Командировка за медалью
«Ну, понял, Леша, понял!» - постреливаю глазами в сторону капитана и незаметно для Влада постукиваю своим тапочком по ноге командира. Только бы не подвел капитан.
- А за что же орден с медалькой получил? – улыбается Влад, и такими лоснящимися глазками, с издевочкой, поглядывает на меня, мол, приписал их себе за чей-то счет.
«Ну, ничего, дорогуша, может, и сблатую тебя, сынулька генеральская, сходить с нами на боевые. Вот тогда и посмотрим, милашка», - и продолжаю подыгрывать, делая вид, что меня, так сказать, застали врасплох.
- Да, - махнул я рукой и делаю вид, что подрагивают мои губы и начинаю чуть-чуть заикаться. – Ну, только так, по секрету, а то мужики. Ну, сам понимаешь.
- Да, ладно, - вальяжно расселся в кресле Влад и, опершись лопатками о спинку стула, закинув ногу на ногу, продолжая улыбаться, не сводит с меня глаз.
- Ну, а что. Здесь же война народная. Мы только в стороне находимся. В Афгане знаешь сколько партий?
- Ну, слы-ы-ышал, - тянет голоском Влад.
- Так вот они между собой и дерутся, а мы, как говорится, по сторонам стоим. Ну, чтобы на Правительство не давили.
- А Правительство?
- Ну, у них своя армия, Царандой. А мы так, для виду…
- И за что орден-то получил? – и в глазах его уже нет сладости, а наоборот, что-то наподобие волчьей сытости появляется. Ему, мол, по барабану, как орден я получил, сытый я.
Да, сытый ты, папочкин сынуля. Сразу после выпуска в Германию в интендантские войска попал, через год старшего лейтенанта получил с медалью юбилейной. А теперь папочка тебя к себе подтащил, да перед академией направил сюда, на денек, чтобы капитана дать, да медальку, а может, чем и повыше наградить. Знаем мы таких, как ты, Владушек, наизусть.
- Ну, как, как, - елозя пальцем по столу, запинаюсь я. – Ну, они там воевали. А я, со своим взводом стою в обороне. Ну, там, отдыхаю. Смотрю, «Тойота» едет. А по ней духи огонь открыли. Ну, я по ним стрельнул. А тех было-то двое всего, а нас больше. Ну, машина в наш БТР чуть не врезалась. Ну, я помог мужику вылезти, а он в крови весь, о стекло поцарапался, значит. Мне перевели, что он министр какой-то. Ну мы его и во дворец доставили. И вот все, орден получил. А медаль, потом сам себе приписал. Ну, воюем же.
Теперь капитан меня стукнул своей ногой по коленке, видно, чтобы не завирался. А-а, в глазах его одни вопросы ко мне. Ладно, командир, потом расскажу. А, пока, молчи, прошу, и придавливаю губки, чтобы он понял меня и убрал свои вопросы ко мне в своих глазах, а то вдруг Влад догадается, что вру.
- Да и завтра вот, - продолжаю свое разглагольствование, - идем на Пагман. Там озеро, база отдыха Правительства. Пойдем, постоим сутки-двое, вот и еще можно писать представление на награду. Там мама одного из моих солдат просила, чтобы ее сынка отметил, не жадничал, - и как бы невзначай «мазнул» глазами Влада, верит ли. Да вроде да, глотает все, что подаю.
- А меня возьмешь с собою? Коль, ну возьми, а. Я тебя не забуду, бате, скажу, чтобы после в Московский округ тебя взял, с академией помог. Ну, возьми, а.
«Клюнул. Прекрасно, Владиславик, хорошая ты щучка, жирненькая.
Капитан вроде догадался, почему я лью мед в уши этому парню. И правильно, а что здесь догадываться, курит «Мальборо», ткань на брюках и кителе не соответствует уставной, туфельки импортные, все пальцы в золоте.
- Тогда так, мужики, на боевые выход в три утра, а уже одиннадцать ночи. Всем на кровать, водку разрешу пить только послезавтра. Тогда и обмоете свои очередные медали, - в последний раз стукнув меня по ноге, мол, все понял, сейчас пойдем, покурим - объяснишься. – А вы, свободный здесь человек, или нужно выходить на командование, ночь все-таки? - обращается он к интенданту, командированному к нам из Москвы.
- Да, чего там, капитан, - он совсем не уважает старших по званию, - сейчас звякну начальнику штаба и все будет нормально. Какая у вас рота? Третья? Ну и отлично, сейчас к дневальному схожу и звякну, пусть мне сюда форму принесут, размер мой знают, - и, встав со стула, вразвалочку пошел из кабинета.
- Ты чего здесь мутишь воду, - ткнул меня в плечо ротный.
- Да, сынок он. С первого курса его ненавидел, - шепчу, прикусив губу, смотрю на капитана. – Нас всех картошку чистить, а он – в увольнение. Мы в караул заступаем, часовыми на морозе стоим, а он помощник начальника караула. И это, представляешь, два месяца назад школу закончил, портянок не нюхал, а уже младший сержант, и командиры перед ним сю-сю.
- Понятно, - с грозой в глазах, с напряжением смотрит на меня командир. – А вдруг что?
- Что, что, товарищ капитан. Начштаба знает, куда мы ходим, сейчас отговорит генеральского сынульку, с писарями оставит при штабе.
- Лучше б так.
***
Владу не спалось. Несколько раз вставал и выходил из модуля покурить на улицу. До подъема оставалось совсем чуть-чуть, и не заметил, как задремал. Спасибо дневальному, разбудил.
Солдаты выстроились у оружейной комнаты, ожидали команды. Первыми получили оружие механики-водители, за ними – экипажи БМП, а после и все остальные.
Подзываю к себе дневального:
- Боец, иди разбуди старшего лейтенанта, он напротив меня спит.
- Товарищ лейтенант, так он минут двадцать назад как ушел. Оделся в форму, в которой приехал сюда, сказал, когда все уйдут на боевые, отнести ему полевую форму. Он остановился в «бочке» №3-А. Все.
- Понятно, боец, сдрейфил, значит он.
- Что вы говорите, товарищ лейтенант? – вытянулся передо мной дневальный.
- Да я не тебе. Слушай, вот тебе три письма, каждое отправляешь через три дня. Не забудь. На каждом конверте цифры карандашом отметил, какое за каким отправлять, понял? Вот они на верхнем правом углу, циферки.
- Так точно, понял.
- Ну, и молодец, - и похлопав по плечу солдата, скомандовал всем, чтобы надевали снаряжение, и через три минуты строились на выходе из модуля.
***
Все, колонна выстроилась, до выхода осталось полчаса. Еще не осела пыль, от колонны второй роты, взвода связистов, отделения саперов и трех бензовозов. В нашей колонне вместо бензовозов два тягача, нет, не тягача, а самоходные гаубицы. Да, командир дивизии хочет духов обмануть, высылая на место, откуда начнем боевые действия по горсточке техники с личным составом. Хорошо, если поверят. Все-таки мы уже шестые. И глубоко вздохнул. А солдаты молодцы, разлеглись на броне, кто как мог, и сны досыпают.
Осматриваюсь по сторонам. В двух шагах штабной модуль, чуть дальше модуль штаба дивизии, а за ним «бочки», в которых живет высшее начальство. Присматриваюсь к номерам. Плохо видно. Бужу пулеметчика:
- Принеси-ка форму мне офицера того, что у меня спал, дневальный знает, - и помогаю солдату спрыгнуть с брони.
«Ничего, сынулька, сейчас мы тебе форму принесем и посмотрим в твои смелые глаза.
Только после третьего стука, дверь отворилась и на меня, делая вид, что спал и теперь трет свои глазки, выходит Владик.
- Чё уже время?
Ох, ты, паразит армейский, улыбаюсь ему, и без разговоров сую в его трясущиеся руки выглаженную форму – комбинезон, солдатский ремень, с бронежилетом в нагрузочку.
***
Мы идем пятыми в колонне. БМПэшка, как «жигуленок» идет мягко, покачиваясь по кабульской шоссейке. Передние набирают ход, мы – не отстаем. Э-эх, ветерочек бодрит своею прохладой. Влад что-то мне говорит, но из-за громкого гуда двигателя его не слышно, и поэтому бездельно киваю ему головой, якобы соглашаясь с ним.
А рассвет уже потянулся из-за гор. Скоро будет перекресток и пойдем прямо, через ущелье на Пагман. Не был там еще ни разу, говорят красивые места, озеро огромное, но нам, к сожалению, туда не надо. Мы пойдем в обход его на Чарикар. А там и будет что-то. Командир говорил, что духи в двух кишлаках начали свои порядки наводить, всех, кто хоть как-то поддерживает Правительство, вешают. Жен их и всю родню тоже, учителей – тоже. Как басмачи…
Поеживаясь от холода, ближе подвинулся к Владу, так теплее.
Когда прошли перекресток и начали уходить вдаль от Кабула, что-то екнуло на сердце и задавило. К чему это? Только бы не так рано, а. И солдаты что-то чувствуют, автоматы подняли, Кузнецов вытащил из пулемета магазин, посмотрел в него и заново вогнал его в РПК. Что-то не то, что-то не то.
И точно…
Вспышка и звук взрыва раздались впереди. БМП начинает резко притормаживать и невольно руками начинаешь искать хоть какую-то опору, чтобы не вылететь с брони вперед, под гусеницы машины.
Первая БМПэшка лежит на боку, другие машины окружили ее, наша – тоже, наведя пушку на высотку. С правой БМП открыли огонь по скале, с левой тоже, а нам куда? Ворочаю головой из стороны в сторону, и вдруг по ушам полоснул чей-то стон. Чей же, это? Ёклмн, да это же под перевернутой машиной кто-то лежит. Ёклмн, и прыгаю к нему.
Парень так и не успел соскочить с машины, и она при перевороте придавила его ногу. Все липко вокруг него. Но это темная лужа не масляная, а кровяная. Рука полезла назад, за спину, в поисках рюкзака, и тут же доходит, что он лежит в БМП.
- Медбрата сюда, - это, наверное, кричу я. В горле першит, но, сколько не кричи, а кругом стрельба и ничего не слыш-но-о-о!
Срываюсь с места, кидаюсь в БМП, но кто-то не дает мне влезть внутрь машины. Что есть силы, заталкиваю его подальше внутрь коленом и кулаками, нахожу свой рюкзак и тащу его наружу.
- Федор, Федор, ёклмн, - кричу что есть мочи, прыгая вниз с машины.
- Что, товарищ лейтенант, попадает мне под руку медбрат.
- На, - сую в руки ему свой рюкзак и кричу, - там под БМПэшкой человека придавило. Беги!
И тут же хватаю двух солдат и кричу им:
- Радиста мне! Пусть «красный крест» вызывает. Ну, - и ухватив за ногу еще кого-то, продолжаю, - давай домкрат, и к БМПэшке, быстро!
***
Как все делается медленно. И не знаешь под что домкрат упереть, все прогибается, то гусеница под руки лезет, то каток. Фу, наконец-то нашли балку и начинаем работать. Бли-ин, ну, что же это, чего она не поднимается! А-а-а, вон еще ребята принесли один домкрат, теперь дело пойдет.
- Ну как он там, жив? - спрашиваю у солдата, копошащегося у раненого.
- Н-не знаю, - заикается тот. – Он бес-с-сознания, только стонет.
- А укол сделал?
- Так уже три.
- Хватит! – кричу что есть мочи. – Где красный крест, ёклмн.
- Так не отвечают! – пищит как испуганная мышь радист.
- Тогда выходи на «ноль пятый», сейчас их разбудят!
И наконец-то двинулась броня БМП и начала подниматься.
- Тащи его, - кричу медбрату.
- Рано еще, нужно выше.
- Да, какой там выше, нога-то отрезана!
- Нет, - кричит солдат, - только раздроблена, может еще спасут.
- Ну и, - поднимай выше, - и сам выхватываю у кого-то из рук рычаг, и начинаю его поднимать и опускать…
Когда солдата оттащили в сторону, под броней еще один оказался, скорее всего механик-водитель. А вот его уже не вытащить, нужно машину выше поднимать.
Боя уже рядом с машинами нет, он удалился в гору. Моя БМПэшка становится посередине перевернутой машины, укреплены тросы, дернули на себя, но она как назло вместо того, чтобы приподняться, скользит за тросом по земле.
- Фу-у-у! – что делать. А вот, наконец-то, и «скорая помощь» в виде «Газ-66» с кунгом, а за ней и кран подошел. – Молодцы, ребята.
К счастью, механик-водитель сильной травмы не получил, - так капитан сказал, медик. А вот второму ногу не вернуть и нужно его срочно спасать, крови много потерял…
***
Дрожь так и не улеглась. Вот-вот тронемся вперед, уже и так две колонны пропустили, опаздваем, а Влада, сколько не кричу, найти так и не могу. Пистолет его нашел внутри БМП, бронежилет с подсумками, автомат. А он, где же?
- Лейтенант, - окликнул меня кто-то из соседней машины. – Это не тот ли красавец, такой рыжий и полноватый?
- Ну, что ранен?
- Да ты чего. Перед тем как доктора стали уезжать, он как заяц из твоей БМПэшки выскочил и к ним, в кунг.
- Фу, ты, хоть ты успокоил, - схватился я за сердце. – Фу-у-у! А ну-ка, - толкаю в плечо радиста, - узнай у докторов Владислав Н. с ними?
Через минуту радист успокоил:
- Да, валерьянку пьет.
- Ну и хер с ним. Теперь герой! Передай командиру, что все на месте, можно выдвигаться.
- Триста третий, триста третий у «коробочки» пятой все на месте.
Машина резко дернулась и начала набирать ход, догоняя оторвавшуюся от неё четвертую «коробочку».
***
… А лет через пять, встретился нечаянно в Москве с тем «сынулькой». Большой человек, в майорских погонах, и тремя планками наград. Одна из них медаль «За отвагу». Воевал значит!
Письмо маме
«Здравствуй, милая мамочка. Извини, что так долго не писал. Просто забыл взять с собой ручку и блокнот».
Нет, что-то не так, подумал солдат и, достав резинку, подтер последние слова на листочке из блокнота, и продолжил писать.
«…Был на учениях, изучаем новые танки. Эта техника очень мощная и быстрая, стреляет точно даже в движении по неровной местности. В ней все автоматизировано и поэтому все оборудование нужно внимательно изучать. А когда приходим с занятий, то ног не чувствуешь, так устаешь за день, хочется немножко полежать, отдохнуть, а открываешь глаза, уже утро, наступает новый учебный день…»
«Опять не так написал, беспокоиться будет, - подумал солдат, и когда качнуло броню на очередной рытвине, успел резко поднять карандаш, чтобы не порвать его грифелем листок. Осмотрелся по сторонам, вроде все спокойно. На повороте дороги видно начало колонны, тянущейся далеко впереди по краю гор Саланга. Невольно посмотрел влево, в пропасть, и, сдавив зубы, отвернулся от нее. Так не хотелось сейчас портить себе настроение, видя лежащие там внизу «коробки» от танков, от боевых машин пехоты и БТР, от грузовиков, подорвавшихся на минах, или сожженных душманами из гранатометов и гаубиц. - Так как продолжить письмо?»
Стерев последнюю фразу, на ее месте написал:
«А по вечерам готовимся к концерту. Командир полка решил провести выпускной вечер в нашей «учебке». Я буду выступать в нескольких номерах. Сейчас изучаем вальс со студентками, которые учатся в медицинском училище. Я танцую с очень красивой девушкой, которую потом провожаю домой. Кажется, немножко влюбился в нее, а она нет. Ей нравится другой парень…»
Громкое эхо стрельбы, взрывов, раздававшихся со всех сторон колонны, остановили солдата. Вместе со своими товарищами он прыгнул с брони бронетранспортера и спрятался за огромным камнем.
- Приготовиться к атаке, - скомандовал сержант. – Вперед!…
Вот и все, автомат наперевес, перед глазами то потрескавшаяся скальная порода, по которой лезешь вверх, то огромные камни, за которыми может притаиться враг.
И как нелегко взбираться на высоты Панджшера почто по вертикальным уступам скал. Ноги скользят по каменным твердыням, только бы не сорваться.
«А-а-ах», - резкая боль в колене, ударившемся о камень, и в пальцах ладони, ухватившихся за острие скального выступа. А что делать, не отпустить же их, тогда скатишься кубарем вниз, в ту самую пропасть. Нет уж», - и что есть мочи солдат напрягает все свои мышцы и тянется вверх, упираясь ногами в крошащиеся камни.
Что-то резко цвикнуло над головой. Еще раз и еще. Значит, душманы где-то рядом.
«Ну, ничего, - думает солдат, - сейчас мы до вас доберемся, тогда и посмотрим кто кого».
От взрывов, раздавшихся вверху, волною вниз сыпется мелкий и крупный камень. Как можно плотнее прикрывает солдат руками свою голову, и просит Бога, чтобы уберег его.
И спас, прошла каменная «волна», не задев большими камнями солдата.
- Не спать, вперед! – слышен приказ командира. – Вперед!
И новый бросок в атаку, от камня к камню, на мгновение останавливаясь, чтобы хоть как-то защитить себя от пуль бандитов.
Кто-то с боку открыл огонь из автомата. Кто? Костя? Точно он, и не с автомата, а с пулемета короткими очередями «рвет» все на своем пути. А вон, чуть выше кто-то лежит, переломившись на ребре камня. Кто же это?
- А-а-а-а! – вскочил во весь рост сержант и, уперев приклад автомата себе в грудь «полосует» длинными очередями из него по вершине.
«Значит все, теперь только вперед. Где же вы, духи? Где? Вот вам! Вот!» - и солдат, поднявшись во весь рост, как сержант, стреляет по вершине горы из автомата.
На плоскости каменной глыбы, скорее всего с того места, с которого открыли огонь по колонне, никого, только горы отстрелянных гильз.
- Ушли, - вытирая потрескавшиеся губы, басит сержант. – Здесь было их место засады. Иванов, ну, чего смотришь? С Лабетовым туда, за тот камень, вперед? – и тычет вверх рукой. - К нему, быстро! Только рывками, и быстро, духи может еще успели уйти. Ну! Что стоишь?!
И снова перед глазами носки ботинок, врезающиеся в растрескавшийся камень высот Саланга. Да уж, теперь они на склонившейся каменной плате горы, как на ладони, только бы успели прорваться вперед, под тот камень.
- Ура! – шипит про себя Иванов. – и испуг куда-то уходит с выдохом этого звука. – Ура-а!
«Саня, Лабетов? Ты где, чертяка, - кричит про себя солдат. - А-а-а, так ты впереди? Ну, извини, братан, сейчас догоню, и все будет нормально. Все будет нормально! А-а-а-а, урра-а!», - и первым успел сделать длинную очередь из автомата. Первы-ым, первы-ым!» - расходится по горному склону эхо от автоматных очередей.
Пуля угодила душману прямо в голову, аж неприятно смотреть после этого на его развороченное свинцом лицо. И быстрее, быстрее, солдатские руки поднимают тело убитого душмана вверх и кладут на каменный выступ. А оно еще трясется в агонии, как и солдатские руки, держащие его. И только сейчас Иванов обращает внимание на рукав, пропитанный у Сашки Лабетова кровью.
- А-а, задело, - сплевывает тот. – Нет, - закрывает раненное место ладонью, не давая солдату оголить рану от рукава, чтобы перевязать ее. И заметив, что Иванов достал из аптечки шприц, кричит ему, - пирамидон оставь себе, и так выдержу. А то мало ли, что еще будет впереди. Кость, вроде бы, не задета. Да не лезь ко мне со шприцом! –кричит в истерике Лабетов, отталкивая руку солдата от себя. – Не лезь, ты чё, еще вниз хочешь меня на себе тащить? Да засмеют мужики! Ты чё? Сам пойду, сам! Да, пашё-ёл ты!
…Бой утих. Колонна боевой техники, как серая змейка, замерла внизу, в ущелье Саланга. В горах воцарилась тишина.
Вертолеты, ползущие над зубцами горы, в некоторых местах замирают, высаживая на них группы десантников. Теперь если что, свои ребята больше не подпустят душман к ущелью и дадут возможность дивизии выйти из Панджшера, без новых потерь.
Колонна двинулась вперед.
Первый БТР, взорванный на мине, сдвинули в сторону от дороги и скинули в пропасть. Вот такая участь техники, которая не подлежит восстановлению. Скорее всего пострадал и его экипаж. Хорошо если никто не погиб из личного состава.
Наконец-то добрались до выхода из ущелья. Машины одна за другой по временному железному мосту перебираются на другую сторону каньона. Вниз солдаты стараются не смотреть, прикрыв глаза, замирают, с мыслью, что колеса и гусеницы машины, на которой они едут, ровно попадут на узкие железные реи моста и не сойдут с них, а значит и не упадут в ту глубокую пропасть.
Все, пронесло. Колонна выходит на шоссейную дорогу, убегающую из злополучных гор, в виноградники и поля долины Чарикар. А еще через несколько часов с сопки перед глазами солдат открывается Кабул, лежащий в низине гор Дехсабза. Тем, кто сидит на броне, можно вздохнуть, прошли еще одно испытание и остались живы. Повезло!
Что-то вспомнив, солдат залез рукой в карман своего комбинезона и достал мятый, пропитанный потом, листок. Уложил его на сумку, достал карандаш и продолжил писать письмо маме.
«…Милая мамочка, я теперь точно знаю, что не попаду в Афганистан. Командир роты сказал, что моя дорога в далекий Дальний Восток, буду служить на берегу Охотского моря. А значит и моя мечта, искупаться в море, теперь скоро исполнится.
Мама…»
…Глаза солдата задержались на памятнике, стоящем у обочины дороги, у большой каменной глыбы, на которой покоятся несколько пробитых пулями солдатских касок.
Он снял с себя каску, перекрестился, как все ребята, сидевшие с ним рядом на броне, пожелав погибшим покоя…
Через минуту, вспомнив о письме, достал его и продолжил писать:
«…, так что, мама, тебе нечего бояться за мою жизнь. Теперь она потечет более спокойно, в свободное время буду бегать в поселок, на танцы, познакомлюсь с какой-нибудь дальневосточной красавицей и обязательно привезу ее к тебе, в наш милый городок. А сейчас бегу на репетицию.
Счастливо. Крепко целую тебя и обнимаю.
Передай все моим друзьям большой привет».
Но солдат в тот день, так и не пришел в свою казарму. Как чувствовал, что матери нужно написать письмо заранее, а то потом, может, и не получится. Так и произошло. Колонна вошла в воинскую часть, но тут же поступил новый приказ командира дивизии, боевую технику личному составу не покидать, получить новые боеприпасы, и через сорок пять минут начнется выдвижение дивизии на новую боевую операцию в Газни. И неизвестно, кто вернется из нее живым.
А письмо матери дневальный по роте взял у солдата Иванова, как и у других своих сослуживцев, и отнес их в почтовый ящик. Пусть мамы успокоятся, что их сыновья не попадут в Афганистан, а отправятся после «учебки» в свои мечты, кто на Охотское море, кто на Байконур, а кто в Москву в Кантемировскую дивизию. Пусть мамы только скучают, а не переживают за жизни сыновей.
И как ему знакомо это эхо
- Хм, - тяжело ухмыльнулся солдат. – Товарищ лейтенант, да стыдуха мне там работать. Я чего, трус, что ли? - Иванов встал и, раздавливая пальцами, еще не потухший бычок от сигареты, бросил его в урну. – Мы, там, значит, в горах воюем, а они здесь на аэродроме отсиживаются, им еще и отпуск за это подавай, да? А еще и награды, медали за хорошее поведение? Да? За то, сколько носилок с ранеными перенесли? Да? Сколько лопат песка высыпали под плиты, да?
- Да там же лафа, Колян, чего ты? – начал успокаивать своего товарища солдат, стоящий рядом. – Чего ты ерепенишься, Коля, ну пока повоюем за тебя, форму подошьешь, дембельский альбомчик оформишь. Маслица в столовке покушаешь, разжиреешь, ну а мы там за тебя, кхе-кхе, - под общий хохот солдат Федя Краснолицый согнувшись и делая вид, что лезет куда-то вверх, - возьмем пару высоток.
- Ну и отлично, - лейтенант вышел из курилки и сказал. – Краснолицый, думал, не узнаю, что и ты там был? Значит так, - и, ткнув пальцем в Федора и Николая, сказал, - оба сейчас получите оружие с боеприпасами и поступите под распоряжение помощника коменданта аэродрома прапорщика Витюка. Время пошло, бегом! Ну!
Лейтенанта в роте уважали, в первую очередь, как боевого офицера, и побаивались. Нет, жестоким Ломов не был, и с солдатами физически никогда не разбирался, хотя иногда лучше бы так, чем его краткая фраза: «От боевых вас отстраняю!»
Это все! Потом даже не знаешь, куда и глаза спрятать от товарищей, вернувшихся из боя. Тогда и хлеб в горло не лезет, и письмо пишешь любимой девчонке или матери, прячась от остальных. Это состояние хуже каторги.
То же самое сейчас произошло, получается, с Ивановым и Краснолицым, отстранили от боя. Других ребят, избивавших вчера вместе с ними солдат, служивших на аэродроме, видно, лейтенант еще не вычислил. Но и это, как говорится, не за горами, у него глаз наметан. И хоть как проявляй свое геройство в бою, если уж заслужил, то все равно накажет.
А за что, спрашивается? За что? Та троица аэродромных крыс ведь еще и пороха толком не нюхала, а столько о себе говорят. Ха, ну, ладно, подумаешь, пару раз отбивались от душман, пытавшихся взлетную полосу взорвать, заминировать. Это же не каждый день. И еще плачутся, что у них жизнь невыносимая, мертвых приходится с вертолетов переносить, раненых, гробы...
Иванов шел молча, говорить с лейтенантом не хотелось. Последней фразы офицера ему хватило: «Или трибунал, или аэродром, выбирай». Видно, сильно досталось от них «аэродромным крысам», в таком случае, спасибо тебе лейтеха, что прикрыл нас.
Когда повернули за складское здание, остановился на секунду и глянул в сторону своих сослуживцев, сидящих на БМПешках. Да кто знает, может, кого-то из них в последний раз видит. Сегодня, скорее всего, пойдут на перевал Саланга. Там нынче совсем неспокойная обстановка, последние колонны автомобилей, идущих из Союза и – обратно, на перевале были обстреляны. Потери большие понесли.
- Иванов!
- Да, да, - и Николай догнал офицера…
***
…И началась новая жизнь. Прапорщик Витюк оказался земляком Николая, из Севастополя. Списали его сюда, на аэродром после тяжелой контузии в бою, так что к тыловым крысам этого человека не причислишь, тем более у него две медали «За отвагу». А такими «значками» здесь не торгуют и не вешают их на грудь кому попало.
Да а на аэродроме, оказывается, об отдыхе и думать некогда. Чего только не приходится делать, таскать снаряды и патроны для вертолетов, шланги, ящики, канистры. К ребятам, садящимся в вертолеты, близко не подходил, боялся, не выдержат нервы, и прыгнет вместе с ними в «брюхо» Ми-8. Но на войне, хоть какую суть будешь вкладывать в свой поступок, но дело будет пахнуть трибуналом, а еще хуже дезертирством. Да хоть дзот закрой своим телом. Об этом Николай уже хорошо знал, и поэтому сейчас он больше ничего не мог и сделать, как только сжимать кулаки, зубы и выполнять приказ нового командира, следя за поднимающимися в небо винтокрылыми машинами и уходящими в сторону Панджшера.
День был жарким, спрятаться в свободную минуту от солнца негде, все от него раскалено добела. Спасибо земляку, прапорщику Витюку, отвел их после обеда на склад для переукладки ящиков. Там хоть и жарко было, и душно, но от открытых дверей гулял теплый сквознячок, «охлаждая» тело от кипевшего пота.
- И долго мы у вас будем? - поинтересовался у прапорщика Федор.
- А кто знает, может недельку, может и меньше. Спасибо ребятам скажи, которых избили, и мне с вашим командиром. Не кем их заменить, а выдержки насколько у вас хватит, не знаю. Только не вешайтесь…
На этом и закончился разговор с временным командиром. Не обсуждали с ним и то, почему спать им в своей казарме он не разрешил. Причина понятна – вдруг попадутся на глаза кому-нибудь из ближайших командиров, не пошедших на боевые. Так те долго разбираться не будут, закон для всех на войне один, трусам не место в строю. Да и их лейтенанту с прапорщиком, прикрывших дело по драке, неизвестно, достанется.
Доски на трех ящиках отошли. То, что увидел в них Николай, испугало, бомбы. Хоть и без взрывателей, а руки, когда их выкладывали из ящиков на землю, тряслись. Насмотрелся в горах, как они «работают». Деревья, камни вдребезги разносят, и от человека ничего не остается.
Гвозди Николай вгонял в доски ящиков, подальше отойдя от склада, тоже из-за боязни. И при этом, заметил, что не спускал глаз с неровного горизонта гор Панджшера. Почему? Только бы никого из ребят убитыми или раненными оттуда не привезли.
Две точки приближающихся вертолетов быстро нарастали. Отложил молоток в сторону, и, ткнув в бок Федьку, продолжал внимательно следить за ними. Подняв пыль, они сели вдали от складов на полосе и, не сбавляя скорости, неслись к ним.
- Мужики, носилки у склада, и бегом к вертолетам! – приказ прапорщика касался только их.
И дрогнуло что-то под сердцем, неужели…
Но, к счастью, на деревянные доски носилок сносили из вертолета только округлые чушки итальянских противотанковых мин. Пятьдесят три штуки выстроились у склада в три длинных ряда. И несмотря на то, что были покрыты пылью, продолжали сверкать своим холодным темно-зеленым блеском смерти.
- Их на склад, влево у стены сложите, друг на друга. Бегом, - кричал прапорщик, - следующая пара идет! Бегом!
- Ну и голос у прапора, сразу глушит, - то ли восхитился, то ли удивился Федька, вытаскивая палец из правого уха, - думал, мина рванула рядом…
Но Николаю уже было не до разговоров, новые две точки, поднимавшие пыль на подлете к аэродрому быстро приближались. Оставив часть не перенесенных мин у склада, схватив носилки, Иванов и Краснолицый замерли в ожидании нового груза. Каким он будет?
К счастью это были не Ми-8, а вертолеты-истребители, Ми-24, или как их еще называли, «крокодилами». Опустивши свои носы до самой земли, на бреющем полете они сделали круг и сели невдалеке от дальнего склада. Из него сразу же к ним выбежали несколько человек, и исчезнувших в смерче пыли, поднятой вертолетами.
- Это не наши, - громкий голос прапорщика сразу же привел Николая и Федора в себя. – Не стойте!
А мины были легкими, веса восьми штук, лежавших на носилках, толком и не чувствовалось. Но, что они могут сделать с танком, или с самоходной гаубицей, наехавшей на них, ребята не раз видели. Гусеницы с катками раскидывало метров на пять-десять по сторонам...
***
…Прикрывая глаза от песка, бегут к остановившемуся Ми-8. В открытую дверцу вертолета высунулся черный от копоти мужик, хорошо видны только его белые зубы. Он рукой поддерживает Иванова, поднимающегося по лестнице и, показывает, куда идти. За ним – Краснолицего, подтолкнувшего Николая в спину. А тот, глядя вниз, не смотря на упирающегося ему в спину Федора, делает шаг назад, второй. Что там? Краснолицый, пятясь назад, понял только после того, когда выглянул вперед через Колькино плечо.
- Нет, нет, нет! - шептал Николай. Его ноги подкосились, и он всем телом завалился на поддерживающего его сзади Фёдора.
Нагнувшееся над ним черномазое исказившееся лицо вертолетчика, и кричавшее «Неси, тащи…», - привело Иванова в себя.
На то, что он нес в плащ-палатке, старался не смотреть, а только себе под ноги, на лесенку вертолета, на плиты, по которым шагают его ботинки.
Следующее бессознательное тело солдата несли уже на руках, аккуратно наступая на пулеметные ленты, гильзы, раскиданные по всему вертолету, обрывки замасленной бумаги…
Под работающими лопастями прапорщик, прикрывая лицо, показывал пальцем в сторону склада. И только по его кивку Иванов понял, что тот хотел ему сказать: тело убитого солдата нужно перенести к раненым. Не поворачиваясь к лежащему трупу, нагнулся, на ощупь взял колышущиеся от ветра края плащ-палатки и понес с Федором лежащую тяжесть в ней в сторону склада.
- Нет, я смотреть даже туда не мог… - шепнул Федор. Его лицо было белым как бумага.
- Там нога, киш…
- Хватит! – резко повернувшись к Краснолицему, Николай схватил его за грудки и отбросил подальше от себя.
Спасибо Федьке, поднявшемуся с земли за то, что не полез в ответ, в драку.
- Мужики! – на голос прапорщика они повернулись вместе. – Раненных в машину, она там, побыстрее.
«УАЗиком» - таблеткой управлял худощавый до костей солдатик. Помог уложить носилки с одним солдатом на боковые скамейки, со вторым - на пол, и, ухватив за ремень уходящего от машины Краснолицего, остановил его.
- Ребята, а погибшего в морг отнесите. Вон туда, а этих я в госпиталь сейчас повезу. До встречи…
***
- …Ну чего спите, чего?
Вдохнув в себя противный запах, идущий изо рта прапорщика, Иванов резко отвернулся он него, и тут же вскочил на ноги.
– Бегом к вертолету! Носилки, носилки не забудьте!
И снова чумазое лицо вертолетчика, белые зубы в улыбке и тыканье рукой в салон, на горы оружия, лежащего там: винтовок «Бур», каких-то тяжеленных американских автоматов и карабинов, русских «Калашниковых»… И когда Николай потянулся рукой к ним, вертолетчик удержал его, показывает рукой дальше.
- …А-а-ам, раненый! – орет он, пытаясь перекричать громко работающий двигатель машины. – Раненый, без ноги, ос-сто-рож-но!
Удар коленом о торчащий ствол пулемета очень больно резанул по ноге, уходя куда-то вверх, в поясницу, но Николай удержался на ногах, стараясь не уронить стонущего солдата, которого держал на руках.
- Носилки, носилки! – кричал он. Но Федька и так уже все понял и, приподняв одну сторону их с земли, ждал, когда Иванов с вертолетчиком спустятся с трапа и положат на него солдата.
***
Всю ночь Иванов так и пролежал на койке, ворочаясь. Уснуть не мог, а если и удавалось хоть на секунду задремать, то, от того что видел во сне, его сразу же будило. Носилки, ноги, мины, танки, ползущие на него, винты вертолетов…
…Подъем, подъем! – прапорщик сильно тряс плечо Николая. – Бегом, мужики, бегом, тревога…
- Что, что, - первым вскочил с кровати Федька.
- Полосу ремонтировать бегом. Вы, что глухие, обстреляли нас духи. Бегом!
Десять носилок гравия не хватило. Яму от взрыва мины, развернувшей на метр в сторону не поддающуюся им тяжеленную плиту, нужно было срочно засыпать и укрепить грунт. И как назло в помощь им снова никого не давали, вот и бегай с километр к куче гравия и – назад, килограмм сорок-пятьдесят на себе, высыпай в яму и тут же назад. Вроде успели все засыпать и выровнять, только не утрамбовать как нужно. Один за другим боевые самолеты зашли на посадку, и, коснувшись колесами посадочной полосы, бежали по полосе, поднимая в этом месте пыль.
Но и после этого прапорщик-земляк Николая не дал им сделать хоть какой-то передышки, вытащил солдат из окопа, и побежал с ними в сторону ворот, закрывавших вход на аэродром из воинской части. И снова переноска тяжеленных ящиков, стаскиваемых с грузовиков, а потом перетаскивание их в склад, из склада другие ящики, тяжеленные по весу переносились на другие автомобили. И все нужно было делать быстро, без передышки, крутились бесперестанно как белка в колесе…
Вывихнутая рука не давала покоя. Но Николай на тянущую боль в плече старался не обращать внимания. Ходил туда-сюда, таская какие-то грузы то в машину, то с машины, постоянно косясь на горизонт, боясь увидеть новую точку вертолета или грузового самолета. А они появлялись, садились, и к счастью, пока, только для заправки. А к вечеру, новый груз «двести», и не один.
На тела ребят, взорвавшихся на мине, он всеми силами старался не смотреть. Мутило в голове, в животе, еле справлялся с позывами на рвоту. А Федору, идущему за Ивановым сзади, было еще хуже, отвернешь глаза - споткнешься.
Три глотка не разведенного спирта из фляги прапорщика, может, и помогли. Но ненадолго, ночью началась пальба на аэродроме. Взвод охраны длинными очередями зенитных крупнокалиберных пулеметов и трассирующими пулями из автоматов покрывали все пространство за сеткой аэродрома. Поводом этому стала сработавшая сигнальная мина. Может это, был и совсем не человек, а черепаха, или какой нибудь заяц-тушкан, змея…
…Подъем, подъем! – и снова вместо будильника гудел громкий голос прапорщика. – Поднимайся, бегом на полосу, вертолет на брюхо сел. Раненых… Носилки, носилки взять…
От вертолета, стоявшего на середине взлетной полосы, шел сильный черный дым. Пожарные на аэродроме еще не появились, а Федор, прижавший к боку носилки, как школьный портфель, с такой скоростью несся к горящей машине, что Николай, как ни пытался, так и не смог догнать товарища. Вертолетчики сидели в метрах ста от своей машины. Один лежал на животе, обхватив руками перевязанный окровавленными бинтами лоб, второй – на спине, в обгоревшем комбинезоне. Его лицо было очень красным, скорее всего обожженным, а третьему прапорщик делал укол.
«И как только он везде успевает», - кольнула Николая мысль.
Летчик с обожженным лицом стонал, и, к счастью, был не тяжелым. Его несли бегом. Офицер, выскочивший из автомобиля ГАЗ-66, остановил их, осмотрел лицо пострадавшего и, открыв дверцу кунга, приказал занести его туда. Несколько неожиданным для Николая было появление перед ним молодой женщины в белом халате. Она ухватила за ручки носилки и помогла их втащить внутрь. Летчика положили на операционный железный стол…
- Все, ребята, вы с нами, - приказал офицер, и, стукнув рукой по стенке автомобиля, крикнул в микрофон, - трогайся.
А вот подвезти назад Иванова и Краснолицего медики отказались. Те, остались ждать пожарную машину, давшую сильный напор воды по горящему вертолету.
- Хорошо пустыми пришли, - сказал стоящий рядом с ними прапорщик, - а то бы такой тарарам устроили бы здесь.
- Так они не от нас улетали? – посмотрел на земляка Иванов.
- Нет, с Панджшера, по рассвету шли, керосина чуток оставалось, но не дотянули. Эта же машина вся в дырах, только посмотри…
Но, и снова «но». Им не удалось не только «рассмотреть» потушенный вертолет, но и то, как испортил он из-за своей жесткой посадки бетонные плиты взлетки.
Снова звучит новая команда, вызвать БТР и стащить сгоревшую машину подальше от полосы. Потом разгрузка вертолетов, прилетевших с захваченным оружием и минами, потом…
К счастью убитых в этот день на аэродром не поступало, только несколько раненых солдат…
***
На пятый день аэродромная команда вернулась в строй. Иванов и Краснолицый ушли тихо, без рукопожатий и извинений перед теми ребятами. Скорее всего из-за стыда, но над тем, почему так поступили, думать не хотелось. И так в «углу» долго простояли, как нашкодившие пацаны.
Около столовой их окликнул замполит.
- А вы откуда, красавчики, здесь?
- Из санчасти, - нашелся Федор.
– Вот и отлично, через десять минут построение у модуля, уходим на боевые. Получите сухпай, гранаты и все остальное. Не забудьте бронежилеты и каски.
Перед сборной командой задача стояла непростая. Ночью моджахеды напали на взвод охраны моста через речку Панджшер и взорвали его. Теперь задача, на этом месте установить понтонный мост и охранять его до конца операции.
И легче стало на душе. Вздохнул про себя Иванов, желаю Богу всякого добра, за то, что он услышал его мольбу, и защитил…
Сапер был незнаком Николаю. Парень коренастый невысокого роста, с широкими скулами напоминал больше взрослого мужика, чем молодого бойца.
- Товарищ лейтенант, я вам сам укажу, куда ставить машины, - смотрел он на замполита, старшего колонны, как бык. – Если не нравится, жалуйтесь командиру полка, а пока я все не проверю, вам стоять здесь. Понятно.
Замполит кивнул головой:
- Ты прав, боец. Жизнь она одна. Рассредоточиться солдатам тоже нельзя с техники?
- Нет.
А время шло. Сапер с миноискателем ходил очень медленно. Сначала обошел колонну с одной стороны, потом – с другой, и только тогда разрешил всем слезть с боевой техники.
А время шло. Две вешки, оставленные им в закрытой каменными глыбами площадке, куда хотел поставить свою БМП замполит, говорили о правоте сапера…
Двенадцать мин противопехотных, три – противотанковых и две натяжки с мелочевками: семью минами-каблучками. Последние, как и натяжные, он взорвал одиночными выстрелами из автомата. Остальные мины с Ивановым и Краснолицым перенес и спрятал в щелях между каменными глыбами.
- Что говорить, дембелей легко вычислить в толпе молодых солдат, - улыбнулся сапер. – Я Михаил, - и протянул свою ладонь для рукопожатия Николаю.
Остальные полдня ушли на подготовку огневых площадок, выложенных из камней и щебенки.
Ночь была неспокойной. То мычание ишака, то вспышки фонарей, то еще какой-то удаленный шум. А иногда и короткие очереди из автоматов, с блуждающим эхом разгуливали по ущелью.
Утром, когда черная пелена ночи размокла в утреннем молоке, стало холодно. С дрожью в зубах Николай, приподняв голову, посмотрел на тот берег шумной и бурлящей реки Панджшера. И – замер. Вроде что-то показалось. Что?
За обрывистым берегом что-то передвинулось или показалось. Да, да, именно там, у расколотого огромного камня. А может это какая-то крыса или змея? Ишак? Да откуда же он там.
Присмотрелся и ойкнул, действительно это был ишак с привязанным к его телу мешком.
- Товарищ лейтенант, - окликнул Иванов офицера.
- Да.
- К нашему мосту справа, по берегу Панджшера идет осел.
- Мяса захотелось? – широко улыбнулся офицер.
- Да боюсь, что на нем мины или бомбы.
- Что ты говоришь? – то ли в шутку, то ли всерьез воспринял слова Иванова замполит. Аккуратненько привстав он искал глазами того самого ишака, о котором ему сказал Иванов.
- Смотрите градусов на десять справа от моста, там камень расколотый.
- Ага, вижу-вижу, - откликнулся замполит. – Думаешь, бомбу на себе тащит?
- Разрешите его убить?
- Ты, наверное, прав. А сможешь с одного выстрела?
- Но если нас будет несколько, одним залпом, то может и да.
- Слушай мою команду. Иванов, Краснолицый, Федоров, все видят ишака? Прицелиться, готовсь, огонь!
Пули откинули ишака в сторону, и он еще живой, пытаясь приподняться, скатился с камня вниз, в бурную воду, и замер там.
- Молодцы, - сказал офицер. – Хоть бы его только водой не снесло под мост. А то может ты и прав Иванов, что на нем мина.
Поправив под собой плащ-палатку, Иванов посмотрел в сторону сапера.
- Миша, я прав?
- Вполне все так и может быть, - кивнул сапер. – Я с таким, правда, здесь еще и не сталкивался, но это вполне может быть, - и, посмотрев на Николая, улыбнулся. – Да, а сколько ж тебе лет-то.
- Мне? – удивился Николай. – Двадцать.
- Да это я так, - смутился Михаил. – Просто такое впечатление, что у тебя волосы седые.
- За это можно и, - сказал со злостью Иванов, почесывая еле-еле подросшие, после бритья, волосы на голове. – А вообще-то я светло-русый. На солнце волосы быстро выгорают.
- Но не до белизны же, - шепнул лежащий слева от Николая Федор.
- Да пошли вы! - сплюнул Иванов. – Седой. Наверное, в деда я пошел, он в свои восемнадцать под Орлом поседел.
- Похоже, - откликнулся сапер, и тут же привстав, быстро пополз к мосту.
- Ты куда, солдат? – окликнул его замполит. Но тут же спохватился, - ёклмн, вода ишака понесла под мост.
Увидев как тело убитого животного, подхваченное пенящимися волнами, и кидающими его от одного камня на другой, Николай, вскочив, бросился за сапером, уже перебегавшему на другой берег через мост.
Михаил, перепрыгивая с камня на камень, быстро спустился вниз, к берегу, и, бросившись по пояс в воду, успел ухватить уносимое водой животное за ногу.
- Погоди, погоди, - кричал ему Николай и, почувствовав сильный удар в плечо, потеряв равновесие, полетел вниз головой. Взрыв, прозвучавший в то же мгновение в воде, подхватив его тело как мячик, с силой откинул назад.
…Небо было каким-то серым, появившиеся тучки начали краснеть. Краснеть?...
Что-то сильно гудело и тряслось, да с такой силою, что Николай никак не мог сдавить свою трясущуюся челюсть. Вокруг еле-еле пробивался свет. С трудом повернул голову, но осмотреть то место, где находится, что-то ему мешает. Что это? Черное? И отодвинуть «это» ему не получается, так как его рука, чем-то тяжелым придавлена. Даже пальцами трудно пошевелить. Попытался ее вытащить из под этой тяжести, но тут же резкая боль саданула в спину, в голову и все… свет погас.
- Давай, давай, на носилки его клади!
Слова были какими-то глухими. Это, наверное, прапорщик кричит ему. Сейчас зёма, сейчас я так и сделаю. Сейчас товарищ прапорщик, сейчас, кого на носилки положить? Сейчас…
Открыл глаза, яркие лучи солнца сразу же ослепили его. Через секунду еще раз, легонечко, раскрыл веки и посмотрел, а теперь перед ним чьи-то большие глаза.
- Держись паря, держись. Блин, как ты поседел, паря.
Что это, что? Николай хотел было приподняться, но тут же почувствовал что-то тяжелое и не только на своем плече, но и залившее своею тяжестью все его тело изнутри. Сильнее открыл глаза, и никак не мог понять, что происходит. Над ним кто-то стоит и трясет все его тело. Зачем, что нельзя по-тихому это делать? Да не трясите меня! Не трясите. И вот, наконец, прекратили.
Николай снова открыл глаза, и рассматривает стоящих над ним людей. И какие они знакомые ему. О чем они говорят?
- Сапера на части разорвало… - эхо гуляет в горах.
…И звук его очень знаком ему, похожий на человеческий голос.
- А этот еще здесь поседел, в первый день, когда убитых из вертолета выносил.
…И как ему знакомо и это эхо.
- А называл нас трусами, что отсиживаемся на аэродроме, крысами.
«Кто же они такие? Почему они говорят не по-человечьи, а как эхо после грозы?»
- Все, вон госпитальная машина идет. А тело сапера несите в морг… Царство ему небесное!
И как знакомо ему это эхо…
Незаметные люди
- Да, да, я не забыл, можете идти.
Старший лейтенант, выпроводив из кабинета ефрейтора Козлова, посмотрел в окно. Что там происходило, он знал наизусть, грузовые машины перед выездом на склад, осматриваются тех составом. Почти в каждом «КАМАЗе», «Урале», «ЗиЛе» его автороты много неисправностей. За двое суток, что могли, сделали. В прошлой операции безвозвратно потеряли два «КАМАЗа», подорвались на минах. Два солдата, получили сильные контузии, травмы и один сопровождающий, неизвестно выживет или нет. Все представлены к наградам.
Наградные листы Михаил Александрович положил перед собой, сейчас он отнесет их в штаб батальона, там уже их ждут.
«Да, еще сейчас нужно написать и характеристику на ефрейтора Козлова Вадима Николаевича. Повезло парню, даже не задело человека за столько времени. И теперь демобилизуется, решил поступать в автотранспортный институт. И времени откладывать мне на написание характеристики, уже просто нельзя. Третий раз уже как он ко мне, к своему командиру, с этой просьбой обращается, а я ему все обещаю, да обещаю. Стыдно, через неделю со своих последних боевых действий придет парень и все, служба его в Афганистане закончится. Отправится домой в свой далекий Южно-Сахалинск, и забудут здесь о нем, а его командир так и останется вечно занятым. Стыдуха, работы-то всего пять минут. А у Козлова рейсов сто, а может и двести, некоторые через два-три рейса после обстрела самострелами занимаются или больными прикидываются. Да он заслужил, наверное, и не только хорошей характеристики в институт.
Так, Козлов Вадим Николаевич. Хм, а ты у нас-то ни разу и не представлялся к награде, получается, - продолжал размышлять офицер. - Вот это да. Что за полтора года так себя ни разу не проявил?»
Старший лейтенант еще раз пересмотрел список награжденного личного состава роты. Даже грамоты нет. Удивительно.
Достал другой журнал и начал просматривать записи по потерям автотранспорта. На операции в Хайратоне подрыв двух машин был, на Пули-Хумри – все нормально, на Кандагарской операции, стоп-стоп, ага, есть Козлов. Что он тут делал, в чем проявил себя? Так, так, ага, вот: «На жесткой сцепке отбуксировал до Кабула бензовоз с цистерной Р-6. Машина получила, что получила? Ну и почерк у тебя, Михаил Александрович, ну и почерк. Как курица лапой пишешь.
Так что она получила эта машина? А, понял повреждение двигателя, ходовой части от взрыва, произошедшего рядом, после наезда на мину «Урала» связистов. Понятно. Отбуксировал, значит бензовоз, и, наверное, не пустой, а с бензином или соляркой. Молодец. Да-а, тогда нам досталось здорово. Нет, читать не буду, здесь больше в записях фамилии Козлова нет. Нет, вроде. Тютюнин, есть. Да, Царство ему небесное. Хохряков ранен был, Сиволапов - контужен. Сарана, Сарана, а нет, этот тоже отбуксировал в часть разбитый «КАМАЗ» своим «Уралом». Молодец, рядовой Сарана.
Так, теперь операция на Дехсабзе. Что там у нас было. А, она прошла за пять дней, все у нас было спокойно. Та-ак, дальше Шиндантд. Здесь вроде тоже нет фамилии Сараны, то есть Козлова. Нет, Сарана есть, что он там сделал? А, ему помяло камнем, слетевшим со скалы, дверцу машины, из-за... А, понятно, после взрыва. Ладно, он ее потом отремонтировал, а я его похвалил за это, вроде бы.
Стоп, стоп, мне же нужен не Сарана, а Козлов.
А в этом году ты у нас ефрейтор Козлов, вроде больше нигде и не числишься. Но на всех операциях был. Серая мышка, значит, ты у нас. Ранен не был, контужен, вроде тоже не был, а если и был, то не признавался. Ну, это твое дело солдат, то есть, ефрейтор. А за что же ты получил ефрейтора, а?
Так, так, теперь посмотрим тебя по прошлому году. Так, Чарикарская операция, тебя здесь нет. Точно нет. Пагманская операция, так, так, вроде тоже тебя здесь нет. Вернее был, а не отмечен. А за что же тебе, спрашивается, ефрейтора дали? А, Козлов?
Стоп, стоп, вот его фамилия. Это за что? Вернее где. Гардезская операция. Козлов, Козлов, а, понятно, отбуксировал подорванный БТР из стоявшей колонны горевших машин. На БТР были раненные офицер и солдаты, и ты его оттащил подальше от ущелья, на котором душманы устроили засаду. А ты вез на «КАМАЗе», оказывается, боеприпасы. Солдат, то есть ефрейтор, кто же тебе разрешил это делать под огнем душман? Ты же вез артиллерийские боеприпасы. Вот дает. Ну, дает парень а. Ты мог подумать хоть немножко своей головой, что бы там осталось вокруг, если бы взорвались эти снаряды?
А вот еще твоя фамилия есть. А-а нет, это похожая на твою фамилию – Котлов. А он что? А он помог Козлову перенести раненных солдат из БТРа в медсанбат. Молодцы ребята. Это по-нашему. Молодцы!
На Тугагунди нет твоей фамилии Козлов, не отмечен ты и в Кандагарской операции. В Джелалабаде, тебя тоже нет. А нет, есть, что там? «Сарана открыл огонь по душманам, не дав им поразить машину из гранатомета». А причем здесь Сарана? Мне же нужен Козлов. Так, так, Котлов, опять Котлов, а нет, это уже Козлов. Что Вадик ты здесь сделал. Ты смотри! Вот молодец: «Столкнул горящую легковую машину «Тойота» в пропасть и дал возможность колонне продолжить движение через горный перевал».
Вот тебе и серая мышка, а я что-то на тебя так и не обратил вовремя внимания. Ну, есть ты, как и Сарана, как и Котлов, как и Иванцов. Ну, ребята, а вы-то все машины своими ручками ремонтируете и не хвастаетесь, выходит, и не жалуетесь, и не геройствуете. Да уж, и поэтому мы вас и не видим».
В дверь постучали.
- Разрешите? – просунулся в щель младший сержант Сорокин.
- Слушаю!
- Товарищ старший лейтенант, вы меня вызывали?
- А, да, подожди, сейчас еще один документ оформлю, тогда вызову. А стой, стой, зайди-ка, - вспомнив о чем-то, вовремя остановил младшего командира офицер. - Тэ-экс, что можешь сказать мне о ефрейторе Саране. Стоп, стоп, стоп, не Саране, а Козлове.
- Ну-у, нормальный парень, - выдавил из себя младший сержант. – А зачем вам?
- Зачем, зачем, дембель у парня скоро, в автодорожный институт хочет поступать. Так вот. А чтобы его там уважали, хочу характеристику ему сделать, пусть ректору покажет. Вот такие дела, младший сержант. А у него, как назло ни одной награды нет, как буд-то и не воевал здесь.
- Ну как это нет, вы сами несколько раз его в пример всем ставили, - вспомнил Сорокин. - А вспомните, товарищ старший лейтенант, тот случай, когда в прошлом году ни одна наша машина не могла взять бугор на Пагмане. Он метров десять в высоту был, а его спуск крутым был, градусов на пятьдесят. Танки, БТРы, БМПешки взяли его, а мы нет. Так Козлов задом пошел на него и первым прошел его, потом все мы таким способом с тем подъемом справились.
- Да, да, что-то вроде помнится такое.
- Товарищ старший лейтенант, а когда на Дехсабзе у разведчиков БМПешка сломалась, он же и нашел причину. Я уж не помню точно, что там было, а их командир вам приходил и просил, чтобы Козлова как-то отметили вы за это.
- Да, - смутился старший лейтенант. – Хм.
- А, в прошлом году вы его в звании повысили за то, что он на своем «Урале» прошел через реку Панджшер и отбуксировал машину «Град» с ракетами. Ну, помните? По ним духи огонь открыли из миномета. У той машины задний мост вырвало, а Козлов их на себе оттуда вытащил, и увел машину подальше в зеленку, где артиллеристы стояли.
- Точно, точно, - улыбнулся старший лейтенант. – Вот тебе и серая мышка.
- Да, товарищ старший лейтенант, у нас каждый такой. Просто у вас голова за всех болит, а нам-то проще. Это же наши товарищи, мы все видим.
- Ты прав.
Дай краба!
Колонна, - ей и краю не видно. Бронетранспортер, ползущий впереди, движется рывками, поднимая за собой пыль, которой приходится дышать в разогретом до каления солнцем воздухе. Она забивает ноздри, песок скрипит на зубах... И, что самое интересное, это тебя не раздражает, так как стена пыли – твоя защита.
До Пули-Хумри прошли спокойно, а вот в горах начинает потихонечку знобить, и не от холода, или страха, а от готовности, что вот-вот что-то произойдет и... И всё, придётся прыгать за свой БТР. Если с вершины откроют огонь, то – влево сигать, спрятаться за броней или в зелени, тонкой лесополосы, тянущейся с обоих сторон арыка. Хотя могут взять и в клещи, духи в последнее время так чаще делают, но посмотрим.
А время идет. Громкий хлопок раздался где-то впереди. Костя поднялся во весь рост, но из-за пыли ничего не может рассмотреть.
- Товарищ лейтенант, можно я сбегаю туда? - в глазах у пацана искорки, - а пулемет оставлю. Пока.
- А потом собирать то, что от тебя осталось? Так? – вопросительно смотрю почти на своего сверстника. – Так?
И после небольшого перерыва продолжаю:
- Костя, это у тебя какие боевые?
- С вами пятые, без вас еще пару раз ходил.
- Так вот, ефрейтор, ты все понял?
- Да, - он не смутился даже, как не на войне человек. А,может, и смутился, на сером лице от толстого слоя пыли мимики не увидеть, а вот по глазам – озорник, посматривает то на дембелей, сидящих рядом на броне, то на меня.
- Ну, салага, что там произошло? - упершись на автомат, спросил мой помощник сержант Иванов.
- Машина подорвалась. Вы же тоже слышали.
- Пять баллов.
- Чья? – накрывает его новым вопросом замкомвзвода.
- Саперов, вроде. Танк же первым шёл.
- Хочешь им помочь гусеницу натянуть или оказать помощь раненым? – наступает Иванов.
- Нет.
- А с любопытными знаешь, что бывает?
- Старятся быстро, - нашелся пулеметчик.
Все рассмеялись. Напряжение стало спадать.
- Товарищ лейтенант, - вылез из-под брони радист. – Командиру передали, что трое «трехсотых» скорее всего контуженны. Это ж по сколько они контузий сегодня получили? – вслух рассуждает солдат. - Третий подрыв у них.
- Несладкая работа у саперов, - кто-то сказал за спиной.
«А у нас, что, сахар?» – хотел заступиться за своих я, но сделал это про себя. А что говорить, задал же этот вопрос не какой-нибудь заезжий журналист, а свой солдат, у которого это уже десятые, а может и сороковые боевые, и, скорее всего, не раз уже был в бою. А я-то перед ними хоть и офицер, а такой же салага, как и этот ефрейтор, пулеметчик Костя.
- Да это я так, - начал искать какие-то слова в свое оправдание «чайник» Костя. А меня от этой мысли только рассмешило. «Чайник». Хоть и четыре года в училище, почти два года офицером прослужил, а на боевых-то еще и пяти месяцев нет, а у этих дембелей по полтора года, в месяц минимум два-три выхода. Иванов имеет сквозное ранение в предплечье, Федор – сломал руку в скалах. Ох и потаскались же с ним ребята под обстрелом «с крыши», с «зелёнки» да еще пару атак за ночь отбили, и следующий весь день нанюхались пороха. Вот это мужики! Но слушаются меня, это уже хорошо, правда, не сразу.
А сержант хитер, сам, как говорится, в «атаку» против командира не шёл, только науськивал молодежь, думая, что я этого не видел, и… И получал в ответ, в принципе, неплохой отпор, типа марш-броска до учебной скалы, с рытьем окопов, взятием высотки и бегом назад – на обед, ужин. Мы эту школу до тебя, сержант, тоже проходили, еще в училище. Твой однофамилец, полковник Иванов из нас на тактических занятиях жилы вытаскивал. Даже не знали, что он фронтовик, шестьдесят мужику, а выглядел молодо, под полтинник. Вот такие у нас учителя были.
- Так что, салага, нам скребки доставать? – продолжая «вести» промежуточный обстрел ефрейтора мой заместитель.
- Да нет, товарищ сержант, я все по…
-Что-о-о? – закричал я, так и не поняв, что произошло. Звон в ушах, дым идет из-под брони соседнего, только недавно пылившего нам бронетранспортера. И все солдаты с него прыгают и бегут в кустарник, к арыку. А я еще так ничего и не поняв, подталкиваемый кем-то сзади, прыгаю с брони за Ивановым, ефрейтором, Лисяком. Кто-то из наших начинает стрелять по вершине. Я из любопытства выглядываю из-за брони и слежу как какая-то ракета, оставляя за собою дымную полосу, летит в нас. Но, к счастью, так и ушла куда-то за арык. Взрыва ее из-за грома из автоматов и пулеметов так и не расслышал.
Бой был недолгим. Зенитчики, БМПешки, открыли по скале огонь, и уже не столько от пуль противника могли сейчас мы пострадать, сколько от сыплющихся на нас с вершины камней. Но мой приказ, отойти глубже в арык, услышали все.
Вода прохладная, приятно остужает разгоряченное тело…
Из горящего БТРа солдаты начали выбрасывать ящики с патронами и гранатами. Кто-то из ведра обливает водой что-то внутри салона бронетранспортера. Их офицера и не слышно, наверное, без него, но все делают правильно. Дым утихает.
Смотрю на своих, все на месте. Так, Иванов, Каплин, Лисяков… Взрыв, раздавшийся сзади, заставил нырнуть под воду. Поднимаю голову, смотрю, ребята также среагировали на него, и нырнули в арык, чтобы не достали осколки.
- Во, товарищ лейтенант, - вскрикнул Костя и выставил перед моим лицом краба.
Краба? И не маленький, вертит своими лапками и клещами, пытаясь выскользнуть из руки Каплина.
- Да их здесь много, всего исцарапали, - ещё громче шепчет ефрейтор. – А у нас-то на Сахалине они раз в сто больше.
- А у нас в Крыму на песчаных берегах такие же. Давно не пробовал, - вздыхаю я.
- Так я сейчас их наберу, поужинаем.
- Давай, - забыв об обстреле шепчу я, и сам невольно начинаю руками перебирать подводные камни. Точно, крабов здесь много.
Два «крокодила» ползут на малой высоте над горкой, подходят к тому месту, с которого приблизительно в нас стреляли, и дали залп из нурсов. Огонь, пыль на отвесной части горы и град камней, покатившихся вниз. Всматриваюсь в них и тут же догадываюсь, кого рядом не вижу из солдат, и кричу:
- Где радист?
- Сейчас, - чуть ли не в ухо крикнул мне ефрейтор и ринулся к БТРу, на который вот-вот сейчас обрушатся с горы, падающие после взрывов, камни.
Он открывает боковую дверь и тут же шмыгает в броню.
Успел. Камнепад был недолгим, но пару хороших кусков попало прямо на броню, рядом с пулемётом.
Через какое-то время из дверцы вылезает Костя и тащит за собой радиста. Фу-у, живой, не раненый он, а только испуганный, накрыв голову руками, бежит к нам в арык.
- Я притаился, думал, обстреливают, - начал оправдываться передо мной солдат.
- Успокойся, - отмахнулся я.
Сержант подошел к Косте, похлопал его по плечу и протянул ему свою руку:
- Молодчага, Костян, дай краба!
Ефрейтор задержал свою руку и с удивлением смотрит на сержанта, а потом, словно догадавшись, из кармана достает краба и сует ему в руку.
- А-а-а-а! – истерически завизжал Иванов, - Тарантул, - и в одно мгновение прыгнул мне на руки. И мы тут же завалились в воду.
Что произошло с Ивановым, понял только через несколько прошедших секунд, парень впервые увидел краба и посчитал его смертельным пауком. Вот смеху было. Что говорить и боевой дембель бывает трусом.
А вечером сварили крабов и прочитал солдатам короткую лекцию о полезности его мяса.
Молодое вино
Дорога бежит. Гусеницы БМП подминают под себя высушенную красную глину с волнистыми насыпями желтого песка. По правому краю до горизонта, упирающегося в горы, поле, выжженное солнцем. И если бы не закрывала его своими колосьями-волнами высушенная травка, еле удерживающая катящиеся по ней колючки перекати-поле, то легче эту степь сравнить с пустыней.
А дорожка бежит себе, как широкая лента, сужаясь в дали в тонкую нить. Машина идет спокойно, равномерно покачивая нас, полулежащих солдат на броне, а ровный гул двигателя поет свою песню, вместе с ветром, остужающим своей прохладой наши лица.
- Ум-м-м, - и сам невольно под дуэт мотора с ветром, подключаешься к ним третьим голосом.
Ни о чем думать не хочется, а только смотреть в бескрайние просторы Дехсабза.
Резкий спуск машины в низину открывает перед глазами новую картину – виноградного поля. Радист что-то кричит. А, просит остановиться, чтобы виноградом полакомиться. Но, дембель, сидящий рядом крутит пальцем у виска. И тот успокаивается. И правильно, это в Союзе можно так спрыгнуть с машины и пока, не появился сторож срезать или сорвать парочку виноградных кистей. А здесь это опасно, сорвешь незаметную проволочку, взлетит на метр – полтора граната и рассеет по кругу своему смертельные осколки.
Да, попробовать бы этого киш-миша, наверное, уже наполнившем свои ягоды медовым солнечным соком. И во рту слюна появилась. А может попробовать, остановиться и сорвать каждому по паре гроздочек, сапер-то рядом сидит. Да, уж, лучше бы не подпускал к себе этой мысли, теперь и выкинуть ее не удается, прилипла и теребит сознание, найдя в воспоминаниях то, как работали после школы на виноградных полях. Да, как здорово было, объедались его, а потом напиться воды не могли. Точно, точно, а у нас и вода уже давно закончилась, даже нечем руки умыть…
Наконец-то закончилось виноградное поле, и на душе легче стало. До опорного пункта осталось километров пять, вот там и можно будет всласть воды напиться, умыться, п… спать, спать.
Машина легонько тормознула. Что заставило это сделать механика – водителя. О-о, кто-то сидит на дороге. Приблизились, старик на арбе, а впереди скотина лежит, умершая.
- Старый был осел, - переводит слова старика Назир. – Кирпичи вез к себе в кишлак, дом тоже старый, разваливается, нужно починить дувал.
- А далеко дом?
- Да нет, там низина, - показывает рукой вправо солдат.
- Давай подвезем его, ишак видно еще свежий?
Назир переводит мои слова старику, и тот рад этому. Погрузили тушу ишака на машину, вместе с кирпичами и стариком и, тронулись.
К счастью дом его на окраине оказался. Дувал (глиняный забор) потрепан и ветрами, и дождями, в некоторых местах вместо глины из стен торчат только гнилые ветки.
Помогли деду слезть с машины, занесли в его двор кирпичи, сделанные им из глины с травою, и умершего ишака. Хотели было выходить, а дед руки к сердцу приложил, зовет к себе, в хибару.
- Нет, - говорю ему, - служба, аксакал, прости. Война у вас, мало ли что может произойти, а у себя спокойнее.
И понял меня дед, спасибо старику. Но все равно не отпускает, просит подождать. Попросил Назира, переводчика пойти с ним в дом. И выносит солдат большой кувшин. Поставил его по середине двора, и наливает из него в принесенные стариком кружки и граненные стаканы сока. Виноградного!
И как он вкусен, с кислинкой, пробуешь его вместе с солнечным лучиком, который расплескался в нем, и на душе радость сменяет чувства опасения. А вместе с этим и что-то в голове заиграло, неужели хмель?
А старик улыбается, не стесняясь открыв свой беззубый рот.
- Вино это, молодое, - переводит Назир, - с того самого виноградника, который мы проезжали.
- Спроси, а можно того винограда сорвать. Не будет ругаться хозяева? – спрашиваю я.
- Так нет уже винограда, октябрь на улице. А в следующем году заезжайте, говорит дед.
- Спасибо тебе, дед, - жму его руку. – Очень вкусное вино, если все будет нормально, в гости заедем, - и невольно подтер слезу, непонятно откуда появившуюся на лице. – Дети-то есть у тебя?
Качает старик головой, война их забрала, с ханум осталась только, такая же старая как он. И осел помер…
- Товарищ лейтенант, так у нас там на заставе молодой ослик есть. Привезем деду, а? – спрашивает Назир.
- Давай, - махнул я рукой, - поехали.
…И сколько радости было у деда, и у ишака Васьки, которого мы ему привезли. Васька за себя и за аксакала мычал громко, провожая нас, и все деда под локоть своим черным носом поддевал, помогая ему держать руку. И мы, им махали руками в ответ, и кричали много добрых слов.
- Товарищ лейтенант, - спросил меня попозже Назир, - а как понять то, что он сказал на прощание "Вы молодое хорошее вино"?
Оглянувшись на кишлак, который уже напоминал небольшое пятнышко на горизонте, подумав ответил солдату:
- Наверное потому, что не испорчены злостью. Помогли старику.
Предыдущая часть:
Продолжение: