В начале Великой Отечественной войны Василий Семёнович Гроссман был призван в должности интенданта 2-го ранга. Работал военным корреспондентом газеты "Красная Звезда". За время работы и службы побывал на всех основных направлениях.
Особую роль в жизни Гроссмана сыграла оборона Сталинграда, в ней военкор участвовал от первого до последнего дня уличных боёв. Многие знакомые и очевидцы отмечали в Василии Семёновиче стремление лично участвовать в атаках на вражеские позиции, нередко в первых рядах.
Здесь часто расстояние до противника определялось толщиной стены или потолка. Бои шли за улицы и переулки, за каждый дом, за подвалы, за этажи, за ступеньки лестницы.
Д/ф "Сталинград", 1943 год. Текст: Василий Гроссман
В годы войны помимо выпуска газетных статей и заметок шло и написание литературных произведений. В 1943 году свет увидела повесть "Народ бессмертен". Работы Гроссмана как военного корреспондента позже составили сборник "Сталинградские очерки".
В том же году Василию Семёновичу присвоили звание подполковника. К концу войны он обладал Орденом Красного Знамени, Красной Звезды, Медалями "За оборону Сталинграда", "За Освобождение Варшавы", "За Взятие Берлина".
Железный ветер бил им в лицо, а они всё шли вперёд, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они?
Мемориал Мамаева Кургана, слова из повести "Направление главного удара"
Василий Семёнович Гроссман происходил из города Бердичева Украинской ССР, из еврейской семьи. В оккупации в одном из еврейских гетто была расстреляна его мать, которой он продолжал писать письма до конца жизни и посвятил свой главный роман "Жизнь и судьба". Освобождение Польши было сопряжено для писателя и подполковника с изучением и осмыслением Холокоста. Когда Красной Армией была освобождена деревня Треблинка, Гроссману предстояло выяснить и восстановить детали работы одного из крупнейших лагерей смерти.
Мы приехали в треблинский лагерь в начале сентября 1944 года, то есть
через тринадцать месяцев после дня восстания. Тринадцать месяцев работала плаха. Тринадцать месяцев пытались немцы скрыть следы ее работы... Тихо. Едва шевелятся вершины сосен, стоящих вдоль железной дороги. Вот на эти сосны, на этот песок, на этот старый пень смотрели миллионы человеческих глаз из медленно подплывавших к перрону вагонов. Тихо шуршал пепел и дробленый шлак на черной дороге, по-немецки аккуратно обложенной окрашенными в белый цвет камнями. Мы входим в лагерь, идем по треблинской земле. Стручки люпина лопаются от малейшего прикосновения, лопаются с легким звоном,
миллионы горошинок сыплются на землю. Звук падающих горошин, звон раскрывающихся стручков сливаются в сплошную печальную и тихую мелодию. Кажется, из самой глубины земли доносится погребальный звон маленьких колоколов, едва слышный, печальный, широкий, спокойный. А земля колеблется под ногами, пухлая, жирная, словно обильно политая льняным маслом, бездонная земля Треблинки, зыбкая, как морская пучина. Этот пустырь, огороженный проволокой, поглотил в себя больше человеческих жизней, чем все океаны и моря земного шара за все время существования людского рода.
"Треблинский ад", Василий Гроссман, 1944 год
Очерк "Треблинский ад" был переведён на многие языки и использовался на Нюрнбергском процессе в качестве обвинительного документа.
После Великой Победы за Василием Семёновичем Гроссманом осталась слава военного писателя. Впереди его ждали известия об арестах и расстрелах космополитов, критика за непартийный взгляд в пьесе "Если верить пифагорейцам", трудное издание и значительная цензура романа "За правое дело", конфискация рукописи "Жизнь и судьба". Впрочем, это совсем другая история.
Подпишитесь на канал чтобы не пропустить новые публикации!