Ад для живых, для мертвых - рай
Всем разведчикам
781 развед. батальона.
г. Кондагар, г. Газни, г. Кабул,
г. Баграм, ущелье Панджшер
Устал. Огоньки В глазах мерцают,
Дыханье сбилось, нету сил.
Не чувствуют к нам горы состраданья.
Не любит нас никто в Афганистане.
Одиноки, во вражеском мы стане.
И в спину каждый нам готов вонзить кинжал.
Как тысячи голов, идём мы на убийство.
Но враг не знает нашей русской силы.
Тельняшка прикрывает грудь,
И солнце, к нам лучи бросая,
Освещает безопасный путь!!!
Мы переходим реку вброд
В районе пятого поста.
И от дождя кроссовки,
маскхалат промокли,
но автомат и магазин сухой.
Уже до берега рукой подать.
Наёмник в нас стреляет
И рикошетом в глаз мне попадает.
Царапина, всё ерунда, быстрей,
быстрей дойти туда.
От пуль фонтанчики в воде.
Ребята, все в укрытие скорей!
Нарвались мы, и значит быть беде,
Но мы, разведчики, не отступаем.
Рассредоточились
И бой неравный принимаем,
Троих двухсотых мы теряем!!!
Игорь Черных
Команда - по вертолётам. Мы - первый взвод, летим первыми, слышим, как пули коцают о днище вертолёта. Он зависает над постом, где площадка, мы десантируемся, первым прыгаю я, и так по одному друг за другом. Нас встречают и провожают в большой блиндаж поста, там мы ждём остальных. Командир взвода двадцать шестого поста рассказывает нам ситуацию. Духов здесь много, разведчики поста хорошо знают эти места и быстро проведут нас до места. Мы все в сборе. «Третья рота, выходи, - говорит Мирошниченко, - дозорные Черных, Ивченков, Божан». Можно было и не говорить, мы это и сами знали. Мы строимся, нам ротный повторяет ещё раз задание. Ночь кромешная, ни хрена не видно, предчувствие было нехорошее. Впереди нас разведвзвод поста, ребята тоже серьёзные, мы понимаем друг друга с полуслова, и вдруг комбат меняет своё решение - не мы идём первыми, а первая рота. Последовательность такая: первым идёт разведвзвод поста, потом первая разведрота, потом мы, третья рота, и замыкает строй вторая рота. Команда «вперёд», мы тронулись, держим дистанцию, идём молча и тихо, как один человек. Было прохладно, дул ветер, ночь была тёмная. Пошли через минное поле поста номер двадцать шесть, прошли два километра по горам, и вдруг стрельба, взрывы, крики, стоны. Мы ползком поползли вперёд на помощь своим ребятам. Пули свистят над головой, из второй роты нам говорят, что разведвзвод поста и дозорные первой роты нарвались на мины и подорвались на них, а те, кто остался в живых, попали в засаду. Мы, не раздумывая, под огнём, пули свистят над головой, ползём к нашим разведчикам. Оказалось, духи заминировали тропинки, сделав минную ловушку - качалку. Срабатывала она так: наступает один, наступает второй, и после того как наступает третий - ловушка срабатывает. И перед тем как три человека наступило, в ловушку успели зайти дозорные и разведвзвод.
Раненым разведчикам
Госпиталь г. Баграм
Панджшер, Руха!!!
Приказ:отбоя нет.
И ты идёшь туда...
Идешь ты впереди.
Твой автомат наперевес,
А замыкающий разведчик позади.
Идёшь, а мина скрыта.
И глубоко, там, под землей
Она так тихо тикает, зарыта...
Лишь наступил ты на неё,
Удар и боль в ноге.
Как жаркое литьё,
В металле огненном
Ты обожгла его!!!
Игорь Черных
Операция секретна
Духи стали добивать раненых. Я подполз первым из своей роты, впереди лежали раненые и убитые с двадцать шестого поста, я открыл огонь в ту сторону, откуда вели огонь на нас. Подполз к раненому моего призыва, звали его Сашка, оттащил его в сторону с бугра, сзади уже подполз Валерка Ивченков. Правая ступня у Сашки была оторвана до щиколотки, торчала белая, белая кость ноги, кровь хлестала, кусок кости торчал острым концом, свешивались куски мяса. Мы ногу стянули жгутом, забинтовали и принялись за второго. У него была оторвана ступня, полусапожек был зашнурован, только подошва вдрызг разбита. Я был весь в крови - и руки и лицо, кровь из его ноги била фонтаном. Бой как всегда начался неожиданно, так же неожиданно и стих. К нам за ранеными и убитыми пришли с поста номер двадцать шесть и унесли их. Я вытирал руки об бинты, Валера посмотрел на меня, показывая на лицо, оно было в крови, я вытер рукавом, почувствовал дрожь в ногах и руках, но не подал вида, пусть думают, что просто холодно. Ветер был и на самом деле холодный, стучали зубы, колотило ноги', и было непонятно от чего. Валера сказал мне, что это плохая примета - попасть сразу в засаду, я и сам понимал, что нас ждут проблемы, но ещё не знал, насколько эти проблемы большие. Ротного вызывают по рации. Ротный Мирошниченко взволнован, так как отдали приказ: «Третья рота, вперёд!» Впереди никого нет, первый в дозоре иду я, второй Ивченков, третий Божан, за нами ротный и за ним радист Серёга, потом все остальные. Ротный подошёл к нам, я чувствовал его напряжение, мы были в «одной лодке», и оттого, как будем «грести», зависит многое. Он спросил: «Какие у нас есть планы?» - Ведь впереди могла быть ещё не одна засада, минные ловушки. Я помню те минуты, сразу для себя решил: «Пойду не по хребту, как идёт тропинка, а ниже по камням». На небе уже были звёзды, и на хребте были видны силуэты, а внизу хребет давал темноту, тем самым немного защищал. Ротный одобрил мой план, я шёл и вглядывался в каждый камень, в каждую гряду, руки впились в автомат, в любую секунду готов укрыться и нажать на курок. Ноги, словно пружины, пот выступал на лбу, про себя я сказал: «Господи, спаси меня». Тишина была мёртвая, шли тихо, как будто не батальон, а один человек, оружие не бряцало, и это ещё больше сосредотачивало. Я понимал, что иду на смерть, и кто кого переиграет я не знал, и трусом быть не мог, понимая, что за мной идут люди, мои друзья, на которых я мог рассчитывать, только на них и на себя. Впереди увидел СПС, отделанный по кругу камнем, дал знак, все присели. Я пошёл вперёд от камня к камню. Валерка и Божан за мной. Мы обошли укрепление, в нём лежали стреляные гильзы, свежие бинты в крови, значит, есть раненые. Вот отсюда вели по нам огонь, позиции у них были очень выгодные и для отступления удобные. Мы пошли дальше и так шли всю ночь, ожидая боя. Напряжение было невыносимо, очень устали. Уже рассвело, солнышко стало согревать нас, от тишины звенело в ушах. Все шли молча, ротный посмотрел карту, посмотрел в бинокль и дал посмотреть нам. Я увидел полуразбитые в глубоком ущелье, почти в самом низу остатки самолёта, часть кабины и хвостовую часть. Живых пока никого не видели, очень было далеко. Делаем привал, падаем, как убитые, достаём сухой паёк, завтракаем. Впереди высокая гора, на той стороне - гряда больших камней и неровность между нами и грядой. Нас тоже защищают камни. Ротный объясняет обстановку командиру батальона майору Сулаберидзе, что мы на месте и впереди видим обломки вертолёта.
Засада. Блокировать высоту!
Погибшим дозорным разведчикам 2 -ой роты
781 развед. батальона, 1-ой роты, 3-ей роты,
дозорным разведчикам 26 поста в ущелье Руха
Ущелье нас тёмное ждёт.
Дрожим от страха и холода мы.
Здесь враг не пройдёт.
Идём плечо к плечу.
Шакалы воют на падаль.
Держу наготове автомат.
Палец на спусковом крючке.
Я и ещё двое в дозоре.
По этой узкой сырой тропе.
Глаза болят от темноты.
Ты всматриваешься в эту бездну.
Ура! Рывок без суеты.
Мы бьёмся целый час,
А где подмога?
Неужто там, внизу?!
Не бьют давно тревогу.
Не ждём мы помощи во тьме.
Не бросим мы друг друга.
И пусть враги увидят,
Как гибнем мы
на вражеской земле.
Игорь Черных
Нам дают приказ: «Третьей роте заблокировать эту высоту, которая нависала над нами». Я уже встал, взял СВД, как тут передают: «Третья рота, отбой, вторая рота будет занимать эту высоту, а нам, третьей роте, спускаться вниз к вертолёту, оставляя за собой прикрытие с пулемётом». Мы, первый взвод, должны спуститься до самого низа, вторая рота, там у меня много друзей, мы только что с ними кушали, с Муратом-пулемётчиком. Вторая рота - почти все моего призыва, отслужили только год. Дают задачу второй роте занять вместо нас высоту, заблокировать, а мы будем спускаться вниз. Где-то завидуя им, я говорю Мурату и другим однокашникам: «Повезло вам, будете отдыхать». Валерка тоже говорит, что лучше б мы пошли, но нам поставлена другая задача, мы думаем, что у вертолёта будет засада. Пытаемся продумать каждый шаг, но внизу, как на голом поле. Командир второй роты даёт команду «дозор вперёд» - и они пошли. Я до сих пор не понимаю, почему они пошли так, а не другим путём, вдоль нашего хребта, где сидели мы.
Не успели они спуститься в низину, от нас на пятнадцать метров, как по нам ударил такой шквал огня, духи стреляли и по нам, и по второй роте. Я, Ивченков, Божан, ротный были почти самые первые, откатились к камням. Я был со снайперской СВД, с ней ходил три месяца, только после того, как стал комвзводом, взял автомат. В прицел СВД увидел духов, которые что-то кричали и палили по нам и по второй роте. Пули попадали в камни, рикошетили от камней, отлетал дождь мелких осколков и ранил наши лица. Я перевёл прицел, где лежала вторая рота. Бульбаш бежал, по нему стреляли духи, а он, как резаный, кричал. Мы стали его прикрывать, духи стреляли по ногам, он бежал вниз и упал, мы его вытащили, он заикался, был ранен в ноги несерьёзно, а на голове появилась тут же седина. «Бульбаш, ты будешь жить, всё хорошо». А он, как робот, нас благодарил. Трое, которые шли в цепи ближе к нам, прижались к земле и были живы, просили нас о помощи, чтоб мы их вытащили, но они были на открытой местности. Если бы духи заметили, что они живы, то добили бы их. Мы стали говорить, чтоб они ничего не предпринимали и не шевелились и что мы их вытащим. Я посмотрел в прицел и увидел духа, который подполз к нашим ребятам, хотел добить раненого, в ту же секунду я выстрелил и попал в этого гада. Стал всем кричать, что там духи у наших ребят. Ротный занял повыше позицию с Оводом и другими разведчиками и открыли огонь по духам, чтобы заодно и нас они не обошли. Я видел в прицел, как духи тащили своих раненых и что-то кричали своим, я стрелял и радовался, как ребёнок, когда попадал, и кричал, что попал ещё и ещё. Они уходили за гряду камней вниз к ущелью, достать их было уже невозможно. Своих убитых и раненых они забрали с собой, это были наёмники, уровень их подготовки был на высоте. Бой резко затих, так же как и начался. Я и Валера стали вытаскивать раненых, трое последних были живы. Валера, друг из второй, был весь в крови, он был жив. Он нам рассказал, как только они спустились вниз, духи открыли шквальный огонь, используя китайскую тактику, как мы её называли. Ведь против нас воевали иранцы, арабы, африканцы, китайцы и прочая нечисть. Одни духи стреляют шквальным огнём, другие ползком стали отползать к нашим ребятам второй роты, которые были ближе к ним, стали добивать раненых и забирать оружие. Ротному, который, возможно, был ещё живым, или уже мёртвому отрезали голову. Один из духов подполз к Валерке из второй роты. Пуля попала Валере в лоб, но вскользь, отколов кусочек черепа. Кровь залила ему всё лицо, дух посмотрел на него и не стал добивать, подумав, что он мёртв, только забрал его автомат, а на отходе я его добил. Когда мы вытащили Валеру, перебинтовали, я посмотрел на остальных раненых. Страха не было, он уже пропал, было просто безразличие. Мы были на одной грани с этими пацанами. Когда я вытаскивал своих друзей, Мурата, душа которого только что покинула, я пощупал пульс - пульса не было, я послушал сердце - сердце не билось, но тело было ещё тёплое, буквально минуту назад он был жив. Рука осталась вверху, потому что мы укладывали их на спину, а он лежал на животе, когда стрелял, рука почти закаменела, я смог ещё засунуть её за пояс. На плащ-палатки укладывали целую роту солдат, роту - моих друзей. Как бы в последний раз из их ран текла кровь на наши ноги, маскхалаты. Когда мы их положили, зрелище было жуткое, страха не было, была только жажда мести. Ротный доложил командиру батальона обстановку: «Вторая рота погибла на месте со своим командиром роты, второй роты больше не существует, есть только раненые и убитые».
Найти живых.
Убитым разведчикам 781 развед. батальона
1-ой роты, 2 -ой роты, 3 -ей роты,
десантникам 45 полка ВДВ
Простите нас, живых,
что не смогли Вас спасти.
(Кандагар, Фейзабад)
Руха, глубокое ущелье.
Опять гудит труба в набад.
Вперёд, разведка, высотку штурмовать.
Вторая рота уходит в никуда.
Ведь там засада, нас будут убивать.
Шесть метров между нами есть.
Дозор уставший впереди.
Неужто нас преследовала месть?!
И сотни пуль тельняшки пробивали.
И падали тела на землю
И, тихо истекая кровью, остывали.
Вечная вам память!
Погибшей второй роте и командиру роты.
Игорь Черных
И опять команда: «Вперёд!» Первая рота пошла занимать высоту. Мы, третья рота, оставляя за собой прикрытие, пошли в бездну, в неизвестность. Третий взвод спускался последним. Оставили прикрытие у края ложбины. Был виден вертолёт, живых никого не было, из вертолёта к нам никто не бежал, и никаких сигналов оттуда не подавали. Ощущение, что у вертолёта может быть засада, нас не покидало ни на минуту. И мы пошли вперёд, я с винтовкой СВД, Ивченков с пулемётом, Кислицин с пулемётом, следом Овод, командир Мирошниченко, Божан, сапёр офицер и солдат, наш радист Серёга. Перед ущельем оставили еще прикрытие, там сложили все лишние вещи, кроме боеприпасов. И вот мы, девять человек, спускаемся к вертолёту, будь он проклят. Но вернёмся немного назад. Засада - страшное дело, как охота на дикого зверя. Так и мы попали к духам, одни без прикрытия, без помощи с воздуха, без помощи артиллерии. Убитых солдат, друзей из второй роты складывали прямо здесь, где перед тем как они ушли мы все завтракали. Они на наших глазах уходили на блокировку этой высоты - самой высокой, стоящей рядом, и на наших глазах они погибли, надеясь на нас, что мы их спасём. Мы складывали трупы один за другим, накрывая их кровавыми плащ-палатками, и сами были в крови мёртвых друзей. Сразу потянуло смертью, стоял жуткий запах крови, такое ощущение, что камни пропитались кровью. По рации командир Мирошниченко доложил точные потери, раненых перебинтовали, обкололи промидолом, они не стонали, как будто понимая что ещё нас ждёт впереди. Ротный сказал, что вертолёта не будет, потому что уже темно и этот район напичкан духами. По рации передали, что с поста номер двадцать шесть к нам навстречу идёт помощь, но только чтобы забрать раненых, а потом только мёртвых. Раненые могут не дожить без срочной медицинской помощи. И мы, солдаты, принимаем решение, что солдаты из первой роты понесут раненых навстречу солдатам с поста номер двадцать шесть. Выделили взвод разведчиков к ним в помощь, дали радистов, артнаводчики и саперов. Мы попрощались с ранеными, как будто в последний раз, и солдаты с ранеными тронулись навстречу другим, на посту номер двадцать шесть раненых заберут вертолёты. Темнело, нужно было подумать о себе, то есть о живых. Выставили посты, третий взвод остался с убитыми, и мы выставили пост метрах в шести от них, от мертвецов и гряды камней, где днём вели бой, поставили пулемёт Ивченкова. Остальным - отбой. Мы легли все рядом, страх ещё присутствовал и присутствовал запах мертвечины. Сухой паёк у нас закончился, и мы разделили продукты, которые были у убитых друзей-солдат. Перед отправкой мы ещё брали по две буханки вкусного белого хлеба с нашей пекарни. Хлеб просто объеденье, с хрустящей корочкой, и всегда пахнет за сотню метров. Мы разделили хлеб, продукты, боеприпасы и главное - воду на тех, кто остался в живых. Перекусили молча, постелили плащ-палатки свои на землю, сами в одних летних маскхалатах легли спать. Земля уже холодная. Я прижался к Валерке, Валерка сказал, что будет холодно, и куда-то ушёл. Я быстро уснул, только слышал сквозь сон, что Валера меня и себя чем-то накрыл. «Игорь, подъём! - меня толкнул Ивченков. - Ты на пост, потом Кислый» (Кислицин Валентин). Я сразу проснулся, как будто и не спал. А как по времени?» - спросил я. Валера пальцем показал на небо, я не понял. «По звёздам или про себя», - сказал он. Я не успел ещё отойти, как он сразу засопел, как потом он мне говорил, что это от страха он быстро уснул. А по идее, вроде, должно быть наоборот. Я подошёл к пулемёту ПК, положил рядом винтовку СВД, положил гранаты Ф-1, осветительные ракеты. Наступила гробовая тишина, я слышал только своё сердцебиение, старался прислушиваться к каждому шороху. Рядом, за спиной была мёртвая вторая рота, я постоянно оглядывался в их сторону, пытаясь забыть о мёртвых и сосредоточиться. Хотелось крикнуть, но первому не хотелось показывать слабость. Услышав шорох, я вздрогнул, это были противные и мерзкие шакалы, почуяли трупы и кровь и подошли слишком близко. Впереди снизу зашумели камни, я на вскидку в ту сторону на слух ударил очередью из пулемёта, она разрезала тишину, я ударил ещё, с других постов меня поддержали, на душе стало веселее, что я здесь, в этих горах, не один. В небо полетели осветительные ракеты, я присмотрелся, прижался к земле, вроде бы пусто, никого нет. Опять наступила темнота, после ракет казавшаяся ещё темнее. Меня окликнули: «Первый пост, у тебя всё нормально?» Я ответил: «Да, а у тебя?» Второй пост ответил: «Да», и так каждый пост отвечал, что всё нормально. Шакалы замолчали, и снова наступила тишина. Я взял СВД и пошёл будить Кислицина Валентина, а сам тут же уснул, прижавшись спиной к спине Валеры Ивченкова и укрывшись, как и он, с головой плащ-палаткой. Ночью жутко пахло кровью, я не знал почему. «Подъём!» - мы проснулись, солнышко стало нас согревать, я откинул плащ- палатку и тут же отбросил её от себя, забыв, что они ночью согревали нас. Плащ-палатки были все залиты кровью, мы таскали наших убитых и потом накрывали их, а Валера Ивченков ночью пошёл, взял их и накрыл себя и меня. С мёртвыми мы быстро сжились и с рассветом уже не обращали на них внимания. Война - войной, а завтрак никто не отменял. Я умылся, помыл руки, лицо - они были в крови, и вода сразу стала оранжевой. Экономя воду, я полил также Валерке. Нам сообщили, что подходят солдаты с поста номер двадцать шесть и солдаты из первой роты. Из первой роты солдаты пошли к своим, а солдаты с поста номер двадцать шесть понесли убитых наших товарищей, мы проводили их взглядом. В память очень врезалась окаменелая рука Мурата, которая не сгибалась, и как я засунул её за ремень Мурата. Прощай, Мурат, прощай, вторая рота, отдавшая свою жизнь неизвестно за что. Нам было девятнадцать, мы ещё не знали, что такое женщина и жизнь. Вечная Вам память. Господи, прими души погибших солдат 781 отдельного разведбата второй роты с миром. Во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь.
Когда уже после ночи, утром я осмотрел нашу позицию, где я стрелял по духам, где рядом тихо лежат трупы наших ребят, мы ждём, когда за ними придут, чтобы унести на плащ-палатках или носилках. Носилки - лучший вариант, но, как правило, их не было, были они только у лётчиков и у медиков. Я обошёл эти камни с другой стороны, со стороны, где были расстреляны духи. И лишь только сейчас бросилось в глаза - гранитные камни изрешечены пулями, метки от пуль были везде, не было живого места, как будто тысячи рабов с зубилами били по этим камнями и изрешетили их. Я подошёл к месту, где лежал во время боя и стрелял с СВД (снайперки). Одна из пуль духов попала в край камня, кусочки которого отлетели мне в левый глаз, в нескольких миллиметрах решалась моя судьба. Я присел: «Блин, почти на уровне глаза». Я смотрел в свой оптический прицел и слышал только визг пуль и рикошет. Пролетела бы пуля чуть левее, и тогда она прошла бы сквозь меня, через левый глаз. И тогда меня точно не было бы в живых, но судьба оказалась на моей стороне.
Везде пустые гильзы, кровавые бинты, вокруг всё утоптано нашими следами. «Проклятое место это ущелье», - услышал слова за своей спиной. Повернулся, стоит Кислый: «Что смотришь, Чёрный?» Я ему показал. «Да, как мы остались живы, а могли мы быть на их месте», - сказал он. Я это прекрасно понимал. Быстрей, быстрей бы уйти и забыть, задвинуть всё это, как в хранилище киноплёнки, на самую заднюю полку. А сейчас, когда достал её, вспоминаю наши чёрные от пыли зубы, от грязи и пота чёрные лица, которые не надо даже разукрашивать. Воды не хватало. Задница чтоб не слипалась и мошонка не сгнила, мочой приходилось подмывать, так же мочой мыли руки и умывались.
Неуловимый, как мгновенье, его десант
внезапно брал реку Горбанд
и перевалы, и ущелья –
Дехи-Кази, Панджшер, Саланг.
«В мешке», между отвесных скал,
закрыл десантников душман.
Но Кравченко отдал приказ:
«Зажгите шашки! В самый раз
прорвёмся сквозь огонь - в дымах!..»
И было трудное отмщенье
За смерть детей и за кишлак.
Алексей Дмитренко
И вот мы, девять человек, спускаемся вниз к вертолёту, я иду в дозоре первый, за мной Валера, Божан, замыкает цепь пулемётчик Кислицин. Я подхожу к вертолёту, за мной Валера, изучаем местность, даём сигнал другим: всё чисто. Около вертолёта видны духовские следы, их много, работают сапёры, мин и ловушек нет. Подходим к вертолёту, экипаж мёртвый, все обгорелые сидят в креслах, язык и глаза вылезли из орбит, куски кожи облупленные, волосы обожжённые, пахло жареным. Кроме экипажа, обнаружили ещё одного мёртвого, опознать невозможно. Видно, пытались посадить машину до последнего, но не получилось. Обследуем всё вокруг вертолёта, находим именной пистолет системы Макарова, документов никаких нет, всё сгорело. Ротный докладывает через радиста командиру батальона майору Сулаберидзе обстановку, тот отдаёт приказ: «Тащить мёртвых из глубокого ущелья наверх». Мирошниченко зовёт нас и советуется, как быть. И тут сапёр-офицер предлагает сказать, что мёртвые лётчики заминированы, а на самом деле заминировать их самим и взорвать, после этого забрать только части тел, так как по нам стали вести огонь духи одиночными выстрелами из ДШК с обратной стороны ущелья.
***
Разведчикам-переводчикам,
погибшим в боях на территории
Афганистана
Вы скажете не трус,
Но было страшно.
Я не показываю вида,
Ведь я же русс.
Бьёт Д. Ш. К. по нам
Там где-то из ущелья.
Таджик ему кричит «Саламм!»
Ползём мы, как пантеры
И слышу мины, где сапёры.
Нельзя нам отступать.
Приказ убрать с пути нам Д. Ш. К.
Совет бы, но нет на всё нам времени.
Бросок гранаты, замер пулемёт.
И здесь в ответ по нам
Был выстрел из гранатомёта.
Игорь Черных
Мы были на открытой местности, но расстояние было большое, и пули ложились около нас на последнем издыхании, просто падали и дымились, но задеть могли. Ротный докладывает комбату, что лётчики заминированы и разминировать не удастся, мины - ловушки. Так и делаем, сапёры минируют наших мёртвых лётчиков, и мы их взрываем. Докладываем обстановку. Комбат говорит, что головы и часть тела надо поднять наверх. Но головы и руки крепко сидят на теле. Кто будет резать головы и руки? Желающих нет, я отошёл в сторону, осматривая в прицел ту сторону, откуда были слышны монотонные одиночные выстрелы. Видно, у духа был прицел на ДШК, и он прикалывался, видя, что пули с трудом долетали и падали около нас. Наверное, обкурился. Жребий пал на молодого сапёра, он стал отказываться. Валера Ивченков надавил на него, сказав, что если он не сделает этого, то понесёт целое тело, и время пошло на секунды. Мы дали ему нож разведчика, и он, отвернувшись, стал отрезать части тела, головы, руки, а мы укладывали их в вещмешки сапёров. На самом деле это заняло несколько минут, а казалось, прошла целая вечность. Всё было быстро, и мы уходим наверх на открытое место, нас прикрывает наш ближайший пост, ДШК работает по нам. Мы устали, бежим в гору, галька осыпается вниз, словно буксуешь на одном месте. Кислый бежит и кричит, как паровоз: «Ух, ух, ух», - пули шлёпают рядом из ДШК, дымятся, падая рядом с нами. Кислый Валентин и Ивченков Валера в полном боекомплекте: 800 - 1000 патронов, плюс гранаты, ракеты, сухой паёк, вода - побегай-ка в гору. Нас встречают на первом посту, и мы, не отдыхая, идём дальше, всё выше и выше. Наверху мы отдыхаем - и снова в путь, но теперь домой, на двадцать шестой пост. Назад путь оказался намного короче, и к вечеру, хотя было уже темно, нас встретили остатки разведвзвода (два разведчика) и провели через минное поле на пост. Мы зашли в блиндаж, я увидел, как на нас смотрят солдаты, как на мертвецов, но с какой-то завистью и гордостью, что мы одни, брошенные, без прикрытия были в тылу врага и вышли живыми у Ахмад-Шаха. Прилетели вертушки, и мы домой - в Баграм. Прощай, Руха. Но я не знал, что скоро мы снова вернёмся в Панджшер и снова нас будут ждать потери.
Нас в горах не найдёт даже радиосвязь,
С безымянных высот бьют по нам не таясь.
Поднимаемся в рост, отвечаем огнём,
Между огненных звёзд, не сгибаясь, идём.
Из песни советских воинов в Афганистане
Снова тревога, разведка вперёд, нас ждёт Фейзабад. Первый кишлак. Я, Ивченков и остальная моя команда опять в дозоре, разведбат 781 ведёт зачистку кишлаков и ущелья, всё спокойно, страхуем друг друга. Впереди видим людей, их обходим, кричим по афгански «энжебю бача». Это значит: «Иди к нам, мужчина», добавляем: руки вверх, оружие наготове. Таджик переводчик подходит к ним, осматривает, они без оружия. Через переводчика узнаём, что это старейшины этого кишлака. Старейшины нам говорят, что духов нет, кишлак мирный, чтоб мы его не прочёсывали. Мы доложили об этом наверх, на что последовал приказ: «Прочёсывать» - и мы пошли вперёд. Первая рота разведбата пошла первой, впереди пошёл дозор первой роты, вторая рота и моя третья рота шли последними, стали зачищать дома. И вдруг огонь очереди из автомата, впереди бой. По рации сообщили, что дозор первой роты и сама первая рота попали в засаду. Значит, старейшины нас обманули. Мы идём спасать своих друзей, бой усиливается, мы с Валерой впереди, позади Кислый. Бой снова как резко начался, так резко и закончился. Перед нами пронесли троих тяжелораненых друзей, их положили на землю, мы стали их бинтовать, помогать офицеру медбрату. У каждого из нас в прикладе (он складывался вниз) пакет толстых просроченных слоев бинтов ваты, скрепленный на концах, как женские прокладки. У ребят пулевые ранения навылет, кровь текла струйками, как если бы налить грелку и пробить несколько раз. Человек ещё дышит, и кровь из ран пульсирует, как небольшой фонтанчик, пробивающийся из земли. Мы закрываем с двух сторон этими прокладками рану, где прошла пуля, чтоб воздух не вышел из организма. Когда человек дышит, то воздух выходит с кровью. Колем по две пластиковые ампулы новокаина, просим раненого меньше разговаривать. Успокаиваем, говорим, что будет жить.
***
Разведчикам-десантникам
Берднику А., Круглому И. и всем другим
контуженным и раненым, кого комиссовали.
За что страданья и мученья?
Ведь наша родина так далека.
И разделяет на границе нас
Одна, одна река Амударья.
Мула заводит песнь свою.
Сверчки трещат в зелёнке,
А мы, когда в засаде,
вражеские жрут нас комары.
Попробуй, просиди так до утра.
А впереди враги.
И под ногами их лоза трещит.
Сжимаю я в руке кинжал,
И с виноградника мне
капает роса в лицо.
Их трое.
Приказ лишь брать живыми.
Мы, десантура, и в рукопашную пойдём.
Враг не уйдёт, врага порвём.
И вот лежит он связанный у ног
Один, второй и третий.
И нож разведчика, уже ненужный,
Воткнул я в свой сапог.
Игорь Черных
Ставим капельницу и быстрее спускаем их вниз, к вертолёту. К сожалению, шанс выжить у ребят не велик, к нам они больше не вернулись, и судьба их мне не известна. Прочёсываем кишлак дальше и выходим, слышны редкие выстрелы. Слышу, Божан говорит, что убил случайно женщину, которая не выходила из комнаты, в бою нервы на пределе. Ведём пленных, проходим мимо уже убитых старейшин. Допрашиваем пленных, в это время разведчики ведут мирного жителя, и он говорит, что духи убили его сына и он знает, где прячутся главарь банды и его охрана. Таджик-переводчик переводит нам и показывает это место, мы с местным жителем идём к пещере. Блокируем и ведём переговоры, духи сдаются, боясь наших гранатомётов и мух. Прочёсываем пещеру - больше никого нет, в плену у нас главарь банды и два телохранителя, связываем их и ведём к своим. Ротный докладывает комбату, комбат сказал, что их нужно срочно доставить в ставку (штаб) дивизии для допроса и передачи хатавским (по-русски КГБ) спецслужбам Афганистана. С одним хатавцем при передаче я познакомился. Он был комсомолец, убежденный фанатик, Душманы убили у него отца и мать, я видел, как он дерзко обращался с пленными, со своими земляками. Наверное, у него была душевная травма. Рядом с батальоном у нас была тюрьма, кто-то из разведчиков успел неплохо навалять пленным. «Аллах-Акбар» что-то я от них не услышал, только видел страх. Отправляем их на вертолёте. Сами уходим в горы, забираем с собой ишаков, загружаем на них продовольствие. Подходит к нам старослужащий «дед»: «Дайте мне ишака, я устал, я на нём поеду», - говорит и забирает у Валеры ишака. Валера ему отвечает: «По закону разведки, ишак - это мой трофей». Иногда мы, молодые, лазили по духовским киризам и пещерам и находили вещи, в которых мы потом и ходили. Нам завидовали старые бойцы, потому что у них вещи иногда были хуже наших, но отобрать они не имели права, таков закон разведки. Дед всё-таки садится на осла, и вдруг ишак понёсся и резко тормознул, как боевая машина. Дед в полном вооружении с него свалился. Мы смеёмся. Дед, ободранный, поцарапанный, встаёт и стреляет в голову ишака. Но мы ещё долго над дедом смеялись и его подкалывали. Идём по тропинке наверх, с нами ещё пленные из кишлака, их четверых оставили с собой, всех отправлять вертолётом с главарём и телохранителями было опасно. Впереди Валеры Ивченкова идёт дух. Валера говорит: «Что это, он налегке, а мы тащим?» Нагружаем пленных, Балерин дух отстаёт. Валера ножом подгоняет его в задницу, дух повизгивает, но уже не отстаёт. Я бы так сказал, что ходоки по горам они никакие, во всяком случае, это касается наших пленных. С нашим боекомплектом дух донёс Балерин РД с девятьюстами патронами и чуть не умер, а ещё Валера таскает пулемёт ПК с коробкой. К вечеру в горах выходим к маленькому кишлаку, нас никто не ожидал, попадается много подозрительных духов и мирных афганцев. Раздевали всех мужчин до пояса, держа под прицелом. Смотрим натёртость на плече от ремня автомата и потёртость на указательном пальце от курка автомата. Бывали часто случаи, что мимо нас проходили вроде бы как мирные афганцы, а пройдя, откапывали автоматы из тайников и стреляли нам в спины. Загоняем в один дом в комнату для скота подозрительных десять человек, во дворе допрашиваем молодого афганца, нашего ровесника. Подколзин - сука, берёт щуп у сапёра и резко бросает в парня.
Афганец какую-то секунду глотает воздух, ещё не осознав, что случилось, падает на землю. Подколзин, сука, на этом не успокоился и добивает его на земле этим щупом до тех пор, пока тот не умер. Я лично убивал только в бою и могу то же сказать про своих друзей. А вот старший сержант Подколзин - нет, ему хотелось ещё больше крови, чем мы видели в бою. Мы его все недолюбливали и звали между собой - «Сука Чистоплюев». Остальных пленных загоняем в подвальную комнату, где у них находится скот, закрываем девять человек и ставим охрану. Допрос оставляем на утро. Выставляем посты, готовим ужин, по домам собираем рис, муку, забиваем барана, готовим плов, мирные жители покинули свои дома. Уходим из этого кишлака. Только отошли, позади появился дым: горит дом, где мы ночевали. Смотрим друг на друга - кто это сделал. Находим среди нас из второй роты дебила нашего призыва и даём ему пендаля. Впереди нас ждёт короткий бой. Продовольствие и вода закончились, вертолёты не могут к нам ничего перебросить, воду набираем из арыков, пить её невозможно. Бросаем в эту воду специальную таблетку, которая любую воду превращает в питьевую. С таблеткой ещё противней, отдаёт хлором, но мы пьём, так как жажда сильнее. В коротком бою ранило нашего бойца, одного из братьев-близнецов в правую ногу. Забинтовали, обкололи новокаином, и он пошёл своим ходом. Уже идёт неделя, как мы воюем голодные. Ночью спускаемся по отвесному ущелью. Иванов Сергей с грохотом срывается вниз, но спасается, цепляясь за скалу. Задница и колени разбиты. Чуть позже срывается вниз раненый близнец, но тоже успел зацепиться за выступ. Помощи ждать неоткуда, выходили через горы по карте к своим. И наконец, мы уже утром выходим к своим. Я помню, выходим измождённые, уставшие, без продуктов, без воды, уже была не страшна даже смерть. После этой операции у нас комиссовали из батальона четверых, они заболели потерей веса - дистрофией, и стали как люди с Бухенвальда. Их срочно отвозят на вертолёте в медсанбат, и вернулся к нам из них только один уже под дембель, остальных судьба мне не известна. После недельной операции наши потери: один убитый, четверо раненых, четверо заболели дистрофией, все остальные были больше истощены переходом через горы, не спали подряд двое суток. Я помню, иду в дозоре, командир объявляет привал, остаются только постовые, остальные, тело которых ещё не успело коснуться земли, уже заснули. Я вспоминаю рассказы отца - кавалера трёх орденов славы - Клишина Анатолия Анатольевича, который тоже был разведчиком, как и я. При отступлении они не спали неделями, и чтобы поддерживать силы, брали одного под руки, чтоб он не ушёл в сторону, потому что некоторые засыпали на ходу и падали на землю. И этот солдат спал, придерживаемый товарищами, при этом идя своими ногами. И так по очереди, а для нас двое суток были испытанием. Если б тогда выскочили духи, то мне было бы всё равно - идти в атаку или умирать, такое было состояние тела и души. Но мы выжили и в этот раз. В батальоне нас уже оставили на неделю приводить себя в порядок. Некоторые наши разведчики - Иванов В., Подколзин и другие - ходили в тюрьму, где сидели пленные афганцы, главарь банды и его телохранители - и их избивали. Когда я посмотрел на пленных, от них осталось одно кровавое месиво. Всё, что нужно, они рассказали. На следующий день этих пленных увезли в Кабул к Хатовцам, как наш КГБ. И снова - в горы, снова - бой. Обстреливают Кабул и аэродром, нужно зачистить местность в районе Шейпур. Выходим на технике, месяц - декабрь, в горах холодно. Начинаем зачистку ущелья, сверху не видно ни с самолёта, ни с вертолёта духовских тропинок и пещер. Только когда сам спустишься вниз, своими глазами увидишь, как грамотно они обжились. Внизу под ущельем пещеры, духи только что ушли, всё побросав, видно, у них тоже есть информаторы. Находим тюрьму, где содержались пленные, видим забитые штыри, на них приковывались цепи, и рядом тряпка от нашей тельняшки. На стенах были надписи, но, уходя, духи сбили эти надписи. Находим склады оружия, боеприпасов и одежды. Такой одежды у нас не было, специальные спальники непромокаемые, пули разрывные. Они по нам - разрывными, а у нас простые и трассера. Мы выбираем себе спальники, разрывные боеприпасы, патроны, 7.62 АКМ, китайские автоматы АК, стрелы стингерс. То есть, духи ушли без оружия, как мирное население. Что не нужно - уничтожаем, что нужно - отправляем в дивизию, прочёсываем кишлаки, поднимаемся в горы и блокируем высоту, делаем СПС, минируем подходы. Ветер пронизывающий, рядом растут карликовые сосны. Ломаем лапник, чтобы спать было мягче и теплее. К утру похолодало, многие обморозили ноги и лица. Стали их растирать и жечь костры. Снимаем растяжки и спускаемся к технике.
Да, сразу всю жизнь отдают в этот миг раскалённый:
И детство, и юность, и к старости путь отдалённый...
Герой свою жизнь, как вселенную, в жертву приносит –
На чашу весов все мечты, все сокровища бросит:
и зори, и звёзды, и свет из родительских окон,
и даже любовь, что так трепетно в сердце берёг он.
Фазу Алиева
В районе Поли-Хурми уходим к технике, смотрим карту и идём по маленькому ущелью. Темнота сплошная, в трёх метрах не видно человека. Я иду замыкающим роты, идти очень тяжело: ты смотришь вперёд, чтоб не потеряться, и назад, чтоб тебя не выкрали и не убили в спину. То отстаёшь, то нагоняешь своих разведчиков. Я уже был заместителем командира взвода. Валера Ивченков, Божан Павел, Кислицин Валентин идут в дозор, впереди небольшие горы, решили идти по маленькому ущелью. Дозор остановился, ротный посмотрел карту, и мы пошли на верхушку горы. Овраг, вымытый весенней дождевой водой, и мы, как кроты, шли по этому глубокому оврагу, который нас скрывал, и мы вышли к этой чёртовой горе. Перевалили через маленький хребет, ещё рывок - и мы наверху. И вдруг дозорные сели, села и вся рота, как единый механизм, наступила тишина. Тишину разрезали две короткие очереди из автомата, с маленьким интервалом. Я потихоньку, с осторожностью, крадучись и пригнувшись, пошёл вперёд. Услышав ещё очередь, я и вся рота, прижались к земле. Шли минуты, мы лежали. Сверху с горы спускается дозор, Валера Ивченков говорит: «Уходим вниз, на верху укреплённая база душманов». Мы тихо спускаемся вниз, не принимая боя. Валера мне рассказывает: «Иду я первый, вижу окоп, бойницы, отделанные камнем, спуск крутой. Нахожу не крутой подъём, подкрадываюсь к первой линии траншей и вижу оборудованный блиндаж, ДШК, траншея уходит по кругу обороны дальше, и вижу двоих постовых духов. Когда я рукой взялся за край бойницы, один душман повернулся в мою сторону, я сразу прижался к краю низа траншеи. Душман, видимо, что-то заметил и открыл огонь в мою сторону из автомата очередью, потом ещё. Я взял гранату Ф-1, хотел уже бросить и вдруг услышал много голосов, последовала ещё одна очередь. Выждал пять минут - прошла как будто вечность, и стал отползать к вам, меня прикрывали Кислицин Валентин и Пашка». После того, что рассказал Валера, ротный пометил эту высоту. Мы ушли дальше, не выдав себя в тылу врага, не приняв бой, а утром эту высоту разбомбили. То, что Валера был на тонкой грани от смерти, я понимал как никто другой. Ситуации, в которых мы были на грани, происходили каждую секунду.
Засада в зеленке.
Всем солдатам,
погибшим в Афганистане.
45 полк ВДВ, 50 полк ВДВ,
781 развед. батальон
Тревога! в ружьё!
Опять не поспать нам.
С Афгана мы выбьем это сучье.
Не пройдут караваны и банды.
Проложим грудью свой путь.
Пусть трезвонят фанфары.
Нам нельзя отступать.
Позади СССР.
И отправим сегодня мы в цинках ребят.
Принимай их в объятья, Родина-мать,
В их последний путь
На границе свои врата защищать.
Игорь Черных
Чаррикар - провинция Баграм-Баглан. К нам на пост вышел душман, сказал пароль, его провели к начальнику разведки, и он рассказал, где пройдёт банда. За это, естественно, получил деньги. Местные агенты работали на нас. Ночью мы выдвигаемся в засаду, в первом взводе нашей роты остались одни молодые бойцы. Наш взвод прикрыл основную тропинку, второй взвод занял позицию правее нас, а первый взвод: Бертник, Круглый и командиры взводов - расположились левее от нас. Залегли, и наступила тишина, как будто не было ничего живого. Ночь выдалась тёмная. Я смотрю на тропинку, прислушиваюсь к каждому шороху. Прошло три часа, я тихонько стал обходить посты. Некоторых молодых пришлось будить. Очень опасно спать на посту, так как можешь не проснуться. Мы расположены друг от друга метрах в пяти - шести. Говорю Кислому, чтобы он посматривал за молодыми. Время тянется очень медленно, на небе из-за туч появляются звёзды, становится виднее и светлее. И в том месте, где расположился первый взвод, где мы и не ожидали, загремел бой: град пуль, трассера и крики ужаса разрезали тишину. Духи пошли в обход тропинки и нарвались на первый взвод. Старых, опытных бойцов было всего пятеро, остальные обстрелянные, но ещё молодые, не опытные. Мы пошли перебежками на помощь первому взводу. Я побежал на помощь первый, за мной Ивченков, Божан и все остальные. Бой почти затих, но пули ещё со свистом пролетали над головой, хотя я и шёл пригнувшись. Подбежал к молодому, кричу: «Я, Черных, третий взвод!» Молодой весь дрожит, автомат повёрнут в мою сторону. «Что случилось?» - отвожу ствол автомата. Он, заикаясь, говорит, что их было много, он стрелял, они пробежали по его спине и убежали. Впереди лежали трупы и раненые душманы. Божан, я и Ивченков пошли шмонать и добивать раненых. Бердник, Круглый были в другой стороне, где тоже шёл бой. Со слов молодого бойца с заикающимся голосом, в этом направлении была яростная атака духов, и один из духов, убегая, наступил ему на спину. Мы стали добивать раненых и считать боевиков. Насчитали пятнадцать, а сколько ещё ушло легко раненых. Среди нас потерь не было, в этом бою отличились Бердник, Круглый. Да что говорить, весь первый взвод. Стали собирать оружие и документы.
Смелым разведчикам 3-ей роты ВДВ.
Овод А., Комарову и погибшим дозорным 1-ой роты
Вертушки отделения - вперёд.
Мы поднимаемся вверх.
Нам не страшны горы, снег и лёд.
Г. Ганзи, прочешем кишлаки.
Не будет там врагам пощады.
Шакалы растащат их трупаки.
Мы десантируемся, вертолёт завис.
Быстрей от пуль в ложбину.
Дувал разбитый надо мной.
А впереди кириз.
Нора, через которую
К душманам попаду я вниз.
Ползу то высоко, то низко
И слышу голоса я впереди.
Нет, подпущу, пусть будет близко,
Даю короткую я по врагам.
Они упали навзничь в стонах.
Лишь кровь врагов осталась на стенах.
Игорь Черных
И снова нас кидают на прочёску кишлаков, мы уходим далеко в глубь провинции Парван-Баграм, где ещё мало кто видел русских. Здесь разрушенных кишлаков, идёт бурная жизнь. Выходим в зелёнку, и здесь нас обстреливают. Мы даём бой, таджик говорит, что к нам хочет прийти парламентёр. Оказывается, мы окружили банду в количестве тридцати человек. Ротный связывается с комбатом, мы принимаем главаря банды и его телохранителей. Главарь молодой, бородатый, говорит нашему переводчику, что они хотят сдаться и перейти на нашу сторону. Мы наготове, ждём провокацию, но переговоры проходят гладко. Душманы сдают склад с оружием, на память мы с ними фотографируемся и уходим дальше. Банды часто меняли своё решение: сегодня к нам пришли, а завтра к себе вернулись - и снова воевать. Одним словом, партизанская война. Они защищают свою родину, а мы в этой стране хотим выжить и уцелеть. Заходим в разбитый дом и остаёмся там до утра.
И снова прочёска, район Мазари-Шариф. Блокируем горы. Впереди меня идёт взвод царандой (афганская армия) - афганские солдаты, которые на нашей стороне. Иду по склону, вижу - оторванная человеческая нога (ступня синего цвета, видны обрывки ткани). Видимо, наш снаряд попал прямой наводкой в духа. Показываю взглядом Ивченкову Валерию. Впереди вижу СПС душманов, внутри стоит автомат. Царандоевский тупой солдат, увидев, что я показываю своим на автомат - явно, что это приманка, побежал к этому автомату. За трофеи в виде оружия им платили деньги. Я ему кричу: «Назад!», за его спиной бегут другие такие же цирандоевские солдаты. Мы интуитивно отходим в сторону и приседаем. Происходит мощный взрыв в тот момент, когда дёргают автомат - это была дешёвая ловушка для лохов. Солдата разрывает на куски и ранит ещё троих афганских солдат. Идём дальше, вижу - наши лепестки или, как мы их называем, «лягушки». Наши разбрасывают их по горам. Предупреждаю своих по цепи, идём след в след, блокируем высоту. Так началась операция по прочёске зелёнки. Спускаемся к кишлаку, ищем оружие. Смотрю - свежая насыпь около горы, откидываю камни, ещё нахожу склад с оружием. Во дворе находим дом-кириз, по этим ходам передвигаются духи и там же живут. Спускаюсь вниз, автомат наготове, впереди слышу шорох, открываю огонь, выскакиваю наверх, кидаю гранаты. Оказалось, что чуть не столкнулся с духом. Находим ещё один вход в кириз, около него много следов, спускаемся вниз. Я, Ивченков Валера прошли под землёй метров десять, находим жилую комнату, в ней продукты, одежда, сладости. Я нахожу коробочку, открываю и вижу большой алмаз, откладываю его в сторону. Ищем оружие, и алмаз затерялся в этой темноте в разных вещах. Когда я вылез наверх, рассказал об этом Валере, мы захотели ещё раз спуститься, найти его. Тогда я даже не знал, что это алмаз, просто мне показался красивым камень. Но уже было поздно, кто-то из нашей роты уже поджёг этот склад. Дебилы были и у нас, к большому сожалению. Идём к своим наверх, там обедаем и отдыхаем. К нам подходит Николай из Белоруссии, из первого взвода, косит под дурака, говорит всякий бред. Мы думаем, что он косит, но сейчас не время дурачиться. На всякий случай забираем оружие и связываем. На следующий день его увезли, потому что человек действительно сошёл с ума.
Фейзабад, снова операция. Мы уходим в горы Фейзабада, нам выдали горную форму и ботинки с шипами. Обули мы их зря, по снегу идти нормально там, где он есть, а где его нет - бряцаешь железом по камням. Мы же разведчики, раздражает лишний шум, ботинки тяжёлые, и там, где нет снега, ноги быстро устают. Прочёсываем ущелье, высотки гор уже заблокированы сорок пятым полком. Видим банду в несколько человек, примерно человек семь. Они разбиваются на две группы и уходят в разные стороны. Я, ротный первой роты, Ивченков, Бердник, Круглый и другие преследуем первую группу, окружаем и уничтожаем духов. Ротный встал на труп мёртвого духа, мы его сфоткали, потом и я встал рядом с ротным, и меня щёлкнули. Потом и другие стали фоткаться. Сейчас я об этом жалею, всё это пацанство и не по-христиански. Я даже с трудом могу вспомнить, сколько дней мы были у себя в батальоне. В основном операции, походы - это была наша жизнь, и в ней мы пытались выжить.
ЧУТЬ НЕ НАРВАЛИСЬ!
Разведчику-десантнику Иванову, В. Кислицину,
В. Павлухину, прошедшим от г. Джаллалабада
до границы с Пакистаном
Родной, Я тащу тебя
На плащ-палатке через перевал.
Ты обмотанный весь в кровавых бинтах.
А там, впереди, из камней завал.
Уколол тебя морфием, ты потерпи.
Осталось совсем немножко.
Сейчас посмотрю я завал впереди,
Ты меня подожди.
Нет вертушек наших,
Одни мы в тылу у врага.
За наших ребят, в боях павших,
С тобою мы выжить должны,
Но нас окружают враги.
А ты говоришь: «Уходи».
Не брошу тебя, дорогой!
Пусть окружают враги!
Лишь только с тобой я уйду мир иной.
И разжал я гранату в руке.
Игорь Черных
Есть данные нашей разведки, что должна пройти вооружённая банда в районе пятого поста. Идём в засаду, маскируемся: садимся в обычный ЗИЛ, накрытый тентом, как будто привезли продукты или боеприпасы - это была маскировка. Забиваемся, как сардельки, дышать невозможно. Остальные в два БТРа так же набиваются и едут как сопровождение груза. Жара невыносимая, ноги и руки затекли, друг другу мешаемся, оружие не резиновое, но терпим. Выезжаем из батальона по Баграмской дороге, поворачиваем направо на Кабул и уезжаем недалеко от Баграма на пятый пост. Сам пост представляет из себя полуразбитый дом. Ребята на посту выжали из него всё, что можно, укрепили. Везде траншеи, блиндажи, натянута маскировочная сетка, стоит зенитная установка, пост представляет собой серьёзное укрепление. На посту было два танка и прочная техника. Пост контролировал дорогу и сзади него зелёнку с кишлаками. Мы заезжаем на пост, со стороны смотрится, как будто техника сопровождает машину с грузом, каким не понятно. Машина плотно закрыта тентом, и нас не видно. Аккуратно, по одному выходим и незаметно заходим внутрь дома. Разминаем ноги и руки, нам выделили одну комнату, и мы сидим там часов до десяти вечера. Вышли, когда было темно, проверили вооружение, получили задачу. Первый взвод впереди, второй за ним, третий, то есть мы, последние. Я в дозоре первый, Ивченков за мной, Божан - третий. Идём вперёд, рации на волне, глаза и уши работают просто на все сто. Идём по обочине, справа от дороги - канал, выложенный плитками, вдоль канала - тропинка. Мы идём по этой тропинке, от воды исходит прохлада, и слышно журчание. Как назло, появилось много звёзд, и от них и от луны стало ещё светлее. Впереди мост. Как ни странно, был цел, простреливается со всех сторон. Первый взвод переходит мост по одному, второй взвод его прикрывает, пошёл второй взвод, мы на изготовке. Около моста есть как бы выемка, мы в ней, первый и второй взвод на той стороне передали по рации, что всё нормально, они закрепились, дают команду нам, что прикрывают. Я встал с земли, подошёл к мосту, стал осматриваться, повернул голову направо, как бы всё чисто. Вижу, на том берегу знак подают мне, и голос шёпотом еле-еле: «Давай». Это не был даже шёпот, скорее я прочитал по губам. Я уже готов был сделать первый шаг, но интуитивно сделал знак своему взводу, подняв указательный палец, сел на корточки, весь взвод по команде тоже сел. Я посмотрел налево и вдруг увидел, как что-то вдалеке сверкнуло около воды. Я присмотрелся повнимательнее в сторону канала, где проходила тропинка. Да, чутьё моё меня не подвело, по тропинке прямо на меня шёл вражеский дозор, а за ним шла банда человек тридцать, может, сорок. У меня перехватило дыхание.
Ведь если бы они заметили нас на мосту, страшно даже представить, чем бы всё закончилось. Я тихо повернулся к Ивченкову и тихо сказал: «Духи», и показал пальцем. Ивченков передал Божану, Божан толком ничего не понял, он находился подальше от нас. По цепи передали: «Кислого с пулеметом к нам». Это всё длилось какие-то секунды. Тропка шла на мост, где были мы. Впереди шёл наёмник с гранатомётом на изготовке, сзади ещё два наёмника с автоматами.
2-му взводу развед. десантной роты.
Командиру 3 -го взвода Мирошниченко
***
Мы подпускали ближе наёмников и духов.
Да так, чтоб не ушёл никто.
Как в 41 мы шли на вечный зов.
В Келат-и-Гильзай лежат душманов 40 человек.
Они будут прокляты навек.
Идут они, как мы, в волчьей стае.
И здесь кто кого перехитрит.
И на чужой земле Бог был с нами.
Мы открываем бой,
И сучье племя
На всю округу поднимает вой.
Бегут и раненых бросают.
Ракеты, трассера летают.
Пусть духи теперь знают,
Как шурави их убивают.
(шурави - это русские)
Игорь Черных
Мы уже не молодые разведчики, и я понимал, что нужно вытащить всю банду ближе к нам. Ивченкову и Божану я показал, что ещё рано. У меня позиция была лучше всех и опаснее: я лучше всех видел банду и был у них на пути, на очень близком расстоянии, примерно в пятидесяти метрах. Я вжался в землю, снял с предохранителя автомат. Предохранитель тихо щёлкнул, а мне показался в такой тишине слишком громким этот звук. За спиной наёмника, который шёл с гранатомётом, были ещё шесть снарядов. На голове у него была пакистанская шапка. Он приблизился до такой степени, что я уже мог видеть его лицо. Он шёл прямо на меня - молодой, лет двадцать пять, с аккуратной бородкой, красивые черты лица. Ещё миг, и он бы наступил на меня. Я открыл огонь, и он упал у моих ног. Я, Божан и Ивченков в упор стали расстреливать в панике бегущих и прыгающих в канал духов. Второй и третий взвод не понимали, что происходит, потому что духи стреляли как в нашу сторону, так и их. С другого берега стали кричать матом: Третий взвод! Черник! Вы там охуели!» Я им кричу: «Духи впереди!» Тут подтянулся наш взвод и Кислый с пулемётом. Пустили осветительные ракеты. О боже, у меня под мостом духи. Я беру гранату Ф-1, бросаю под мост. Взрыв, крики, стоны раненых. Стреляю туда из автомата. Ивченков, чтобы наверняка, ещё бросает гранаты Ф-1. Вижу рядом с собой убитого духа. Показалось, что он ещё жив, добиваю ножом. Впереди мечутся бандиты, не понимая, что творится. Вижу под осветительными ракетами, что в воде духи, стреляю по ним, расстояние маленькое, слышно, как пули, пробивая тело, бряцают об бетон. С пятого поста к нам на помощь выходит танк с разведвзводом и стреляет в сторону наступающих духов. Бой почти прекратился, только запах пороха и крови. Около меня лежат трое убитых, вижу на тропинке ещё убитых, на поле под осветительными ракетами ещё лежат трупы. Валере Ивченкову говорю: «Прикрой!» - на тропинке у канала рядом с трупом лежит завязанный на узел свёрток. Добиваю наверняка уже убитых духов, ползком крадусь, беру руками этот свёрток, но мои руки, то есть пальцы, провалились во что-то мягкое, липкое и противное. Смотрю - это человеческие мозги. Вытираю руки об маскхалат, забираю трофейное оружие, начинаем потихонечку прочёсывать поле боя. Страхуем друг друга, переходим мост, я говорю: «Под мостом были духи». Внимательно всё осматриваем, пускаем осветительные ракеты, и я вижу на другом берегу - что-то шевельнулось. Идём туда вместе с первым разведвзводом, находим двоих духов. Они переплыли реку, между камнями и водой промыло небольшое углубление, и они вдвоём залезли туда до половины туловища, только ноги торчали. Мы их с трудом вытащили, мокрых, дрожащих и испуганных. Бердник из первого взвода или кто-то другой, не помню, из автомата убили их на месте. Везде слышны выстрелы, добивают раненых. Иду на свою сторону, несу автоматы. Вижу, Валера Ивченков кого-то осматривает - духа в американской форме с пистолетом на боку, перепоясанного лентами для гильз, как басмач. Я понял, что Валера при обыске что-то нашёл, кроме оружия. Это был главарь банды. Он ранен в поясницу, пуля задела позвоночник. Он был мокрый, видно, упал в воду. Его вытащили и хотели утащить с собой, но все были тяжело ранены и убиты нами. Находим у него фотографии для отчёта перед спонсорами: подбитая техника, издевательства над нашими солдатами, книжечка и отчёт о проделанной работе. То, как Валера нашёл главаря, увидел политрук - замполит, и говорит ему: «Ну что там?» Тогда Валера достал фотографии, а мне сказал, что нащупал в поясе деньги, видно, духи шли на дело и весь расчёт был ещё у главаря, очень много афганей (это их деньги). Замполит это понял и говорит: «Давай делиться». Валера снимает пояс, третью часть, может, больше отдаёт ему и суёт мокрый пояс с оставшимися деньгами мне в рюкзак десантника. Собираем оружие, оставляем там пост, чтоб никто не вернулся за трупами, чтоб они иногда постреливали и запускали осветительные ракеты. Мы уходим на пятый пост все грязные и уставшие, складываем трофейное оружие, сами уходим в комнату, где расположился наш взвод. Все быстро засыпают, только мы с Валерой ещё не можем прийти в себя. Разжигаем сухой спирт, достаём афгани и по одной начинаем сушить. Получается огромная гора, потому что сухие деньги после воды становятся другими, помятыми. Потом мы половину этих денег поменяли у офицеров на чеки, что-то из афганей потратили. Я купил себе на базаре и в дуканах (маленькие магазины) в г. Баграм костюм «адидас», кроссовки, парфюмерию, часы и всё, что нужно было для жизни. Утром встаём и с пятого поста выдвигаемся туда, где был бой. Видим, стоит танк и постовые, подхожу туда, где я сидел, и думаю, как же они нас не заметили? При свете наше вчерашнее укрытие кажется очень маленьким, и если бы меня заметил их дозорный, который шёл с гранатомётом, то скорей всего меня бы уже не было. У меня ротный и другие офицеры расспрашивают, как всё произошло. Я на месте всё рассказываю и показываю. Со мной были Божан, Кислицин и Ивченков - все вместе мы отвечали на вопросы. У меня спросили: «А где же гранатомётчик, который шёл первым, не можем найти гранатомёт?». Я удивился - не приснился же он мне, взошёл на мост, посмотрел на дно реки и на дне увидел заряженный гранатомёт и автоматы. Убитых, стало быть, было больше, просто они падали в реку, и вода их уносила, течение здесь было быстрое. И так каждый день, страх приходил и уходил, мы привыкли уживаться с ним вместе.
О, сколько было подвигов на свете,
Они уже в преданья отошли.
Из уст в уста их повторяют дети
На всех материках большой земли.
И будут повторять из уст в уста,
И в каждом этом подвиге незримы
Своя и глубина, и высота,
И красота своя неповторима.
Но из всего того, о чём мы слышим,
И из того, что мы вершим пока,
Солдатский подвиг я считаю высшим
И самым бескорыстным на века!
Фазу Алиева
Руха, чёрт возьми, опять Панджшер, это логово главаря Ахмада Шаха Масуда, ущелье тигра - так зовут его афганцы. Едем на технике все в пыли, дорога вся в рытвинах от мин, везде горелая техника, попадаются горелые танки без башни, в башне видны следы и отверстия от комулятивных снарядов, горелые КАМАЗы, БМП, БТР. Впереди уже идёт обстрел духовских позиций. Стоят огромные пушки «Ураган» типа реактивных «Катюш».
И снова Панджшер
***
Дозорным, погибшим разведчикам 1-ой роты,
погибшим друзьям, оставшимся в ущелье Панджшер.
На Б.М.П. мы на броне сидим.
Ветер обдувает наши лица.
Мы пядь земли не отдадим чужой,
Не говоря уж о своей родной!
На ней пролита наша кровь.
Баграм нам стал как дом родной,
Здесь потеряны в ущельях души.
Ночами они бродят.
И афганец ветер их трепет, сушит.
За нас они погибли на чужбине,
Чтоб выжил я и ты,
И где-то там, в душе родимой,
Ночами вспоминаю ваши судьбы.
Игорь Черных
Реактивные снаряды подаются специальным манипулятором. От урагана во время выстрела сзади летит клочьями земля, от чего пыли ещё больше и дышать ещё тяжелее. Стемнело, сходим с техники, разминаем ноги, перекусываем, справляем нужду. Ставят задачу: «Блокировать ущелье, занять высоту». И мы пошли в дозор и вперёд. Броники мы не носили, на близком расстоянии от них толку мало, только жарко, тяжело и лишают манёвренности. Впереди нас пошёл блокировать высоту сорок пятый полк с брониками, с миномётами. Как волы, тащат на себе это тяжёлое вооружение. Я посмотрел на их измождённые лица и понял, как им тяжело. Обливаясь потом, мы блокируем высоту, находим старые СПС и окопы, минёры проверяют - мин нет. По возможности углубляем, маскируемся, выставляем посты. Получаем задачу, чтоб нас никто не заметил, внимательно осмотреть ущелье, посчитать боевиков, найти пещеры и доложить наверх. Сидим день, два, три. Паёк на неделю, экономим. Видим в бинокль духов, насчитали человек двадцать. Ущелье глубокое, внизу течёт горная речка, видим пещеру, куда они входят и выходят. Ночью уже прохладно, воют шакалы, ползают змеи и волосатые фаланги (большие скорпионы, как тарантул). Даже верблюд умирает от смертельного укуса фаланги. Однажды я решил залезть в спальник, но перед этим стряхнул его, а изнутри выкатился чёрный лохматый мячик, прокатился с метр, как колобок, встал на ноги и побежал - это была огромная фаланга, укус которой смертелен. Все сведения докладываем ротному. Ротный у нас уже другой, пороха ещё мало нюхал. Ротный докладывает наверх, комбат даёт приказ: «Нужно взять живого языка, именно боевика». Первая рота от нас разместилась где-то с километр, правее, если смотреть на ущелье, вторая рота ещё правее, блокируем высоту. Ротный собирает заместителей, командиров взводов и ставит нам задачу идти вниз, в ущелье. На что я ему как разведчик говорю, что это равносильно смерти, приговор для всей роты. Во-первых, мы не знаем полностью численность боевиков, во-вторых, очень много молодых бойцов, нужно хорошее прикрытие, ущелье очень глубокое, внизу горная река, в реке и по ущелью большие валуны. Когда я смотрел в бинокль, то видел, как душманы ходили по тропинке вдоль стены горного ущелья и потом исчезали. В конце мы поймём, почему они исчезли, когда прочёсывали это ущелье. С годами река была шире и вымывала по бокам ущелья впадины, и там были тропы, стена нависала над головой. Ни сбоку, ни сверху их не заметишь. Так и проходили караваны с оружием, с наркотиками, героином и боевиками. С ротным продолжаем обсуждать приказ сверху. Кто возьмёт языка в эту ночь, будет награждён орденом Красного Знамени. И говорит нам: «Идём, их там мало». Я и Валера Ивченков говорим, что наше решение: «Без прикрытия не пойдём, а наград и своих хватает!» То, что боевиков там намного больше, предчувствовали мы, старые разведчики, чувствовали нутром, что там целая армия Ахмада Шаха. Выставили посты, решили кто первый из сержантского состава проверит посты. Я уснул, проснулся от боя в ущелье, взрывы, чувствовалось, что это разведка, стрельба велась очень грамотная, коротко, но наверняка: увидел-убил, а не садить «в молоко», каждый патрон на счету. Нас срочно у себя собрал ротный: меня, заместителя командира взвода и командиров взводов. Он нам сказал, что первая рота пошла за языком в ущелье. У нас рация всегда включена на приём, как вдруг радист первой роты по рации стал звать на помощь, просил подмогу. Я услышал из уст нашего радиста третьей роты, что духов очень много и их обходят, есть раненые разведчики и убитые. В их плену находится язык. Здесь рация умолкла, бой длился ещё двадцать минут и сразу стих. Наш радист пытался наладить связь. Вышли они из ущелья, не вышли - никто не знал. Мы не спали, куда и в какую сторону они ушли - мы не знали. Чувствовали, что что-то случилось очень плохое, связи не было. Идти в ущелье, не зная куда - это смерть. И куда они пошли за языком, мы не знали. Духи могли на нас устроить засаду. В шесть утра нам передали, что спасся раненый командир первой роты и разведчик первого взвода. Все остальные, не бросая друзей, прикрывая друг дуга, погибли из-за какого-то мудака, который захотел себе Героя.
Погибшей разведроте 781 разведбатальона,
погибшим друзьям-разведчикам, 1984 г.
Они - забытые в ущелье,
Россия, ты их прости.
Не ждут они прощения.
Они отдали жизни
За честь, достоинство отчизны,
За друга, прикрывая тыл.
А ты, солдат, оставшийся в живых,
Ты их совсем забыл.
Когда пронизывали пули,
Дозорный, где ты был?
Ты шёл не там, зашёл к врагу.
Теперь твои друзья спокойно будут спать в тылу!!!
Игорь Черных
А было так: спускаясь вниз ещё к одной пещере, где жили духи, оставляя прикрытие, подошли ко входу логова. Так как автоматы были с предохранителями, они тихо сняли часовых, которые были полусонные, а после запустили три мухи в пещеру, взяли бородатого, остальных добили. Был рукопашный бой, двое были ранены. Стали отходить, но не учли, что сверху были ещё пещеры для прикрытия нижней, пещеры были соединены переходами. Снайпера стали бить по ногам, наши отходили под обстрелом к камням, вели огонь те разведчики, которые прикрывали отход, они пришли на помощь, потому что было много раненых, и это была ошибка. Духи их обошли и взяли в кольцо. Уйти могли немногие, но они не бросили раненых и бились до конца с огромным числом наёмников и боевиков. Ротный оказался далеко не герой, повёл пацанов на смерть, а сам взял раненого разведчика и бросился в горную реку. Быстрое течение прибило его к нашим, где внизу у входа в ущелье стояла техника. Погибла целая рота моих сверстников, душевных и просто классных ребят-разведчиков. Сколько придёт похоронок родным и близким!!!
Убитому разведчику 2 -ой роты Мурату
и командиру 2 -ой роты,
минёрам, связистам, погибшим в горах
в районе поста ущелья Руха
Мазари-Шериф, Хайбек, Бамиан,
Джалалабад, Пещевар.
Прошли мы поперёк Афган –
Наш доблестный 781 разведбат.
Громили банды, караваны,
Не перечесть и в нашу честь.
Когда комбат Сулаберидзе
В ущелье нас послал,
Нам не хватало пищи,
И не было воды.
В бою теряли роты,
А выживших тащили на себе.
Атаковали духовские С.П.С. и дзоты.
Враги нас не забудут никогда!
Нас заедали вши.
Целый месяц уже на сопке.
На голодный желудок попробуй поспи.
Не прилетят вертушки,
Никто не должен видеть нас,
Ведь операция секретна.
И старшина: «Зависит всё от вас».
Мы наблюдаем день и ночь
И видим лаз в пещеру.
Никто не сможет нам помочь,
Даже звезда Героя.
И первая разведрота
Уходит за языком.
О чём ты думал, ротный,
Когда повёл ребят ты в ад?!
Мы слышали тринадцатиминутный бой,
Потом всё прекратилось.
Не бросили они друг друга.
Легли бок о бок все герои.
Игорь Черных
Вся армейская операция по спасению первой роты была почти готова, но нас не пускали в бой, потому что не все горы были заблокированы. Мы спустились с того места, где мы находились, по хребту примерно на восемьсот метров. В бинокль мы уже видели духовскую пещеру, куда наша рота могла пойти за языком. Внизу было очень много валунов и трупов наших ребят. Но живых совершенно не было видно. Не успели мы занять боевые позиции, как вдруг вижу, летят вертолёты-крокодилы, слева и справа у них как два огромных глаза, поворачивают в нашу сторону, я кричу: «Прячьтесь!» Разведчики
все спрятались, прогремел залп из нурсов, поднялась пыль, и полетели осколки. Я вытащил, зажёг и бросил за землю дымовую шашку «дым» оранжевого цвета - это был наш опознавательный знак, также дымовые шашки бросили и другие разведчики. Ротный по рации начал орать мат-перемат: «Куда бьёте, свои!» Одеты мы были и впрямь, как боевики: все в трофейных пакистанских, американских куртках. Вертушки ушли вверх, качая крыльями, как бы извиняясь за ошибку. Мы-то спрятались, а командированные к нам сапёры и артнаводчики не успели. Троих тяжелораненых перебинтовали и спустили вниз к нашей технике, куда прилетят вертушки в госпиталь. Вертушки МИ-24, крокодилы, стали обрабатывать ущелье, из ущелья заработали ДШК, вертушки улетели. Мы всматривались в ущелье, но духи ушли вглубь, пехота пошла вперёд блокировать правую сторону очень глубокого ущелья напротив нас. Впереди шёл танк, у танка катки с гусеницами от мин. Танк-75 шёл медленно, пушка направлена на ущелье. Останавливаемся там, где река уходила от танка налево, он стал бить по ущелью, ему ответили ДШК. Пули, как комары, коцали о броню танка, в небе появились наши «сушки» и «миги». Четыре «мига» сначала зашли по одному в ущелье, и двое пускали от стингеров ракеты и сбросили две огромные бомбы из напалма на парашютах. Первый взрыв, вторым меня даже обожгло в бинокль. Видно, как всё горит, это напалм. Танк двинулся дальше, дорога шла на бугорок, и танк ехал под наклоном. И вдруг прогремел такой взрыв, и я вижу, как будто в замедленной съёмке - танк переворачивается на бок, взрыв чёрным облаком ушёл в небо. Взрыв пришёлся на правую гусеницу, элементы катка и гусеницы взмыли вверх. Сколько же там было тротила? Дым рассеялся, открылись люки, и из них вывалились полуживые контуженые два танкиста. Держась за голову, они никуда не уходили, а корчились от боли на видном месте около танка. Мы им кричим: «Уходи!» И здесь по ним открыли огонь, мы - встречный. Но били из глубины ущелья. Тут к танкистам на помощь рвануло БМП. Пехота, на ходу закрывая ребят, стреляла из скоростной пушки по ущелью. Тут началась - дуэль ДШК по БМП, БМП по ДШК, и так продолжалось минут пятнадцать. БМП, взяв раненых, задом ушёл к своим в другое ущелье. Опять пошли «миги» и опять бомбы, после «мигов» - «крокодилы», артобстрел из миномётов. Только к вечеру заблокировали высоту. А утром мы пошли в бой забирать своих. Картина была ужасной: все погибли в бою, видно, что духи добивали уже убитых и тяжелораненых разведчиков, оружия и РДР у них не было, они лежали кругом в одной куче, не бросая друг друга, а ведь могли прыгнуть в речку, как ротный. Зацепили одного крюком, он взорвался. Духи заминировали ребят. Рядом, где шёл бой, было очень много крови, пустых гильз. Духов и самих очень много погибло, валялись их пакистанские шапочки, везде окровавленные бинты импортного производства. По зубам они получили хорошо. Так погибла ещё одна рота. Светлая им память. Господи, прими их душу с миром.
За трусость, проявленную в бою, ротному был трибунал, разведчика первого взвода комиссовали. А мы пошли дальше, убивая духов, беря языков. Смерть жила рядом с нами бок о бок каждую секунду. Ощутил и осознал эту потерю я уже в батальоне, когда с утра зашёл в три палатки первой роты. Я ощутил пустоту и сколько их погибло, геройских ребят. У нас была традиция целый месяц каждый день застилать кровать убитых, менять воду в стакане и сверху на стакан хлеб с солью. В трёх палатках стоит гробовая тишина, как будто ребята только что заправили кровати и с вещами ушли на задание. Я и сейчас не могу понять, почему они не последовали за ротным?! Помню, что я сам в бою играл как будто в войнушку, только смерть близких товарищей говорила, что это Война.
***
И снова зелёнка, где можно покушать, тепло и хорошо, и крышу над головой можно всегда найти в кишлаке. Мы идём в темноте в глубь кишлака, идём тихо, только наша третья рота. Я в дозоре иду первым, в ночной бинокль осматриваю всё вокруг. Слышим, как кричат ишаки, гавкают дворняжки. Комары облепили всё тело. Выходим на равнину, уже светает. Принимаем решение занять впереди разбитый кишлак. Подходим к разбитому дому, оттуда свисает бревно, опускаем его и через него перелезаем в кишлак. Я и два разведчика ломаем веники и от тропинки, которая идёт прямо, заметаем следы, перелезаем в дом, подтягиваем бревно назад, занимаем оборону. Не прошло и часа, как появились духи, идут по следам. Видимо, учуяли, что ночью кто-то прошёл, не могут понять, крутят головой. Один подошёл к двери дома - видит на двери висит нетронутый старый замок. Мы-то умные, залезли с крыши в дыру, которая образовалась после попавшего снаряда. Видит - дом пустой, наверное, хозяева погибли. Я и Валера прямо у проёма, где был взрыв. Видим, духи пошли вперёд. Мы ушли очень далеко от своей части, помощи ждать неоткуда. Один душман с автоматом подошёл к проёму, как будто провоцировал нас. Мы с Валеркой пригнулись, Кислый готов нас прикрыть, опускаем автоматы и только с ножами хотим прыгнуть и взять языка, ещё секунда - и он наш. И тут мы услышали афганскую речь, к нему шло боевиков десять человек, они подошли к нему, поговорили и ушли вглубь. Переводчик таджик перевёл нам, о чём они говорят. Они поняли, что кто-то здесь прошёл, но подумали, что это чужая банда, так как их территории поделены. Прыгать и рисковать мы не стали, дождались ночи и ушли назад в засаду.
Ганзи (название ущелья), мы в ущелье, ночью идём в засаду. Прохладно, дует маленький ветерок. Мы идём по тропинке, впереди кишлак. Перед кишлаком зелёнка и кладбище, на многих могилах зелёные флаги на копьях и рука, вырезанная из металла. Значит, этот человек был убит и за него будут мстить, то есть кровная месть. Также это для нас означало, что в кишлаке есть боевики. Решили устроить засаду прямо на кладбище, где проходила тропинка. Заняли круговую оборону. На афганских могилах стоят камни, они служили нам укрытием. Под утро завыли шакалы и запел мула в мечети, читая молитву, и слышен шелест ткани на ветру на копьях. По мне пробежала дрожь, никто не прошёл мимо нас, мы снялись и ушли вниз, в ущелье. Впереди ехал мужчина-афганец на осле, а может, и их разведчик, мы подкрались к нему незаметно. Увидев нас, разведчиков, он был очень испуган, заметя русских рано утром в этом районе. Переводчик таджик стал его обыскивать, осмотрел его плечи. Если он боевик, то от ремня видны следы. Следы от ремня были, но мы решили отпустить его. Шли по тропинке, впереди росло гранатовое дерево, на нём висели семь гранатов, таких огромных, каких я никогда не видел в жизни. Я сорвал себе один гранат и стал его грызть, высасывал сок, как вампир. Впереди увидел свежую могилу. Иногда духи прятали склады оружия в могилы или в каналы. Перегораживали арык, выкапывали яму, брали камеру с КАМАЗа, смазывали оружие, завязывали с двух концов, закапывали и снова пускали воду. Никогда в жизни не найдёшь. Иногда они и сами забывали. Решили могилу разрыть, сразу пошла невозможная вонь, там лежал мертвец, накрытый тканью. Пошли дальше, чтобы занять высоту и отдохнуть, увидели СПС из камня, позвали сапёров, пошли к другому СПС, увидели, как блестят провода от мины. Я сказал: «Мина». К нам подошёл офицер-сапёр и приказал молодому, чтобы тот отошёл. Солдата, кажется, звали Володя. Солдат говорит: «Я сам попробую, я уже разминировал такие». Офицер говорит: «Похоже, что это мина-ловушка». Но упрямый солдат снял вещмешок, достал маленькие инструменты, аккуратно откопал мину. Я стоял рядом, лейтенант ему говорит: «Не спеши». Я по интуиции отхожу и прячусь за камни. Только я укрылся за камни, как в этот момент прогремел взрыв. Когда я вышел, то увидел страшную картину, солдат ещё сидел, но был весь в крови. Взрывная волна, как сварка по металлу, раскроила череп до глаз и оторвала по локти руки. Из головы кровь не текла, она прямо внутри запеклась, несколько раз он качнулся и умер. Офицер-лейтенант стоял, руками закрыв лицо, из раздвинутых пальцев сочилась и текла кровь. Подбежал медик, мы с трудом убрали руки. Осколки покалечили лицо и выбили глаза. Укололи новокаин, стали бинтовать, вызвали вертолёт и ушли прочь с этого места. И опять мне повезло, я стоял рядом со снайпером даже ближе, чем офицер. Чутьё снова меня спасло, а может, потому что мать всегда за меня молилась, как она рассказывала, и утром, и вечером.
Дозорным разведчикам 2 -ой роты,
погибшим на задании, и взорвавшему себя
командиру 2-ой роты
Мама, иду я на гору Саланг.
Промок, и сквозняк на ветру.
Служу в Парван-Баграм.
Мне тяжело, но об этом тебе не скажу.
Не скажу, как здесь трудно, опасно.
Я просто тебе напишу,
Что здесь здорово и хорошо.
А сам на прочёску иду.
Сапожки от снега промокли,
В прицеле у духа сижу.
Но чтоб ни случилось, мама,
К тебе я домой приду
Живой или мёртвый.
Обнимешь меня.
Прости ты, родная,
Что правду не смог написать про себя!!!
Игорь Черных
И снова Руха, и снова Панджшер. Нас построили, задача: основа мы должны занять высоту и выставить посты, где были афганцы царандой, которые сражались на нашей стороне. Их прошлой ночью душманы выбили с этих постов, и нам снова нужно выбивать духов и ставить этих уродов. Это одно из Панджшерских ущельев проходило рядом с Пакистанской границей, стоит только перейти перевал - и там Пакистан. Была всеармейская операция, заблокировали горы. Мы и десантура, кажется, сорок пятый полк, пошли на зачистку ущелья. Нашли блиндажи, где были склады с оружием и цинки с патронами. Духи только что ушли, ещё тепло осталось в костре. Обнаружили тюрьму, где они пленных афганцев человек десять убили, там были цепи и кандалы, увидели тельняшки. Видно, пленные специально оставили куски от них как знак о помощи. Русских убитых не нашли. Доложили по рации комбату и пошли догонять духов в надежде отбить наших пленных. Пройдя километр, тропинка уходила в ущелье к Пакистану, нас вернули назад. Десантники сорок пятого полка разведроты вступили в бой в ущелье, и мы пошли им на помощь.
Погибшим разведчикам 3-ей роты,
1-го взвода, 2-го взвода, 3 -го взвода
Дувалы, перекрёсток
Перебежать нам надо,
А там душман, он смотрит в крестик,
В оптический прицел.
Нас прикрывают Ивча, Кислый!
У каждого по тысяче патронов за спиной.
Не высунет враг головы,
Беги, мой друг родной.
Мы не бросали ни раненых, и ни убитых.
Чтобы потом могли смотреть в глаза друг другу.
И в трудную минуту
Прийти смогли мы на подмогу.
Игорь Черных
В районе Гарден-Дизари я иду в дозоре, всматриваясь в каждый камень, каждый куст, понимая, что, если будет засада, выйти живыми у нас шансов будет мало. Мы устройли засаду, а утром пошли в кишлак. Вдруг по нам полосонули очереди. Я и другие одновременно ударили по домам и дувалам, откуда вёлся огонь. Поступила команда «отступить», мы заняли оборону километрах в полтора от кишлака. Уже темнело, подогнали технику, спрятали её за дувалом, и получи лось, что мы находимся на маленьком пятачке, заняли оборону. Артиллерия вела артобстрел, я слышу, как свистит снаряд, а раз свистит, значит упадёт где-то рядом. Так и было, наши артнаводчики ошиблись в координатах, и первый снаряд упал около поста, где были связисты и химики, я услышал стоны, были раненые. Я и Валера пригнулись под БТР, ещё один снаряд разорвался около нашей техники. Артнаводчики исправили ситуацию, плотно обложили кишлак, но в итоге у нас трое тяжелораненых. Рано утром пошли на прочёску, но духи и мирные жители уже ушли, было пусто. Я зашёл в кишлак, перешагнул маленький коридорчик, зашёл в комнату и вдруг услышал взрыв. Это разведчик подорвался в этом коридорчике, где я перешагнул. Ему уже оказывали помощь, у него оторвало ступню. Впереди завязался бой, первый взвод убил троих боевиков. И опять мне повезло, я старался перешагивать такие коридорчики и смотрел на ступени. Если подозрительно, то перешагивал. Наверное, это всё же опыт ведения боя, который приходите годами.
А сейчас я расскажу про минное поле.
Ночь, зелёнка, я иду первый в дозоре, нож разведчика пристёгнут на голени на боку на ремнях, на глазах ночной бинокль, за мной Божан Пашка и Валера Ивченков. Вышли из зелёнки, автомат снят с предохранителя, прислушиваюсь к каждому шороху, как волк на охоте. Никто из нас почти не курил, а ночью в засаде это было табу: как хочешь, так и терпи. Поэтому многие сразу бросали. Табачный дым и другие запахи я чувствовал в зелёнке или в ущелье за сотню метров. Впереди маленькая пустыня, иду по ней осторожно, голое место. Когда я прошёл метров сто, за мной тронулся Валера Ивченков с пулемётом, Божан прикрывает нас. Тут ещё, как назло, вышла луна и нас осветила. Я присел на корточки, как будто камень, одновременно это сделал Валера и другие. Божан Пашка тихонько свистнул нам, показал знак сидеть. Тихонько подошёл по нашим следам к нам, другие разведчики стали нас прикрывать. На открытом поле было не так страшно, но тут Паша сказал, что мы находимся на минном поле, которое обозначено на нашей карте. Ротный и минёры это вовремя увидели. Выходим обратно по нашим следам. На самом деле это было страшно. Хорошо, хоть был песочек, видны были следы. Когда я вышел с этого поля, я обливался потом. Вот так мы рисковали, учились на своих и чужих ошибках, свой опыт передавали молодым офицерам и солдатам.
Серпантин
Разведчикам-снайперам 781 отдельного
развед. батальона
Порыв ветра и сколько метров.
Смотрю я в оптику в прицел.
Вчера я маме написал:
Всё хорошо, здоров и цел.
Сегодня я в засаде Чаррикара.
Рядом со мной переводчик таджик,
Во взводе зовём мы его просто Бача Ара.
Вот духи идут совсем близко.
Я, как трава, вросся
И прижался совсем низко.
Мы в маскхалатах, не видно нас.
Идите, духи, ближе к нам.
Огнём мы встретим вас.
Игорь Черных
Поднимаемся по серпантину, техника идёт тяжело, ноябрь, в горах прохладно, операция идёт за Солангом. Видим перед туннелем, на горе везде стоят посты, они слились с ней, как будто одно единое целое, только стволы орудия виднеются. Вот и туннель сквозь гору Соланг. Мы на броне, дышать от гари тяжело. В то время, когда в Афганистан входила наша армия, в туннелях задохнулось много солдат: на выходе духи подбили технику, солдаты не смогли выйти из туннеля, так как офицеры не дали вовремя команду.
Мы выходим из туннеля, я со своими разведчиками на своей БМП, рядом Кислый, Ивченков, теперь спускаемся по серпантину вниз. Внизу валяется подбитая техника, узкая дорога по краю ущелья. Я лично всегда готов спрыгнуть, если что не понравится. Смотришь на возвышенные скалы, чтоб по тебе не стрельнули, но иногда расслабляешься. Впереди разбитые дома, кишлак пустой, наша задача прочесать кишлак, прочесать ущелье и занять высоту. Выпал снег, мы запасливые, на ноги надеты вязаные длинные афганские носки. Чтоб ноги не промокли в полусапожках, заматываем их целлофаном. Идём вдоль ущелья в горы уже занимать высоту и видим, как внизу по ущелью ходят духи, идём им наперерез. Они отстреливаются, но спрятаться там негде, нет больших камней, они пытаются уйти в ущелье. Мы бросаем РД и налегке, но муху (ручной гранатомёт) берём с собой, преследуем их. Работает наш снайпер, зажимаем их в ущелье, заходим сзади и расстреливаем, как котят, никто не ушёл. Обыскиваем их автоматы, в кармане находим гашиш и больше ни хрена. Видно, у них где-то есть схрон и пещера. Мы их фоткаем, забираем оружие. Я взял из руки одного духа красивые чётки из камня, они до сих пор у меня, и уходим к своим. Занимаем высоту, ночевать нам приходится здесь. Делаем СПС из камней, ровную площадку для сна, выставляю посты, минируем опасные участки. Подул северный ветер, холодина, пронизывает насквозь. Мы с Валеркой заделываем маленькие дыры, чтоб не сквозило. Проверяем посты, разжигаем сухой спирт, разогреваем тушёнку, греем руки. Спать невозможно: ветер свистит. Хорошо, что спальники у нас есть, да не наши из тряпки, которые намокают и тяжёлые, как бомба. А трофейные, как у меня, словно специально всё продумано для боевых действий: пуховой, лёгкий, с капюшоном, рукавами и легко превращался в куртку. Когда увольнялся, оставил всё по наследству своему тёзке Игорьку, которого учил, потом он занял моё место. Не спится, воют шакалы, Валера пошёл проверять посты, потом заменил его я. Утром подъём, быстро завтракаем, идём по хребту и спускаемся в ущелье. Впереди видны сделанные не из глины, а из камня дома. Идём их осматривать. Всё пусто, мирные жители покинули свои дома вместе с духами и ушли в горы. Опять приказ занять высоту. Как тяжело идти в гору, по горам. Со временем у тебя появляется навык и своя техника ходьбы по горам, но есть правило - нельзя терять из вида впереди идущего товарища, нельзя отставать, он встал отдохнуть и ты, он пошёл и ты идёшь, даже если не можешь.
Пришли к нам два прапора из спецназа ВДВ, как только что с парада, на песочке даже стрелки наглажены, крепкие ребята, но здесь не равнина, здесь горы. Идут они сзади, слышу - тяжело дышат, приотстали. Говорю Валерке Ивченкову: «Умрут». Он посмотрел, похоже точно. Мы остановились, подождали, пока они подошли. На втором привале уже ждём их 20 минут, на третьем привале - уже 30 минут. Забираем у них РД, «ещё бы автоматы отдали - красавцы». Да, горы не каждому давались, но какие они красивые - Афганские горы, ущелья, какой там воздух! Дымок чуешь на километр, а если голодный, как волк, идёшь на запах и выходишь к кишлаку. А какой я видел водопад - красота. Больше я спецназовцев не видел, значок альпиниста я получил уже через два месяца в Афганистане. В горах летом ночами холодно, а днём жара, лицо сгорает, больно глазам. Зимой под утро снег лежит и мороз может ударить, а днём снег мокрый, нитки гниют быстро, и часто обувь разваливается. Тогда выбор один: или с убитого своего снимаешь, или берёшь у раненого, если его отправляют на вертолёте. Вот такие дела.
Кто-то из разведчиков нашей роты умудрялся познакомиться с медсёстрами или молодыми гражданскими женщинами и закрутить любовь. Это хорошо получалось у Паши. Мы в палатке после операции с зелёнки пришли, а он уже у неё. Слышат они стук в дверь, пришёл командир взвода, но разведчик Пашка не растерялся и выпрыгнул в окно, только взводный и видел его кроссовки. Хорошо хоть в кровати вдвоём не столкнулись.
Зелёнка, бой, берём в плен троих боевиков, ещё шестерых убиваем в бою, наши все целы. Прочёсываем кишлак и уходим на технику. Пленных везём к себе в батальон, в тюрьму. Конечно, бьют их там хорошо. Всё, что нужно, говорят таджику переводчику. Я в этом деле не участвовал, я был жесток в бою, а когда видел уже пленных, мне было их жалко. Пытать, бить или отрезать уши у меня не было желания. Утром Валера мне говорит: «Пойдём их посмотрим». Мы пошли, на посту стоят наши. Как они не пустят к тем, кто наших убивал? Мы зашли, и я их не узнал, сплошное кровавое месиво. Я спрашиваю: «А кто их так отделал?» Постовой отвечает: «Всю ночь приходили разведчики, курили анашу и допрашивали их». Утром их увезли в Кабул, иначе их забили бы у нас. Были и такие моменты, было даже такое, что иногда в засаде убивали мирных жителей, которые не успевали попасть домой. Было комендантское время, мы в засаде, по тропинке идут то ли двое, то ли трое, время двенадцать часов. Кто их знает - боевики или мирные. Подпускаем их ближе, смотрим - в руках оружие, стреляем на поражение и убиваем их. Оказалось, что у них в руках были лопаты, а не оружие, они чистили арык. Пусть Бог простит нас за невинно убитых.
Чаррикар, здесь мы всегда выходили победителями. Такое ощущение, что нас очень уважали. В разведку идём без боя, осматриваем дом за домом. Сзади нас идёт десантура сорок пятого полка, и у них в том месте, которое мы уже прошли, вдруг завязывается бой, есть убитые и раненые. Мы идём к ним на помощь. Духи уходят в киризы, забирая с собой раненых и оставляя убитых. Странно: ведь мы тоже прошли здесь, и духи не стали с нами связываться, может, потому, что уже знали нас в лицо. Сколько же много мы находим складов с оружием и продуктами, не счесть. Идём дальше, и в кишлаке завязывается бой. Решили подогнать БМП, у водителя видна голова из люка, он из второй роты. Он едет между дувалами, впереди высокая стена из глины, БМП немножко задевает эту стену, и стена падает на БМП, машина едет ещё несколько метров и останавливается. Мы подбегаем к машине, видим, что стена упала водителю прямо на голову и от неё почти ничего не осталось. Выходим из кишлака, садимся на технику и вперёд. Вдруг обстрел по первой роте, бой, горит БМП, комулятивный снаряд попал в башню, получилась дырочка прожжённая очень маленькая, и башня взорвалась изнутри. Отбили атаку и БТР потащили в часть. Война не разбирает, смерть не выбирает.
Помню, только пришли с засады, ещё толком не поспали, и вдруг «Подъём!» Потащили нас на суд. Особый отдел после каждого убийства наших разведчиков нас таскал и расспрашивал. И я был рядом, когда погибла вторая рота в Панджшере (место Руха), спасая важных «птиц», которые были на вертолёте. До сих пор это засекреченная тайна: кто там был, почему нас бросили в пекло, где хозяйничал главарь Ахмед-Шах. У него была целая армия, а наши пленные, те, кто продал родину, воевали против нас, своих соотечественников. Следователь особого отдела вызвал меня: «Ну, рассказывай, Игорёк, где ты был? Как они пошли, как всё получилось?» А что тут таить? Геройски погибли разведчики, а то, что ротный и взводные были растеряны в первые минуты, я умолчал. Опыта у них мало, да и ни к чему обвинять других. Даже если бы мы пошли сразу в обход, всё равно нам было их не спасти, всё решали первые секунды. Духи подпустили наших ребят очень близко, так же, как делали и мы. А тут суд нам говорит о том, что солдат со второй роты ударил другого, сломав челюсть. Парень-то неплохой, был награждён, дело можно было бы замять, но следак с особого отдела захотел звёздочку себе заработать, дело шьёт. Дело довёл до военного трибунала, я присутствовал как коммунист. Меня, коммуниста, позвали абсолютно уверенные, что мы коммунисты должны были все как один проголосовать как скажут - за наказание. Я и другие выступали за него с хорошей стороны, просили взять его на поруки. Извините, уже не помню, как его зовут, кажется, Александр, да и не важно. Сам факт, что человек воевал, рисковал жизнью, награждён. Понятно, что он не прав, но не в штрафбат же его за это. Следак всё-таки довёл своё грязное дело, посадили парня. Было и такое.
И снова Мазари-Шариф, летим на вертолётах, уже темно, в открытых дверях вертолёта вертолётчик ведёт стрельбу по духам, пулемёт стоит на станине, ленты с патронами лежат на полу вертолёта у наших ног. Я слышу, как пули клацают о днище вертолёта. На вертолётчике и лётчиках одеты парашюты, на нас - нет. Но больше переживаешь не за то, что вертолёт собьют, а за то, чтоб не отстрелили яйца. Чтоб этого не случилось, я подкладывал под задницу бронежилет. Я прыгаю, когда вертолёт завис, отбегаю в сторону, чтоб никто не прыгнул на голову, и занимаю оборону. Вертолёт уходит, приходит другой, блокируем высоту, выставляем посты. Третий взвод рядом с нами, второй чуть ниже. Ночью, где-то в три часа, раздался взрыв, я вскочил, как будто не спал, выскочил из спальника, с автоматом мы не расставались. Думали обстрел, я подошёл к третьему взводу, мне сказали, что это парень, наш разведчик, подорвался. Я увидел торчащие белые кости рёбер, их взрывом развернуло в стороны. Видно, разведчик повернулся во сне, выдернулась чека, он взорвался и умер у ребят на руках из первого взвода. Версию о том, что он мог подорваться сам, мы не исключали. Мы стали одеваться в «лифчики», куда вставлялись магазины из-под автоматов Калашникова, по бокам с каждой стороны гранаты Ф-1 и как обычно уже вручённые запалы. Рассвело, вызвали вертолёт, и когда он прилетел, понесли к нему убитого парня. Ротный мне говорит: «Давай прочешем кишлак и что-нибудь из продуктов найдём, сух-паёк уже каждый день надоел». Мы взводом, оставляя прикрытие, идём в ущелье. Я, Валера и таджик, звали его Бача, заходим в дом. Там был таджик маленький, полный, что-то говорит. Спрашиваем, духи здесь есть или нет, он говорит, что всё чисто. Таджик нам переводит, что бай просит не обыскивать его женщин. Бача говорит, я сейчас с ним договорюсь, он даст нам продукты. Другой кишлак пустой, хозяева в спешке ушли, оставив скот и вещи, как будто они просто вышли на улицу. Решаем приватизировать одного барашка. А утром зачищаем полностью ущелье. Ущелье было зелёное от деревьев, справа небольшой водопад, к нему подступала зелень, журчал - арык, пустые дома, здесь были одни мы. Словно не было войны, тишина и красота ущелья снимали напряжение. Мы под городом Ганзи выставляем пост, идём по ущелью, выходим на равнину в зелёнку. Кишлаки разбитые, выбираем менее разбитый дом. В середине зелёнки нам приказ: найти место для поста, удержать это место, обжиться, а потом нас сменит пехота. Осмотрели местность, выставили посты, мы, третья рота, там остались, притащили с собой крупнокалиберный пулемёт утёс, он ещё не был принят на вооружение, шёл вместо ДШК. Мы этот утёс испытывали вокруг, дом и все подходы заминировали минёры, оставив тайные проходы. День прошёл спокойно. На другую ночь мы уже отдыхали, кроме постовых. Первый взрыв миномёта пришёлся на крышу дома, я выскочил из спальника сразу на крышу, постовой весь в пыли был жив, снаряды от миномёта взрывались рядом с домом. По нам из зелёнки открыли огонь, мы - встречный. Атаку мы отбили, все живы. Когда вернулись вниз и посмотрели друг на друга, нас разобрал смех. Мы были кто в чём, кто в одном кроссовке, кто в трусах, но все были с оружием, с «лифчиками», где были магазины от автомата и РДР с боеприпасами. Утром осмотрели местность, откуда вёлся огонь, видна была кровь, у духов были потери. Утёс нам пригодился, очень мощное оружие, пули срубали десятисантиметровые деревья, как топором. И так мы, не приняв душ, на сухом пайке неделю. Через неделю пришла пехота и нас сменила. Успели помыться, почистили оружие, а вечером - тревога. На вертолёты и в горы, уходим в засаду на караван. Есть данные, идёт караван в ущелье Гардена. Караван должен быть с оружием. Десантируемся, находим тропу. Мы, третья рота, первый взвод, второй взвод и третий взвод занимаем оборону. Хуже всего ждать в напряжении, уже под утро мы увидели и услышали караван. Шли лошади, верблюды, впереди шла охрана. Первый взвод пропустил их на второй и нас, мы ударили первые, они упали, как подкошенные, задним душманам всё-таки удалось уйти. Мы подошли к каравану, раненых духов добили, взяли оружие, осмотрели лошадей. На них были мешки с героином, передали по рации. Уже рассвело, пришёл вертолёт, забрали героин, пришли следующие вертушки за нами, и мы улетели.
Вспомним гордо и прямо погибших в борьбе.
Есть великое право: забывать о себе,
Есть высокое право: пожелать и посметь!..
Стала вечною славой мгновенная смерть!
Роберт Рождественский
Б.М.П. Как же хорошо сидеть зимой на нашей 039 Б.М.П. У водителя торчит голова, лишь накрыт специальным прозрачным колпаком сверху. Ветер и пыль ему не помеха. Мы сидим на броне, пулемёт стоит здесь же наготове. Патрон в патроннике, предохранитель снят, от двигателя тепло согревает нам зад и ноги. Тепло проходит по всему телу, а раньше, когда мы считались в армии молодыми, мы всегда сидели сзади, только старшие сидели впереди. Коптит Б.М.П. из решётки выхлопными газами, от соляры чёрный дым. Зимой в холод облепили, как мухи, этот чёрный очаг, руки и лица чёрные от копоти, а летом вся пыль афганская сзади, все в пыли с ног до головы, но техника хорошая, не подводила нас как БТР-80: то КПВТ (пулемёт крупнокалиберный) заклинит у жвака, то в горы, если тянет один, только пулемёт ПК под КПВТ работает. Затвор не вытаскивается, а бой идёт. Мы кричим: «Давай!» А куда давай, заклинило, патрон наперекос пошёл, а БМП с пушки скорострельной очередью как даст, хорошее оружие, а сколько убитых и раненых наши БМП перевезли, я б им памятник поставил.
***
Выжившим в ущелье разведчикам 2-ой роты
Панджшер. Наши попали в засаду.
Голову не поднять, свистят пули.
За что мы в этом аду?!
Но надо вытаскивать наших.
Каждая секунда на счету.
Нам не поставят обелиск за павших.
А духи зажимают нас.
Стреляй, мой СВД.
Ещё немножко, и вытащим мы вас.
Но много убитых, лишь семерых
Успели мы вытащить
Наших ребят живых.
Сашок, как ты поседел,
Ведь тебе всего 19 лет.
И взглядом пятидесятилетним
Ты на меня посмотрел.
Не ранен, всего лишь контужен.
Тебя увезли в Ленинград.
А я остался в Баграме простужен,
И дальше пойду воевать.
Игорь Черных
***
Убитым разведчикам 3-ей роты ВДВ
Ты воевал в маскхалате.
Домой отправляют в парадке.
А рядом с тобой, прощаясь, стоят ребята.
Ты послужил славно.
Берет на твоей голове.
Зачем ты ушёл так рано?
Пуля душмана под Кабулом тебя убила.
И жизнь твою молодую
Свинцовая пуля сгубила.
Никто о тебе сейчас не вспомнит.
Нет у тебя детей, и мать умерла.
Так за что ты тогда сражался, десантник?!
Игорь Черных
Воду экономили, пили только по глотку, а как хотелось по инстинкту сделать ещё и ещё глоток. Были и проблемы. Некоторые молодые уже выпили всю свою воду и умирали от жажды. Приходилось делиться, даёшь ему флягу, так он готов выпить её всю. Хватаешь его за горло: «Ты что делаешь, сучонок, два глотка - и всё». Вода на вес золота. В сухом пайке у нас были влажные салфетки, вот ими и протираешь забитые пылью уши, глаза, шею и подмышки. Идёшь в цепи, захотел по-маленькому, терпишь, хоть невмоготу, потому как если отойдёшь влево, вправо - сразу потеряешься. Ждёшь, дозор остановился, ты быстро - шаг, два в сторону, ножом выкопал ямку, пописал и закопал, да так, чтоб не вылилось на тропу, по которой мы идём. А один молодой захотел по большому и говорит: «Невмоготу терпеть». Дозор остановился на маленький отдых. Молодой выкопал ножом яму, сракой голой к нам, сам с автоматом наготове смотрит в зелёнку, всматриваясь в каждый куст. Если ветерок на тебя, что делать, затыкаешь нос. Всё закапывалось. А если ночью в засаде, закапываешь рядом, как правило, организм привыкал. Воды было очень мало, и пить старались понемногу. В зелёнке ты адаптируешься, кусают мухи, комары, мазь не помогала, ты терпишь. Вслушиваешься в каждый порыв ветра, и опять тишина, только сверчки стрекочут. Слева, где находился первый взвод, слышны автоматные и пулемётные очереди. Там же почти во всём взводе одна молодёжь. Мы, пять человек, через кусты, словно тигры, по одной команде срываемся им на помощь. Пригибаешься, шальные пули свистят над головой, кричим своим, что это мы с тыла к ним идём. Видим, лежат трупы духов, аж за их спинами. Ведём бой, добиваем раненых, в плен брать приказа не было. Проводим обыск, слева идёт Божан, говорит: «Убитых человек двадцать». Духи так подошли близко, что, как говорил молодой, они пробежали прямо по нему, пришлось Берднику стрелять им в спину. Молодёжь дрожит, у них был первый бой. Потерь и раненых у нас не было. Я думал, что наша позиция основная, но духи решили пойти вдоль арыка, из которого орошают виноградник. Вот так мы и воевали. Как говорили сами враги, военная разведка, состоявшая в основном из пацанов от 18 до 19 лет, а костяк - сверхсрочники, воевала на высшем уровне. Как правило, самыми боевыми, опытными и дерзкими были старослужащие, те, которые отслужили год. Откуда они брали такой колоссальный опыт?! Такую информацию не во всех книгах найдёшь. Голод и лишение всяких благ заставляли нас выживать и искать выходы из любой ситуации.
Давали сухой паёк, хорошо, если «горный паёк», в него входили ананасовый сок, большой чёрный шоколад, сгущённое молоко, галеты, банка тушёнки, гречка, банка персиков и салфетки, которыми вытирали руки или лицо от пыли, так как воду берегли. Там всё калорийно и вкусно, а в обычном пайке - галеты, банка тушёнки, банка перловки и маленькая баночка типа холодца. Сухой спирт в основном в горном пайке, на четыре дня четыре коробки, две большие фляги воды, боекомплект. Попробуй уместить всё это в РД (рюкзак дисантника). У нас получалось, я ещё облегчал себе рюкзак, особенно если шли в горы, вытаскивал из пайка кашу, ну не любил я её. Валерка Ивченков всегда мне её впихивал, потому что у него и так тысяча патронов и места в РД совсем не оставалось. Но вот ирония, когда всё заканчивалось и ты голодный, перловую кашу в банке разбавляешь тушёнкой и на спирту, чтоб не было видно дыма, поджариваешь, такая вкуснятина!!! Но дома, на родине, гречку и перловку я и сейчас не люблю. Когда не было воды, не хватало пайка, ты уходишь от преследования, спишь отрывками, многие теряли вес, и как в концлагерях за два дня оставались лишь одни глаза, наступала анорексия, она косила совершенно здоровых ребят. На моей памяти, к нам из таких больных вернулся через год лечения лишь один. И мы в этих условиях выживали, находясь в жилище врага, но так и легче понимаешь их быт. Сердце у всех одно. Или оно сильное или трусливое, кто бы это не был - зверь или человек. А когда проводишь по месяцу на операциях, волосы потом превращаются от грязи в солому. Одежда от пота просто ломается, как картонка, ты пытаешься зашить, а маскхалат уже сгнил, ткань ведь тонкая. Все чёрные, как пантеры, бородатые, усатые, в разных кепках. У меня была джинсовая с большим козырьком, у других из маскхалата. Смотришь сейчас на фото и думаешь: «как голодранцы», как духи выглядели. Борода и усы начинают чесаться, ветер афганец заносит нас пылью. Что делать, хорошо, если рядом вода и зелёнка, можно взять воды и в доме в кишлаке помыться, но это было редко, и ты свыкаешься с этими проблемами. А проблемы с этим не кончаются, мины-ловушки нас поджидали и в горах на тропе, и в зелёнке на тропе, и в доме, как правило, на первом или на втором этаже, в коридоре перед лестницей или после первого этажа на площадке. Мы всегда такие площадки переступали и смотрели, чтоб не показалась взрыхлённой глина. Но духи умели делать и аккуратно замазывать. Перешагнул как-то через место, как мне показалось, подозрительное наверх, осматриваю каждую комнату, слышу «Бабах»: в том месте, которое я перешагнул, взорвался солдат сапёр, ему оторвало ступню. Идёшь по лестнице ближе к краю стены, на середину не становишься. Как игра, только живыми людьми, неизвестно кто выиграет первый. Палец сживается с курком как одно целое. А тут дождь, все мы уже вышли из кишлака, льёт как из ведра, вот и умыл. Тропический ливень промочил нас с ног до головы, я успел рукой закрыть место, где затвор. Ливень как резко начался, так и закончился. Откуда-то из зелёнки по нам выстрел, мы в укрытие, где находился разбитый дувал, и бьём в ту сторону зелёнки, ствол от автомата шипит. Тихо обходим, идём все в грязи в ту сторону, видим стреляные гильзы у дыры дувала, они ушли. Мы по их следам подошли к киризам, опять они ушли в эти киризы. Бросаю, вынимая перед этим кольцо из чеки ф-1. Летит граната, крутясь вниз кириза. Машинально делаю шаг назад, взрыв. Взрывная волна поднимает из кириза клуб пыли. Если они рядом были, то взрывная волна по голове бабахнет хорошо. А если позади них есть ещё выход наверх, типа отдушины, взрывная волна ударит, но сила уйдёт в этот дымоход, как было у меня, когда я был внизу в киризе и кто-то, не зная, на другом краю кинул ф-1. Во-первых, взрыв контузит хорошо, ничего не слышно, во-вторых, пыль, дышать нечем. Потом этому дураку я всё высказал, хорошо, что рядом за моей спиной был выход, отдушина. Я возвращаюсь в первый попавший выход, с трудом вижу выдолбленные как бы ступеньки под ноги, только вылез, осмотрелся, делаю шаг от дырки и внизу слышу ещё один взрыв. Слышу голоса, бегу туда, вижу: стоит этот маленький поджигатель. Подбегаю к нему и с размаху по лицу врезал. Он с ног кувырк, я ему говорю: «Ты что делаешь, за мной могли пойти другие!» Долго ещё эхо звенело в ушах. Не любил я лазить в эти киризы, можно и носом столкнуться в темноте с духом, а там, извини, кто проворней окажется - ты или он. Да и ходов очень много. Можно выйти в другое место, например, прямо к духам. Под землёй как бы кажется прошёл немного, а по верху к своим идёшь целый километр один, без прикрытия, и сложно ориентироваться. А когда выходишь к своим, надо постараться, чтоб не спутали на расстоянии с врагом и пулю от своих не схлопотать. Но ты своих узнаешь и увидишь через прицел, глаз намётан - свой или чужой. После дождя жарит солнце, всё на тебе высыхает, грязь, глина отваливаются от кроссовок, солнце режет глаза, но мы идём вперёд. Впереди дома уже пустые, только животные да ишаки. Ушли все - и мирные жители, и враги, которые здесь тоже жили, так часто бывало. Впереди дом, видно, бай жил: деревянные большие балки, большая женская комната, ещё пахнущая женщинами, огромное на всю комнату красивое одеяло. Осматриваем всё, никого нет, решаем здесь заночевать. Ночь проходит тихо, без единого выстрела. Рано утром, когда ещё прохлада, уходим дальше из этого кишлака вдоль ущелья.
Где-то через месяц меня вызывают в особый отдел. Сидит майор и говорит: «Ты коммунист, награждён, имеешь ранение, посылаем тебя в Москву в училище. Даём направление без экзаменов на следователя по особо важным делам». А служить ещё полгода. Обрадовался я, иду в палату, рассказываю Ивченкову Валерке, Божану, Кислому. Все меня хлопают по плечу, радуются за меня. «Здорово, когда?» «В течение недели», - отвечаю я. Уже все спят, на душе у меня кошки скребут. Сидим мы вдвоём с другом Ивчей - так его называли переводчики таджики, а на душе у меня тревога и грусть. Смотрю на спящих ребят разведчиков, совесть гложет. Не нужна мне была гражданка. Как друзья говорили, будешь баб трахать, да и шанс есть живым уйти. Да и у Валеры Ивченкова, хоть он и говорит, что рад за меня, а в глазах грусть и печаль. Не спал я целую ночь и своей дальнейшей выходкой подставил свою жизнь, чтоб пройти ещё раз по лезвию ножа и зарубить карьеру военного офицера с огромной перспективой. Я подошёл к нашему другу Божану и спросил, хотел бы он поехать вместо меня на гражданку?», на что он, не думая долго, как я, сказал, что, конечно же, поехал бы. Утром я встал помятый, на спортплощадке разные мысли мне лезли в голову. Да, не герой, да, наверное, мудак, но решил я твёрдо остаться со своими ребятами разведчиками, сжился я с ними, как с братьями, что они подумают? Ни с кем не делясь своими мыслями, я пошёл в особый отдел. Захожу к майору, он меня спрашивает: «Что, готов?» А я ему отвечаю: «Не поеду я, не могу бросить ребят». Он мне: «Ну ты и дурак. Это шанс, перспектива на всю жизнь, учиться в столице, бесплатное питание, обмундирование. Государство тебя будет учить, тебя рекомендовали ротный, командир взвода, комбат, всё уже решено, готовь документы. Свободен! Потом мне ещё спасибо скажешь». Сейчас, наверное, я бы так не поступил, какая- то глупость, ради чего, где теперь эти товарищи? Погибли и до сих пор меня не отпускают, они остались в памяти моей, остались братьями, товарищами дорогими. Я ему отвечаю: «Товарищ майор, я уже твёрдо решил». Майор отвечает: «Подумай, придёшь позже». Я ушёл и позже не передумал, не уговорил он меня, дурака, как и в Кабуле на пересылке. Прихожу опять к нему, смотрит майор исподлобья, суровый следак, представляю, как они бесчинствовали во время войны 1941-45 годов. «Ну что, старшина», - говорит он мне. - Решил, одумался?» Я ему отвечаю: «Никак нет, не поеду». Посмотрел он на меня пронизывающим взглядом насквозь и говорит: «Да не стой, садись». Сел я напротив него за стол, минута показалась часом. Он молчал, потом прервал тишину: «Ну и дурак же ты, но я тебя зауважал. Впервые в своей жизни встретил такого бестолкового человека, который отказывается от райской жизни». Он встал и подошёл ко мне, я тоже встал, он посмотрел ещё раз на меня. Не понятно, о чём он думал или какого червяка во мне искал, протянул свою руку и пожал мою. «А кого бы ты порекомендовал вместо себя?» Я сказал: «Божана Павла. Он коммунист, награждён». Майор даёт мне бумагу и говорит: «Пиши, что ты отказываешься, причину и кого рекомендуешь».
Так я перечеркнул свою карьеру.
Жалею ли я? Тогда нет, но сейчас я, конечно бы, поступил по-другому.
Честь и достоинство никому не нужны: ни Путину, ни Сердюкову. Мы остались там забытые в ущельях, пропавшие без вести, убитые, истекающие кровью, замученные в плену, в холодных, сырых пещерах.
Пришёл я в палатку, все меня ждут, куда я пропал. Я и говорю: «Не еду я». Все в шоке, начинают меня уговаривать. Я сказал, что написал отказ и порекомендовал Божана. Все поняли, что это серьёзно. Тогда не мог я их оставить и поступить иначе, считая, что тем самым предам своих товарищей. И не хотел, чтоб говорили, что я кайфую там. Божан с радостью кинулся меня обнимать: «Я поеду, буду офицером. Спасибо, спасибо», - понёс какой-то бред. Он сразу согласился, без всякого раздумья. Когда он уши отрезал у духов, ещё живых, но умирающих, я думал, что у него крыша съезжает, оказывается нет, ещё работает.
Итак, вместо меня ушёл Пашка Божан. Женился на дочке генерала, который возглавлял школу. Со мной он не общается. Да и зачем, кому это нужно? Ну уступил ты место в трамвае, а сам поехал стоя дальше. Мне оставалось ещё полгода, но я был тогда счастлив до конца остаться со своими друзьями. И сейчас, пусть не со всеми, но мы всегда встречаемся. Кислицин Валентин, Павлухин Володя из Краснодара и я - Черных Игорь, мы всегда рядом. О Божане ничего не слышали. К сожалению, с нами нет Валерки Ивченкова, его убил киллер в Смоленске. Это они - Ивченков Валерка и Кислый - меня надоумили написать эту книгу. И в память о наших погибших ребятах я это сделал. Можно описать и быт, и мелочи, но я хотел рассказать только о фактах реальных, без выдумки. Когда из наших кто-то будет читать, они всё вспомнят. Я и сам, когда пишу, как будто проживаю всё заново. Думаю, как можно было бы помочь или правильно пойти и что можно было бы изменить, почему не было вертолёта и раненые умерли, почему всё плохо было организовано, и никто за это не пострадал, только солдат.
Да, были и хорошие времена, только не для нас. Приехала к нам в Баграм выступать Анна Вески и Кобзон - певцы. Радости у нас было много на бабу нашу посмотреть. Наглаживаемся, одеваемся, занимаем места. Выходит Анна, и зал взрывается. Только всё стихло, заиграла музыка, и Анна Вески стала петь, как вдруг из штаба пришёл офицер, взмахнул рукой, и музыка остановилась. Он взял микрофон, и прозвучало то, что мы слышали всегда и очень часто: «Разведбат, всем в расположение, тревога!» И мы опять мчимся в бездну, в ад, где горит наша техника и слышны стоны раненых ребят. Концерт продолжался для других, а мы дальше выполняли интернациональный долг. Только не понятно перед кем, наверное, лишь ради чести погибших, ради нас, чтоб остаться живыми, а Родина нас забыла, мы так и остались забытыми в ущельях.
Ну вот, и наступает долгожданный дембельский день. Пора со всеми прощаться и возвращаться домой. Утром подходит ротный и говорит: «Ну что, Черных, завтра готовься домой». Первыми увольняется зимний призыв, командиры, я, Бердник, Круглый, а другим ещё воевать целых два месяца. У меня много фотографий: наша подбитая техника, конфискат у духов, фотографии ребят с нашей роты, фото наших убитых солдат. Собирая вещи, понимаю, что всё это мне не увезти, беру только те фотки, где меньше крови. Остальные даю, как я тогда думал, другу из штаба, который не воевал, а был писарем, и прошу эти фотки отправить мне по почте. Объяснил ему, чтоб отправлял в поздравительных открытках. Он меня обманул - не отправил. Скорее всего, оставил себе. Будет рассказывать, как якобы он воевал, и показывать фотографии нашего разведбата. Ну и бог с ним, подлецы всегда были, во все времена.
Уже в Душанбе взяли билеты на поезд Душанбе - Таджикистан - Москва. Взяли хлеба, помидоров, огурцов, тушёнки, водки купили целый ящик. Ехать на поезде до Москвы семь суток. В нашем вагоне было пополам десантников-афганцев и другая половина гражданских. Нам повезло: рядом с нами в купе ехали в Москву из Душанбе четыре девушки лет по 19-20. В первый же день мы с ними подружились, они увидели, что мы упакованы, везём косметику своим невестам и близким женщинам. Ну и, как полагается, настоящие разведчики после службы отрываются. И лично я занимался любовью все семь суток до самой Москвы, конечно, с отдыхом. Поэтому дорога показалась короткой и очень весёлой. Так родина встречала нас, героев. Первое, что я увидел, это был Казанский вокзал. В Москве я до этого не был. Потом красивое метро Комсомольская. Помню, как на нас смотрели ветераны, те, кто коснулся войны, смотрели на наши планки о ранениях, на медали и ордена. Тогда ещё всё скрывалось, что идёт война в Афганистане Д.Р.А (Демократическая Республика Афганистан).
И всё же, какая красивая страна Афганистан. Со своими арыками, перевалами, по скалистым дорогам бороздили мы на своей технике, в ущельях горелая наша техника, где-то в горной речке башня от танка, горелые наши камазы, разбит БМП и БТР. Жара невыносимая, и этот афганец-ветер, когда поднимается, забивает своей пылью глаза, уши, в волосах пыль, волосы и брови седые, пронизывает насквозь. В воздухе летает верблюжья колючка. Спускаешься с серпантина вниз, горы уже позади, а здесь зелёнка, вода в арыках журчит, тянет свежестью, свежая зелень, виноградники очень ухоженные, арыки, как паутина, направлены на орошение во все уголки зелёнки, здесь свежо и хорошо. Афганцы - это таджики, узбеки, индийцы, топят они «по-чёрному». В комнате, где спальня, внизу в полу сделана дырка, или отверстие для костра, топят в основном лозой от виноградника, одеяло занимает всю комнату на полу. Когда остаются угли, они закрывают сверху одеялом, и угли греют. Лично я ходил во все комнаты. Я дозорный и осматривал всё, что казалось мне подозрительным, но при этом не терял никогда бдительность. Смелых и шедших на нас в полный рост душманов я не видел, все они трусы, как и полагается, исподтишка, рукопашный - это редко. Если уже столкнулись нос к носу при наступлении или отходе, героями я б их не назвал. Как описывают другие, сколько брали пленных и разных крутых уже мужчин, воевавших с нами не первый год, обученных в лагерях для боевиков, обучали наёмники, ЦРУ и НАТО, попадались и они нам иногда.
***
Погибшим механикам и водителям,
разведчикам 781 отдельного развед. батальона
Не ставили на могилах мы кресты,
Чтоб не смогли их осквернить
Талибы и враги.
И сколько крови пролито напрасно.
Высотку идём опять мы штурмовать.
Прикрою я тебя,
Вперёд, десантник и мой брат.
Тельняшка мокрая от пота,
И масло из цевья кипит,
И БТР горит из-под капота.
Высотку взяли, флаг стоит.
А там, внизу, в ущелье,
Любимый 33 наш горит.
Игорь Черных
***
Другу-разведчику Божану Павлу
и ходившим на караваны и банды разведчикам
Вспомни, мой друг,
Как фляжку воды
Мы пускали по кругу.
Ты вспомни, мой друг,
Лишь по глотку
Её пропускали.
Её не хватало нам,
Когда мы смогли бы напиться
Лишь только внизу, у арыка,
Под пулями смог я умыться.
Одежда от пота рвалась на тебе,
Но пули не брали нас.
И смело мы шли по судьбе
По узкой тропинке меж скал.
Во фляжке последний глоток,
Мой друг, для тебя я берёг
И тебе я отдал!
Игорь Черных
За последнюю операцию мне послали домой наградной, но я ничего не получил. Как правило, пленных содержали жёстко, наши таджики их так обрабатывали, я даже иногда удивлялся их жестокости над своими собратьями. Всё, что нам было нужно, пленные и так всё рассказывали. Если в бою кого убивали из наших, в плен мы никого не брали, добивали раненых, чтоб наверняка в голову, зря не рисковали, не было такого, чтоб раненый притворился и ждал, когда его перевернут, или он откроет огонь в спину. Всё конкретно, жёстко, по-мужски: увидел, добил, увидел, добил. Потом один страхует, другой работает очень аккуратно. Проблем у нас с боевиками не было, наш профессионализм был выше на голову. В афганских домах летом прохладно. Дома большие, стены толстые, в женской половине кувшин с водой для подмывания и умывания. Туалет один на всех, он бывает в доме на первом этаже или на втором, также мог находиться на улице, на территории дома. Женщины у них страшные, красивые узбечки и индианки. Индианки ходят без паранджи.
Война была с нами чисто партизанская, так она и длилась все эти годы. Мы подстраивались под их тактику, уходили с вечера и до утра в засады. Как правило, банды передвигались только ночью, вдоль дороги по каналу, между ущельями, подальше от постов. Уходили, обстреливали аэродром в Баграме, Кабуле, обстреливали нашу технику, бензовозы, взрывали нефтепровод, обстреливали посты. Пытались делать засады на нас, мы - на них, кто кого перехитрит. Побили мы их много, ребят у нас не хватало, всё было не комплект - взвод не взвод, рота не рота. Кроссовки нам не поставляли, добывали сами, на складах у них были достойные вещи. Как детки малые, могли сломать замок в дукане, набрать сладостей и жвачек. Сейчас, конечно, стыдно за это. Идёшь ночью, остановились. Мы пошли вперёд в дозор, а там дуканы в ряд. Замки у них, как правило, для фикции, как у нас на почтовых ящиках. Берёшь с глушителем ПБС - бах, а там сладости, наберёшь в карман и для других. Но это неправильно, это воровство, даже если и просто переступил порог мирного дукана. Прошли ночью весь кишлак вдоль и поперёк: ни духов, ни мирных, все спят. Ночь всегда была наша. Обычно стены вокруг дома высокие, как крепость, иногда башни с бойницами, ворота большие, деревянные. Передвижение - верблюды, ослы, барбухайки, автомобили, все расписаны на разный манер. Оружие у них, как правило, китайского производства из Пакистана. В Пакистане и натовские ЦРУ базы, куда уходили на лечение раненые боевики, уводили наших пленных, кто владел информацией. У нас автоматы намного легче, чем у них, но я слышал, что и афганцы научились делать АК. Болезни просто косили нашего брата. Только построились перед операцией, выходим из палатки, в оружейке взяли оружие, Ивча говорит белорусу: «Слушай, у тебя глаза и веки жёлтые, и сам ты на лицо весь жёлтый. Быстрей к доктору». Сразу его в госпиталь на больничку определили. То есть, эти болезни жили рядом с нами. В горах зимой, если был снег, то снег топили в банках из-под сока или тушёнки, котелок или кружку мы не носили. Во-первых, не было лишнего места, во-вторых, лишний шум, бронежилеты мы не носили. Когда к нам пришли бронежилеты нового образца, мы их испытывали. От 15-20 м, приблизительно, автомат АК 7.62 прошивал его, не было смысла его таскать, весил он от 10 до 13 кг. У нас часто был ближний бой. И мы, и духи подпускали очень близко. Чем ближе передние подойдут, тем меньше шанса у середины и последних. Единственная разница, что мы - дозорные, отрывались от роты на расстояние и самостоятельно могли осматривать подозрительные объекты и предметы. Но нам давало это мало шансов остаться живыми, зато шанс появлялся у остальных. Дозорные, я считаю, это лихие разведчики, от них зависела жизнь роты, батальона, а может, и всего задания.
В-третьих, бронежилет сковывал движения, в нём ещё жарче, лишний вес. Помню, духи подпустили из 45 полка дозорных десантников-разведчиков в бронежилетах, вплотную расстреляли и трассерами ещё подожгли ткань на брониках. При такой жаре +50, ткань - синтетика, горела и плавилась, как пластмасса. Тяжелораненые кричали, но помочь им не смогли. Ещё и после этого я и другие ребята броники не носили. Уже через полгода, может, через три месяца у нас уже были деньги афгани, их местные деньги. У убитых душманов делали конфискат афганей себе. Иногда это были большие деньги. И мы уже на местном рынке в дуканах в г. Баграме покупали вещи: спортивные костюмы; кроссовки для боя, замшевые, очень удобные; кепки, например, джинсовые с козырьком от солнца, очки тёмные. На рынок выезжали по договору с вооружёнными бойцами, но я думаю, вряд ли кто мог взять нас в плен, если б мы были с Валерой вдвоём или один, если только убить по пути. Рынок у них, как у нас в маленьких городах. По дороге в городе много сервисов, афганцы механики неплохие, как я слышал. Питаются они скромно: рис, кишмиш, грецкие орехи, абрикосы сушёные, виноград многосортовой, баклажаны, дыни. Ну в общем, как у таджиков на границе с Термезом, только никакой цивилизации. Хотя в дуканах или на рынке можно было купить то, что у нас было в СССР большим дефицитом - кроссовки, костюмы спортивные «адидас», косметика, ковры ручной работы и т.д. Летом - жара, утром прохладно. В солдатской столовой кормили неплохо, но мы там практически не бывали, поэтому желудки у нас ни к чёрту, все простужены, некоторые бойцы даже обмораживались в горах, как правило, молодые. Быстрей это обмороженное место растирать снегом, но желательно мягким, чтоб не пора-нить это место. Растереть, а потом укутать в тёплые вещи. Иногда в горах было очень холодно в декабре, ноябре. На Соланге, где стояли наши посты, и летом холодно. Баграм как город никакой, одним словом, большой кишлак, только больше зелёнки и находится он на равнине, больше арыков, их маленьких плотин, больше виноградников, целые плантации разных сортов, и дома сразу видно, но богаче. Много ремесленников, тут же делают кувшины из глины разных размеров. Дуканы их завалены мукой и пряностями. Воду они берут прямо здесь, где протекает арык, около дома. Смотришь, а чуть дальше купаются дети, а может, где-то ещё лежит труп животного или человека. Животные также самостоятельно пьют из этого арыка. Поэтому много болезней от воды, нам давали специальную с растворимыми таблетками. Просто жесть, вода теряла все свои вкусовые качества, пить её просто невозможно, даже если ты умирал от жажды. Но эти таблетки убивали всех микробов. Раны на теле заживали очень долго, заживление проходило очень болезненно, и всегда на этом месте оставались пятна, как от ожогов. Мы очень часто ходили по горам, обучались альпинизму на месте, поэтому нам вручали звёздочки «альпинист». С горами я дружил и горы очень люблю за их красоту, за неповторимые черты, за горные реки, за скалистые ущелья. Красота гор неописуема. Какой там чистый воздух, производства там никакого нет, летают огромные орлы над горами, большого барана запросто унесут с собой. Но горы давали и свои минусы. Мы, измождённые, без витаминов, без кальция, без воды, быстро выпадают и крошатся зубы. Кому- то везло, кому-то меньше. Афганистан - он непредсказуем, то тишина днём, даже слышно, как жужжит муха или комар, но всё может поменяться, причём резко, может подняться сильный ветер с пылью, как мы называем Афганец. Ветер афганец забивает своей пылью глаза, одежду, технику, оружие.
***
Другу Петру
Мы не боялись, такими были.
Воевал отец мой, дед.
В семье их не забыли.
Мы по дороге их идём.
Из пепла мы подымем знамя.
Тернистые пути мы все пройдём.
И разгорится снова пламя.
Врага любого мы побьём.
Как говорил Суворов-батька,
В горах не страшен нам подъём.
Любые Альпы и границы
С тобой, мой друг, мы перейдём.
И если надо, наше знамя
Мы над рейхстагом водрузим,
И снова будет биться пламя.
Пусть это знают НАТО и грузин.
Игорь Черных
Поехал бы я побродить по ущельям, по сопкам, помянул бы своих ребят, чтоб не мерещились больше в ночи привиденьями. Чтоб не были они брошенные в тёмных ущельях, чтоб души их освободились и покоились с миром в раю. Построю часовню в память о них, поставлю в ней фотографии, правда, не всех ребят фотки у меня есть. Сколько раненых и тяжело раненных вынесли из-под огня, кто-то выжил, кто-то умер, но никто из тяжело раненных к нам не возвращался. Поэтому и взвод, и рота были не укомплектованы и воевать приходилось за троих, да и болезни косили нас, как траву. «Вперёд!» - слышу я и сейчас, только не пригинаюсь от свиста пуль. Стараемся жить дальше ради тех ребят, которых оставила жизнь. Поставлю в часовне за упокой свечу в память о погибших ребятах, пусть горит она вечно, пусть другие, молодые поддержат это пламя, чтоб они никогда не были забыты в этих афганских ущельях.
***
Всем выжившим разведчикам 1983-1985 г.
провинции Афганистана Парван-Баграм
781 отдельный развед. батальон
Мы уходим на рассвете,
уже позади Баграм.
Там, в зелёнке, в засаде
Будем ждать караван.
Звёзды нам освещают их путь.
Вот они, я вижу их лица.
Враг, держись, шуриви не забудь.
Палец мой на курке,
Искры от пуль рассекают грудь,
И дырка сияет в его голове.
Враг повержен,
Кто в бегство, кто вплавь.
Труп душмана лежит неподвижен.
К нам подмога идёт от застав.
Крики, стоны вокруг.
Разведчик, ты не робей,
Ведь рядом с тобою я, твой друг!!!
Игорь Черных
Почему началась война в Афганистане?
Многие спрашивают: «Почему началась война в Афганистане?»
Выдающимся событием в истории советско-афганских отношений стало подписание 5 декабря 1978 года Договора о дружбе, добрососедстве СССР и ДРА.
Партия в Афганистане раскололась на две части. Правивший тогда страной в 1973 году король Захиршах был свергнут. Разногласия в стране привели к тому, что обстановка была сложной и с каждым месяцем ухудшалась.
Из Афганистана присылались с постоянной частотой просьбы о вводе советских войск.
12 декабря 1979 года Л. Брежнев принял решение об оказании ДРА военной помощи на основании подписанного 5.12.1978 года советско-афганского Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве «путём ввода на его территорию контингента советских войск».
Данное решение в июне 1980 года единодушно было одобрено на пленуме ЦК КПСС.
Война в Афганистане длилась девять лет, один месяц и девятнадцать дней, с 1979-1989 гг. Но на самом деле она не закончилась и будет длиться столько, сколько это будет нужно наркобаронам, если их не остановить.
Собираясь вести очередную «освободительную» войну, следует прежде всего подумать о России.
России пришлось вести слишком много опасных, ненужных и бессмысленных войн.
Взгляды Снесарева и Волконского на содержание принципа внеполитичности армии. - Только стальная выдержка армии спасёт страну от беспредела. - Что означает выражение «армия за народ»? - Верность присяге и дисциплине. - Недопустимость разрушения единой военной семьи. - Внепартийность армии не исключает, а, наоборот, предполагает самую широкую политическую подготовку.
Извращённая логика: почему «нам нельзя было потерять Афганистан», а Советский Союз утратить было можно. - Неразумное решение (сила есть - ума не надо?)
Подойдём к реальной оценке Афганистана. Может ли быть Афганистан сам по себе ценен? Мы имеем перед собою страну с пятью миллионами населения, очень бедную, примитивную, без техники, без культуры; по-видимому, нет смысла ни для нас, ни для англичан тянуться за этой полудикой, неуравновешен-ной, всегда взбудораженной страной. Чего мы могли бы достигнуть, обладая ею? О минеральных богатствах нечего и говорить, они не велики, да и не определены; придать земле культурность можно, но это потребовало бы много времени, огромных трат и сулило бы всё же скромные результаты. А что такое эти пять миллионов населения? В значительной части своей это кочевники, значит, полудикари, слаботрудящиеся, небрежные, вялохозяйственные. Ясно, Афганистан сам по себе никакой цены не представляет. Но этого мало. Это горная страна, лишённая дорог, с отсутствием технических удобств, с разрозненным и ненадёжным населением; а это ненадёжное население сверх того свободолюбиво, отличается гордостью, дорожит своей не зависимостью. Последнее обстоятельство поведёт к тому, что, если этой страной и можно овладеть, то удержать её в руках очень трудно, на заведение администрации и заведение порядка потребуется столько ресурсов, что страна этих трат никогда не вернёт: ей вернуть их не из чего.
Поэтому мы должны сказать определеннейшим образом, что в истории столетней борьбы между Англией и Россией Афганистан сам по себе никакой роли не играл, и ценность его всегда была косвенная и условная. Если вдуматься в существо его политической ценности, то она, главным образом, сведётся к тому, что Афганистан включает в себе операционные пути на Индию. История блестяще это иллюстрирует: она насчитывает 20 великих нашествий на Индию на пространстве четырёх тысячелетий. Все эти нашествия показывают, что издавна народы- властелины стремились в Индию обычно с целью наживы, и всегда они шли через Афганистан. Других дорог не было. И вот это обстоятельство, что Афганистан замыкает указанные пути, делает его политически целым, придаёт ему определённый удельный вес и даёт ключ к решению вопроса об основной при-чине борьбы, которая идёт между Англией и Россией. Ещё Александру Македонскому приписывают фразу, что только Индия даст ему ключ к удержанию в своей власти Азии. Эта идея ясно осознавалась как его предшественниками, так и его последователями. Важность же Индии всегда отражалась на важности неминуемого поддверия к Индии, каковым был Афганистан.
Сейчас, когда пишу на этой бумаге события афганских дней, думаю обо всём, правильно ли я уже коммунистом сознавал тогда, что гибли наши разведчики, десантура, пехота, отдавая свои жизни за родину. А родина, тогда СССР, была большая, и о нас не писали в газетах. Но я думаю, что кровь была пролита не зря. Если бы не мы, были бы американцы. А что лучше: враг у наших границ? Конечно, нет. Если мы не будем бороться за свои границы, за свою безопасность, грош нам цена. То, что власть нас предала и не ценила наши жизни со времён Великой Отечественной. То, что Горбачёв предал нас, сдал нас, афганцев, и Афганистан американцам, это я видел и видел своих сослуживцев, которые были против вывода войск из Афганистана. Предательство Горбачёва и его шайки, предательство нас, афганцев. Потом он предал всю страну и сумел вместе с советским ЦРУ развалить весь Советский Союз. В моей стране было много хорошего, были идеалы, да, были пионеры, потом комсомольцы, потом партия. А сейчас молодёжь с бутылкой пива или уже пробовали наркотики. Да хорошо опомнились, стали рекламировать спорт, армию, Кабаеву, Путина. Может, молодёжь, хотя бы большинство, задумается и будет правильно жить, заниматься спортом, не выкидывать нашу литературу, наших писателей на помойку, ценить победу и заслуги наших дедов, не продавать их награды, даже не понимая, какой ценой они заслужены: голодом, холодом, стремлением победить, забывая о себе и порой о своей жизни. Когда ты видишь, как страх пронзает всё. Награды, наградные книжки своих отцов и дедов, а иногда свою веру, иконы, которые висели на стенах наших предков, и дед, и бабушка молились на нашу родину. Мы продаём их по дешёвой цене, и священники продают из храмов иконы, где цена этому?! Конечно, только на молодёжь нового поколения, на наших детей, внуков. Они такие, как мы, даже лучше, в них течёт кровь победителей. Да, тяжело жить в нашей стране, где царят коррупция и предательство. Сколько наших ребят за предательство погибли в Чечне. А делали крайним Буданова, предали его, а насильники - это правительство, генералы, которые продают нашу Родину. Хотелось, чтоб что-то изменилось у наших стариков и матерей, у наших ветеранов, которых уже не осталось, именно прошедших Великую Отечественную войну. Вспомним, как они жили, в нищете и коммуналках. Что мы им сделали, чтоб они жили счастливо?! Да ничего! Да, Горбачёв и Громов вывели войска, а где отчёт сколько погибло ребят только при выводе, как проходил вывод и зачем такая спешка. Кланяемся господам нашим американцам. Хотелось много описать событий, наш быт. Это не жизнь, всякое было, ругались и дрались, все на нервах, но друг за друга держались до последнего. Хотелось описать события, не забивать голову природой и бытом. Как правило, большинство служило и знает это. Хотелось, чтоб знали о тех погибших, именно о них, которых давно уже забыли, да и фотки уже некоторые потерялись, пожелтели, исчезают лица, как трассерами их жгли раненых и мёртвых. Как разрывными били по нам, а нам не разрешали из-за конвенции, а у них - пожалуйста. Но и мы у них забирали на складах цинки с патронами, и привет от тёти Моти. Узнайте и вы, что такое разрывные пули. Нигде о наших погибших ротах не упоминают, тогда было секретно, а сейчас всё потеряно. Да, сколько парней талантливых, которые могли принести пользу, погибли. Но я хочу сказать: «Погибли не напрасно». Мы, как могли, отодвигали предательство Горбачёва и оберегали границы нашей Родины. А то, что Громов вывел войска, я не считаю это его заслугой. Как вояка и губернатор он никакой. Сколько афганцев пытались к нему прорваться, получить кусочек земли. Он общается и встречается только со своими, которые его поддерживают, но готовы в любую минуту его предать, может, и не все. Распродал всю Московскую область, Герой за вывод войск. Что бы сделал Сталин за отступление? Но это пусть решают и судят наши дети, может, в чём-то я неправ. Хотел этой книгой показать дух наших разведчиков. Да, спали на голой земле и, как назло, не болели. Тиф и малярия, гепатит, и эти болезни не всех брали. Не хватало нам обуви, добывали сами кроссовки; не хватало маскхалатов, дебильные вещмешки-17 года. То ли РД, которых тоже не хватало. А капельницы, стеклянные бутылки для жидкости? У духов мягкие, как клеёнка. Как выжить солдату, когда в армии дедовщина, а потом этот солдат, которого чмырили, чему он научит другого? Посмотрите на министра обороны Сердюкова, он же свой, никто его не может снять. Гибнут наши ребята, их убивают, а ему не нравятся часовни в Рязани в честь погибших десантников. Он не друг Путина, гнать его надо из армии. В НАТО, чтоб он там развалил их армию. К чему идём: страну развалили, армию развалили, генералы продали всё, что могли. Остановитесь, ребята, ведь за нами Россия. Оглянитесь, сколько беспризорных, сколько неблагополучных семей, чаще выезжайте из Москвы не в Сочи, а в деревни, в глубинку. Где вымерло большинство деревень, где на кладбищах не старики лежат, а молодёжь. Где торгуют левой водкой и спивается народ. Да, надо бить тревогу, бороться за жизнь своих детей, чтоб чиновники остановились набивать себе карманы, чтоб вкладывали деньги здесь, в нашей стране, а не за рубежом. Чтоб открывали бесплатные спортзалы, секции, снимали хорошие, правдивые, патриотические фильмы.
О какой рождаемости может идти речь, когда одного ребёнка невозможно устроить в детский садик, а двоих, троих? Раньше, при Советском Союзе, талантливый ребёнок мог свободно поступить куда хотел, хотя многие, особенно в провинции, жили небогато. Сколько было военных училищ, где они теперь?! У меня спрашивают про «9 роту» - фильм Бондарчука. Ребята, если б я воевал с таким пулемётом, меня уже давно в живых не было, а если этот молодой боец и бегал бы с этим пулемётом, разжаловали бы всех офицеров, вплоть до командующего взвода, роты, батальона, дивизии, всех подвели бы под трибунал. Неужели рядом со мной я бы позволял находиться с таким оружием? ПК - это как маленькая артиллерия, а два ПК у нас во взводах было, но два ПК - это уже нас радовало, и огневая поддержка была серьёзная. Я считаю, что мы вывели слишком поспешно свои войска, не поимев ничего взамен, и когда вывели свои войска из Грузии, оставив им базы и то, что строили наши деды, и за них проливали кровь. Из Прибалтики, оставив всё им, просто подарили заводы, фабрики, базы. Куда с нашего бюджета вкладывали деньги? Таджикистан, Узбекистан, Казахстан - что они без России? Да, за сколько лет в СССР мы вложили в эти страны, просто подарили благосостояние наших дедов, которые работали на эти страны. Пусть америкосы вкладывают в них. Нет уж, они не хотят, они хотят что-то взамен. А Ельцин у нас добрый: не моё - так мне не жалко, нашей стране ничего не надо, всё разворуем, зачем нам партия, у нас своя партия - Единая Россия. Да, конечно, выкарабкаемся. Жалко - столько потеряли времени, надо развиваться, чтоб менты не давили предприятия, чтоб судьи не плясали под дудочку Кремля, чтоб двое из ларца думали что делать, чтоб развивалась наша экономика, чтоб талантливые дети и студенты обучались бесплатно, контролировали и помогали бедным, многодетным семьям. Чтоб русская женщина хотела рожать и не чувствовала себя ущемлённой. Чтоб имела не одного, а сколько сама пожелает, чтоб её ребёнок не был ущемлён ни в правах, ни в средствах, чтоб он так же наравне с богатыми пользовался благосостоянием нашей Родины. Родина у нас хорошая, много у нас талантливых людей. Мы ещё не один раз слетаем на Луну и ракеты построим такие, даже инопланетяне позавидуют нам. И правительство у нас будет такое, какое мы хотим, а не такое, какое они себе хотят. И президент наш будет нашей страны и не будет слушать указки Америки, и выбирать будем мы честно. Дети наши растут умные, талантливые, на которых вся надежда, надежда тяжёлая, вытащить нашу страну из самого низа, показать всему миру, что мы - Россия, мы - едины. Уничтожать предателей родины, как было раньше. Чтоб Березовский с европейской улыбкой, миллиарды которые украл у наших детей, чувствовал дыхание в спину. Говорить своими именами, что Горбачёв предал страну, Ельцин пропил страну, Давайте возьмёмся все за руки и крепче сожмём руки, никто кроме нас. Как девиз у ВДВ: «Ребята, никто кроме нас!» Только мы можем сделать счастливое будущее, нам некуда бежать, у нас всё здесь: здесь похоронены наши предки, отец, мать, дед, бабка, здесь буду похоронен я, а не в Англии. Я у себя на Родине, это наша Россия со своими великолепными просторами, лесами, полями, с чистым голубым небом, это наша страна, где мы выросли, где мы должны быть счастливы и наши дети. Где наши бабушки не должны доедать последний кусок хлеба. Чтоб мы гордились нашими победами и когда привязывали георгиевскую ленту, вспоминали всех, кто отдал свои жизни за родину. Даже в тех далёких краях, как Афганистан. Это пробный экземпляр книги, хочу писать дальше. Если тебе, читатель, эта книга понравится. Хочется рассказать правду, правду о наших разведчиках, отдавших свои жизни, правду о 90-х годах, о тяжёлом времени, когда наша страна была на краю падения. Нет, мы ещё не списаны со счетов и будем бороться до конца за наше правое дело, мы победим, Бог с нами. А вы, молодёжь, учитесь, занимайтесь спортом. Только спорт вырабатывает качества идти до конца, победить, только спорт отобьёт от улицы, от сигарет, от спиртного. У тебя будут друзья-спортсмены, ты будешь ставить себе цель и достигать этой цели. Ты будешь идти вперёд и вести за собой нашу родину вперёд и только вперёд. Зимой ты будешь бегать на лыжах, летом играть в футбол. Как это было здорово, мы гоняли разбитый мяч. А как спорт пригодился в горах. Ведь, как правило, нас подбирали всех, кто занимался спортом, а как врукопашную с врагом? Ты готов! Всегда будь готов, мой юный друг. На тебя вся надежда защищать женщин, детей и стариков. Ты, как я, русский, не проходи мимо. Он русский, уступите друг другу дорогу, не позволяй хамства, знай больше о Руси, о наших победах, о наших дедах, о наших врагах, ни шагу назад: позади Москва. Надо что-то делать, менять себя, менять власть, идти вперёд и говорить, так жить нельзя. Мы хотим жить. За что умирали наши деды? Мы хотим строить дома для себя, школы и детские сады для наших детей, чтоб достойные пенсии получали старики. Чтоб мать не волновалась за сына, посылая его к Сердюкову, чтоб за него отвечал по всей строгости министр обороны. Чтоб чиновники не себе в карман клали наши бюджетные деньги и народные достояния. Нефть и газ - это не Газпром. Остановитесь, займитесь государственными делами или уйдите. Сделайте что-нибудь для страны, впишите своё имя в историю Родины. Вот о чём я думаю, мой друг, о своей Родине. И мои погибшие разведчики думали о ней. А как иначе? Если б у наших чиновников сын каждый пошёл в армию, я думаю, Сердюков был бы уже на пенсии. Но нет, такие ещё будут нужны в правительстве. Они тянут камнем на дно. Хватит, ребята, прикрывать себя, берите тех, кто знает своё дело, а не по родственным связям. Или вы думаете - они не сдадут. Сдадут, сами воруют и воров сдадут. И Европа, и Англия рано или поздно вас сдадут. Бойтесь за своё бабло, лучше вкладывать у врагов, а это не предательство?! Здесь места мало, да здесь крышуют ФСБ, менты-полиция, чиновники. Присмотритесь, может, рядом с нами агенты ЦРУ. Есть простое слово - изменник Родины! И больше ничего говорить не надо. Если мы хотим здесь жить в этой стране, мы должны бороться за эту страну, как в военное время. Бороться до последнего вздоха, объединиться - слабый с сильным, сильный со слабым, богатый с бедным, смелый с трусом, стать единым целым. Стержнем нашей родины, стержнем России. Значит, наши деды и мои боевые товарищи отдали свои жизни не зря.
Надо Родину защищать, а в наше время кому? Кто из молодёжи видел автомат, кто может передёрнуть затвор автомата? Где в школах преподают военную подготовку? Или вы думаете защищать Родину с бутылкой пива?! Надо поднимать патриотизм. Сколько героев отдали свои жизни во время Бородинской битвы, сколько отдали свои жизни в Великой Отечественной войне. На западе работают целые институты, чтобы очернить наших героев, перечеркнуть нашу историю, истребить или поработить наш Великий народ, нашу Великую нацию. К сожалению, жизнь коротка, и мы не успеем свои дела довести до конца. Почему я и моё поколение переживаем за своих детей, за своих внуков? Чтоб они учились, были умнее нас, храбрее нас, могли постоять за себя, за честь семьи, за Родину. И этими событиями в книге хочу показать, что мы были такие же ребята и в восемнадцать лет уже отдавали жизни. Многие так и остались 19-летними навсегда и не узнали, что Союз развалился и что мы не единая страна, и Украина отдельное государство, хотя вообще не понимаю, как можно Киев отделить от России. И таджики, которые с нами воевали, отдавали свои жизни. Теперь другое государство.
Молодёжь, задумайтесь о нашей Родине, не развращайтесь - и у вас будут ваши дети, беспокойтесь об их здоровье, не курите, не употребляйте наркотики, ведите здоровый образ жизни. Ведь как прекрасно порой просто пойти быстрым шагом, а потом бежать трусцой. Пусть медленно, но чаще подышать в парке свежим утренним воздухом, на велосипеде покататься. Возьми мою книгу, почитай, пойди в тир, подержи пистолет, передёрни его. Ты воин, ты защитник, ты должен это уметь! Пойди в спортзал, выбери секцию, которая тебе по душе. Хочешь - бокс, это всегда пригодится в жизни, хочешь - дзюдо, карате, самбо. У нас тогда этого разнообразия было меньше. Но мы шили из баскетбольных мячей груши для бокса, шили из брезента боксёрские мешки. Не хватало перчаток, но мы знали наших героев, стремились быть похожими на них. И был святой герой Александр Невский. Быть всегда в строю, быть уверенным в себе. Здоровый ты - здоровые твои дети, здоровая нация. Не слушай предателей и изменников Родины, имей свою голову, не забывай своих предков, какая кровь течёт у тебя. Не забывай героев своей семьи. Храни пожелтевший альбом с фотографиями военных лет. Посмотри, что принесла нам война 41-45 г. - разруху, голод. Но мы выстояли, наши деды и матери, наши бабушки и отцы. Заново отстроили города, дороги, заводы. Мы и сейчас подымем экономику, сами становимся лучше. Главное, чтоб власть была с нами, на нашей стороне, а не делилась на мы и она. Не бросала наш народ в трудную минуту, боролась за каждого человека в любой точке земли. Этому нужно поучиться у американцев. А то, что подходит нам, нужно брать и у врагов, но только хорошее. А то их политологи суют нам левую информацию, телевидение забивает нам голову. Лучше чаще показывать наших героев, паралимпийцев, которые взяли золото. Да, я просто в восторге: люди с такими отклонениями достигли таких результатов. А почему? И спорту нас продажный, к примеру, футбол. Что, нету нас футболистов?! Попробуй пробейся на ЦСКА, там дагестанцы рулят. Хоккей, там бездарных блатных больше. А куда идти ребёнку? На улице уже ждут цыгане, провокаторы, алкоголики и наркоманы. В каждой семье и мать, и отец - смотрите за своими детьми, оберегайте и занимайтесь ими. Тогда, может, они придут на наши могилы и приведут их в порядок. А кто их научит? Вы скажете, а зачем это надо? Надо потому, что это пример, это история, это предки, которые воспитали, вложили в нас душу и уберегли. Как приучишь ты своего сына или дочь, так они потом так же приучат своих детей. Это наши традиции, это наша вера. Не продавать традиции и веру. Мы не должны стыдиться нашей истории. Наших отцов коммунистов. Не убирать фотографии с красной звездой, с серпом и молотом. Что б ни говорили, мы были счастливы, порой босиком, не было вдоволь мороженного, но у нас были футбол, лапта, баскетбол. И отец, и мать всегда вечерами у печки рассказывали о своих предках, как дед мой воевал в белой гвардии, как был ранен. Всё это впитывалось, мы гордились своими белогвардейскими, красногвардейскими воинами, они были верные присяге, верные сыновья России.
Я не говорю, что нам не было страшно, но мы перебарывали этот страх и шли вперёд. И грош тому воину здоровому, если у него в груди трусливое сердце. Мышцы и вид суровый - это ещё не смелость. Ты проверь его на вшивость, у него сердце труса, поэтому не бойся врага, бери его духом, смелым сердцем, не показывай страха. Какими были твой дед и отец, помни, ты победитель, ни шагу назад, ты - русский.
Но я думаю, мой юный друг, у тебя много дел, больше, чем у нас. Сделай так, чтоб мы и Родина гордились тобой.
Кто поднимет на нас меч - тот от меча и погибнет!