Чтобы дойти до школы, мне нужно было пройти мимо огромного мебельного магазина, завода вычислительной техники, кирпичного и шарикоподшипникового и даже хлебозавода.
Возле последнего в нулевых вырос огромный офис фармацевтическое компании, печально известный тем, что уже в новой счастливой России один из сотрудников пришёл на работу с дробовиком. За другим заводом располагался женский СИЗО. Там стояли мужчины, как возле роддома, но единицей измерения были не килограммы, а предполагаемые годы заключения.
Знают ли весёлые снобы с бульварного кольца, что такое Москва? Как бы ни так.
Обратите внимание, эту статью я написал для одного культурно-музыкального портала в 2016 году. Сейчас многие фото уже не актуальны, хотя, как ни странно, не все.
Па де ша
Думаете, все эти властители дум когда-нибудь видели речку, посередине которой по крышу в воде лежит проржавевший "Москвич" или холодильник ЗИЛ? Сомневаюсь. А мы видели, причём почти каждый день. Как любой другой мегаполис, Москва у каждого своя: тут тебе и богатые районы, и криминальные округа, и депрессивные окраины с рядами пятиэтажек без домофонов. Это другая, тёмная сторона столицы, но в ней есть своя романтика, своя щемящая душу тоска, которая во многом сформировала наше сознание, и о которой мне бы хотелось рассказать вам побольше.
Сегодня я хожу по городу и ничего не боюсь. Чем нынешняя Москва может напугать того, кто вырос в водчине медведковской ОПГ, связями с которой бравировала половина подростков? К тебе подходили на улице, спрашивали, местный ли, и, слыша утвердительный ответ, жали руку. Своих здесь не трогали, а потому то, что сегодня творится вокруг, кажется удивительным и невозможным. Бей своих, чтобы боялись какие-то мифические чужие - это исковерканная логика, невозможная в том далёком окраинном мире, в котором я вырос.
Всё это закончилось довольно быстро. На кладбище неподалёку от недавно открывшегося "эго молла" (вот уж, названьице!) стоят ряды одинаковых могилок. В них лежат представители предшествующего нам поколения. Все бритые, все улыбаются с изображений на чёрном мраморе.
И вот что странно. В разных ностальгически-бандитских программах на ТВ рассказывают о том, какие страсти творились в районе в лихие 90-е. Вот вам свидетельство очевидца: нет. Никаких страстей. Это был обычный спальник, в котором люди постоянно находились в сомнамбулическом трансе. Просто разделение на своих и чужих, воспетое ещё Окуджавой, придумавшим свой собственный мифический Арбат, доминировало и здесь.
Свои и чужие
Однажды я шёл по дворам, пятнадцатилетний, припанкованный, с шарфом Гражданской Обороны на шее. И ко мне подошла троица. Кавказцы, лет на 10 старше. Кулаки у них явно чесались, и шансы уйти без драки были призрачными до тех пор, пока из-за угла не вырулила компания местных, человек двадцать. Троица ретировалась моментально, поняв, что теперь уже у них - безнадёжное положение.
С этими местными я проводил уроки политинформации. В то время главным местом встречи был ВВЦ (именно ВВЦ, до обратного переименования в ВДНХ оставалось лет 12) сюда ездили тусоваться, обмениваться новостями, любиться, драться, обносить палатки с пиратскими дисками. Палатки, кстати, сгорели с молчаливого согласия ответственных органов после того, как было принято решение выдавить с площадей малый и не совсем законный бизнес, но это уже совсем другая история. Здесь происходили жестокие налеты, о которых потом гудел весь Северо-Восток. Я рассказывал условным «нашим» о том, что скины опять устраивали облаву на панков, «наши» вдумчиво кивали, выражали сочувствие, хотя попадись им не местный панк, наверное, и сами бы к нему пристали.
Кстати, одна девчонка из Северного Медведково рассказывала мне, что её парень попал под облаву, успешно ушёл в метро и добрался до дома, но за ним проследили. После этого он ещё пару месяцев скрывался у девчонки дома, раздражая родителей несовершеннолетней панкушки. Впрочем, скины тогда уже были на излёте, следующее их появление уже будет отмечено большой политикой и Русским Маршем.
Вы говорите, Чистые Пруды? Патриаршии? Это лакированная витрина, а не Москва. Там не чувствуется дыхание города. А мы чувствовали. Город дышал затхлым воздухом заколоченных подвалов. Впрочем, подвал всегда можно взломать - заколоченный досками, он становится желанной добычей для малолетних сталкеров, лишённых чувства самосохранения.
Река течёт
Можно ли в центре поймать рыбу? В Яузе можно было, правда, иногда у неё было больше глаз, чем нужно. Можно было также поймать тот самый холодильник ЗИЛ, мёртвую утку или, по слухам, холеру. Через реку переходили по двум толстенным трубам, так было быстрее и интереснее. Сегодня берега этого ядовитого потока облагородили, создали парк, поставили кофейные аппараты. Ходить тут стало приятно, но у всего есть обратная сторона: я чувствую себя здесь, как чувствовал бы себя древний египтянин, стоящий в очереди на туристическую экскурсию к пирамидам.
Когда-то на берегу собиралась местная панкота. Один мой знакомый агитировал меня прийти на место встречи следующими словами (я это запомнил на всю жизнь, настолько изящной была формулировка): приходи туда, где говно в реку стекает. И действительно, в этом месте непонятные трубы сливали дурнопахнущую жижу в и без того грязную Яузу.
Парк вдоль реки - странное и немного безответственное решение. Исследовать все его закоулки, перебежать по рельсу над потоком (рельс до сих пор на месте, хотя рядом имеется отличный мост), обозначить своё присутствие мочеиспусканием под сваями шоссе - нормальное времяпрепровождение медведковского подростка. Честно говоря, я не знаю, много ли народу искупалось в этой речке-вонючке, многие ли ломали ноги при падении с рельса, многие ли травились этой рыбой (а вдруг кто-то додумался её съесть?!), но, подозреваю, что число "пострадавших от Яузы" исчисляется в сотнях, а может и тысячах человек.
Отпраздновать день рождения возле вентиляционного колодца - не приключение, а обычная пьянка на десять человек. Рядом - магазин, где всегда продавали, туалет в кустах и кладбище - для создания романтической атмосферы.
Лестничные клетки
Заводы, пятиэтажки, тёмные заросли в шаговой доступности от метро, где обитали неясные субъекты, где валялись шприцы и презервативы, где скрывались от света призрачные сущности утративших смысл жизни людей. Депрессивный край, в котором любые эмоции были окрашены каким-то розоватым налётом скорби. Оптимисты ходили по основным улицам, те, кто без башки – по дворам и пустырям.
От детства осталась подспудная тяга к грязи, которая стала почти синонимом романтики. Ошалевшие от весеннего надсадного гула кровотока мы шатались по этим дебрям в поисках любви и приключений, и весь этот чудовищный эмоциональный Гордиев узел, казалось, было невозможно разрубить. Но изменились времена, всё это потихоньку забылось. А потом всплыло опять – не без помощи со стороны. Поэтому, например, из всей разудалой концертной программы группы Серебряная Свадьба сильнее всего врезалась Ag, с её батареями меж чужими этажами, лестничными клетками позднесоветских многоэтажек и всем таким прочим.
И мир такой печальный,
И немыслимо хрустальный,
И гортанный, и картонный,
И бездомный, и бездонный,
Где поэзия бульдозера,
И проза передоза,
Где прекрасные, опасные,
Беспечные, не вечные,
Не вечные друзья мои...
Реванш
На какой-то момент стремление к комфорту, к успеху, центростремительная сила победила, подмяла под себя то, что нас породило и вырастило. Мы ринулись в центр, к чистоте, уюту, к стеклянным офисам, сталинским высоткам и дорогим ресторанам. И всё это, каким бы чудесным оно ни казалось, отдаёт фальшью, как и пресловутый снобизм жителей Садового кольца.
Окраины возвращаются, они просто выжидали, чтобы в самый неподходящий момент нанести ответный удар. Они превратились в ностальгический ландшафт, из которого вырывается на волю неукротимая творческая сила. Уроборос нацелился на свой хвост и уже раскрыл пасть, чтобы укусить его.
Фото: М.П. в обработке вашего покорного слуги.
