— Мда…, хлипкая молодежь нынче пошла, странная, – бабка Анафема облизала ложечку, ложечка была вкусной, с медом, а с чаем вприхлебочку, так вообще красота, и взглянула на вверенного ей оболтуса, — А ты давай, приседай, приседай, — тот пыхтел, пыжился, но — приседал.
— Давай, давай, как говорил ваш великий практик, стратег и тактик: «Тяжело в учении, легко в бою». О, как!
Подняв ложечку, словно указующий перст в небо, бабка Анафема в очередной раз глянула на вверенного ей оболтуса и стала дирижировать ему ложечкой — раз-два, раз-два — чтобы темп держал, и очень огорчалась, когда оболтус сбивался с ритма и отставал от взмаха ложечки.
— Это Суворов сказал, Александр Васильевич, в своей книге «Наука побеждать».
— Вот, вишь, какой ты умненький и разумненький, и про генералиссимуса знаешь, и про его книгу. Что ж тогда не следуешь?
— Я – пацифист.
— Хто? – бабка Анафема аж поперхнулась и чуть не проглотила ложечку, которой снова уже успела зачерпнуть меда, – Хто, хто?
— Пацифист.
— А этта что за зверь еще такой?
— Ну… Пацифист — это тот, кто верит в мирное решение конфликтов и отказывается от насилия. Сторонник мира. Еще он стремится к тому, чтобы люди жили в мире и гармонии, без войн и конфликтов.
— Ух ты! Здорово как! Тогда я тоже пацихфист ентот самый получаюсь. Что остановился? – давай, приседай дальше. Эт я могу балаболить, мне положено, а ты – приседай. А то – пацифист, пацифист, а сам подтянуться не можешь даже. Как же ты конфликты будешь решать?
— Так миром же…
— Приседай давай! Миром он будет решать… Вот, наедут на тебя в темном переулке два, нет, лучше – три лба, посмотрю, как ты будешь миром решать. Разденут до трусов, и будешь ты маме звонить. И докладывать, что конфлихт миром разрулить не получилось, и просить, чтобы приехала и забрала тебя. Как говорится, «в ходе скоротечных переговоров сторон консенсус достигнут не был», Фюляндия напала на Клевебоевку, победила и обложила ту данью.
— Нет таких стран.
— Да что ты говоришь! Приседай давай. Сейчас вот я чай допью, передохну и на пробежку пойдем.
Оболтус лишь глянул и продолжил пыхтеть, приседать.
Отрока этого, Ванечку Кирпичкина, двенадцати лет от роду, бабке Анафеме полковник подсунул. Ну, как подсунул: предложил, уговорил и — вынудил в итоге.
— Анафема Петровна, ну соглашайтесь, ну что вам стоит? Вы же хотите, чтобы вопрос с вашим проживанием быстрее решился? А у Ванечки отец как раз в департаменте жилищных отношений начальником является. Ну? Нет, я с его отцом практически незнаком, а вот с его дедом… Дед, собственно, меня и попросил. Кто у нас дед? — а дед у Вани — генерал. Ну, жалко ему пацана. Нет, нет, мальчик хороший. Просто своеобразный.
Вот так вот, квартирным вопросом, полковник и дожал Анафему. Сейчас-то она в домике его мамы жила. Маман он на курорт как раз отправил, вот и пустил Анафему пожить пока. А свое-то жилье, свое, собственное, все равно хочется. А то непорядок: дом под снос, а гражданки Анафемы Петровны почему-то в числе расселенных нет. Дом снесут, и где ей жить прикажете?
***
Фима, черная гладкошерстная кошка бабки Анафемы, её личный фамилиар в этом немагическом мире, сидела рядом. Сидела, облизывалась и прямо-таки воспарить была готова!
Мир-то немагический, а чудес всяких и волшебства хватает. Как и веры. Вот и сейчас Фима подпитывалась энергией, а её было немало: приседающий оболтус временами кошку испепелить готов был. Одним только взглядом. И, испепелил бы. Если бы мог.
«Сидит, черная, гладкая, глаза желтые-желтые, когти острые-острые. Большая. Явно ведьминская. Как только она к бабке попала?» — кошка с легкостью улавливала мысли пацаненка и блаженствовала: энергия так и шла, да еще молодая, сильная и чистая.
Вот же! А еще пацихвистом себя называет! А сам в ведьм и черных кошек верит, — и бабка Анафема захихикала. Она эти мысли оболтуса тоже с легкостью считывала. Да и не только эти — успела она тогда, успела и смогла правильно всё настроить, когда её сюда закинули и только на сутки способности оставили. Да и то не все.
— Кудыть полетела! Сидеть! — бабка Анафема успела вовремя остановить кошку, пока та не воспарила реально, — Что люди-то подумают?
А подумать могли всякое.
Когда они в первый раз вышли вдвоем в мир и направились в полицию (где с полковником и познакомились), народ, коему они попадались на пути, смотрел вслед — уж больно колоритной была парочка: английский костюм, рюкзак, тросточка и платок на голове, а уж кошка-то — без шлейки, без поводка, зато с огромной подвеской на шее, а из-под её когтей, так и казалось, что искры выскакивают!
А некоторые видели вообще странное: бабка, будто выпавшая из 70-80 гг. прошлого века, и черная гладкошерстная кошка, которая так и норовила взлететь. А бабулька — вот вам крест! — её время от времени ловила за хвост и опускала на землю.
Люди мотали головой, снова смотрели на парочку: кошка, как кошка, только черная, и ни капли не летает, бабка, как бабка, и никакой метлы нет, а то, что костюм старый, так это…, бывает, денег, может, у неё нет. Привидится же всякое, — думали, успокаивались и шли дальше.
Анафема, вспомнив сиё, да сопоставив с нонешним желанием кошки взлететь, посмотрела строго и вынесла вердикт:
— Нет, Фима, так не пойдет. Вся конспирация псу под хвост. Будешь учиться себя сдерживать.
***
— Ивашка, заканчивай приседать. Сейчас на пробежку пойдем.
— Как на пробежку? На какую пробежку?
— На какую, на какую — на обыкновенную. А как — молча.
Стадион встретил их тишиной. Секций почти не осталось, а школьникам из образовательных учреждений, что находились поблизости, для них занятия проводили в первой половине дня. Так что после обеда царила тишина и пустота. Разве что редкие собачники со своими питомцами забредали. Но они тоже, в основной массе своей, появлялись вечером.
— Ляпота!
Бабка Анафема широко раскинула руки, наслаждаясь простором, и проговорила куда-то в вышину: Ниче, ниче, прихвостни крылатые, мы еще посмотрим, кто кого.
И тут же дала команду оболтусу:
— Ну чё замер? Приготовился. У меня и секундомер есть, — продемонстрировала его Ванюше, чтобы не сомневался, и продолжила воспитательный процесс, — Давай, давай, сейчас побежишь. Ну?! На старт, внимание, марш! Пошел!
И побежала сама. Прыгая как молодая козочка. Стараясь, по крайней мере.
— Ыть, ыть! Да что же так тяжело!? Тело проклятущее! Запустила его Анафема, запустила. Это ж не тело, это ж домомучительница какая-то прямо по габаритам. Но, ниче, ниче…
После второго круга Анафема сдалась и села на лавочку. Пыхтя и отдуваясь.
— А ты беги, беги. На меня не смотри, я ж старенькая, у меня возраст как никак.
Оболтусу ничего не оставалось, как продолжать бежать. Пять кругов. Как велели.
К генералу в гости тогда её сам полковник привез. Семен Прохорыч церемонии разводить не стал, поздоровался, представился и сразу же обозначил диспозицию. И стоящую перед Анафемой задачу.
— Внук у меня есть, Иван. Всем хорош. Отличник, победитель олимпиад, первый юношеский по шахматам у него… Вот только проблема есть, Анафема Петровна. Не буду скрывать. Серьезная проблема. Избаловали его родители. Мать его, сноха моя, хотела вообще его в бальные танцы отдать. Но я воспротивился. Футбол, баскетбол, борьба, но, никак не танцы! Еще бы на скрЫпочку его отдала, — говорил, как рубил, генерал, подчеркивая всю важность своих слов четким движением руки, — Сговорились на шахматах. Тоже, не бог весть что, но, хоть не танцы.
— А чем же вам танцы так не угодили, Семен Прохорыч? Глядишь, стал бы заниматься, высот бы достиг, известным стал бы, как…, — Анафема на секунду задумалась, вспоминая мудреную фамилию, — Как Цверелидзе, например. Или Фаисеев.
— Не поминайте, Анафема Петровна, не поминайте. Нет.
— Да почему?
— Так он же к физкультуре и спорту совсем не приспособленный! Какие танцы?! Ему же с детства бегать-прыгать запрещали: «Ванечка упасть может, Ванечка травмироваться может». Дозапрещались! Парень подтянуться не может! Подтянуться! Вы это представляете Анафема Петровна?
Анафема и не такое представляла, но, скромно промолчала.
Вот так и попал к ней Ванечка. На перевоспитание. Или воспитание.
Дед-то, если бы знал раньше, сам бы внуком занялся, а вот не знал. Приехал с месяц назад в родной город (на повышение пошел) и ужаснулся: не внук растет, а размазня какая. Да, умная, но — размазня.
На все про все Анафеме давался месяц. Как раз у Ванечки мама в отъезде, в командировке. А папа, папа согласен с дедом Ванечки, со своим отцом, был. Вот только с женой спорить боялся.
***
— Ить! Ить! — и в Ванечку полетела очередная порция вишневых косточек: бабка Анафема сидела на веранде, пила чай с вареньем, с вишневым, и занималась воспитанием. А что? — не пропадать же добру! — всё в ход, всё в дело.
— Нет! Ногами шевелить нельзя! Не хочешь, чтобы попало, уклоняйся, стоя на месте. А кто виноват, что ты так не умеешь? — я что ли?
— Ить, ить! — и снова косточки полетели в Ванечку, — Что ты там бухтишь – возмущаешься? Да, дедовщина это, дедовщина. А что ты хотел? В мире всё так устроено. Умей себя защищать, умей от удара уворачиваться, умей первым добежать. Жаловаться будешь? Кому? Мне тебя отдали в полное распоряжение на целый месяц. Единственное условие — увечий тяжких не наносить. И морально-психологических травм. А в остальном — хочу, как рабсилу тебя использую, хочу, как тягловую силу, вдруг я огород захочу вскопать и перепахать? А?
***
Через неделю оболтус сам не заметил, как взлетел на дерево и прочно там угнездился, когда местная, школьная, гопота (да, да, и в привилегированных учебных заведениях есть такие товарисчи, которым в удовольствие поиздеваться над слабыми) захотела в очередной раз отжать у Ванечки очередной смартфон. Да и просто повеселиться, поглумиться.
Взлетел Ванечка на дерево и уже оттуда позвонил в полицию. Папе звонить не стал. Стыдно как-то было.
****
Еще через неделю, когда те же самые товарисчи встретились Ванюше в переулке (подкарауливали, когда он из школы будет идти — их-то отчислили, а мстю никто не отменял), и деревьев, как назло, никаких поблизости не было, Ванюша такую скорость развил, что сам не заметил, как троллейбус обогнал.
Фулюганы отстали после первых тридцати метров и еще долго приходили в себя, восстанавливая дыхание.
***
Ровно через месяц бабка Анафема отчитывалась перед генералом. Семен Прохорыч лично прибыл к ней, чтобы и поговорить, и своими глазами посмотреть на достижения внука.
— Ну, что, можете оболтуса своего забирать. Полы мыть научился, мусор выносить — тоже. Грядки копать умеет, пилу, молоток, топор и гвозди в руках держать может. Не черный пояс, конечно, и не спецназовец, и как стайер слабоват, зато спринтер — отличный.
Генерал смотрел на своего внука, как тот отжимается, подтягивается, на дерево залезает, и украдкой смахивал невесть откуда взявшиеся слезы.
Оболтус закончил серию упражнений и тоже поднялся на веранду.
— Деда… Я в секцию по рукопашному бою хочу. Ты говорил, у тебя кто-то знакомый есть.
Собственное жилье для бабки Анафемы становилось реальностью.