Несмотря на внедрение в прошлом году нового единого школьного учебника по истории, который написан с относительно более взвешенных позиций по советской истории, в качестве одного из главных героев советского времени продолжает навязываться Александр Исаевич Солженицын, который якобы боролся за правду, за свободу, проявлял принципиальность, шел на изнуряющие конфликты с несправедливым режимом ради высоких идеалов и т. д. и т. п. Явно или подспудно школьникам продолжают прививать позитивное представление об этом человеке, а программа по литературе предусматривает изучение его произведений, и не абы каких, а «Ахипелага».
Данная ситуация противоречит здравому смыслу даже если учесть, что современное российское руководство прочно стоит на антисоветских позициях, ибо выбирать своей опорой сомнительных персонажей, которых достаточно легко разоблачить, дело явно неблагодарное. Такое разоблачение жизни и творчества А. И. Солженицына произвел выдающийся отечественный историк Александр Владимирович Островский. Его книга «Солженицын: прощание с мифом», вышедшая еще в нулевые, недавно была переиздана. Именно на ней и базируется данная статья, в которой мы постараемся в кратчайшей форме показать основные вехи в жизни и творчестве А. И. Солженицына.
Обозник
Известным фактом является то, что А. И. Солженицын, который в дни начала войны был совершеннолетним и подлежал призыву на военную службу, почему-то призван не был и оказался в армии лишь в октябре 1941 года, когда немецкие войска стояли на подступах к Москве, то есть в самый критический момент. Автор книги задается резонным вопросом: как так получилось, что молодой человек, с отличием закончивший физико-математический факультет в условиях начала войны при остром дефиците офицерского состава целых четыре месяца не призывался в армию? Более того, будучи все таки призван, молодой парень с высшим образованием отправился вовсе не на фронт и даже не в строевую часть, а в 74-й Отдельный Гужтранспортный батальон, то есть, как говорят в народе, в обоз.
Задавшись этим вопросом, А. В. Островский находит и ответ на него, который оказывается весьма тривиальным. В одном из своих интервью в 1990 году первая жена А. И. Солженицына Н. А. Решетовская рассказала, что ее муж «был ограниченно годен» из-за его слабой «нервной системы». При дальнейшем изучении данного вопроса автору удалось установить, что отец одноклассницы А. И. Солженицына Лиды Ежерец был врачом и А. И. Солженицын прибегнул к «хитрости», а именно, обратился к нему с просьбой поспособствовать в получении освобождения от военной службы, что и было для него сделано. Со слов Н. А. Решетовской, А. И. Солженицын провернул это дело «для того, чтобы иметь возможность закончить университет».
Подчеркнем, что это было еще до начала войны, в мирное время. Однако фактом является и то, что находясь до марта 1942 года в тыловом обозе, А. И. Солженицын не подавал письменных прошений о переводе его на фронт.
Из довоенной биографии А. И. Солженицына любопытен еще один эпизод. В студенческие годы ему предложили стать сотрудником НКВД, и он, по всей видимости, был не против, но, похоже, что не прошел отбор.
Орденоносец
На фронте А. И. Солженицын все-таки оказался, правда, если считать фронтом батарею артиллерийской разведки, входившую в резерв Главного командования. Дело в том, что звуковая разведка велась с расстояния от 5 до 20 км до орудий противника, то есть далеко не на передовой.
Каких либо свидетельств о службе А. И. Солженицына на фронте автору найти не удалось, кроме свидетельства самого А. И. Солженицына. Несмотря на то, что оно довольно большое, считаем необходимым привести его полностью.
«Я метал подчиненным бесспорные приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может. Даже на фронте, где всех нас, кажется, равняла смерть, моя власть возвышала меня. Сидя, я выслушивал их, стоящих по «смирно». Обрывал, указывал. Отцов и дедов называл на «ты» (они меня на «вы», конечно). Посылал их под снарядами сращивать разорванные провода, чтобы только шла звуковая разведка и не попрекало начальство (Андреяшин так погиб). Ел свое офицерское масло с печеньем, не раздумываясь, почему оно мне положено, а солдату нет. Уж, конечно, был у нас на двоих денщик (а по-благородному «ординарец»), которого я так и сяк озабочивал и понукал следить за моей персоной и готовить нам всю еду отдельно от солдатской… Заставлял солдат горбить, копать мне особые землянки на каждом новом месте и накатывать туда бревёшки потолще, чтобы было мне удобно и безопасно. Да ведь позвольте, да ведь и гауптвахта в моей батарее бывала, да!... еще вспоминаю: сшили мне планшетку из немецкой кожи (не человеческой, нет, из шоферского сидения), а ремешка не было. Я тужил. Вдруг на каком-то партизанском комиссаре (из местного райкома) увидели такой как раз ремешок – и сняли: мы же армия… Ну, наконец, и портсигара своего алого трофейного я жадовал, то-то и запомнил, как отняли…» «Вот что с человеком делают погоны. И куда те внушения бабушкины перед иконой! И – куда те пионерские грезы о будущем святом Равенстве!».
Наверное, вас не удивит, что такой подход к службе позволил А. И. Солженицыну зарекомендовать себя перед начальством с лучшей стороны, и вскоре он начал получать ордена.
Известно, что одним из «подвигов» А. И Солженицына было то, что весной 1944 года он покинул фронт (на каком основании, автору установить не удалось) и колесил по тыловым городам, в том числе, побывал в Москве. А после этого он сумел выписать к себе на фронт жену, которая приехала и уехала по фальшивым документам (книжка красноармейца и отпускное удостоверение). Подделать эти документы без участия офицеров штаба было вряд ли возможно. В связи с этим автор задается законным вопросом: кто и почему помогал А. И. Солженицыну? На фронте А. И. Солженицын и его жена провели вместе около месяца. В эти же дни А. И Солженицын стал капитаном, а вскоре получил очередной орден – Красной звезды.
Из военного периода осталось сказать только об одном. В своей автобиографической повести «Дороженька» А. И. Солженицын рассказывает как главный герой (прототипом которого был он сам) во время пребывания в Восточной Пруссии в конце 1944 – начале 1945-го гг. грабил, насиловал, был причастен к убийству невиновного лица.
Позднее А. И. Солженицын писал « … говорят ли мне о бессердечии наших высших чиновников, о жестокости наших палачей – я вспоминаю себя в капитанских погонах и поход батареи по Восточной Пруссии, объятой огнем, и говорю: «А разве мы были лучше?...». Представьте, что ученика третьего класса родители ругают за двойку, а он в ответ: «Да чего вы ко мне прицепились, вон у Пети вообще кол!». Иначе говоря, автор вместо того, чтобы ответить за свои действия, прикрывается тем, что якобы так делали все. Кроме того, что это весьма сомнительный прием, это еще и клевета на свою страну, ведь известно, что, несмотря на наличие самых разных злоупотреблений и преступлений, с ними все же боролись, участвовал в преступлениях далеко не каждый, а участие или неучастие вряд ли зависело от наличия погон или количества звездочек на них.
"Придурок"
А. В. Островский описывает обстоятельства странного ареста и следствия над А. И. Солженицыным. Странность состоит в том, что при его аресте в январе 1945 года, у А. И. Солженицына даже не был проведен обыск, а после ареста он в обычном плацкартном вагоне был доставлен в Москву в сопровождении двух сотрудников НКВД в штатском. Это действительно весьма странно.
Следующая странность состоит в том, что по нормам действовавшего в 1945 году уголовного права, совершение преступлений, предусмотренных статьями 58-10 и 58-11, в которых был признан виновным А. И. Солженицын, предусматривало расстрел (по ст. 58-11). Однако вместо этого А. И. Солженицын почему-то был приговорен к 8 годам лагерей, что было меньше минимального срока, предусмотренного по ст. 58-10.
Оказавшись в лагере в Москве, А. И. Солженицын сразу же был назначен «заведующим производством», причем эту должность создали именно под него, раньше ее не существовало. Это позволило ему поселиться отдельно от общего барака заключенных, в «комнате уродов», поскольку он стал одним из лагерных «придурков». Так заключенные именовали тех, кто занимал «теплые местечки».
Нередко из «придурков» подбирались и агенты. А. И Солженицын рассказывает в одной из глав «Архипелага», что и он не избежал беседы с «кумом», предложившим ему стать осведомителем. Автор приводит свое мнение на счет такого рода бесед. Оно состоит в том, что, приглашая кого-то из заключенных для подобного разговора, администрация заранее обеспечивает себе такие доводы, которые приведут к тому, что приглашенный не сможет отказаться от предложения, которое ему сделают. Это вполне логичная мысль. Сложно себе представить, чтобы «кум» приглашал будущего агента, рассчитывая исключительно на свое красноречие и не имея никаких рычагов воздействия на потенциального осведомителя.
Описание этой беседы, приводимое А. И. Солженицыным, противоречит приведенной выше мысли. Он пишет о том, что «кум» несколько часов уговаривал его стать осведомителем, но А. И. Солженицын все время отказывался, однако в итоге все же уступил, выдвинув «куму» свое условие. Состояло оно в том, что А. И. Солженицын будет осведомлять администрацию исключительно о подготовках побегов и больше ни о чем. Далее, подписав обязательство и получив оперативную кличку «Ветров», А. И. Солженицын, если верить его словам, больше ни разу не общался с «кумом» и ничего ему не сообщал. Все это справедливо ставится автором под сомнение, ибо, имея у себя письменное обязательство А. И. Солженицына, администрация, несомненно, нажала бы на него и получила бы любые необходимые сведения. Как нонсенс выглядит и информация о том, что среди стукачей есть специализация, что одни докладывают про побеги, другие про политические настроения, третьи про физическое насилие среди заключенных и т. д.
Морализатор
В своих произведениях А. И Солженицын нередко прибегает к морализаторству. В январе 1966 года суд приговорил к тюремным срокам за антисоветские позиции писателей Ю. М. Даниэля и А. Д. Синявского. Обвинение основывалось на достаточно шатких доказательствах, а писатели себя виновными не признавали, и поэтому среди творческой интеллигенции зародилась волна их поддержки. Появилось письмо, подписанное 62-мя писателями. Но А. И Солженицын, который, казалось бы, отличался стремлением к вольнодумию, подписать письмо отказался, мотивировав свой отказ так: «не подобает русскому писателю печататься за границей».
Самое интересное в этой истории то, что в то время, когда А. И. Солженицыным были произнесены эти слова, все его рукописи уже были переправлены за рубеж.
Подобного типа отношение А. И. Солженицын проявлял и к другим людям. В частности, к своему «литературному отцу» А. Т. Твардовскому, который ни единожды помогал своему «сыну», рискуя многим. К примеру, А. И. Солженицын получал от журнала «Новый мир» авансы за неизданные произведения и тоже не единожды. Это всего лишь один пример. Но, несмотря на это, в своем произведении «Бодался теленок с дубом» А. И Солженицын, рисуя самого себя в образе гонимого и притесняемого «русского прозаика», допускает ряд явно оскорбительных выпадов в адрес А. Т. Твардовского.
Много помогал А. И. Солженицыну Корней Иванович Чуковский, в доме которого он продолжительное время жил. Они с супругой всегда были там желанными гостями. Когда К. И. Чуковский скончался, А. И. Солженицын не пожелал поехать на похороны.
Ирина Алеrсандровна Томашевская по просьбе А. И. Солженицына взялась за тяжелейший труд – текстологический анализ «Тихого Дона». Когда она умерла, А. И. Солженицын оказался слишком занят, чтобы посетить похороны.
Еще одна добровольная помощница писателя Елена Дмитриевна Воронянская, у которой был один из экземпляров «Архипелага», не уничтожила его вовремя, хотя этого потребовал А. И. Солженицын. В 1973 году она оказалась на допросе в КГБ, где дала откровенные показания. После этого она, видимо, терзаемая раскаянием, покончила с собой. Как же на это отреагировал А. И. Солженицын? Вот его слова: «Она обманула меня – она наказана».
Подобным же образом А. И Солженицын обошелся и с другими людьми, помогавшими ему: с В. Л. Андреевым, Ю. С. Сречинским, Ю. В. Титовым, с Б. Ю. Физом, И. В. Морозовым.
А. И. Солженицын позиционировал себя как некого праведника. Все указанные выше факты буквально кричат о том, что это была лишь маска. А. В. Островский приводит слова добровольного секретаря А. И. Солженицына Анны Михайловны Гарасевой о писателе: «Как мне представляется, он никогда не любил людей».
Но может быть, он был просто утонченной и возвышенной творческой натурой, которую сложно понять простому смертному и которая явила миру нетленные образцы литературного искусства? А что же представляет собой его литературное наследие?
Между Толстым и Достоевским
Автор книги историк А. В. Островский дает на поставленный вопрос исчерпывающий ответ. Это ответ не литературоведа, а историка, собравшего много фактов, позволяющих сделать этот ответ объективным.
Итак, как говорится, что мы имеем. Всю свою довоенную литературную работу А. И. Солженицын сам признает малозначительной. Во время войны он пишет неоконченную повесть о ней же, о войне, которая представляет собой сборник очерков и не является художественным произведением. Так же во время войны была написана автобиографическая поэма «Дороженька», стихи, из которых она состоит, «в лучшем случае можно назвать посредственными».
После этого А. И. Солженицын стал писать пьесы. Написал четыре. В одной из них – «Республика труда» - было больше ста героев. Это абсолютный нонсенс. Только человек, который очень далек от литературы мог создать такое произведение. Недаром А. Т. Твардовский, познакомившись с этим творением, разразился сакраментальной фразой: «Вижу дело фуево». Кроме всего прочего, эта пьеса из десяти картин начинается двумя картинами в стихах («если, конечно, это можно назвать таковыми»), затем идут семь картин в прозе и заключительная снова в стихах.
Далее историк задается следующим вопросом: как автор посредственных стихов 1946-1953 гг. и бездарных пьес 1948-1954 гг. мог стать автором неплохой прозы 1955-1971 гг.?». И снова вопрос не остается без ответа. Дело в том, что в «Новом мире» работала замечательный редактор Анна Берзер. Специалисты, например, М. В. Розанова, высказывали предположения, что «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» - два самых выдающихся в литературном плане произведения А. И. Солженицына, были кардинально переделаны талантливым редактором. В подтверждение этой точки зрения автор приводит слова другого солженицынского редактора. Он утверждал, что оригинал «Одного дня», который Хрущев позволил опубликовать, был в три раза длиннее окончательного варианта, перегружен вульгаризмами и пассажами, которые нуждались в редактировании.
Все вышесказанное хорошо объясняет и ту необъяснимую для многих загадку, как приехавший на запад автор «Одного дня», мог так резко превратиться в обычного публициста. М. В. Розанова удивляется: «не могу поверить, что «Матренин двор» и «Красное колесо» написала одна рука».
К «Красному колесу» мы еще вернемся, а сейчас пора сказать несколько слов об «Архипелаге». Это, пожалуй, самое известное произведение А. И. Солженицына. Но известность эта базируется главным образом на звонком названии. Тех, кто читал «Архипелаг» хотя бы бегло на несколько порядков меньше, чем тех, кто только слышал о нем. Что же представляет собой это произведение?
Писатель-диссидент В. П. Некрасов в одном из своих выступлений сказал, что если бы «Архипелаг» попал в руки уже знакомой нам Анны Самойловны Берзер, он был бы сокращен в объеме как минимум вдвое. Это было сказано не ради красного словца. Самый беглый обзор книги показывает, что это очень «сырое» произведение, требующее большой доработки. В нем размеры глав очень сильно различаются, а одна из частей меньше, чем глава в другой части. В этом отношении строгих канонов не существует, но такое несоответствие говорит о незавершенности замысла или же о недоработках в сборе материала для книги. Кроме этого «Архипелаг» содержит великое множество повторов и дублирований текста. Анализируя первую редакцию книги, А. И. Островский пришел к выводу, что в ней повторы составляют 50 процентов текста!
В книге не соблюдается единообразие оформления текста. Разрывы между смысловыми частями где-то оформлены без дополнительных символов, где-то с добавлением звездочек, а где-то с добавлением «фонариков».
Далее. В «Архипелаге» сделана попытка соединить описание этапов жизни заключенных в лагерях с воссозданием истории советских лагерей. Попытка оказалось неудачной. Гармонизировать эти две цели в книге не удалось. Говоря об истории ГУЛАГа, автор книги дает три различные теории возникновения советских лагерей. Наряду с этим в разных местах книги указываются разные временные рамки советского террора.
Учитывая все вышесказанное, нетрудно догадаться, что у «Архипелага» был ни один, а множество авторов, а само произведение представляет собой неотредактированную компиляцию различных статей и очерков, авторство которых только приписывается А. И. Солженицыну. И это лишь чисто внешняя критика. Здесь мы не касаемся многочисленных, мягко говоря, очень спорных фактов, приводимых на страницах «Архипелага», типа 60 млн. расстрелянных кровавым режимом и т. п.
И вот этим продуктом очень сомнительного качества продолжают потчевать школьников.
Завершим обзор литературного творчества А. И. Солженицына беглым взглядом на его эпопею «Красное колесо». Отводя себе в русской литературе место где-то между Толстым (первый номер) и Достоевским (второй), А. И. Солженицын, по всей видимости, решил воплотить в жизнь грандиозный замысел создания произведения, подобного «Войне и миру» только про двадцатый век. Это должна была быть эпопея о революции с характерным названием «Красное колесо».
Попытка создания этого произведения стала крупнейшей писательской неудачей А. И. Солженицына, которая, по сути дела, обнажила его литературную несостоятельность.
Изначально в первом «узле» эпопеи под названием «Август 14-го» главным виновником развала России называлась монархия, но во второй редакции этого же «узла», когда автор переехал за границу, виновники резко изменились. Ими вдруг стали либералы и революционеры, убившие надежду России – П. А. Столыпина. Но это далеко не самое главное.
А. И. Солженицын начинал свою эпопею именно как эпопею, то есть как художественное произведение. И «Август» имеет все признаки такого произведения. В нем показаны характеры героев, которые обусловливают их поведение, имеется сюжетная линия. Повествование только изредка перемежается публицистическими вставками.
Однако уже во втором «узле» - «Октябрь 16-го» - «публицистический материал полностью оттеснил художественный материал на второе место». А в третьем «узле» - «Март 17-го» собраны вместе дневниковые записи, стенограммы», присутствуют элементы научного исследования.
«В «Красном колесе», начиная с «Октября», исчезли главные герои, превратившись во второстепенных, исчез и сюжет, на смену ему пришел общий поток исторических событий, которые стали мелькать перед читателями как в калейдоскопе». Характеризуя такую деформацию авторской концепции, А. В. Островский удивляется: «что двигало А. И. Солженицыным в его работе над эпопеей? Неужели он хотел описать год за годом, месяц за месяцем, день за днем, час за часом всю историю российской революции? Но для чего? Если бы речь шла о научной хронике, это было бы понятно. Но ведь он писал художественное произведение». А далее историк пишет: «Приступая к этому произведению, А. И. Солженицын собирался показать революцию как трагедию страны, символом которой и должно было быть название «Красное колесо». Однако так получилось, что этот роман стал символом трагедии А. И. Солженицына как писателя».
Изначально А. И Солженицын собирался писать двадцать «узлов», но в итоге осилил лишь три. Оказавшись в тупике и поняв, что «Красное колесо» окончательно придавило его, А. И. Солженицын ничтоже сумняшеся отказался от былого грандиозного замысла, оправдавшись тем, что, мол, для его завершения не хватит и целой жизни. Надо сказать, что после этого он прожил еще около двадцати лет.
Резюме
Думаю, что приведенных штрихов вполне достаточно для составления полного представления об А. И. Солженицыне как о человеке и писателе. Остается только один немаловажный вопрос. Как же такой человек и такой писатель смог снискать все те лавры, которые снискал, получить ту известность, которую получил?
Ответ как и всегда сложен и неоднозначен. Немалая его часть заключена в жизненном кредо, которого придерживался А. И. Солженицын. Звучит оно так: «нехай умирает кто дурней». Он приписывает возникновение такого жизненного принципа своему нахождению в лагерях, что как и многое другое у него, вряд ли справедливо. Ведь другой писатель, вышедший из лагерей, В. Т. Шаламов жил совершенно по-другому.
Кстати говоря, Варлам Шаламов, которого А. И. Солженицын называл своей «совестью», постоянно и, как показал А. В. Островский, совершенно справедливо подозревал А. И. Солженицына в связях с КГБ или с ЦРУ. В книге убедительно доказано, что и та и другая спецслужбы плотно опекали «угрожаемого автора», который был всего лишь орудием в их игре, несомненно, понимая это и соглашаясь на такую роль в соответствии со своим жизненным кредо.
Каковы были цели КГБ и ЦРУ примерно понятно. Здесь не место писать об этом подробно; те, кому интересно, могут купить и почитать книгу. Ясно одно: жизнь А. И. Солженицына – это яркий пример беспринципности, приспособленчества и предательства. Разумеется, на этом можно воспитывать детей, но зачем?