Мы все играем в игры, и, как утверждают философы, играем, потому что не можем не по-другому. Это огромная часть нашей культуры, а может это культура часть игры? Так или иначе, игры во многом объясняют нас, а видеоигры – нашу современность.
Об этом и не только расскажет научный сотрудник философского факультета МГУ, руководитель профиля «Гейм-дизайн» в Институте бизнеса и дизайна, эксперт Лаборатории геймификации Сбербанка Александр Ветушинский.
Знаменитый психолог Эрик Берн называл играми любое взаимодействие людей, имеющих скрытую цель. Еще есть теория, где игрой считается любая ситуация, в которой индивидуальный выигрыш зависит от других участников. Но задать конкретное определение игры до сих пор крайне сложно, потому что о ней мы говорим в разных смыслах. И даже упомянутая теория игр (раздел прикладной математики, изучающий принципы принятия решений в условиях взаимодействия людей, компаний или правительств) скорее метафора. Есть только интуитивное понимание игры, через которое мы стараемся познать те или иные процессы. Самое сложное отодвинуть в сторону все окружающее и посмотреть на смысл, ведь тогда обнаруживается совершенно невероятная бездна, которая существует больше, чем сам человек. И несмотря на это, о таком явлении задумались очень поздно. Только в начале ХХв. встал вопрос, что же такое игра, которая пронизывает все сферы жизни, а мы при этом не можем дать какое-то органичное определение. И когда в эту тему был сделан первый заход, удалось вскрыть два основных блока. Первое, какой бы игра ни была, несмотря на кажущуюся хаотичность, при наблюдении всегда очевидно, что выделяются правила, явные или нет. Вторая сторона в том, что для игры нужна свобода или добровольность. Если человек играет в шахматы под дулом пистолета, это уже не игра, а что-то другое. Для игры важно самостоятельно инициировать игровое пространство, и самому согласиться на некоторые ограничения, которые возникнут в игровой период. Человек себя ограничивает потому, что это обещает ему какое-то дополнительное удовольствие.
Философ и культуролог Йохан Хейзинга (1872-1945) в своей книге Homo Ludens писал, что игры возникли намного раньше культуры, потому что сама культура происходит из игры. Провокационная аналогия будет звучать так, что человек — это обезьяна, которая в определенный момент перестала хотеть ею быть и надела маску, то есть решила исправить свою природу. Получается, существует окружающий мир, но какая-то его единица считает, что не станет играть по установленным правилам, а создаст свое новое совершенное пространство. Именно это имеет место в игре. Появление культуры из игры произошло тогда, когда наши предки нащупали эффективные формы взаимодействия, и игра перестала быть таковой.
Человек обладает естественной склонностью к игре, которую он может подавлять, но от этого она не исчезает. Мы вправе назвать себя взрослым, когда перестаем играть, так как именно детство осмысливается как время для игр, а взрослый тот, кто из этого вырос. Отсюда идут отсылки к инфантилизму, ведь есть мнение, что, если взрослый играет, он будто бы возвращается в детские годы и не хочет серьезности. Но по Хейзингу нет никаких взрослых, а лишь те, кто их изображает, то есть следует определенным правилам поведения. Поэтому, если даже мы стараемся не играть, на деле игры пронизывают даже самые бытовые формы существования. Играть и быть склонным к игре – одна из базовых характеристик человека, наряду с такими, как смертность или любовь. Если представить, что все люди перестанут играть, то скорее всего они станут уже постчеловечеством, нечто иным, отличным от человека нынешнего.
Эволюция игры совпадает с эволюцией разума. С появлением больших цивилизаций возникли настольные игры, так более пяти тысяч лет существует аналог Монополии. Эволюция разума, человечества и интеллектуальных ресурсов ведет к появлению новых игр, которые соответствуют тому технологическому этапу, на котором мы находимся. Но все же игра более тяготит не к эволюции, а к концепции, потому что она невозможна без воображения. Животные, обладающие способностью видеть сны, склонны к игре и именно тут нужно искать эволюционную точку входа.
Игра основывается на странном раздвоении реальности, так как мир, в котором мы присутствуем, одновременно может стать каким-то другим. Например, представить популярную игру «пол — это лава», никакого огня на самом деле не существует, но он есть в воображение и это заставляет нас менять свое поведение. Главное, чтобы игра не захватывала сознание полностью.
Софико Шеварднадзе и Александр Ветушинский поговорили о том, почему ощущение игры кажется нам ненастоящим? Чем игра связана с войной? С какого момента мы стали мыслить игровыми образами? Зачем создают игры-блокбастеры? Полезна ли терапия игрой? Что развивает игровая индустрия и как влияет на социализацию? И какое будущее ждет метавселенные?