Ни дня без строчки
Только что весенний месяц май перевалил за середину, как вот он — день Мавры-молочницы. С этого дня, вот чудо чудное — сработал какой-то тайный механизм схождения особой благодати и коровы прибавили в вымени своём молока. На добро нам. Ах ты ж Господи...
Есть у меня по-своему трогательное воспоминание из детства. Оно — о корове.
Крестьянские матери не слишком пекутся о своём здоровье. Деревенской хозяйке лечь в больницу — непозволительная роскошь. Можно остановить станок или даже целый завод, но хозяйство, которое во дворе, не остановишь.
А матери моей выпала на это время особая незадача. Корова наша Зорька была нелюдимой. Можно сказать, мизантропией она страдала. Хотя она-то не страдала, а страдали от её человеконенавистничества люди. Она не подпускала к себе никого, кроме самой хозяйки. Подступись к ней с подойником самая близкая наша соседка, и подойник с жестяным звоном, отфутболенный коровьим копытом, улетал прочь, и соседка от коровы шарахалась.
Однажды, когда матери стало совсем невмочь, она привела меня к корове Зорьке. Обсказала несложную технику доения и заставила сесть под вымя. Сама стала уговаривать Зорьку со слезами. Я в это время стал неумело дергать за соски. Корова вздыхала грозно и косилась на меня влажным, глубоким, как родник глазом. Однако не сделала даже попытки ударить по ведру. Только нагайкой хвоста стучала себе по бокам и по шапке мне яростно. И я понял тогда, что в тот момент о важном договорились две живые души. Две матери поняли друг друга. А речь шла не о малом. Мать моя просила у коровы молоко, которое в те годы в деревне означало, наряду с хлебом, пожалуй, что — саму жизнь. Корова — кормилица.
Прислушайтесь к интонации русских сказок о корове. Ни в каком другом случае не бывают полны они такой особой ласки: «Выйдет бывало Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжело жить-поживать: коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать...
А коровушка ей в ответ:
— Красная девица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — всё будет сработано... Так и сбывалось...».
Не только кормилицей оказывается в наших сказках корова, но и заступницей.
«...А умерла царица, то взял себе царь другую жену, Ягишну. У Ягишны родились две дочери, одна двоеглазая, а другая троеглазая. Мачеха не залюбила Марьи-царевны. Послала её пасти коровушку-бурёнушку и дала ей сухую краюшку хлебца.
Царевна пошла в чисто поле, в праву ножку бурёнушке поклонилась — напилась, наелась, хорошо срядилась — за коровушкой-бурёнушкой целый день ходит, как барыня».
Народы, зависевшие от стад, от коровы, обязанные ей своим житейским благополучием, почитали её необъятно. Утверждается, например, что русское слово «говядо» заимствовано из санскрита, в котором означало — корова, небо, солнечные лучи, глаза и земля. Корова с древности почиталась такой же кормилицей, как земля и пашня. Стельная корова была самим емким символом — символом земного плодородия.
Все это потому, что корова даёт молоко.
Любопытный факт. Техника, достигшая в наши дни многих вершин, замахнулась переплюнуть ту великую пользу, которая идёт от коровьего вымени. По теории молоко получить просто. Нужно расщепить растительные клетки. Удалить из них лишнее. Перемешать остальное где-то там на уровне молекул — и, готовое дело, молоком хоть залейся. Была попытка это сделать.
Долго перечислять, какие из новейших достижений науки применялись при этом, но только соревнование техники с коровьим выменем можно пока считать неудавшимся. Эксперимент с треском провалился. И слава Богу. Это соревнование только подтвердило — корова ещё надолго останется коровой, а молоко — молоком.
Думается иногда, не та ли прекрасная, но необъяснимая метаморфоза, которая происходит с травой в коровьем организме, в вымени, заставила наших не столь уж далёких предков наделить эти травы великой силой и тайной. Иначе как объяснить ту жизненную стойкость, которую даёт человеку молоко.
Мой дед хвастал тем, что мог со стаканом холодного молока умять целый калач, тёплый, только вынутый из печи. Вкус этой простой пищи и в самом деле необычаен. Никакие ресторанные премудрости не поднимутся до такой высоты.
Кто хоть однажды пробовал это, тому, конечно, будет понятен тот блеск вот такой строчки из «Тысячи и одной ночи»: «…твой сегодняшний день для нас подобен молоку».
