Найти тему
Тёмный историк

У французов не было Сталина и 1937 года, но это им не больно помогло

Начну немного издалека. Как знают постоянные читатели, я на досуге почитываю «эмигрантские СМИ» образца 1930-х — 1940-х гг. Интересно бывает посмотреть на то, как «европейцы поневоле» описывали и воспринимали грозные события переломной эпохи.

Так вот, разгром вермахтом Польши осенью 1939 года в таких газетах встретили удивленно, но все-таки сдержанно.

Мол, такой быстроты от немцев никто не ожидал, но ведь и поляки — вроде как не «первая армия мира», да даже и не вторая (хотя любили белоэмигранты вспомнить «Чудо на Висле» 1920 года).

Все-таки поляки были явно слабее даже чисто технически.
Все-таки поляки были явно слабее даже чисто технически.

В общем, удивлялись, но не очень сильно.

А вот в 1940 году... это был шок. Падение Франции, начавшееся в мае 1940 года, реально потрясло мир, что отразилось и в эмигрантском восприятии.

Многие историки полагают, что после разгрома Франции у гитлеровской системы окончательно «сорвало башню», после чего нацисты решили: разгромить СССР за пару месяцев — плевое дело.

Падение Франции стало ужасным ударом для «демократически-ориентированной» части эмиграции. Для них Париж являлся образцом парламентаризма и «удаленности» как от «большевизма», так и от «правых диктатур».

И такие люди получили очень наглядный «промежуточный итог»: парламентаризм никак не помог французам в борьбе с гитлеровцами.

И получилось как-то так. Потом немцы оккупировали и «свободную зону».
И получилось как-то так. Потом немцы оккупировали и «свободную зону».

Не помогло и очевидное разделение властей «военных» и властей «гражданских». Не помогло и уважение прав «Бельгий и Голландий» (а эти до последнего орали про нейтралитет, пока их немцы не захватили).

Более того, «в пролете» оказались «победители Первой мировой», которые для немалой части русской эмиграции являлись «примером»: типа, вот как надо, надо воевать до последнего мужика.

Вот французы и довоевались: получили и демографический кризис, и экономические убытки (которые так и не смогли восполнить) и... «борзый» комсостав, который состоял из «победителей».

А если мы «победители», то зачем что-то менять? Зачем слушать каких-то де Голлей, которые предлагают реформы? Не проще рассказывать о том, что новая война тоже будет позиционной, не проще отгрохать Линию Мажино?

Не помогло.
Не помогло.

А ведь буквально так и рассуждала французская военная (да и политическая) верхушка, где, как вы понимаете, никаких репрессий не было.

«Оценивая польскую кампанию, де Голль обратился к восьмидесяти ведущим военным и политическим функционерам с предупреждением о грозящей Франции военной опасности в связи с новыми методами ведения войны Германией.

К сожалению, французский генеральный штаб не поддержал план реформирования армии полковника де Голля...» (с) В. А. Дубищев. Военно-политическое поражение Франции в 1940 году. / Самарский государственный университет, 2002.

В том, что Франция была ещё и очень демократичной страной — сомневаться тоже не приходится.

Настолько демократичной, что аж в министерские кабинеты там фактически «пораженцы» пробрались (а главным из них в конце концов оказался... «герой Первой мировой», маршал Петен... вот это поворот!).

Петен приветствует Гитлера в Монтуаре, 1940 год. Вот как так выходило, что участники Первой мировой «против немцев» в 1940-е не стеснялись пособничества «куда более одиозным немцам»?
Петен приветствует Гитлера в Монтуаре, 1940 год. Вот как так выходило, что участники Первой мировой «против немцев» в 1940-е не стеснялись пособничества «куда более одиозным немцам»?

И «пораженческая агитация» велась прям в 1940 году, в разгар гитлеровских успехов... и практически никого за это не наказывали.

Ах да, а война то с Третьим Рейхом у французов шла с осени 1939 года, они же вместе с англичанами её первыми объявили Гитлеру, «впрягаясь» за поляков. И... к маю-июню 1940 года вот так навоевали, до парада вермахта в Париже.

Разница с Советским Союзом налицо: на французов не нападали неожиданно, без предъявления до агрессии каких-то претензий. Нет, они к маю 1940 года уже много месяцев как находились в состоянии войны с Германией... войну эту, правда, называют «странной». Вот ведь как некрасиво получилось:

«Несмотря на то, что командование союзных вооруженных сил уже длительное время ожидало немецкое наступление на западном фронте, сухопутные войска были застигнуты фактически врасплох...» (с) В. А. Дубищев. Упомянутый источник.

Благо немцы на западе вели себя совсем не так, как на оккупированных советских территориях.
Благо немцы на западе вели себя совсем не так, как на оккупированных советских территориях.

Сталин не верил! Вот только... у французов с англичанами Сталиных не было, а сами они уже воевали с Германией, вот уж девятый месяц как.

И вот тут самое время вспомнить опять про белоэмигрантов, не зря же я с этого начал. Вот какая реакция была на поражение Франции:

«...одно, нам думается, предсказать уже можно: старый порядок мировых установлений, старые парламенты и демократии кончены навсегда.

На смену им пришел новый мир, с новыми социальными и политическими взаимоотношениями.

Горе тому, кто этого не понял, его сметет безжалостная жизнь, новая жизнь, рождающаяся в крови и страданиях великого столкновений наций и идеологий...» (с) В. В. Орехов. «Часовой», № 253. Декабрь 1940 года («после полугодового перерыва», печатались эти эмигранты в Брюсселе).

Сами немцы после такого успеха решили, что «могут вообще всё». Иллюстрации демонстрируются в исторических целях.
Сами немцы после такого успеха решили, что «могут вообще всё». Иллюстрации демонстрируются в исторических целях.

Здесь как раз усилились в эмиграции позиции «любителей сильной руки» и немецкого господства. Мол, ну что могут противопоставить западные демократии «железной поступи немецкого солдата»?

И тут кто-нибудь напишет: а как же Великобритания и США?

Всего два момента сейчас отмечу, но зато очень важных. Первый — у американцев имелся собственный континент фактически, у англичан — остров (плюс колонии). И у тех и у других — серьезнейшие ВМС (вот у СССР много танков имелось, но на море мощь была явно скромнее). А у немцев флота не было практически.

Можно играть в демократию, когда у тебя «свой континент» или «барьер» хотя бы присутствует.

Но тут и второй момент: демократию-то в годы Второй мировой серьезно свернули.

А Уинстон Черчилль открыто говорил, что его страна оказалась в таком положении, что пришлось «объединяться со всеми». Даже с коммунистами, которых Черчилль последовательно ненавидел десятилетиями до и после Второй мировой. Фото: Ялтинская конференция Антигитлеровской коалиции.
А Уинстон Черчилль открыто говорил, что его страна оказалась в таком положении, что пришлось «объединяться со всеми». Даже с коммунистами, которых Черчилль последовательно ненавидел десятилетиями до и после Второй мировой. Фото: Ялтинская конференция Антигитлеровской коалиции.

Тут вам и персонализм, и «попрание прав человека» (интернирование японцев как пример, да и «немецких подголосков» в Англии и Штатах заткнули), и вмешательство в экономику (вплоть до карточной системы).

То есть даже в условиях «особого географического положения» и при том факторе, что сухопутную войну с Германией по большей части вел СССР, западным странам пришлось «подкручивать гайки».

Ну а по поводу лета сорок первого... можно бесконечно спорить по поводу влияния репрессий или сталинских решений на сложившуюся ситуацию. Вот только... как быть с примером Франции, страны без Сталина, репрессий и коммунистов у власти?

А ещё вот такой вопрос: был ли шанс у «либеральной солнцеликой демократии» в какой-либо континентальной стране (без своих континентов и проливов) отразить натиск нацистской диктатуры? Впрочем, этот вопрос можно в известной степени считать риторическим...

С вами вел беседу Темный историк, подписывайтесь на канал, ставьте лайки, смотрите старые публикации (это очень важно для меня, правда) и вступайте в мое сообщество в соцсети Вконтакте, смотрите видео на моем You Tube канале. Недавно я завел телеграм-канал, тоже приглашаю всех!