А у нас в «Пламени» тогда началась большущая работа над рок-оперой «Кинематограф».
После того как на Западе вышла рок-опера «Иисус Христос Суперзвезда», все руководители наших вокально-инструментальных ансамблей буквально заболели крупной формой. «Пилотным» российским вариантом этой идеи являлись ленинградские «Поющие гитары» с их рок-оперой «Орфей и Эвридика». Это была, конечно, красивая работа, но «Поющим Гитарам» в том варианте, в каком они заработали свою славу, пришел конец. Вокально-инструментальная команда очень мобильна: сегодня - здесь, завтра – там.
Приехал, поставил аппаратуру – и вперед. (Сейчас даже и аппаратуры с собой никто не возит, сейчас приличного качества аппарат есть в каждом городе: сел на самолет – и лети!) Но как только «Поющие гитары» поставили рок-оперу, у них все сразу закостенело и стало невыездным, потому что поднимать эти тяжелые декорации и везти в другой город нереально. Это и дикие деньги, и дикое напряжение! Кроме того, они же накопили труппу в 40 человек! Такой коллектив уже не способен концертировать, потому что ни один концерт и никакие цены на билеты это дело не отбивают. Короче говоря, конец «Поющих гитар» пришел, когда они сделали «Орфея и Эвридику». Музыканты прежнего состава «Поющих гитар» стали один за другим покидать ансамбль.
Те же проблемы возникли и у «Пламени» с «Кинематографом». Сначала мы выпустили программу, а в итоге получили проблему.
Однажды Сергей Березин решил обратиться к большой форме и поставить спектакль «Кинематограф» на стихи Юрия Левитанского. С одной стороны, было много чего сделано, много номеров записано, был сделан новый шаг в развитии. Я там читал стихи, потому что я это люблю и умею делать, недаром, еще живя в Риге, я стал лауреатом конкурса чтецов. Сережа написал очень много неплохих музыкальных номеров, тот же «Кинематограф». А «Квадратный человек» – просто замечательная песня, которую я пел с огромным удовольствием.
Ставил спектакль режиссер Вячеслав Спесивцев. Он исходил из того, что музыкантам нельзя было двигаться по сцене, поэтому все строилось на игре света. Зажегся фонарик – я читаю стихи. Снова мелькнул лучик свет – и зазвучала песня.
Премьера «Кинематографа» состоялась в Театре Эстрады, и присутствовавший в зале Алексей Вадимович Барташевич, лучший шекспировед мира, воскликнул в восторге: — Это замечательно! Это ураган какой-то!
Сначала я рассердился и подумал, что Барташевич ничего не понял, но потом меня обуяла гордость за продукт, который мы сделали. Вот только продукт-то был бесперспективный. И главная ошибка заключалась в том, что мы повезли спектакль по городам. Приезжаем в Ижевск и играем этот «Кинематограф». Темно, только фонарики светят. И публика шарахнулась от спектакля, в котором не могла видеть главных героев, которых она любит и ждет. Только фонарики мелькают. А когда люди не видят своего героя, это пугает.
Кроме того, сам жанр мюзикла русскому народу не интересен. Ну, не нравится он ему. Публика, которая приходила на концерт, просила только одного: спойте нам вашу программу! Я помню, как в каком-то городе из зала донесся тонюсенький голосок: «Ребята, спойте чего-нибудь из старенького!» Так было везде, потому что без «Не повторяется такое никогда» наши люди не могли жить. Это как молоко матери. И самое главное, что все это «молоко матери» создали мы.
Я помню, как режиссер Марк Розовский «Весёлым ребятам» пытался привить театрализованную программу, и у него тоже ничего не получилось.
Паша Слободкин тогда мечтал о том, чтобы как-то режиссерски облагородить перепевы «Весёлых ребят», ведь на концертах мы просто стояли в линию и пели. И чтобы этот «стационар» как-то разукрасить, Павел Яковлевич и пригласил Марка Розовского. Режиссер посмотрел наше выступление и высказал несколько идей, в частности, он предложил мне во время исполнения песни «Веселый ковбой» скакать на игрушечной лошади. Была такая игрушка: деревянная палка, к которой приделана голова лошади. И как только Розовский мне об этом сказал, я возненавидел его, как классового врага. Он мыслил слишком прямолинейно: если ковбой – значит, лошадь. Если лошадь – ты купи ему деревянную игрушку, и пусть он на ней скачет по сцене. Видимо, он относился к режиссуре эстрадного представления как к халтуре: мол, эстрада по сравнению с театром – это низменное искусство, где каждый выйдет и сможет. Но Паша вовремя смекнул, что Розовский предлагает не тот путь, по которому надо идти, и прекратил эти эксперименты. А в «Пламени» мы на протяжении года лабали этот «Кинематограф», ломая о колено собственную популярность. Причем нам администраторы звонили и просили: привезите свою песенную программу, а этот театр не надо! Слава богу, потом опомнились и «Кинематограф» стали исполнять в первом отделении, а во втором просто петь песни, и публика снова пошла на наши концерты. Потом отменили «Кинематограф» вообще.
Фирма «Мелодия» выпустила пару пластинок-гигантов, куда вошли некоторые песни из «Кинематографа». Но жаль, что целая пластинка с музыкой из спектакля не была записана никогда. Надо было все-таки взять и записать весь спектакль целиком, чтобы оставить для истории...