Можете ли вы представить себе такую картину: сидят в небольшой комнате несколько высокообразованных ученых, ведут умную беседу, в дверях появляется еще один их коллега – и один из них при виде него в панике прячется за печкой? Нечто подобное могло, наверное, быть в компании детей или подростков – но никак не взрослых людей, известных и всеми уважаемых. И тем не менее, именно это не раз могли наблюдать самые образованные люди Российской империи в XVIII веке.
Человека, внушавшего своему собрату по науке такой страх, что тот искал убежища за печкой, знает весь мир – его звали Михайло Ломоносов. Его пугливый оппонент известен не так широко, однако он тоже был талантливым ученым – его имя Герхард Фридрих Миллер. Мировая история знает немало примеров, когда два ученых с разными научными и политическими взглядами соперничали друг с другом, но этих двоих, пожалуй, можно назвать самым ярким примером такого соперничества. Трудно представить себе более непохожих друг на друга людей, с настолько разными характерами, убеждениями и жизненным стартом.
Герхард Миллер, родившийся в 1705 году в немецком герцогстве Вестфалия, был, можно сказать, обречен стать ученым: все члены его семьи были так или иначе связаны с наукой. Отец, Томас Миллер, происходил из семьи священников, но сам выбрал светскую профессию учителя и к моменту рождения сына дослужился до ректора гимназии. Дед по материнской линии, Герхард Боде, был профессором права, теологии и восточных языков, а брат матери, Генрих фон Боде, не только получил профессорское звание – тоже в области права – но и был удостоен дворянского титула за свои научные заслуги. Так что маленький Герхард с детства слышал дома серьезные разговоры на разные научные темы, и уже в весьма юном возрасте участвовал в них.
Школьное образование он получил в гимназии своего отца, где был одним из лучших учеников, после чего с легкостью поступил в Лейпцигский университет, где тоже сразу стал любимцем профессоров. Это было в 1724 году, и в это же время в научном мире случилось крупное событие – в Российской империи была открыта Санкт-Петербургская Академия наук и художеств. В нее приглашали иностранных студентов и преподавателей, и через год после ее создания наставники Герхарда Миллера, который к тому времени уже получил степень бакалавра истории, посоветовали ему продолжить образование в России. Там он смог бы и учиться, и, одновременно, работать в гимназии, и они готовы были дать ему все необходимые рекомендации.
Миллера это предложение очень заинтересовало, и осенью 1725 года он выехал в холодную и загадочную Россию, уверенный, что впереди его ждет блестящая научная карьера. Иначе, как ему казалось, и быть не могло – он всегда хорошо учился, имел способности к самым разным наукам, а кроме того, в Российской академии уже работал один из его старших лейпцигских коллег-ученых, и молодой историк рассчитывал на его покровительство.
В отличие от Герхарда Миллера, перед которым всегда был открыт широкий и светлый путь к знаниям, у его оппонента Михайло Ломоносова этот путь был самой настоящей полосой препятствий. Он родился в 1711 году в семье крестьянина, в небольшой деревне под названием Мишанинская, расположенной на берегу Белого моря. Школы в этой деревне не было, так что у юного Миши не было возможности даже получить начальное образование, не говоря уже о высшем – крестьянское происхождение не давало ему права на учебу в Академии. Правда, отец будущего ученого, Василий Ломоносов, был достаточно богатым крестьянином – рыбу, которую он ловил, закупали во многих крупных городах, включая и Москву с Петербургом – и он позаботился о том, чтобы его сын научился читать, писать и считать. Всему этому мальчика обучил дьячок по фамилии Сабельников, служивший в маленькой церквушке на краю деревни. Для того, чтобы продолжить отцовское дело, ловить рыбу и вести хозяйство в деревенском доме, этого было достаточно, но младшему Ломоносову с первых лет жизни хотелось большего.
Его с детства интересовало все, что происходит в мире, и он готов был задавать родителям тысячу вопросов: почему зимой вода замерзает, как появляются волны на море, что такое северное сияние?.. Но отвечали ему отец с матерью редко – у них было слишком много дел по хозяйству, да и не знали они большинства ответов. Потом мать Миши умерла – ему было тогда всего девять лет. Через два года его отец женился снова, но вторая жена тоже прожила недолго, и вскоре после этого Василий Ломоносов привел в дом третью супругу. И если с первой мачехой Миша неплохо ладил, то вторую потом, уже будучи взрослым, вспоминал, как «классическую злую мачеху из сказок». Она постоянно была им недовольна, ругала его за малейшую провинность и вообще без повода и, что особенно задевало мальчика, запрещала ему читать, считая это пустой тратой времени, хотя ее пасынок с десяти лет помогал отцу в рыбной ловле и других делах и заглядывать в книги мог только урывками.
Между тем, не читать Миша Ломоносов не мог – как только он научился этому, чтение стало для него жизненно важной потребностью. Книг в доме Ломоносовых имелось немного, и все они были прочитаны за несколько дней, после чего мальчик пошел «с протянутой рукой» по соседям, спрашивая, нет ли у них чего-нибудь почитать. Так у него набралось довольно много книг, среди которых оказались учебники по арифметике и грамматике, которым он особенно обрадовался. Хозяин учебников разрешил мальчику оставить их себе, и Миша стал самостоятельно изучать правила русского языка и решать задачи. И мечтать о других учебниках, более сложных, рассказывающих, как устроен окружающий мир, хранящих в себе ответы на все более сложные вопросы…
Возможно, эти мечты так и остались бы мечтами, однако жизнь в отцовском доме становилась для Миши все более невыносимой – чем дальше, тем больше было скандалов с мачехой. Василий Ломоносов решил, что ради мира в семье проще всего будет женить сына и отселить его в другой дом, и когда юноше исполнилось девятнадцать лет, нашел ему невесту, не особо интересуясь такой «мелочью», как его собственное желание вступать с ней в брак. Михаилу же жениться совсем не хотелось, как, впрочем, не хотелось и жить дальше под одной крышей с мачехой. Выход был один – вообще уехать из родной деревни в крупный город и попытаться устроиться там на учебу.
Осенью 1730 года, во время приготовлений к свадьбе, молодой Ломоносов притворился больным, чтобы отложить ее, и стал тянуть время до отправки в город Холмогоры обоза с рыбой. Из Холмогор этот обоз должен был отправиться в Москву, и Михаил, дождавшись, когда телеги с рыбой уехали из деревни, следующей ночью сбежал из дома и пешком двинулся догонять их. Рыбаки, ехавшие в обозе, поначалу не хотели брать его с собой, подозревая, что старший Ломоносов ничего не знает о его бегстве, но молодой человек все-таки сумел уговорить их – и отправился по заснеженной дороге навстречу новой жизни.
Три недели спустя Михаил Ломоносов был в Москве и поступил в Спасское училище при Славяно-греко-латинской академии по поддельным документам – в них он назвал себя не крестьянином, а дворянином. Ему пришлось учиться в одном классе с более юными подростками, которые часто смеялись над его бедной одеждой, но он не обращал на них внимания, полностью сосредоточившись на учебе и на библиотечных книгах по самым разным предметам, которые читал одну за другой. Через три года он на время перевелся в Киево-Могилянскую академию и несколько месяцев проучился там, затем снова продолжил учебу в Москве. В конце концов, его обман с поддельными документами был раскрыт, но руководители училища поняли, что причиной обмана была тяга к знаниям, и не только не отчислили талантливого студента, но даже помогли ему продолжить получать образование. В 1735 году Михаил стал одним из тринадцати лучших студентов Спасского училища, которых отправили учиться в Петербургскую академию наук.
Герхард Миллер к тому времени уже десять лет преподавал в этом учебном заведении и сделал там неплохую карьеру. Начинал он, как учитель истории, географии и латыни в гимназии при академии, и всего за пять лет «дорос» до профессора исторических наук. С первых дней жизни в России у него появился там влиятельный покровитель – секретарь академии Иоганн Даниэль Шумахер, в свое время приехавший в Россию из Эльзаса. Миллер стал ухаживать за его дочерью и много общался с самим Шумахером на научные и философские темы, так что между ними быстро возникли дружеские отношения. Кроме преподавания, Герхард занимался еще и выпуском первой русской газеты – «Санкт-Петербургских ведомостей» и составлял отчеты обо всех заседаниях академии.
Вскоре после получения профессорского звания Герхард Миллер узнал о смерти своего отца и отправился в Германию, чтобы принять доставшееся ему наследство. Шумахер поручил ему привлечь для работы в Академии наук других немецких ученых и, как сказали бы в наше время, «пропиарить» ее в Европе. Но поездка Миллера слишком затянулась, и с поручением он справился не очень хорошо. Он уговорил отправиться в Петербургскую академию только двоих ученых – остальных коллеги отговаривали ехать в Россию, и Герхарду не удавалось противостоять им, хотя он и пытался это сделать. Между тем, время шло, и в России ждали возвращения профессора. Ждал Шумахер, недовольный тем, что его распоряжение так долго не выполняется и что в «Ведомостей» нет постоянного редактора, и ждала его дочь, с которой Герхард перед отъездом официально обручился. Шумахер писал ему и просил побыстрее вернуться в Россию, но Миллер, хоть и обещал в ответ скоро приехать, не спешил в обратный путь. Возможно, приехав на родину, Герхард понял, что сильно соскучился по ней, и ему хотелось провести там как можно больше времени, возможно, он стремился все-таки выполнить свое задание и взять с собой в Петербург больше преподавателей, а может быть, ему не особо хотелось жениться… Так или иначе, но Миллер постоянно откладывал дату отъезда в Россию, и в конце концов, Шумахеру и его дочери надоело это бесконечное ожидание. Редактором «Ведомостей» был назначен другой человек, а дочь Иоганна Даниэля вышла замуж за немецкого врача, давно работавшего в России и начавшего ухаживать за ней, когда она скучала по своему уехавшему жениху.
Герхард вернулся в Санкт-Петербург в 1732 году и обнаружил, что у него больше нет ни невесты, ни покровителя. По академии ходили слухи, что он впал в немилость Шумахера, потому что еще до отъезда интриговал против него и тот узнал об этом. Но учитывая, что Миллер оказался бессилен против немецких интриганов, это вряд ли было правдой. Логичнее предположить, что самого Миллера решил подсидеть кто-то из сотрудников академии, кто и пустил о нем такой слух, а Шумахер поверил сплетням, так как уже был рассержен на своего несостоявшегося зятя из-за его долгого отсутствия.
Чтобы реабилитироваться в глазах своих собратьев-ученых, Герхард решил снова уехать из Петербурга – на этот раз в российскую глубинку, чтобы заняться там географическими и этнографическими исследованиями. В это время в академии шла подготовка к Второй Камчатской экспедиции, которая должна была пройти через всю Сибирь с запада на восток. Миллер принял в ней участие и побывал во многих сибирских городах, собрав там немало ценных сведений о природе, истории и традициях коренных народов. А в 1742 году он встретил в городе Верхотурье свою бывшую невесту. Оказалось, что ее муж после свадьбы уехал вместе с ней в Сибирь, где он работал врачом и незадолго до приезда туда Герхарда умер. Бывшие жених и невеста помирились, и дочь Шумахера все-таки стала женой Миллера, хоть и на десять лет позже, чем они изначально планировали. А еще через год Герхард с женой вернулся в Санкт-Петербург.
Незадолго до этого в Петербургской Академии наук получил звание адъюнкта Михаил Ломоносов, защитивший две диссертации – по химии и по физике. Пока Миллер путешествовал по Сибири, Ломоносов успел год проучиться в Санкт-Петербурге, а затем пять лет в Германии, в Маргбургском университете, где он, как и в России, изучал самые разнообразные науки, и точные, и гуманитарные, а кроме того, учил иностранные языки и обучался танцам и рисованию и писал стихи. В Марбурге Михаил снимал жилье у вдовы пивовара, и у него случился роман с ее дочерью Елизаветой, так что в Петербург он вернулся уже семейным человеком – правда, его жена и двое детей приехали к нему в Россию лишь спустя два года.
В это время – начало 40-х годов XVIII века, первые годы правления императрицы Елизаветы Петровны – в России обострилось противостояние между русскими и приезжими европейцами, и академическая среда тоже не осталась в стороне от этой борьбы. Во время правления Анны Иоанновны, предшественницы Елизаветы, многие высокие посты, в том числе и в учебных заведениях, занимали немцы, и теперь их начали постепенно смещать, занимая русскими специалистами. Иностранцы, конечно, были не слишком этим довольны, и среди них нередко велись разговоры о том, что без их «мудрого» руководства «отсталая» Россия не сможет развиваться и быстро «одичает». Подобное можно было услышать и в Академии наук, и русские ученые, происходившие из рафинированных знатных семей, да к тому же привыкшие к уважительному ведению научных диспутов, порой терялись и не знали, как отвечать на такие оскорбления.
А вот вернувшийся из Марбурга простой крестьянин Ломоносов, услышавший эти речи, не стал раздумывать, как бы потактичнее объяснить немецким коллегам, что они не совсем правы, а поступил, как и положено простому человеку – высказал им все, что о них думает, простыми русскими словами, правда, не подходящими для научных работ, а одному из оппонентов, профессору Христиану фон Винсгейму, пообещал «слегка подправить зубы». В результате Винсгейм пожаловался на него в полицию, и Михаил был взят под стражу. Однако русские профессора заступились за своего талантливого молодого коллегу, и его выпустили на свободу, заставив, правда, извиниться перед немцами.
В такое «горячее» время в Петербург приехал из Сибири еще один немец Герхард Миллер. О его конфликте с Шумахером к тому времени все забыли, а в разборки русских с иностранцами Миллер поначалу благоразумно не вмешивался, так что следующие несколько лет он спокойно занимался наукой, преподаванием и изданием статьей, посвященных его сибирским исследованиям. В 1747 году Герхард принял российское подданство и стал главным историографом империи. Казалось, впереди у него только дальнейшие успехи, но еще через два года Миллер умудрился нажить себе сразу множество врагов с Михаилом Ломоносовым во главе.
Герхард Миллер выступил с очередным историческим докладом, в котором высказал новую версию происхождения русского народа. Взяв за основу «Повесть временных лет», в которой говорится о том, что первый русский князь Рюрик был «из варягов», Миллер предположил, что варягами автор «Повести» называл норманнов – один из скандинавских народов. Сама эта версия имела право на существование, как и другие, однако выводы из своего предположения Герхард сделал крайне категоричные и оскорбительные для России: дальше в его докладе говорилось о том, что всем своим развитием и всеми достижениями русские обязаны только норманнам, то есть, европейцам, и что сами они за всю историю России не сделали ничего полезного, не совершили ни одного открытия и не победили ни в одной войне.
Для чего Миллеру было так высказываться о стране, в которую он добровольно приехал работать и в которой ему удалось сделать блестящую научную карьеру, до конца неясно и по сей день. Некоторые историки считают, что он не хотел никого обидеть, а просто «не до конца понимал», что делает, или что предвзятые русские коллеги «не так поняли» его доклад. Но в это трудно поверить: Герхард был талантливым ученым, автором множества научных работ, а значит, без сомнения, умел работать с информацией и четко выражать свои мысли. Кроме того, на тот момент он уже прожил в России почти четверть века и должен был хорошо понимать ее жителей. Как при этом можно было не догадаться, какую реакцию вызовет доклад, в котором все русские выставлены примитивными и ни на что не способными без европейцев?
Более вероятно, что Миллер прекрасно все понимал и специально выступил с таким докладом, чтобы заступиться за других иностранных ученых, которым русские коллеги, взяв пример с Ломоносова, научились давать жесткий отпор. Правда, они, в отличие от бойкого простолюдина, обычно обходились без угроз и нецензурной брани – для них это все-таки было чересчур – но вполне могли твердо осадить нападающего на Россию иностранца. И вполне возможно, что Герхарду это не нравилось и что он решил научно обосновать, что европейцы умнее русских, рассчитывая, что Ломоносов и его последователи снова станут смотреть на иностранцев снизу вверх.
Однако в этом Миллер просчитался – он был хорошим ученым, но совсем плохим мастером интриг. Русские ученые, присутствовавшие при чтении этого доклада, вопреки его ожиданиям, совсем не прониклись его теорией о превосходстве норманнов. Правда, большинство из них растерялись, не зная, как реагировать на услышанное. Это ведь были не просто разговоры, которые они уже научились пресекать, это было научное выступление, которое полагается вежливо обсуждать, а не ругать…
Единственным, кто не стал церемониться с научной работой и ее автором, снова оказался Михаил Ломоносов. Он прямо объявил доклад Миллера клеветой на Россию и стал требовать, чтобы автора «норманнской теории» лишили его научных званий. Ломоносова поддержали еще несколько русских ученых, в частности этнограф Степан Крашенинников, и Герхард пошел на попятную – стал оправдываться, заявил, что «совсем не это имел в виду», и сжег напечатанный в типографии текст доклада, сохранив, впрочем, его черновики.
Но репутация Миллера с тех пор была сильно испорчена. Ломоносов стал контролировать его работу, не желая, чтобы в свет выходили другие антирусские статьи. Герхард, недовольный слежкой, попытался однажды прогнать Михаила из своего кабинета, и между ними вспыхнул громкий скандал, после которого Миллера понизили в звании до адъюнкта и лишили части жалования. Именно с тех пор Герхард старался избегать встреч с Ломоносовым, не попадаться ему на глаза – в том числе и прячась за печкой или за мебелью, если Михаил неожиданно приходил туда, где его оппонент общался с другими учеными.
Впрочем, нельзя сказать, что жизнь Герхарда Миллера стала слишком уж тяжелой после его злополучного доклада. Спустя некоторое время после первой стычки с Ломоносовым он отправил руководству академии письмо с извинениями, и ему вернули и научное звание, и прежнее жалование. Заниматься научной деятельностью ему тоже никто не запрещал, и в течение нескольких следующих лет он создал «Описание Сибирского царства», первую в мире научную работу, посвященную истории Сибири. В этой книге не было выпадов против русских, она была написана нейтральным научным стилем, но Михаил Ломоносов все равно продолжал относиться к ее автору с подозрением, так что напечатать свой труд Миллеру было непросто. Первый том этой работы вышел в 1750 году, а издание второго затянулось на несколько лет из-за постоянных проверок и при жизни Герхарда этот том так и не был напечатан.
В 1755-1765 годах Миллер редактировал журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», в котором тоже пытался реабилитироваться за свои выпады против России. В этом издании печатались научно-популярные статьи и литературные произведения, и изначально были под запретом какие-либо критические материалы. Сам Герхард публиковал в нем статьи, в которых сравнивал разные аспекты жизни в России и в Европе – традиции, культуру, искусство – показывая их сходство и различия, но не делая акцентов на том, где жизнь лучше или чья культура «правильнее». Эти публикации выглядят, как попытка примирить Россию и Запад, показать, что у них есть похожие черты и что они могут дополнять друг друга в науке, искусстве и других областях.
Если бы Герхард Миллер изначально стал защищать европейских ученых в такой мирной манере, его тексты, скорее всего, были бы приняты в России благосклонно, и он действительно смог бы смягчить вечное противостояние запада и востока. Но после норманнской теории к нему продолжали относиться слишком настороженно, и хотя в новых его статьях придраться было не к чему, своей цели они не достигали. А Ломоносов по-прежнему проверял статьи Миллера и всячески настаивал на том, что его журнал должен подвергаться особо строгой цензуре.
В те же годы Герхард занялся исследованиями Смутного времени в России, но этот его труд тоже остался недописанным из-за недоверия Михаила Васильевича. Ломоносов посчитал, что, изучая одну из самых тяжелых для России эпох, Миллер будет пристрастным и снова начнет обвинять русских в глупости и жестокости, и добился, чтобы академия запретила ему эти исследования.
Сам Михаил Ломоносов все это время продвигался от одного свершения до другого. Он продолжал заниматься и естественными науками, и гуманитарными, и живописью, и поэзией, создал новые разновидности стекла и мозаики, изобрел новые астрономические приборы – перечислять его достижения можно очень долго. И их, несомненно, было бы еще больше, если бы не его слишком ранняя смерть от воспаления легких в 1765 году.
Герхард Миллер пережил своего «цензора» на восемнадцать лет. Несмотря на то, что после смерти Ломоносова он смог более свободно заниматься историей и выбирать темы для исследований, Миллер слишком привык осторожничать, так что больше не касался особо «острых» тем. Правда, в том же 1765 году Екатерина II назначила его главным надзирателем Московского воспитательного дома, а еще через год – главой Московского архива иностранных дел. Жил он с тех пор в Москве и не мог пользоваться всеми архивами Петербургской академии наук.
Последние одиннадцать лет Герхард Миллер был парализован и не вставал с кровати, но продолжал изучать разные исторические труды и диктовать статьи о разных прошлых периодах российской истории. В основном, они касались времени правления Петра I – правителя, при котором Россия стала тесно сотрудничать с Европой и приглашать к себе западных ученых. Ломоносова, который мог бы помешать его работе, больше не было, и Миллер до конца своих дней пытался примирить Россию со своей родной Германией и остальными европейскими странами.
Татьяна Минасян