Это Вера Холодная, мировая звезда немого кинематографа в начале XX века. Вылитая я в 16 лет.
Потом, когда я работала в симфоническом оркестре, знатоки и любители кинематографа второй половины того же века, удивляясь, говорили, что я похожа одновременно на актрису Неёлову и Тихонова. Сейчас никто ничего не говорит…Нет, вру. Недавно моя «верная» подруга и местная почтальонка Надя сказала, что у меня красивые очки. Мелочь, но приятно. Она, может, и не сказала бы ничего, но надо было, раз я назвала её «верной подругой», подписывая очередной напечатанный «шедевр».
Но речь не обо мне, а о моём очередном кумире, Захаре Прилепине.
Читала несколько раз его статью и каждый раз в голос смеялась. Хорошо, что живу одна и в частном доме. А то бы бог знает что подумали люди через стенку.
Обожаю читать его подковырки в адрес высокопоставленных бездарностей и профанов. Вообще очень интересный человек. Такое впечатление, что он всё время куда-то торопится и пишет на бегу. Но при этом узнаёшь очень много нового. На этот раз решил, видимо, чуток повысить квалификацию маркетологов и культурологов, написав для них:
«Краткий курс русской литературы от Прилепина. Захара.
Для специалистов по маркетингу и чиновников от культуры».
Картинки все из интернета повыдёргивала и вставила я. Но ведь за это меня, надеюсь, не привлекут? Главное, чтобы Евгений Николаевич не обиделся, т.е. Захар Прилепин.
Итак:
«Краткий курс русской литературы от Прилепина. Захара. Для специалистов по маркетингу и чиновников от культуры».
Которые даже не догадываются, что русская культура прилично никогда не выглядела.
Им искренне кажется, что она похожа на Акунина.
Борис Акунин
И этих двух, или четырёх, или ста сорока четырёх, — а на самом деле она всегда была похожа бог знает на что.
Пушкин играл в карты, писал злобные эпиграммы на всех подряд и рвался на любую войну, которую вело его Отечество.
Александр Сергеевич Пушкин
Достоевского на каторгу отправили, был он всклокоченный и нервный, и в рулетку играл, и опять же любой войне, ведущейся Родиной, не поверите, оправдания находил.
Фёдор Михайлович Достоевский
Лев Толстой войне оправданий не находил, хотя сам, было время, во все стороны из пушки стрелял,
Лев Николаевич Толстой
— но он и либерализм на дух не выносил, и европейские ценности презирал, и буржуазию клеймил не хуже, чем Маяковский. Маяковский — это который в тюрьме сидел за антибуржуазные деяния и жёлтую кофту носил из презрения к толпе.
Владимир Маяковский
А Есенин — это который всё хотел с Маяковским подраться, и пил в чёрную голову, и стихи писал матом, как Пушкин, а если не матом — то про Ленина.
С. Есенин В. Маяковский
Такие же, как Пушкин — про Петра, Державин — про Екатерину, а Твардовский — про Сталина. Панегирические — о сатрапе.
Ещё там были то ли Фадеев, то ли Симонов, то ли Шолохов, то ли все трое сразу — литераторы и сталинские полковники, — которые то в запой впадут, то на очередную войну уедут, то с актрисами свяжутся, а когда Сталину про это доложат, он в ответ говорит, дымя трубкой: «Что делать будем, что делать будем — завидовать будем».
Нобелевские лауреаты. Стокгольм. 1965 год.
Крайний справа — Михаил Шолохов
Неприличные были люди, ужасные.
Даже советские квадратные и зловредные чиновники делали ставку на вечно поперечного Шукшина и вовсе перпендикулярного Тарковского — ровно потому, что они оба — русские до мозга костей и к тому же одарённые до невменяемости.
«Вечно поперечный» Шукшин Василий Макарович
«Перпендикулярный» АндрейТарковский
Мало того, эти квадратные чиновники буйного и временами помешанного Высоцкого, чего б потом ни говорили, не переставали в кино снимать, и в театре показывать, и на свои тайные корпоративы, замаскированные под обычные пьянки, звали если не Кобзона, тоже с войны на войну кочевавшего, то либо Владимира Семёновича.
Владимир Высоцкий
Иосиф Кобзон
В литературе после смерти Толстого и Чехова Горький стал самым старшим.
Антон Павлович Чехов и Лев Николаевич Толстой
Алексей Максимович Горький
Не только в русской, но даже в мировой. Толстой подарил ему свой посох. Горький мог бы забрать и плуг Толстого, но решил оставить его крестьянам в Ясной Поляне. Чехов подарил ему свое пенсне. Мог еще подарить туберкулез, но у Горького был свой. Горький мог смотреть Маяковскому глаза в глаза — в то время как все остальные смотрели на Маяковского снизу вверх. Горький мог написать про Блока и проститутку, которую Блок навестил, но ничего с ней делать не стал, а только сидел и грустил.
«Страстно-бесстрастный» А.А. Блок
«Незнакомка»
Вопросом, зачем Горький нашел ту самую проститутку, никто не задавался. Есенин читал Горькому песнь о собаке, чтоб Горький похвалил, и Горький хвалил. Все желали похвалы Горького. Потом Блок, Есенин, Маяковский умерли, и Горький их еще раз похвалил: у него было будто бы врожденное право на это. Все писатели тогда хотели быть как Горький.
Леонид Андреев хотел быть как Горький, но рано умер.
Леонид Николаевич Андреев
Серафимович хотел быть как Горький, но написал одну великую книгу и устал.
Александр Серафимович
Фёдор Сологуб хотел быть как Горький и делал вид, что «Мелкий бес» у него родился от Гоголя и Достоевского, но ведь и от Горького тоже!
Бунин делал вид, что не хочет быть как Горький, но все знали, что если в присутствии Бунина шепотом сказать «Горький», Бунин обязательно что-то сломает: перо, секретер, патефон, айфон.
Иван Алексеевич Бунин, 1915 год
Зайцев и Шмелёв хотели быть как Горький, но уехали в Париж, и все.
Борис Константинович Зайцев
Сергеев-Ценский хотел быть как Горький, но никуда не уехал, а надо было бы.
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Алексей Николаевич Толстой был почти что Горький, но все втайне знали, что Толстой жулик и граф.
Алексей Николаевич Толстой
Михаил Афанасьевич Булгаков более всего в жизни хотел жить как Горький, но умер, так и не дождавшись подобной участи.
Михаил Афанасьевич Булгаков
Горький сделал всех умнее: он сначала не уехал, хоть мог бы, потом уехал и мог не возвращаться, но все равно вернулся, причем ему все были рады. Даже те, кто был не очень рад, старательно, до ломоты в скулах, изображали радость.
Горький видел людей насквозь и понимал суть вещей. Вещи боялись Горького. Он написал огромный роман про жизнь Клима Самгина, который мало кто прочитал, зато многие посмотрели в качестве кино. В те времена, когда вышло это кино, Горький был ростом до небес. И вдруг что-то сломалось. Какой-то мальчик из кустов выкрикнул, что Горький всех обманул и вообще он плохой. Кажется, Мальчик был бородат. Звали его Сашей, как Пушкина и старшего брата Ленина. Отчество его было Исаевич, словно у какого-то пророка.
Мальчик рассказал, как Горький ездил в Соловецкий лагерь. В Соловецком лагере его встретили беспризорники, которые сговорились держать газету «Правда» вверх ногами, чтоб Горький понял их намек: всюду ложь. Горький их намек понял и отвел одного беспризорника в потайную комнату, где и узнал всю страшную правду про лагеря. Горький расплакался, поцеловал беспризорника в бороду, пообещал обо всем рассказать Сталину и Льву Толстому и уехал. Беспризорники затаились и стали ждать, когда приедет комиссия, убьет всех чекистов, а лагеря распустит. Вместо этого стало еще хуже, а беспризорников отправили в штрафбат. Выяснилось, что Горький никого не любил: русских мужиков не любил, Блока не любил, Есенина не любил, Маяковского не любил, священников не любил, черносотенцев не любил, детей своих тоже не любил, любил только приемного сына, но и там все было, как нынче говорят, сложно. Следом выяснилось, что роман Горького «Мать» — плохой роман, и мать в нем плохая, потому что она за грязных большевиков, а не за демократов или там за красивых жандармов, «Песня о Буревестнике» — плохая песня, потому что вам нужна буря, а нам нужна великая Россия, а в пьесе «На дне» вообще ничего про рыбалку нет. Из всего написанного Горьким в новое время сгодились только «Несвоевременные мысли» — они были почти как «Окаянные дни» Бунина. Но в силу того, что потом Горький передумал и Соловки не осудил, любые его несвоевременные мысли оказались аннулированными. Также нам рассказали, что «Мать» Горькому заказал Ленин в качестве большевистской пропаганды и заплатил ему золотом партии. Золото партии ранее экспроприировал некто Коба, ограбив банк. Золото Горький хранил на Капри под кроватью в черном чемодане. Иногда Горький рассматривал свое золото, но если входили без стука гости, он резко задвигал чемодан пяткой под кровать. Так на полу остались две полосы, которые часто отмечали мемуаристы в мемуарах. Сталин выманил Горького в Москву, пообещав ему еще один чемодан с золотом. Но вместо этого попросил вернуть прежний чемодан. Горький уже истратил все золото на прислугу и жизнь у моря, поэтому он начал читать тирану сказку про девушку и смерть, чтоб его разжалобить. Тиран плохо слышал, и «девушка» понял как «дедушка». Из своей трубки он насыпал Горькому в чай яду, потому что, если дедушка хочет смерть, как ему отказать. Так Горький умер, хотя мог бы жить еще 100 лет.
Мы могли бы стать свидетелями того, как Пелевин и Сорокин подлаивают на Горького, а тот сгибается вчетверо, чтоб их разглядеть, берет каждого на руки и, разглядывая, хохочет. И слезы текут. Но мы стали свидетелями того, как Горького выгнали со всех европейских театральных площадок, хотя раньше он соревновался с Шекспиром, Ибсеном и Чеховым по количеству постановок и чаще всего их обыгрывал. Затем Горького выгнали из русской школьной программы. И вот некоторое время мы жили без Горького и даже немного привыкли к этому. Горький есть, но его как бы и нет — только какой-то памятник стоит на площади Горького в бывшем городе Горьком. На самом деле Горький остался ровно тем, что и был. Горький — титан. Мы должны быть счастливы, что он по-прежнему сидит на волжском Откосе и смотрит на воду, взирая, как встречаются Ока и Волга. Мы причастны к этой воде, к этому небу, к земле, по которой ходил Горький, к его слову. Горький был хороший и плохой, честный и лживый, великодушный и бесстрастный — он был человек, а не памятник.