним произошло. Эта картина навсегда осталась в моей памяти! Даже в неярком свете луны, едва пробивавшемся через пушистые кроны, было видно, что вместо рук у Москвича были какие-то толи обрубки, толи корневища. Что-то громоздкое, даже отдаленно не напоминавшее человеческие кисти. Скорее это были заскорузлые, перевитые ветви дерева, которые были отрублены от самого дерева и прямо таки искромсаны неоднократными ударами какого-то тяжелого, но невероятно тупого предмета.
Мы в немом ужасе разглядывали эти отвратительные обрубки, а Витя встряхивал ими, как будто пытаясь отогнать что-то, снова и снова повторял: «Ребята, миленькие, как так то? Как это? Как?
- Больно? - тихо спросил кто то. Москвич поднял на нас лицо, бледное, как полотно, глаз в черных впадинах было не видно, и помотал головой.
- И что теперь с ним делать? - опять раздался голос одного из мальчишек.
«Домой вести нужно…» Подумалось мне. «Здесь точно ничего не высидим!
- Сань, мне кажется, что тебе как будто не интересно? - Старик снова посмотрел на меня поверх очков, обрезая крючковатым ножом нитки, торчавшие из починенной верши.
- Да вы что, Павел Юрьевич! Записывать не успеваю! – с жаром воскликнул я. – Так что же было дальше?
- Что было то? Выпороли нас всех поголовно. Ага… Не знаю, как узнали в Богородском, но меня лично отец у калитки с ремнем встретил. Угостил, так угостил. Месяц я потом на животе спал, да сесть не мог. И остальные, судя по разговорам, тоже отхватили по мягким местам.
- А с Виктором-то, с Виктором что стало?
-А Витьку мы с той поры не видели больше. Родители дома его держали, взаперти. Фельдшера нашего приглашали, чтоб его осмотрел. Потом какое- то медицинское светило из Вологды приезжало, Москвича осматривать. Без толку. Доктора лишь разводили руками. После уж Витин отец в Ерино ходил, бабке Тане в ноги, говорят, кланялся. Да только тоже напрасно. Мне мати говаривала как-то, мол, Витькин отец, по пьяной лавочке проговорился, как сказала ему старуха Порохова, что если бы она Москвичу руки не поотрубала, он сам стал бы яблоней. Или ушел бы в дерево. Или что-то вроде этого. Я уж всего не помню.
А потом Витька пропал. Аккурат недели через три после той ночи. Мать его на всю деревню блажила. А отец сразу почти крепко запил. Один Витя у них оставался. Старшие-от еще в войну поумирали, кто от голода, кто на фронте.
Вооот! Что с Витей стало, куда он делся, – неизвестно. Люди перешептывались, мол с ума он сошел, да пробежав через Поскотину, бросился в Бабишин омут. Другие клялись, что дрянь с его рук облепила все тело, и он стал деревом. Некоторые штукари утверждали даже, что видели в чаще скрюченное дерево, с выделяющимся на корявом стволе, ясно различимым детским лицом с распахнутым в крике ртом. Председатель наш, не верящий ни в бога, ни в черта, не раз на поиски мужиков поднимал, да реку баграми шерстил. Без толку. Как сквозь землю провалился наш Москвич.
В общем, в Ерино я больше не бывал ни разу. Страшно Саня! Вот ей-богу, до сих пор страшно!