Валентина Толкунова. Не всё шелками вышито...

Газета "Советская молодёжь",
номер от 26 августа 1976 года

Рубрика "По вашим просьбам"

До чего же пронзительное чувство может пробудить в человеке негромкая русская песня. если школьница после телеви­зионного концерта пишет лю­бимой исполнительнице не от­крытку с признаниями, а це­лое исследование. «Может быть, в моем письме мысли не очень будут связаны между собой, но, поверьте, пишу от всего сердца, откровенно, о том, что меня волнует. Вы сейчас,
на­верное, подумаете: «Почему именно мне пишет эта девуш­ка?» Я объясню. Видите ли, из наших певиц вы кажетесь мне самой милой, доброй и ласко­вой,
и я чувствую, что именно вы поймете меня правильно. Не знаю, почему,
но многим моим сверстникам нравятся за­рубежные песни, музыка, ис­полнение. Я тоже все это люб­лю (особенно музыку Ф. Лея и Н. Ротта), но свои, советские, русские песни ставлю выше ос­тальных. Представьте, слуша­ешь, допустим, французскую песенку. Нравится мелодия, го­лос. И все же о песне я не могу судить глубоко, потому что имею слишком слабое представление, о чем она. Со­всем иное дело с песней, сло­ва которой ты не только по­нимаешь,
но они еще и в серд­це западают. Ты слушаешь му­зыку и вдумываешься в слова, размышляешь по поводу этой песни, «видишь» все то, о чем в ней поется.
В итоге от песни всегда остается добрый след. Конечно, от той. которую ты понял, почувствовал. Ведь так? Пытаюсь объяснить это своим друзьям. Но мне говорят: а почему же ты торопишься за пластинками зарубежных пев­цов?
Не хочу сказать, что ре­бята вообще отмахиваются от нашей музыки. Буквально каж­дому нравится немало совре­менных песен. А вот с русским народным творчеством дело обстоит сложнее. Мы часто бе­седуем о музыке, об искусст­ве. Я всегда говорю, что люб­лю русские народные песни, но мне всегда отвечают: ты, Лю­да, отстаешь от жизни. А я злюсь и не понимаю, как это можно, чтобы такие песни не понимать? Ведь их же создал сам народ! Ничего душевнее, мелодичнее не сыщешь н днем с огнем. Песня «Мы на лодоч­ке катались», например, меня сразу покорила. Несколько дней ходила я под каким-то
светло-грустным впечатлением. И так хочется с тех пор слы­шать ее снова
и снова. А ведь не только эта песня хороша...»

ПИСЬМА

Писем — тысячи. Это я ви­дел сам. Не впервые, кстати, доводится перебирать коррес­понденцию популярных артис­тов: по большей части это все же восторги и пожелания, просьбы выслать портрет с ав­тографом. пластинку, сувенир.
В почте Валентины Васильев­ны Толкуновой преобладает совсем иное.
Мы только что процитировали письмо Людми­лы Дибижевой, девятиклассни­цы из станицы Незлобной Ставропольского края. Пора­зительно: девчонке-то еще
и шестнадцати нет, а насколько всерьез волнуют ее проблемы современной эстрады. Но если вдуматься, то ничего удиви­тельного и нет: школьница уве­рена, что обращается к чело­веку, который готов и может столь же всерьез ответить на ее вопросы. Да и отвечает вся­кий раз с эстрады Валентина Толкунова иногда коротким комментарием, а чаще попрос­ту самой песней, которая не­вольно заставляет глубоко за­думываться о судьбе русского народного творчества.
Вот они откуда, эти тысячи писем-ис­следований, писем-вопросов. Умного, интересного собесед­ника видят люди в певице, а не только красивую женщину с длинной косой, в которую вплетена нитка жемчуга.

Но как обязывает это! Нет никакой физической возмож­ности ответить всем, хотя бы кратко. И Валентина Василь­евна находит такой путь: из каждой новой партии писем выбирает два-три наиболее значительных и подробно,
не поглядывая на часы, отвечает. Такая форма отчета перед людьми тоже
не кажется ей идеальной, но все же прино­сит некоторое удовлетворение: почитатели, пусть частично, отблагодарены за внимание. Круг корреспондентов между тем неуклонно ширится. Как и особая переписка — со ста­рушками
и пожилыми женщи­нами. Здесь Валентиной Ва­сильевной руководит
обострен­ное чувство долга. Долга не­оплатного, потому что в каж­дом ответном письме сама на­ходит крупицу, а то и россыпь мудрости, без которой русская песня — одуванчик.

«Заслуженной артистке», «народной артистке» — почти всегда стоит
на конверте. А то еще и так: «Народной певи­це, заслуженной артистке». Довольно редко увидишь точ­ную формулировку «артистке Москонцерта».
Но и тут не об­ходится без курьезов. «СССР, артистке Москонцерта».
Или «Москва, Валентине Толкуно­вой». В одной из телевизион­ных передач ведущий сказал, что вот, дескать, сегодня у Валентины Толкуновой — день рождения. Ох, разразилось по­ловодье писем!

Почти всякий почитатель спрашивает: как пришла Тол­кунова к своему репертуару, как все это начиналось. О пла­нах на будущее спрашивать,
как водится, тоже не забыва­ют. Я не уполномочен под­робно отвечать на все вопро­сы, да и скучновато, наверное, всякий раз повторять биогра­фию. Попытаться раскрыть не­которые грани характера, что определяют отношение
к лю­бимому делу, — это интерес­нее.

КРЕДО

«Кредо» — слово нерусское, как и «критерий», что, впро­чем, не мешает им точно оп­ределять суть понятий. Но мне все же больше нравится, ког­да говорят «плясать от печ­ки» — сразу видно и что это за печка, и кто пляшет, и как. Толкунова, правда, не пляшет, а поет, но вы понимаете, о чем идет речь.

— Страшновато выходить на суд с новой песней?

— Выбирать намного страшнее. Надо, чтобы песня понра­вилась себе. В первую оче­редь. себе. Если это случилось, начинается работа. Страху здесь уже
не место. Вот сра­зу подумалось: «Страх» — это сродни «подстраховаться». Когда выходишь на сцену, подстраховки нет. Есть рабо­та. которую надо было рань­ше сделать очень хорошо. Да­же овация другой раз не мо­жет обмануть, сам-то понимаешь, что сделано не все, и ра­ботаешь дальше.

Вспомнилось, как в Цент­ральном Доме работников ис­кусств во время шефского кон­церта, где Толкунова пела од­но отделение, разговаривали мы
с ее аккомпаниатором Д. В. Ашкенази. Давид Вла­димирович был мудр и краток:

— Валя — очень серьезная артистка, — говорил он. —
Боль­ше, чем серьезная.

Вспомнилось еще, что ни в поездках по сибирским горо­дам, ни в Москве
так ни разу и не удавалось побеседовать с певицей часок-другой. Кон­церты, переезды, усталость, на­строение — причин хватало. Но и самые короткие встречи всегда оставляли интересное впечатление. Приходит на па­мять —
не дословно, конечно, — философская новелла, рас­сказанная Толкуновой
где-то в перерыве между двумя кон­цертами.

— Был человек, который считался товарищем. Время от времени прямо среди разгово­ра мог он открыть свою запис­ную книжку и что-то черкнуть там. Заинтригованная, спроси­ла я однажды: «Сколько уже великих мыслей записано для потомков?» Усмехнувшись, че­ловек сказал: «Я не записы­ваю. а вычеркиваю. И не мыс­ли. а фамилии. Фамилии лю­дей, которые мне больше не понадобятся».

Не знаю, рассказывала ли это Валентина еще где-нибудь, но тогда, в Братске, она да­же задохнулась немного и на­долго умолкла. И тишина эта была
не из самых спокойных. А певица закончила грустно:

— Вашу фамилию вычерк­нули и вы — ничто, тлен? По­нимаете,
ничего не осталось. Ничего. И только потому, что вы больше ненадобны.

И опять тишина.

— Мы теперь очень вежливо раскланиваемся

Характер...

Но хотите знать, зачем она приехала в Братск? Повидать­ся с подругой. Толкунова са­мой первой побывала с кон­цертами на БАМе и очень по­дружилась с Женей Н. Выда­лось два свободных дня, и Ва­лентина один из них потрати­ла
на перелеты из Москвы и обратно, а один провела с под­ругой.

— Удивляются, что можно в такую даль поехать к подру­ге всего на день.
Не понимаю, чему тут удивляться. А если ей нужно, чтобы я побыла рядом,
если мне самой это не­обходимо — тогда как? Если пришлись мы друг другу
по душе? У вас, мужчин, это на­зывается «с ним можно пой­ти в разведку».
Мы названия не искали.

Думаю: если продолжить аналогию о том, что каждый человек — это повесть? Ска­жем, каждый человек — пес­ня. Тогда получится, что от­ношение Толкуновой к песне очень напоминает отношение к человеку. С одними песнями Валентина Васильевна, что на­зывается, душа в душу, с дру­гими по-товарищески cтpoгa,
ну, а о тех, с которыми она лишь вежливо здоровается, не будем и говорить.
Мы вот не­давно собрались все-таки в Москве, читаем почту, я задаю свои вопросы, бесконечно дре­безжит телефон. Валентине надоедает извиняться, она умоляюще смотрит на аппарат.

— Может, выключить?
Пожимаю плечами.

— Heт, — говорит она твер­до. — Неудобно. Вдруг изда­лека позвонят.

Потом приходит компози­тор Владимир Мигуля, студен­ческого вида паренек, скром­ный и сдержанный. За ста­реньким пианино он преобра­жается. аккомпанирует себе одухотворенно и крылато. У Валентины сияют глаза,
вид­но, как глубоко тронула ее новая песня.

— Поздравляю. Володя! Это прекрасная вещь... Спасибо, что показал ее мне первой. — И вдруг с мягкой грустью. — Но другие споют ее лучше.

ЭКЗАМЕНЫ

— Профессионально она не продвинулась, — услышал я в какой-то околоэстрадной ком­пании.

— Куда? — пришлось спро­сить в упор.

Человек, потупившись, уда­лился.

Где уж «продвигаться» Ва­лентине Толкуновой. Да еще профессионально.
Не принято публиковать распорядок дня знаменитых людей, но уж да простится мне на этот раз. К половине десятого Валентине Васильевне каждый день
не­обходимо быть в институте культуры. Подготовка к экза­менам. Диплом.
В этом году нужно во что бы то ни стало защититься по своей специаль­ности хормейстера. Главный экзамен — продирижировать три работы. Любопытно, что она будет стоять перед тем са­мым хором, из которого вы­шла когда-то
на эстраду. Ре­петиции порой просто изнуря­ют, чего хор, конечно, не дол­жен замечать. Но ведь и экза­мен предстоит совсем не шу­тейный.

— Что-то вы долго не спрашиваете, зачем мне все это надо, — смеется Толкунова, — все любознательные давно уже спросили.

— А зачем вам это?

— Может, проще — зачем человеку мечта? Но мечта ведь у каждого есть!
Вот и должен он претворять ее в жизнь. Мне с каких-то малых лет запало:
стану дирижером детского хора. — И уже совсем серьезно. — С годами все,
ко­нечно, становится сложнее. Понимаете, артист, который выходит на эстраду
с песней, да еще с русской песней, се­годня должен быть очень глу­боко музыкально образован — таково мое внутреннее убеж­дение. Сколько в этом смыс­ле дает учеба в институте, за­нятие с хором — непрофесси­оналу даже трудно объяснить. Так что моя мечта теперь уже «работает» в каждой песне, которые удались, а будет «ра­ботать» еще больше.

...Да, так вернемся к распо­рядку. Ближе к середине дня — курсы английского языка. Затем репетиция, потому что редкий вечер обходится без концертного отделения. Потом записи: на радио, телевидении, в кино, фирме «Мелодия»,
на пластинки. И уже поздней ночью — письма, ноты, раз­думья о новой песне,
о новых экзаменах, которые для серь­езного человека никогда не кончаются. Хронически не хва­тает времени. Даже очередной отпуск пришлось прервать:
не каждому окажут честь пред­ставлять советскую культуру за рубежом:
в составе нашей делегации Валентина Василь­евна побывала недавно
в Фин­ляндии.

У Валентины Толкуновой нет своего сольного концерта — странно, не правда ли? Но его, действительно, нет. И во­все не потому, что кто-то там «не дает».
Или сама певица не в состоянии работать боль­ше одного отделения.
Поет Валентина легко и радостно, распределять силы она умеет профессионально. И все же сольный концерт может ока­заться утомительным, считает Толкунова. Не для нее, нет. Для аудитории. Одно отделе­ние
с фортепиано — хорошо. Но два, даже с таким заме­чательным аккомпаниатором, как Д. В. Ашкенази, — слиш­ком однообразно. Нужна но­вая форма. Какая? Может быть, создать ансамбль? Ни­когда у Валентины не было руководителя, режиссера, спе­циального наставника. Песни, интонации, костюмы — все выбирала сама. Теперь вот са­мой стать руководителем
ан­самбля? Каким он должен быть? А может, второе отде­ление превратить
в одноакт­ную арию-оперу для единст­венного голоса? Ведь должно же что-то вскоре прийти на смену типичной нынешней эстраде, пора. Где найти та­кую оперу? Попробовать са­мой?..

Слушаешь Валентину Ва­сильевну, сопоставляешь и при­ходит твердое убеждение: ей и в самом деле слава не по­мешала, популярность не по­вредила. Все, что сделано — сделано. Главная работа — впереди! Над стареньким
пиа­нино не случайно повешен пла­кат, взятый из «Советского спорта».
Мне он не совсем по нраву, поэтому приводить не хочу. Куда интереснее то,
что скажет нам сама Валентина Толкунова:

— Никогда не думала о по­словице насчет огня, воды и медных труб. А однажды стала размышлять и оцепенела вдруг от мудрости народной. Огонь и вода —
это ведь годы в жизни человека, когда он ста­новится на ноги, добивается самоутверждения, испытывает трудности, порой очень кру­тые. преодолевает их. И тут появляются начищенные мед­ные трубы: недаром они стоят в конце пословицы — фанфа­ры, треск, сверкание. Вот что труднее всего пройти,
чтобы не оглохнуть, не поддаться гипнозу...

П. ДОБРОБАБА

Иркутск — Москва