Письмо кутаисского генерал-губернатора князя А. И. Гагарина к князю А. И. Барятинскому
(с французского, Кутаис, 8 октября 1857 г.)
Из моего официального донесения вы узнаете, что возникшие в Диваре беспорядки прекращены. Когда я прибыл туда, порядок был уже восстановлен генералом Колюбакиным (Николай Петрович), принявшим самые действительные меры; надеюсь, что раз восстановленный порядок отныне уже не будет нарушен.
Генерал Колюбакин, между прочим, донёс мне, что он исследовал причины беспорядков и, можно полагать, они были вызваны с целью воспрепятствовать отъезду княгини Дадиани (Екатерина Александровна) из Мингрелии.
Прежде возвращения в Кутаис, я счел нужным повидаться с княгиней и поехал к ней в Горды. Она совершенно покорилась судьбе, ниспославшей ей столько горя, и отдала себя всецело во власть Государя. Молва о причине беспорядков дошла и до её слуха; она громко выражала неодобрение этой попытке воспрепятствовать ее отъезду и желает поскорее уехать. Я представлял ей, насколько пагубна была бы для устроителей противодействий высочайшей воле вся затея, и без труда уяснил ей, что подобная безрассудная выходка только скомпрометировала бы положение ее и детей, чего она и не оспаривала.
Во избежание возможности, однако, еще какой-либо демонстрации, я поручил генералу Колюбакину избрать на это время верного человека из числа пользующихся уважением и влиянием местного общества, а считающимися зачинщиками: Александру Дадиани и Дате Чиковани приказал следовать за мною в Кутаис; второй будет сопровождать княгиню в Петербург.
Сам я решился присутствовать при ее отъезде и даже проводить ее до Сухума, где меня уже давно ожидают другие служебные дела. Маршрут определил я следующий: из Горды в монастырь Мартвили, где погребен муж княгини (Давид I Дадиани) (покидая страну, быть может, навсегда, она изъявила благочестивое желание поклониться дорогому праху мужа и отца ее детей); из монастыря мы поедем в Марань, к устью Цхенис-Цхали, сядем на пароход и по Риону прибудем в Поти.
Таким образом, мы прорежем только незначительную часть Мингрелии, и никакие демонстрации, по моему убеждению, будут невозможны, не только благодаря принятым мерам, но и различным естественным затруднениям: ибо, вступив в Имеретию, мы будем отделены от Мингрелии рекою Цхенис-Цхали. Могу ручаться, что никакого мятежного движения больше не будет.
Позволяю себе обратить внимание ваше на следующее обстоятельство. При посещении моем княгини Дадиани, я был поражен размером денежных затрат, вызванных переменою ее положения. Она должна взять с собою необходимую, многочисленную свиту, и при её большом семействе, при желании соблюсти княжеское достоинство, путешествие до Петербурга и пребывание там, без сомнения, поглотит все годовое содержание, ей назначенное.
К тому же, вынужденная покинуть свою резиденцию и не имея возможности увезти с собою множество вещей, свезенных покойным мужем ее в Горды, княгиня или должна бросить их здесь на произвол, или сбыть за бесценок. Мне больно было видеть, как жиды уже сбегались в Горды, чтобы воспользоваться положением княгини, вынужденной сбывать свои редкие, прекрасные вещи.
Полагаю, было бы весьма полезно, если бы назначенные опекуны гг. Кипиани и Чиляев прибыли сюда; их вмешательство поправило бы несколько это положение княгини, которая, вполне покорившись своей участи, как результату минувших событий, сознаёт, что ей следует терпеливо подчиняться мерам, признанным правительством необходимыми.
Однако все же, полагаю, было бы справедливо и великодушно избавить ее от расходов на путешествие и приличное проживание в Петербурге; а во внимание к ее многочисленному семейству, требующему соответственного воспитания, не найдете ли ваше сиятельство возможным испросить милости Государя (Александр II), чтобы ей отвели помещение в каком-нибудь казенном здании? Печальное положение княгини Дадиани не могло не возбудить моего искреннего участия, и я представляю все вышеизложенное вашему великодушному вниманию.
Записка князя А. И. Барятинского по делам Мингрелии
(Дрезден, 10 июля 1861 г.)
Вашему Императорскому Величеству, при назначении меня наместником Кавказским, благоугодно было указать главною целью моих действий умиротворение Кавказа и слияние его с прочими частями Богом врученной Вам Империи.
В постоянном стремлении к этой цели, я не мог не обратить особого внимания, что в ряду различных стран, образующих Кавказ, - Абхазия и Мингрелия представляют единственные владения, которые остаются на совершенно-исключительных правах (здесь автономия). В них царствует самовластие владетелей, ограничиваемое одним лишь чувством самосохранения.
Такого рода положение этих владений не соответствует ни с какими понятиями человечества, и тем менее может быть допускаемо в государстве, делающем все усилия, чтобы упрочить права личные.
В 1857 году произошло в Мингрелии большое волнение. Народ не мог более переносить отягощений, происходивших от произвола, и я вынужден был, по просьбе матери владетеля, княгини Дадиани, принять в положение этой страны вмешательство. В возникшей тогда между мною и княгиней переписке, она выражала права владетеля самыми неограниченными изречениями, основывая их на "каких-то местных обычаях" и утверждала, что в "Мингрелии никто, кроме владетеля, собственности не имеет и что от одной лишь благости его зависит давать и отнимать ее по произволу".
Оставлять такие основы для управления страной значило бы оставлять источники всегдашних волнений. Поэтому, и на основании тех соображений, которые изложены выше, княгиня и малолетний владетель удалены из Мингрелии, с назначением на его содержание, до совершеннолетия, по 30 т. рублей ежегодно, а управление страною образовано на новых началах, с ассигнованием на его содержание до 45 т. рублей в год из государственной казны.
При установлении этого нового порядка управления, я имел в виду, во время малолетства владетеля, определить как можно яснее права и доходы его и разделить их на права и доходы владетельные, и права и доходы, собственно личные или помещичьи; первые отдать новому управлению, а последние предоставить попечению матери владетеля, в качестве опекунши, на общем законном основании.
Этим путем я мог приготовить легкую развязку "мингрельского вопроса" в будущем и доставить мингрельскому народу то благотворное попечительство, которое принадлежит всем подданным Вашего Величества. При достижении владетелем совершеннолетия правительство не дозволило бы уже ему изменить утвердившийся порядок управления страною, и потому он, без сомнения, почел бы для себя выгоднее избавиться от расхода 45 т. рублей необходимых на это управление, и сохранить еще, вместе с доходами от имений лично ему принадлежащими в Мингрелии, всемилостивейше пожалованную ему пенсию в 30 т. рубл., которая очень щедро вознаградила бы владельческие доходы.
Таким образом, страна эта, без всяких новых затруднений, получила бы окончательное слияние с прочими частями Империи.
По истечении нескольких лет после утверждения Вашим Величеством моих представлений по этому делу, на месте возникали между действительным статским советником Кипиани (?) (одним из опекунов над имением князя Николая Дадиани) и генерал-майором Колюбакиным, управлявшим Мингрелией, некоторые незначительные недоразумения, не имевшие никакого отношения к вышеупомянутым основным началам; но когда эти недоразумения представлены были мною на рассмотрение Кавказского комитета, то княгиня Дадиани воспользовалась этим случаем, чтоб приобщить к ним протест и против всех предыдущих действий.
Комитет, не имея в виду политических соображений, одобренных Вашим Величеством, постановил 27 марта 1861 г. определение, которое совершенно противоположно главной цели всех предыдущих действий. Он предложил, во-первых, предоставить в ведение опеки все доходы с имений Мингрелии (за исключением только, саури, саудиеро и проч.), на что согласилась сама княгиня Дадиани, и во-вторых, опеку над имением владетеля считать учреждением официальным, подчинив его непосредственно ведению наместника и предоставив княгине назначать в состав совета управления Мингрелией одного члена на одинаковом основании с прочими членами совета.
Позвольте, Государь, войти в некоторые подробности
1. По вопросу о доходах
При том слиянии прав помещика с властью правительства в лице правителя страны, какое существовало в Мингрелии, хотя конечно и трудно было положить с самого начала точное разграничение между имениями, принадлежащими владетелю на том или другом праве; но это разграничение составляло именно главную основу всех действий. Некоторые имения и доходы при первом взгляде имели уже столь явственно характер правительственный, что не оставляли места никакому сомнению.
Сюда принадлежат: подать земельными произведениями и личная служба, которые отбывались в пользу владетеля, не его крестьянами, а помещичьими и которые, с переходом владельческих прав новому управлению, несомненно, подлежат уже распоряжению сего последнего. Исключив такого рода статьи из ведомства опеки, я признавал несправедливым, чтобы князь Николай Дадиани продолжал пользоваться доходами правительственными, не неся ни бремени, ни материальных пожертвований, с управлением сопряженных, тем более, что он получает уже по 30 т. рублей ежегодно из государственной казны.
Такого рода статей, переложенных на деньги, по примерной и весьма преувеличенной оценке, сделанной при принятии Мингрелии в наше управление, исключено из ведомства опеки на сумму до 40 т. рублей; но из этой суммы только до 7 т. рубл. оставлены в своей силе; остальные до 34 т. рубл. совершенно отменены мною, и с 1857 года вовсе не взыскиваются уже более с народа. Это было необходимо для справедливого удовлетворения нужд жителей, страдавших от прежнего порядка.
Статьи доходов, отчисленные из ведомства опеки, а ныне положением Комитета снова обращаемые в ее пользу, касаются именно самых существенных интересов народа и были в числе тех главных тяжестей, который подвинули его к возмущению. Освобожденный от них с того времени, он, естественно, не может спокойно видеть и переносить, чтобы правительство вспомоществовало их восстановлению.
Я не могу допустить, чтобы правительство согласилось поддерживать постоянно силою те отношения мингрельского народа к владетельному дому, справедливости которых оно уже раз не признало, в особенности теперь, в виду тех общих мер, которыми облегчена участь всего подвластного помещикам сельского населения целой Империи и которые на днях должны быть введены и здесь, и уже объявлены мною в Мингрелии.
2. По вопросу об опеке
По представлению моему, опека над имением малолетнего князя Николая Дадиани образована на общих основаниях, для помещичьих имений установленных. Особыми, высочайше утвержденными 7 июня 1859 года, правилами сделаны из общего порядка следующие изъятия:
а) Главное заведывание всеми делами по управлению имением князя Николая Дадиани предоставлено матери его, со званием попечительницы.
б) В помощь ей назначены опекуны, которые действуют по ее указаниям и ей одной отдают отчет в своих действиях.
При установлении этой опеки имелось в виду, чтобы княгине Дадиани, как матери и попечительнице малолетнего князя Дадиани, предоставить в полное, бесконтрольное управление и распоряжение все частные имущества и таковые же доходы князя, а в то же время устранить всякое влияние ее на общее управление страною. Только такое устройство опеки могло уничтожить все недоразумения и затруднения, неизбежные при всяком ином порядке.
Между тем, положением Комитета определено считать опеку учреждением официальным и подчинить ее прямо ведению наместника. Таким образом, на место ясного положения дел, возникают следующие недоразумения:
1. К разряду каких учреждений должно быть отнесено это опекунское учреждение?
2. Какой должен быть порядок сношений его с местными и с прочими, вне Мингрелии, установлениями, в особенности с Кутаисским генерал-губернатором, которому подчинено самое владение Мингрельское?
3. Каким образом должны быть сосредоточены в одном и том же установлении различного рода обязанности, т.е. по званию опекунов, действующих по закону, как частный лица, и по положению особого учреждения, долженствующего иметь характер официальный?
4. Кому должно принадлежать разбирательство жалоб на неправильные действия опекунов; ибо, не говоря уже о том, что власть наместника Императорского не может быть поставлена на степень низших полицейских установлений, он слишком занят и физически удалён от Мингрелии, чтобы непосредственно входить в рассмотрение этих действий.
5. В чем должна заключаться подчиненность опеки ведению наместника, тогда как по правилам, утвержденным Вашим Величеством 7-го июня 1859 года и остающимся в своей силе, опекуны подчиняются самой попечительнице?
Очевидно, что при существовании этих недоразумений, не разрешаемых общими законами, отношения опеки ни к местному управлению, ни к наместнику, не могут получить стройного и ясного направления. В то же время изъятие этой опеки из ведомства местной власти, не говоря о запутанности, которая должна отсюда произойти, имела бы еще и самое вредное влияние на положение владетеля Абхазского, который, основываясь на этом примере, будет иметь законные притязания также выйти из подчинения местной власти, так что самое Кутаисское генерал-губернаторство, учрежденное Вашим Величеством преимущественно для высшего заведывания именно этими отдельными владениями, утратило бы свое достоинство.
Что касается до назначения со стороны княгини Дадиани особого лица в состав совета управления Мингрелии, то я и прежде, в происходивших с нею по этому предмету сношениях, не встречал препятствий к его назначению, но не с званием члена совета, а депутата, который принимал бы участие в решении дел, касающихся собственно до опеки, на общих правах, определенных для депутатов всех ведомств.
Так точно и теперь признаю совершенно необходимым, чтобы это лицо названо было депутатом и чтоб обязанности его были строго ограничены одними предметами, до опеки относящимися. Всякое расширение его обязанностей не только не будет соответствовать прямому его назначению, но породит самые неприятные и частные столкновения между управлением и опекою, которая будет непременно выказывать, чрез посредство уполномоченного ею лица, постоянное стремление приобрести не принадлежащий ей контроль над управлением Мингрелией.
Все эти обстоятельства, по важности их, я признаю долгом моим повергнуть на всемилостивейшее воззрение Вашего Императорского Величества, ибо постановление Комитета разрушает все виды, на истинных интересах государства и благосостояния Мингрелии основанные.
В то время, как владетель, пользуясь уже всеми средствами или имениями, лично ему в Мингрелии принадлежащими, будет обременен еще и щедротами Вашими, сберегая деньги на управление страною, которые правительство наше приняло на себя, получая кроме того 30 т. рубл. пособие, 10 т. рубл. аренды и по постановлению Комитета сохраняя вместе с тем и те правительственные доходы, которые были исключены из ведомства опеки, государство будет нести совершенно напрасную жертву в 85 т. рубл.; тем более, что при таких условиях владетель, конечно, уже не будет иметь никогда никаких побуждений отказаться от Мингрелии, а народ мингрельский не воспользуется сделанными ему именем Вашим четыре года тому назад облегчениями и останется в прежнем тягостном положении, которое и принудило его к возмущению.
Не ясно ли, что это постановление Комитета, вместо справедливого в соразмерности с потерями вознаграждения князя Дадиани, улучшает благосостояние его в размерах, никогда дотоле не существовавших; сверх того создает единственно для нашего правительства одни невыгоды, никогда до того не существовавшие и, наконец, вместо облегчения, усугубляет для народа мингрельского все отягощения, возвращая его к старым порядкам при введении нами кроме того еще и некоторых, неизбежных с новым управлением повинностей.
Спрашивается: такой ли цели мы желали достигнуть?
Смею думать, что с одной стороны самое достоинство правительства, а с другой устранение в будущем новых волнений, требует подтверждена того, что уже сделано или обещано, и что поэтому, если нельзя изменить постановление Комитета, то необходимо согласить его с предыдущими действиями, Вашим Величеством уже раз освященными.
В этом убеждении я осмеливаюсь всеподданнейше представить Вам, всемилостивейший Государь, следующее мнение:
1. Если те доходы, которые исключены были мною из ведомства опеки, как доходы правительственные, нельзя признать окончательно исключенными, то, не восстановляя их, назначить князю Николаю Дадиани особое за них вознаграждение из государственного казначейства, по новой, точной их оценке, составленной местным управлением, при участии депутата от опеки.
2. Для устранения затруднений относительно образования и действий опеки, из постановления Комитета возникающих, и для ближайшего соглашения его с началами 7-го июня 1859 г., Вами утвержденными, предоставить управлению наместника составить и представить на высочайшее Вашего Величества утверждение, подробные в этом отношении правила, в которых принять непременным условием, во-первых, ближайшее подчинение опеки местному генерал-губернатору и, во-вторых, ограничение влияния депутата, который будет назначен княгиней Дадиани в совет управления Мингрелией, единственно на дела опеки.
Письмо князя А. И. Барятинского в Д. А. Милютину
(Дрезден, 24 мая (5 июня) 1861 г.)
Я был весьма обрадован известием, что Его Величество назначил вас управляющим Военным министерством. Не буду об этом распространяться, ибо вам известно мое высокое мнение о вас. Я знаю вашу честность и преданность Государю; вы обладаете теми качествами, в которых он больше всего нуждается, не говоря уж о других. Ведь так мало честных людей в Петербурге!
Я только что сделал грустный опыт относительно г-на Буткова (?). Вы знаете, что я пред всеми и против всех был его главным защитником, не замечая в нем двуличности; теперь же он, на мой взгляд, ее обнаружил. Вероятно, он меня считал умершим, осмеливаясь представить на высочайшее утверждение "Мингрельское дело", что могло скомпрометировать достоинство наместника Императора.
Благодаря Буткову, самолюбие княгини Дадиани, или вернее г-на Кипиани, одержало верх, в ущерб тому доверию, которым Его Величество меня всегда удостаивает. Предоставляю вам судить о том, какое нравственное влияние должно было иметь подобное решение на народ и на моих подчиненных.