Текст: Андрей МУСАЛОВ. Опубликовано в книге "Таджикистан 1992–2005: Война на забытой границе". 2022 г.
При подготовке книги "Таджикистан 1992–2005: Война на забытой границе" мне, как автору, выпала удача встретить множество людей с удивительными судьбами и уникальными характерами. Но даже среди них особенно выделяется генерал-майор пограничной службы ФСБ россии Анатолий Михеев. Отдав немалую часть жизни службе на таджикско-афганском рубеже, Анатолий Дмитриевич сумел снискать уважение не только среди своих сослуживцев и союзников, но и среди врагов.
В 1993 году, после окончания академии имени М.В. Фрунзе, я получил распределение в Республику Таджикистан. Вместе со мной туда прибыло девять выпускников. Часть из них получило назначение в Пянджский пограничный отряд, двое, Берсенёв и Данилин — в Московский. Меня, Звонарёва, Игоря Комарова и Владимира Ставицкого направили в Хорог. Примечательно, что все, кроме меня, получили назначения на конкретные должности. Мне же долгое время не было известно — куда я назначен.
Наконец меня вызвал командующий Группой — генерал Чечулин. Анатолий Терентьевич побеседовал со мной около сорока минут, затем сообщил:
— Принято решение назначить тебя на должность заместителя начальника Хорогского отряда – коменданта отдельной комендатуры «Калайи-Хумб». Чтобы ты понимал — комендатура дислоцируется в 240 километрах от Хорога и в 240 километрах от Душанбе. Подчиняться будешь Хорогскому отряду. В Калайи-Хумбе совершенно иная обстановка, чем Пянджском или Московском отряде. Там всё будет зависеть только от тебя лично и твоих решений. Протяжённость участка комендатуры составляет 180 км, на которых находится 7 погранзастав. Все они находятся в глухой обороне и охраны границы не осуществляют. Боевиков на участке более трёх тысяч, а численность личного состава наших застав очень низкая. Поэтому нужно проявить максимальное хладнокровие. Только охрана, наблюдение и обеспечение собственной безопасности. Или ты развяжешь войну или методами дипломатии добьёшься укрепления наших позиций и восстановишь контроль над участком.
В том, что численный перевес далеко не нашей стороне, я убедился вскоре после прибытия в Калайи-Хумб. Вместе с начальником отряда – подполковником Сергеем Владимировичем Нероевым, мы проехали от правого фланга комендатуры до левого. В каждом подразделении было не более 20 человек. В качестве усиления на каждой заставе находился миномётный расчёт, БТР или БМП. Почти вся боевая техника была периода войны в Афганистане. Бронемашины в основном были не на ходу, поэтому их использовали как стационарные огневые точки, в капонирах.
На всём участке не было «системы». Охрана границы осуществлялась постами наблюдения. Обычно они находились не далее 200 – 300 метров от застав. Изучив участок, Нероев дал команду – от каждой заставы выставлять на близлежащих господствующих высотах посты боевого охранения, чтобы они прикрывали подразделения сверху.
По сути, все 180 километров участка комендатуры были без контроля пограничников. Особенно это касалось левого фланга участка 5-й заставы «Кеврон» и правого фланга 6-й заставы «Даштак». Это была так называемая моймайская зона, где хозяйничали афганцы из кишлака Моймай, находившегося на сопредельной стороне.
Силы оппозиции в Горном Бадахшане были неоднородны. Основным противником было ДИВТ — Движение исламского возрождения Таджикистана. В просторечии – вовчики. Потерпев поражение на равнине, они ушли через Нижний Пянж в Афганистан. Затем через афганскую территорию они добрались до Бадахшана. Дивтовцев возглавлял Саид Абдул Нури, а министром обороны у него был Ризвон Содиров. Ризвона я видел несколько раз.
В первые месяцы довелось познакомиться с рядом ключевых полевых командиров оппозиции, засевших на территории таджикского Бадахшана. Поскольку здесь действовало негласное перемирие, мы ничего не могли с ними поделать, чем бандглавари и пользовались. Например, один из них — Хаким Банги, в августе 1993 года взял в заложники меня, а также заместителя начальника штаба Хорогского отряда полковника Владимира Новикова и начальника разведки Михаила Савинкова.
Настоящая фамилия Хакима Банги — Каландаров. Молодой парень — 30 лет, но при этом — очень сильный полевой командир, у него была большая банда, к тому же – дисциплинированная. Его Банги остановили наш бронетранспортёр на своём блок-посту в районе заставы «Кеврон» и угрожая оружием, повели к главарю. При этом попытались забрать у меня автомат, но я не отдал. Держал его на коленях, рассчитывая, в случае чего, положить парочку боевиков. Те это тоже понимали и потому мы постоянно были на прицеле у двенадцати человек.
Завидев нас, Банги хамовато спросил:
— Вы кто такие? Чего тут катаетесь?
Владимир Иванович терпеть не стал и ответил:
— Ты что так со мной разговариваешь?! Мы тут границу охраняем.
При этом голос у Новикова был мощный и жёсткий, ему в то время было под пятьдесят, прошёл Афганистан и много чего ещё. Даже одет Владимир Иванович был не в «камуфляж», а в повседневную форму — с фуражкой и туфлями. Настоящий офицер — он буквально задавил Банги:
— Ты почему с нами таким тоном разговариваешь, щенок?! Я нахожусь здесь законно, показываю новому коменданту участок.
Тут Банги что-то буркнул на таджикском своим сподручным. Оказалось, что Савинков прекрасно знает этот язык и тут же перевёл:
— Хочет у Михеева автомат отнять.
В сою очередь, Хаким Банги плохо знал русский. С трудом он сказал:
— Это мой кишлак, я здесь хозяин. Я решаю, кому здесь быть с оружием.
Новиков ему спуску не дал:
— Ты здесь не хозяин. Ты пришлый – пянджский. К Памиру никакого отношения не имеешь. А мы — здесь находимся законно. У нас есть договорённость с Абдул-Нури об охране границы (Саид Абду-Нури – лидер таджикской оппозиции). И, раз мы у тебя в доме, то ты бы хотя бы чаем угостил. Где твои законы гостеприимства.
Неожиданно на Банги эти доводы подействовали. Обстановка изменилась, боевики опустили стволы, большая часть вышла из помещения. Осталось четверо помощником главаря. Нам принесли чай, пошло общение. Новиков при этом поучал Банги:
— Михеев здесь, на участке, командир. Я уеду, он будет здесь старшим. Не ты. Потому что ты — пришлый.
Казалось бы, для Банги слышать подобное было унизительно. Но, несмотря ни на что, он вёл себя почтительно, видимо, речь Новикова производила на него впечатление. Главарь выслушал Владимира Ивановича не перебивая, проводил до БТРа. Там увидели, что наши солдаты «ощетинились» автоматами-пулемётами против боевиков, а те – на них. Подойдя, Новиков дал команду пограничникам:
— Опустите стволы. Всем – спокойно.
Перед отъездом Новиков с Банги договорились о том, что его банда пропускает транспорт пограничников без досмотра, не допускает отношения по отношению к заставам.
Когда мы отъехали, я с удивлением спросил у Владимира Ивановича, как он так смел подобрать ключик к этому бандглаварю? Тот рассказал, что что подобный опыт у него уже имелся в Афганистане, где были так называемые «договорные» банды. Поэтому Новиков прекрасно знал, как себя везти с подобной публикой.
В 1994 – 1994 годы Калайи-Хумб играл особую роль в продолжавшейся гражданской войне. Здесь вовчики переходили границу и по кратчайшему расстоянию отправлялись в сторону перевала Хабурабод и далее — в район Тавильдары, где происходило противостояние боевиков с правительственными вооружёнными силами.
Из разведывательных источников было известно, что вовчиков финансируют спонсоры с Ближнего и Среднего востока, Африки и так далее. Помогают вооружением, инструкторами, живой силой. Было известно, что на сопредельной территории Афганистана, в провинции Верхний Дарваз, сосредоточилось большое количество наёмников из числа арабов, афганцев и прочих. В основном они готовились к переправе через Пяндж, чтобы затем отправиться в Тавильдару, на фронт. Но для некоторых это не была конечная точка маршрута – они отправлялись дальше, в Чечню, где Дудаев формировал свои вооружённые формирования.
Помимо боевиков-вовчиков на Памире были собственные отряды самообороны, от здешних кишлаков и районов. Их возглавлял генерал Салам Мухаббатов. В тот момент он поддерживал нейтралитет как с оппозицией, так и с российскими пограничниками. Своими врагами считал лишь правительственные силы. Ризвон постоянно подталкивал Салама к конфронтации с пограничниками, но тот держался, стремясь поддерживать с нами нейтралитет.
Саламшо был из хорошей памирской семьи. Его отец был ветераном войны, старший брат работал главным врачом районной больницы Ванча. Младший брат служил в пограничных войсках Таджикистана. А вот сам салам и его брат — Мухаммади, оказались в банде, контролировавший большую часть участка Дарвазской долины.
Периодически часть боевиков оппозиции, отбыв какое-то время на линии фонта, приезжала в Калай-Хумб — подлечиться и отдохнуть. Генерал Салам встречал их распределял на постой по кишлакам Дарвазской зоны. Хоть пришлых боевиков здесь и терпели, было очевидно, что для большинства местных жителей они словно кость в горле. В свою очередь и дивтовцы с трудом терпели памирцев. Они бежали в Бадахшан из Гарма, Курган-Тюбе, Куляба, Пянджа, потерпев поражение, потеряв семьи и дома, будучи озлобленными и обожжёнными. Они ни во что не ставили того же Салама и его сторонников.
Любопытно, но в ряде районов Памира ещё сохранялись остатки коммунистической власти. Например, председателем местного райисполкома был член компартии Ёрмомат Сангов. Руководство Горно-Бадахшанской автономной области — ГБАО был в хороших отношениях с начальником Хорогского погранотряда подполковником Нероевым и его заместителем Михаилом Ивановичем Савинковым.
Своими действиями пограничное командование старалось поддерживать и безопасность именно этих — местных властей. Примечательно, что местный начальник КНБ был ставленником Душанбе – юрчиков. Он даже прилетел в Дарваз на нашем пограничном вертолёте. Первым делом представился мне:
— Анатолий Дмитриевич, я понимаю, что 99 процентов моих подчинённых — это предатели, на которых не могу рассчитывать. Почти наверняка они работают на тех или иных бандглаварей.
Разумеется, и я был «на карандаше» у местных бандитов. Куда бы я или мои офицеры не поехали, за нами велось круглосуточное наблюдение. Моим разведчикам приходилось идти на серьёзные ухищрения, чтобы скрытно встречаться с агентурой. Связь была только через личные контакты. Скажу прямо — в ответ я, и мои подчинённые, разногласия между оппозиционерами использовали в своих интересах. Через агентурную сеть, ссорили боевиков. Стравливали пришлых с местными. И задача эта во многом была решена – в глазах местного населения авторитет вооружённой оппозиции упал, а авторитет местных властей, напротив возрос.
Из Душанбе никаких команд — как действовать, не поступало. Поэтому я был вынужден действовать полностью автономно. Не знал, когда ко мне вылетают вертолёты, какое усиление высылают, приезжает ли какая комиссия? Информации было ноль!
Раз в день по открытому каналу радиосвязи я связывался с командованием Группы, используя простейшую кодировку. Выглядело это так:
— Один, два, три... Разъясните порядок моих действий...
Внятных ответов из Душанбе не было. поэтому решения приходилось принимать самостоятельно.
Одной из первых задач, которые мне удалось решить, как начальнику комендатуры, стал возврат под охрану пограничного рубежа на протяжении всего участка. Это было невозможно без контроля над аэропортом Калай-Хумба. В сентябре 1993 года я выставил там взвод Казбата, подчинявшееся комендатуре. Это же попытался сделать и генерал Салам, отправивший на аэродром банду Джумабоя. Возмущённый Салам приехал в аэропорт, где повстречал меня. Возникла перепалка, в ходе которой мы едва не перестреляли друг друга. Еле растащили. Затем последовали напряжённые переговоры, завершившиеся взаимовыгодным решением — в аэропорту оставалось и казахстанское подразделение, и банда Джумабоя. С Саламом мы в итоге помирились и относились друг к другу уважительно.
Но самой главной проблемой было снабжение В 1993 – 1994 году весь участок Хорогского отряда, в том числе Калайи-Хумбской представлял собой чересполосицу, где пограничные гарнизоны и посты чередовались с районами, находившимися под контролем различных банд. Как мы, так и они ставили на Памирском тракте свои блокпосты. При этом все досматривали друг друга из-за чего на дороге происходила постоянная чехарда.
Это ухудшало и без того плохое снабжение всего Горного Бадахашан, в том числе и Дарваза. Колонны из киргизского города Ош проходили через памирские перевалы, Мургаб, Ишкашим Хорог. Когда они доходили До Калай-Хумба, то были сильно разграблены на многочисленных блокпостах бандитов. В сентябре 1993 года первая такая колонна из 15 машин пришла из Оша. Старший колонны был «в дупель» пьяный. Оказалось, что колонна пошла через перевал Хабурабод – через территорию боевиков оппозиции. Машины ими грабились нещадно. Водители растерянно показывали накладные:
— Забрали пять ящиков тушёнки, два мешка муки, три — крупы.
В дальнейшем, чтобы сохранить грузы, мы стали сопровождать колонны. До Хихика или Язгулёма грузовики сопровождала разведывательно-боевая группа Хорогского отряда, которой обычно командовал майор Игорь Комаров. Там их встречала РБГ Калайи-Хумбской комендатуры. Обычно в её состав входило 2 БТР и машина с установленной в кузове зенитной установкой ЗУ-23-2.
Как-то, после прибытия очередной колонны, ко мне тогда подошёл один из водителей, мой ровесник — тридцати пяти лет:
— Я — русский, хоть родом из Душанбе. Служил срочником в ВДВ, был в Афганистане. Так вот, сейчас по дороге, на одном из блок-постов я повстречал своего бывшего командира отделения, который в 1985 году под Панджшером сдался в плен душманам. И вот сейчас он среди боевиков. Его сложна спутать, поскольку он рыжий. Я его узнал, и он меня узнал. Боюсь, на обратном пути он меня убьёт!
Я попросил водителя подробно описать предателя. У нас, на комендатуре, был солдат-художник, который на основании этих показаний набросал что-то вроде фоторобота этого рыжего —опознать и задержать, если тот спустится. А водителя ближайшим бортом отправили в Душанбе. Однако задержать рыжего тогда, в сентябре 1993 года не довелось. Вновь о нём я услышал через пару лет, после бой в Висхарвском ущелье.
Следующим шагом моей комендатуры стало недопущение проникновения вовчиков и наёмников на территорию Таджикистана через реку Пяндж. Но как это сделать с минимум подчинённых, да ещё когда за каждым шагом пограничников пристально следит множество пособников бандитов? Я распорядился по ночам, выставлять засады на берегу Пянджа. Под покровом темноты личный состав, задействовавшийся в мероприятий, небольшими группами — по два-три человека, скрытно преодолевал дувал, окружавший комендатуру, и двигался за территорию кишлака. Объединившись за пределами населённого пункта в отряд из 15 – 20 человек, пограничники выдвигались к месту предполагавшейся переправы, где рассредоточивались по берегу. Когда бандиты пересекали середину реки, я давал команду подсветить местность и открыть огонь. Так весной 1994 года мы сорвали несколько переправ.
После того, как мы уничтожали очередную группу боевиков, приходила оперативная информация о том, что Ризвон был крайне недоволен случившимся.
Обычно мы уничтожали первые лодки, в которых переправлялся авангард той или иной банды. Он должен был выйти на берег, рассредоточится, везти наблюдение, а при необходимости при крыть переправу. После уничтожения авангарда остальная часть банды обычно оставалась на афганском берегу.
Бандиты пытались противостоять нашей тактике. Сливали ложную информацию о месте переправы. Либо организовывали отвлекающую переправу, в которой участвовали 3 – 4 человека, переправлявшихся на камерах. Пока мы их расстреливали, основная переправа происходила на другом участке, на полтора километра выше или ниже.
Получение разведанных о переправах было затруднено. Иногда мы получали их буквально за полчаса до начала переправы и не успевали к месту её проведения. Тем более, боевики, находившиеся на таджикской стороне, шли на всяческие ухищрения чтобы обезопасить от пограничников район переправы. Например, выставляли на дороге, шедшей вдоль границы свои блокпосты, на которых устраивали проверку наших колонн. Пока преодолеешь такой блокпост, переправа закончится и боевики уйдут вглубь страны.
Как правило, жертвами наших засад становились арабы, не говорившие ни на русском, ни на таджикском. В отместку в один из майских дней они захватили в заложники моего десятилетнего сына. Он, с утра пораньше, отправился играть в футбол. Тут его из-за забора части подозвали знакомые мальчишки из местных:
— Дима подойди к нам, дело есть.
Едва сын приблизился к дувалу, окружавшему часть, как двое боевиков схватили его и утащили. Всё случилось за секунды.
Через посредников арабы передали мне: «Сына вернём, если не будешь мешать очередной переправе». Кроме того, они потребовали предоставить в их распоряжение три бочки дизтоплива, автоматы и патроны к ним — 7,62 т 5,45 мм.
От одного из местных жителей, сотрудничавших с нами, я узнал, что арабы увезли сына в район кишлака Нусай. Там, где дорога поворачивала в сторону местного аэропорта – в полутора километрах от Калай-Хумба, находилась переправа через Пяндж. Тот, кто принёс мне сообщение, предупредил:
— Сейчас с той стороны подойдёт лодка и арабы отправят вашего сына в Афганистан. Поспешите!
Времени почти не оставалось, я решил действовать быстро и нахрапом. За помощью я обратился к памирцам из местного отряда самообороны. С ними у меня уже были налажены нормальные взаимоотношения. Отрядом командовал полевой командир Джаваршо Акрамов. Как ни странно, он был не местный, а пришлый — из Пянджа. Мощный, крепкий мужик, мой ровесник.
Связавшись с Акрамовым телефону, я объяснил ситуацию. Выслушав меня, Джафар согласился помочь. Положив трубку я запрыгнул в командирский «уазик», и мы рванули к переправе. У водителя был автомат, у меня – нож и пистолет.
На часах было около десяти утра, когда мы приехали к стойбищу арабов. Они, как раз, проводили намаз. Человек тридцать, примерно.
Выскочив из машины, я крикнул:
— Кто здесь понимает по-русски?!
Несколько арабов тут же подбежали к машине, разоружили и взяли на мушку водителя, уткнули стволы мне в голову и грудь, отобрали пистолет и нож.
В этот момент подъехал Джафар. Оценив обстановку, он подошёл ко мне и примирительно сказал:
— Командон, успокойся. Это не наши люди. У них есть условия.
Во мне всё клокотало. Я ответил:
— Какие ещё условия? Где мой сын? Имей в виду, я тебе сейчас горло вцеплюсь. Они будут убивать меня, а я буду душить тебя!
Акрамов был свидетелем нашей стычки с Саламом, в аэропорту и знал, что я могу пойти до конца. Оттолкнув в сторону ствол автомата, уткнувшегося мне в грудь, я пошёл на боевиков, которые к тому моменту окружили меня плотной толпой. Бородачи, поначалу воспринимавшие меня как жертву, не ожидали такого и явно растерялись. А я продолжал переть:
— Уйди отсюда!
Один из них что-то залопотал по-арабски, обращаясь к Джафару. Тот твёрдым голосом обратился ко мне:
— Анатолий Дмитриевич, просто постой и ничего не делай.
Затем на таджикском обратился к главарю арабов. Тот приказал своим сподручным сесть. Они уселись на землю, но продолжали держать меня на мушке. Смотрят на меня перешёптываются. Я гляжу на них и прикидываю – успею ли допрыгнуть до кого-либо из них, чтобы выбить автомат, забрать с собой. Решил, что живым мне не уйти.
Между тем Джафар куда-то ушёл. Не было его минут пятнадцать. Смотрю — возвращается, за руку ведёт моего сынишку и что-то приговаривает. Я тоже кричу:
— Димка, не беги. Иди спокойно.
Тот подошёл ко мне, абсолютно спокойный. Говорит:
— Папа смотри, меня угостили афганским сникерсом.
И показывает какую-то сладость из тутовника. Мальчишка к тому времени уже два месяца не пробовал ничего сладкого. Я ему:
— Садись в машину.
А затем обратился к Джафару:
— Пусть вернут мой пистолет и нож.
— Анатолий Дмитриевич, ни пистолета, ни автомата, ни ножа вам не вернут. Просто садитесь в машину и уезжайте.
Затем подошёл к арабу, сторожившему водителя, отвёл автомат и сказал:
— Садись в машину и задним ходом потихоньку уезжай. Только не резко.
Водитель занял своё место, я двинулся, было, следом. Внезапно среди арабов началось волнение они вскинули автоматы и загалдели, глядя куда-то поверх меня. Оглянувшись, увидел, что позади из подъехавшего ГАЗ-66 выскакивают пограничники моей комендатуры. Про себя, как командир, отметил — как они грамотно и красиво рассредоточиваются, занимают позиции для стрельбы.
Оказывается, мой однокашник по алма-атинскому училищу, начальник штаба комендатуры Василий Васильевич Геращенко, придя утром на службу узнал от дежурного, что у меня похитили сына, а я сам отправился на поиски в сторону аэропорта. Не теряя ни секунды он поднял резерв — человек двадцать, вооружил и на ГАЗ-66 помчался вслед за мной. Подъехав к Нусаю, Геращенко увидел мой уазик и арабов, мгновенно оценил ситуацию и подал команду: «К бою!». Солдаты резерва в считанные секунды заняли окружающие высотки, дослали патрон в патронник, изготовились к бою. Это произошло так внезапно для боевиков, что те попросту обалдели от происходящего.
Под прикрытием резерва я вывез сына в безопасное место. Вечером Джафар принёс мне оружие – автомат и пистолет. Арабы оставили себе только магазины с патронами… Джаваршо Акрамову я благодарен по гроб жизни — за то, что помог мне тогда спасти сына!
Жену и Димку я, после того случая, поспешил отправить в Россию. Чтобы руки были развязаны. Так же поступили и остальные офицеры – отправили своих жён на родину. Оставалась только супруга нашего особиста — Лада.
Продолжение следует
Фото из архива автора