Шёл второй час ночи. Погода портилась, лес недовольно шумел, Серебряное блюдечко, по которому бесхозно моталось уже изрядно помятое наливное яблочко - разрывалось от воплей желающих обозвать Бабу Ягу неприличными словами за опоздание. А она была не виновата! Дрянная ступа, всегда чётко взлетающая по первому требованию, вдруг перестала слушаться. Уж Яга её тёрла-тёрла, мыла-мыла, маслицем заправляла-мазала, а та стоит и ни в какую. Не летит и баста! В смысле, бастует.
—Ну чего тебе ещё, окаянная?! — не выдержала Яга и со всей силы хлестнула метлой по зловредному приспособлению. Избушка на курьих ножках подпрыгнула, серебряное блюдечко вздрогнуло, наливное яблочко на миг застыло, а свечи вспыхнули яркими огоньками.
—Обидно, — отозвалась, наконец, ступа.
От осознания, что эта пакость всегда могла говорить, но молчала, как партизан на допросе, баба Яга села. Прямо там где стояла, там и плюхнулась на пятую точку, отбив больно копчик.
—Что тебе «обидно»? — прохрипела шокированная ведунья, — Обидно, что я тебя стукнула, да? А мне, думаешь, не обидно?! Второй час пытаюсь взлететь, а ты, поганка такая, даже знака не дала, что с тобой договориться можно!
Ступа молчала. Видимо, осознавала свою ошибку. Раскаивалась.
— Лааадно, — пробурчала Яга вставая, — Полетели быстрее, меня вон уже, на «слёте лесных красавиц» потеряли... А всё из-за тебя!
И Баба Яга, покряхтывая, влезла в ступу. Ударила в пол метлой и... осталась там, где и была.
—Ах, тудыть тебя растудыть! — выдала Яга и, как на духу, выложила всё, что она думала про бесполезный хлам, который давно бы поменяла, если бы не дурацкие правила, по которым все Хранительницы Леса обязаны летать в ступах.
—Ты почему не взлетаешь, негодяйка? — злобно прошипела Яга, по-прежнему сидя в ступе, — Раз ты всё слышишь, то прекрасно понимаешь, как важно вовремя прилететь на «Слёт»! Вон, смотри, серебряное блюдечко уже всё пятнами покрылось, а наливное яблочко скоро в огрызок превратится, от тех гадостей, что мне передают с Чёрной Горы!
А с блюдечком и яблочком, действительно, творилось что-то скверное: гнилой сморщенный сухофрукт уже даже не катался по гнутой, поцарапанной миске: он лежал и мелко-мелко подпрыгивал на одном месте. От гнилого яблока пахло забродившим духом, причём, стойкий аромат распространился по всей избушке и начал просачиваться наружу - в Зачарованный Лес.
—Ты почему не взлетаешь, сволочь?! — взвизгнула Яга писклявым, не своим, тонким голосом, — Я же на дрова тебя порублю, дрянь! Ну! Отвечай!
—Обидно, — вновь отозвалась ступа.
— Об-аб-аб-иднааа... — Яга начала заикаться. Серебряное блюдечко вспыхнуло синим светом. Яблочко растеклось гнилой лужицей. Свет погас.
Затем раздался громкий хлопок и всю поляну в Зачарованном лесу заволокло чёрным едким дымом.
На следующее утро все обитатели Зачарованного Леса с ужасом смотрели на воронку вместо избушки на курьих ножках. На краю ямы понуро сидела, вся перемазанная сажей, баба Яга, рядом теснились чёрный кот, домовой и Леший, старательно оттирающий от копоти алюминиевую тусклую миску с каким-то гнилым огрызком посередине.
—Ну, как, узнали: порча это или сглаз? — шептались любопытные.
—Порча! — отвечали дриады с таким видом, словно они на этом «собаку съели».
—Сглаз, — вторили ауки и злыдни, высокомерно поглядывая на дриад, как ученики старших классов на воспитанников детсада.
И им, злыдням с ауками, почему-то обитатели леса верили больше.
—И что? — не сдавались любопытные, —Уже узнали, кто это нашу Бабу Ягу сглазил?
—Выясняем! — загадочно отвечали те, кто ничего не знал, но всем врал, что следит за обстановкой и «держит руку на пульсе».
По происшествии трёх суток, когда все всё перепробовали, всех опросили, а в подозреваемых побывал, практически, каждый обитатель Зачарованного Леса, Гиблой Топи и Чёрной Чащи, решили вызвать подкрепление. А именно: Лихо, ведь только она одна могла распознать врагов и их пособников, а так же отомстить тем, кто навёл порчу.
Вызвали.
Пришла.
—Ну, и что вам всем неймётся? — спросила невероятно прекрасная Эльфийка своим музыкальным чарующим голоском, — Зачем звали?
Нечисть Зачарованного Леса, которая сейчас воспринимала произошедшее не иначе, как «нападение врагов с целью дискредитировать Зачарованный Лес в глазах общественности» всё рассказала. Заодно предъявив погнутую серебряную тарелку, огрызок, корявую ступу, которая на все вопросы отвечала только одним словом: «обидно»!
Однако, пояснить, почему ей обидно, насколько обидно и чем можно унять её обиду - гордо отказывалась.
Лихо, оглядев всю полянку ленивым, поверхностным взглядом, лишь зевнула:
—И всё?
—А что, этого мало?! — ужаснулись обитатели Зачарованного Леса такому наплевательскому отношению к подведомственной территории.
Анчутки, самые неугомонные и беспокойные духи, которые никого и ничего не боялись, и даже Лихо опасались «слегка», но и только, стали подзуживать остальных, тихонько покрикивая:
«Лихо не хочет заниматься своими прямыми обязанностями!»
«Лихо наплевать на беды народа!»
«Лихо в доле с нападавшими»!
Нечисть реагировать на подзуживания боялась, поэтому молчала. Зато все могли смотреть с укором на Лихо — это и делали. Теоретически придраться было не к чему, но осуждение во взглядах явственно чувствовалось. Хотя, опять-таки: понятие «чувствуется» к делу не пришьёшь. Не доказуемо!
И все насупились ещё больше.
Лихо же рассмеялась и сделав пару пассов рукой, вернула на полянку и избушку, и нормальный вид серебряному блюдечку и даже целостность и наливные бока - яблочку. А потом ехидно пояснила:
Так это ваша баба Яга - недоучка натворила! И ступу сама оживила, правда, не до конца, поэтому она и обижается, и избушку взорвала! Учиться нормально надо! Экзамены магические сдавать! А не по слётам «Лесных красавиц» мотаться! А то такие недоучки весь Зачарованный Лес, к Великой Бездне, спалят, а мне потом претензии начнут предъявлять!
И с издевательским смехом исчезла.
А нечисть Зачарованного Леса теперь осуждающе насупилась на молодую бабу Ягу. Та, ссутулившись и чувствуя свою вину, вздохнула и полезла за учебником «Букварь начинающих ведьм и бабок Ёжек». Взяв книжку, всё так же молча, отправилась в домик. На полянке стояла гробовая тишина. Лишь кто-то тихо буркнул:
--Обидна, да?