Один из первых летчиков капитан Лев Макарович Мациевич, погибший 24 сентября (4 октября) 1910 года.
Коль скоро мы коснулись истории зарождения русской авиации, мне вспомнился один очень интересный и одновременно страшный случай, произошедший в начале ХХ века, в Санкт – Петербурге.
Один из первых русских летчиков капитан Мациевич в октябре 1910 года выступал с показательными полётами в Санкт-Петербурге на «Всероссийском празднике воздухоплавания». В этот день он совершил на своём «Фармане» несколько полётов, катал высших офицеров, влиятельных особ (а тремя днями ранее, 21 сентября, катал председателя правительства Петра Столыпина). Перед последним полётом Мациевича адъютант шефа авиации, Великого князя Александра Михайловича, передал пожелание показать какое-нибудь авиационное достижение. В конце дня Мациевич решил взлететь на максимально возможную высоту.
В 18 часов, во время полёта, на высоте около 400 метров его самолёт начал разваливаться в воздухе на глазах у потрясённых зрителей.
Известный писатель Лев Успенский, десятилетним подростком присутствовавший при гибели Мациевича, описал её обстоятельства в книге «Записки старого петербуржца»:
- Мотор мациевичевского «фармана» вновь заревел баском, уже когда солнце почти коснулось земли. Почерк этого пилота отличался от всех — он летал спокойно, уверенно, без каких-нибудь фокусов, «как по земле ехал». Машина его пошла на то, что в те времена считалось «высотой» — ведь тогда даже среди авиаторов ещё жило неразумное, инстинктивное представление, что чем ближе самолёт к земле, тем меньше опасности; так, вероятно, — держи ближе к берегу — понимали искусство навигации древние мореплаватели.
«Фарман» то, загораясь бликами низкого солнца, гудел над Выборгской, то, становясь чёрным просвечивающим силуэтом, проектировался на чистом закате, на фоне розовых вечерних облачков над заливом. И внезапно, когда он был, вероятно, в полуверсте от земли, с ним что-то произошло…
Через несколько дней по городу поползли — люди всегда люди! — и вовсе фантастические слухи: Лев Мациевич был-де втайне членом партии эсеров; с ним должен был в ближайшие дни лететь не кто иной, как граф Сергей Юльевич Витте; ЦК эсеров приказал капитану Мациевичу, жертвуя собой, вызвать катастрофу и погубить графа, а он, за последние годы разочаровавшись в идеях террора, решил уйти от исполнения приказа, решил покончить с собой накануне намеченного дня…
Исковерканный самолёт, складываясь по пути, падал то «листом бумаги», то «штопором» гораздо медленнее, а ещё отстав от него, совсем наверху какой-то непонятный маленький клочок, крутясь и кувыркаясь, продолжал своё падение уже тогда, когда всё остальное было на земле.
На этот раз солдаты аэродромной службы и полиция опередили, конечно, остальных. Туда, где упало тело лётчика, бежали медики с носилками, скакала двуколка Красного Креста.<…>
Я даже не подошёл к остаткам самолёта. Подавленный до предела, совершенно не понимая, что же теперь будет и как надо себя вести — это была вообще первая в моей жизни смерть! — стоял я над неглубокой ямкой, выбитой посреди сырой равнины поля ударившимся о землю человеческим телом, пока кто-то из взрослых, видя мое лицо, не сказал сердито, что детям тут делать нечего.
Очевидцем этой страшной катастрофы в числе многих других был замечательный русский поэт Александр Блок. Потрясенным увиденным, вернувшись домой, он написал стихотворение, который называется «Авиатор». Вот оно:
Авиатор
Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.
Его винты поют, как струны…
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полет…
Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь…
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь…
Потом — напрасно ищет око:
На небе не найдёшь следа,
В бинокле, вскинутом высоко,
Лишь воздух — ясный, как вода…
А здесь, в колеблющемся зное,
В курящейся над лугом мгле,
Ангары, люди, всё земное —
Как бы придавлено к земле…
Но снова в золотом тумане
Как будто — неземной аккорд…
Он близок, миг рукоплесканий
И жалкий мировой рекорд!
Всё ниже спуск винтообразный,
Всё круче лопастей извив,
И вдруг… нелепый, безобразный
В однообразьи перерыв…
И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом…
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе… пустом!
Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга…
В сплетеньи проволок машины
Рука — мертвее рычага…
Зачем ты в небе был, отважный,
В свой первый и последний раз?
Чтоб львице светской и продажной
Поднять к тебе фиалки глаз?
Или восторг самозабвенья
Губительный изведал ты,
Безумно возалкал паденья
И сам остановил винты?
Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?
Говорят, если человек гениален, то он гениален во всем. Таким человеком был поэт Александр Блок. В этот относительно небольшое стихотворение он сумел вместить настоящее философское эссе. В стихотворении отобразились человеческие коллизии – несчастная любовь и попытка самоубийства. И самое главное – волшебный дар предвидения.
На самом деле, последняя строфа этого стихотворения - это гениальное предсказание гениального поэта. Подумать только, на самой заре авиации, когда самолеты – аэропланы представляли собой летающие этажерки, он сумел разглядеть в них великое будущее - появление "ночных летунов" – тяжелых бомбардировщиков, которые вскоре понесут разрушения и смерть городам в разных странах мира…