Предыдущая глава: https://dzen.ru/a/ZkA3oshftgg9kXr4
Этот рассказ написан мной из воспоминаний моего сослуживца, старшего боевого товарища, непосредственного участника операции под Суруби в январе 1984 года. В данном рассказе изложены воспоминания очевидца событий. В рассказе описана личная оценка и восприятие происходившей когда-то ситуации, одним из бойцов, который в ходе операции был ранен. Возможно, в будущем, если рассказ когда-то прочитают другие участники тех событий, в повествование будут внесены дополнения.
Далекие 80-е годы. Утром 2-го декабря 1983-го года я прибыл в Кабул. Я уже точно и не помню, каким бортом, военным или гражданским. Декабрь месяц это зимняя пора года. Но тогда в Кабуле зима стояла теплая, казалось, что зимы здесь и вовсе нет. Старая пересылка располагалась на северной стороне Кабула и немного на восток. Я и еще несколько прапоров и офицеров, живем в палатках. Ждем, когда нам вручат предписания в часть. В первый же день нашего пребывания на земле Афганистана, мы убедились, что здесь идет война, настоящая война. Мы видим, как из прибывающих на взлетку вертолетов МИ-8, выгружают раненых. Говорят, что идет Баграмская операция и раненые будут еще. Проходит два дня. Мы получаем назначения. Я артиллерист и направлен в 191 МСП.
Но оказывается, в полку нет должности, на которую я мог быть назначен. Поэтому из 191 МСП, на МИ-8, я возвращаюсь в Кабул. На пересылке объясняю ситуацию и жду нового назначения. У меня начальное артиллерийское образование. А в 177-ой отряд специального назначения, в роту тяжелого вооружения, как раз требуется человек, который хоть немного в этом разбирается. Утром я и еще четыре человека вылетаем в Гульбахор. Населенный пункт Гульбахор расположен немного севернее Кабула. Перелетаем горы, Баграмскую зеленку и мы на месте. Сразу по прибытию, в маленьком штабе записывают мои данные. Задают мне деликатные вопросы. Куда отправлять вещи и деньги, если мне не повезет. Отношусь к этому спокойно и называю адреса и фамилии. Сначала меня назначают во вторую роту заместителем командира группы. Но через несколько дней переводят в четвертую, на эту же должность. Коллектив хороший и я доволен. Так начинается моя служба в 177 отряде. Я рад, что мне придется служить в настоящем боевом подразделении. Командир отряда - подполковник Квачков В.В, командир роты - капитан Веселков, командир группы - Лещук Сергей, ну а я - заместитель командира группы.
Возле расположения второй роты стоит гаубица М-30. При ней расчет во главе с офицером. Этот офицер потом будет учить меня обращаться с минометом, потому что я минометы не знаю. Я стрелял только из гаубицы. До Афганистана, тринадцать месяцев я служил в Яворово на самоходках 2С1.
В Гульбахоре наша рота располагалась в нескольких афганских зданиях, расположенных квадратом, как маленькая крепость. Жил я на втором этаже, в одной комнате со старшиной. В отряде было два секрета. Один находился в горах, на юге, в районе штаба. Назывался он «Арарат», другой - на северо-восток от нашей четвертой роты, название его «Кухнадэх». Оба секрета были круглогодичными, то есть боевую задачу на них приходилось выполнять и зимой. Дни шли за днями и на горизонте уже маячил новый 1984 год. В середине декабря я получаю приказ убыть на один из наших секретов, для ознакомления. Подъем для меня довольно легкий. Я молодой, здоровый, полный сил мужчина. На секрете мне довелось провести три дня. Особо он мне ничем не запомнился. Через три дня слезаю вниз. С полевым командиром Ахмад Шахом перемирие, поэтому подъем, спуск и мое пребывание на секрете прошло спокойно. Афганцы с нами перемирие соблюдали, а с теми, кто был в зеленке, воевали. С собой с секрета я притащил массу вшей. Их сотни. На мне, под формой, спортивный костюм и они в нем. Раньше, естественно, я никаких вшей нигде и никогда не видел. Солдаты знают, что это такое и добродушно смеются надо мной, подшучивают. В расположении горит печка-буржуйка. Я снимаю с себя форму, срываю с тела спортивный костюм и с мстительной улыбкой и словами: «Ну что, твари, попили моей кровушки? Порезвились на моем теле? А теперь настал момент расплаты - бросаю костюм в печку». Мало-помалу все-таки я их вывел. Потом бывали, конечно, но по мелочи, как и у всех. Как я уже говорил ранее, живу я в одной комнате со старшиной нашей роты Сережей Хреновым, он из Тамбова и старше меня по возрасту. Он очень хороший товарищ и опытный боец. Довольно быстро с ним у меня сложились крепкие, дружеские отношения. Еще я подружился с Витей Селивановым, заместителем командира группы пятой роты. Он родом, откуда то из-под Кандалакши. Это на финской границе. В общем, в отряде у меня много друзей. А вот своего непосредственного командира группы, старшего лейтенанта Сергея Лещука, я еще не видел. С ним пока не довелось познакомиться, он в госпитале. Увидимся с ним только в Газни, когда я уже сам прибуду из госпиталя после ранения.
Незадолго до нового года, не помню точно какого числа, было маленькое землетрясение. Со стен сыпалась штукатурка, а я даже не проснулся. За время моего пребывания в Афганистане, землетрясения бывали и не один раз. Уже когда, я служил в 177 полку, на Саланге, там тоже пару раз случались небольшие землетрясения. Но мы на них не заостряли внимания, подумаешь, осыплется слегка штукатурка со стен или упадет что-то. Особого вреда нам землетрясения не приносили.
На новый 1984 год, я стоял в наряде начальником караула в своей роте. Так что свою новогоднюю ночь, я провел в напряжении, хотя все прошло спокойно и без происшествий.
Где-то восьмого или девятого января 1984 года, нам объявили, что мы уходим в рейд. Выходим двумя группами, одна идет в район Суруби, другая в район Газни. Оставшиеся бойцы, охраняют расположение отряда в Гульбахоре. Сбор бронегруппы возле второй роты. В группе, которая пойдет на Суруби я и еще четыре прапорщика - Селиванов, Харитонов, Бондарь. Фамилию четвертого не помню, его потом перевели из отряда в другое место службы. С нами несколько офицеров - Мирошниченко, Вельбоев, Казаков, капитан Попов и другие. Всего вместе с солдатами 57 человек. Командует нашим сборным отрядом подполковник Квачков В.В. Столько лет прошло, а фамилии запомнились. Из тяжёлого оружия с собой берем 82-миллиметровый миномет и примерно 40 мин. Стрелять из него моя задача.
10 января мы двинулись в путь. Доехали до расположения моей четвертой роты. И тут я вспомнил, что забыл таблицы стрельбы. Без них стрелять и вести нормально бой невозможно. Таблицы есть у каждого командира минометного расчета. В них прицелы, поправки над уровнем моря и т.д. Командир роты Веселков ругается и орет на меня матом. Быстро соскакиваю с брони, забегаю в расположение роты, хватаю таблицы и возвращаюсь обратно.
Продолжаем движение. Спускаемся на центральную дорогу в районе Джабаль-ус-Сараджа. Дальше продвигаемся на юг в сторону Чарикара и Баграма. Слева, по пути движения, зеленка, вдоль нее стоят сотки рапиры (100-миллиметровая противотанковая пушка МТ-12, буксируемое противотанковое орудие, в некоторых источниках обозначается как «Рапира») и сплошь развалины кишлаков. Уже ближе к вечеру, прибываем в Баграм. Ночуем в Баграме, утром подъем, и мы продолжаем движение дальше в сторону Кабула. В Кабуле, на взлетке, в районе пересылки, нас должны забрать вертолеты. Куда и в какое место дальше, не известно. Погода стоит довольно теплая. Мы лежим на полосе и ждем вертушки, а их все нет и нет. Прождали мы больше двух часов, но вертушки почему-то так и не пришли. Опять двигаемся на броне на юг. Уже после обеда проходим перевал Суруби. Высоко в горах, над перевалом очень много орлов. Они и летают, и сидят на горных вершинах, это я запомнил хорошо. Проходим перевал, спускаемся вниз, становится намного теплее. Наконец, ближе к вечеру, мы уже на месте. Здесь совсем тепло. Раздеваемся до пояса и моемся в речке. Приятно смыть с себя дорожную афганскую пыль. Вместе с пылью, кажется, уходит усталость и напряжение перехода. Настроение у всех хорошее. Некоторые глушат рыбу гранатами. Для «рыбалки» больше подходит РГД (РГД-5 - ручная осколочная наступательная граната). Она лучше, чем эфка (Ф-1 - ручная противопехотная осколочная оборонительная граната). У эфки вся сила уходит на разлет осколков, а РГД дает небольшой фонтан и рыбу глушит гораздо эффективнее.
Недалеко от нас какая-то совсем маленькая электростанция. К нам подходят афганцы-союзники, что-то спрашивают, потом говорят: «Ооо, командос, командос»- и уходят. Сейчас уже не помню, сколько ночей мы там ночевали одну или две, по-моему, одну. Спали, естественно, внутри в технике. 13 января ровно в 24 часа ночи, мы выходим в горы. Нас 57 человек и возле техники несколько человек, точно не знаю сколько, но немного. Обращаю внимание на то, что выходим именно в 24:00 или 24:01, это с 12 на 13 января. Пятница тринадцатое. И всех нас вместе - солдат, офицеров и прапорщиков, ровно 57 человек, ни больше и ни меньше. Со временем все это обросло разными легендами, по поводу количественного состава группы.
На мне надет зимний бушлат еще старого образца. Многие получили новые десантные бушлаты, они лучше. Еще на мне РД (рюкзак десантника образца 1954 года), с полной боевой выкладкой. Минометная двунога лафет и мина для миномета в левой руке. Всего несем с собой мин 40, не меньше. Сначала идем по дороге на запад, затем на север и потом на восток. Идти довольно легко, ведь под ногами равнинная местность. Так идем примерно около километра. Потом начинаются горы. Продолжаем движение на восток, подъем кажется бесконечным, все время вверх. Нас начинает одолевать усталость. За ночь у нас было несколько привалов, по-моему, три или четыре. Каждый длился не больше пяти минут. Дольше нельзя, расслабляются мышцы, и встать намного труднее. Уже было светло, когда мы дошли до вершины. Перед вершиной, я решаю сократить путь и срезаю угол. Кто-то кричит: «Прапор!!! Тебе что, ноги надоели? На мину захотел напороться?» Но мне уже все равно, я от усталости и страшной нагрузки мало что соображаю. Немного прошли по хребту, а потом начали спуск вниз. Пулеметчик, у которого ПК, идти дальше не может, как сел, так и сидит. К нему подходит сержант и несильно бьет его ногой, проверяет. Но пулеметчик даже не отреагировал, он не чувствует боли, нет не притворяется! У него забирают две коробки патронов, сотки, помогают подняться и марш продолжается. Проходим где-то полкилометра. Мне вроде становится легче, я как будто не чувствую усталости. Кто-то из офицеров, смотрит на меня и кричит: «Разгрузите его! Он сейчас свалится, на нем лица нет, он же белый, как снег!» У меня забирают мину и двуногу. Мина весит больше трех килограммов, а двунога больше семи. Еще чуть-чуть и мы на месте. Время полдесятого утра. Мы должны были прийти на место еще по темноте, а пришли в полдесятого. Часы у меня с собой и я точно запомнил время. Располагаемся, собираем и приводим миномет в боевую готовность. Из своего РД, достаю прицел, он тоже весит больше килограмма. На юго-востоке от нас находится кишлак Вакка. Группа досмотра выдвигается в кишлак. Как только группа подходит к кишлаку, начинается стрельба. Но стреляют не из кишлака, а повыше него, и откуда-то с юга, так мне показалось. Почему-то совершенно не ощущаю страха. Сержант говорит, что надо делать укрытие. Таскаем камни, строим укрытие. Пули свистят, где-то вверху, духи все внимание и огонь направляют на группу досмотра. Мы все целы и невредимы. Укрываемся в наскоро выстроенных эспээсах. Слева, недалеко от меня, сидит старший лейтенант Вельбоев. У него в руках карта местности. Группа, которая пошла в кишлак, ведет бой. В самом кишлаке мирных жителей вроде нет, они ушли, но это точно неизвестно. Вельбоев командует. Он говорит, что надо поддержать наших минометным огнем, надо положить в кишлак несколько мин. Миномет и расчет готов к бою, ждем команды. Я кричу: «Дальность?!» Вельбоев отвечает сразу, это, как я понимаю, очень грамотный офицер! И очень смелый. Итак, Вельбоев, отдает мне команды. Я определяю прицел по таблице, все происходит очень быстро, мины ложатся там, где надо.
- Есть, отлично, пара пернатых на месте - смеется старший лейтенант. (пернатые - здесь имеется ввиду минометная мина, минометная мина имеет на хвостовике оперение). Огонь со стороны душманов становиться немного слабее. Вельбоев смотрит в бинокль, хотя все неплохо видно и без бинокля. Видно как один из наших солдат падает и лежит не шевелясь. Он убит? Ранен? Или пережидает обстрел за камнями? Неизвестно. Но вот он вскакивает и бежит вперед.
Проходит время. Бой затих. Как я помню, где-то в 12:30, наша группа получает приказ, выдвигаться на юг. Группа досмотра находится от нас юго-восточнее. Они тоже уходят со своих позиций. Мы соединяемся на тропе, которая идет на юг. Справа от нас узкое и довольно глубокое ущелье. На той стороне ущелья параллельно нашей, тоже проходит тропа, она находится у нас справа. Мы идем по левой тропе. В группе двое раненых, вроде не тяжело, но идти не могут, их приходится нести. Особо не спешим. Все мы рады и считаем, что все обошлось удачно. На мне снова лафет-двунога. Минометных мин нет. Мины мы все уже расстреляли. Странная память, первые три-четыре мины, очень хорошо помню, как выпустили, а дальше как отрезало, не помню совершенно.
Вдруг, на той стороне ущелья, на правой тропе, появляются две коровы. Они идут как бы нам на встречу, только по другой стороне ущелья. Один из офицеров вскидывает свой АКС-74У и стреляет по коровам. Кстати, в Афгане этот автомат заслужил несколько очень не лестных, обидных имен. Как только его не называли. И сучкой, и сукой, и обрубком, и кастратом, хотя он довольно хороший автомат. Очередь офицера из автомата достигает цели. Одна корова сразу падает, другая вроде ранена, но бежит дальше. Я очень хорошо это запомнил, один из солдат был недоволен этим поступком, я тоже. Коровы нам ничего плохого не сделали, мне их жалко. Продолжаем движение дальше на юг. Наконец, достигаем небольшого пятачка. Спешились, пару минут на отдых. Слева на восток мы будем спускаться к бронегруппе, которая за нами должна прийти или уже пришла. На юго-востоке высота, там духи. Я отхожу направо, метров на десять. Нахожу удобный участок, чтобы сесть, прислоняюсь спиной с РД к скалисто-песчаной стенке. Сижу, вдруг на голову начинает сыпаться земля и раздается какое-то жужжание. Верчу головой по сторонам, никак не могу понять, что это за звук и откуда он раздается. Спустя несколько секунд, опять жужжание и сыпется еще больше земли на голову. «****ь - наконец-то до меня дошло. - Ведь по мне стреляют!» Начинаю отползать к своим, до них недалеко. А если быть точнее, не ползу, а иду раком, на четвереньках. Брюки на мне новые и я их пожалел, вот такой дурак! Я добираюсь до своих. И тут же раздается выстрел нашего РПО «Шмель». Едва успеваю открыть рот и немного зажать уши ладонями. Звук выстрела из него страшный, я чуть не оглох. РПО или «Шмель» - советский и российский реактивный пехотный огнемёт одноразового применения. В Афганистане душманы очень боялись этого оружия и называли его «Шайтан-труба». Огнемет тогда еще был секретным и тубус приходилось сдавать.
После выстрела «Шмеля», мы построились, насколько это было возможно в той обстановке. Квачков назначил группу прикрытия. Все действия происходили очень быстро. «Ты, ты, ты…» - прозвучала четкая команда подполковника. В группу, как я помню, попали всего двенадцать человек. Командир группы старший лейтенант Мирошниченко, зам. командира прапорщик Бондарь. На мне лафет-двунога, вес большой, так что я в группу не попал. После коротких инструкций, группа быстро пошла на юг, чтобы потом свернуть на восток и занять господствующую высоту. А мы начинаем спускаться вниз. Спуск небольшой и внизу нас уже ждет бронегруппа. Всего штук пять БМП (гусеничная боевая машина пехоты) и БМД (боевая машина десанта). Я попадаю на предпоследнюю БМП-2. На нашей БМП вместе со мной несколько солдат и замполит роты лейтенант Казаков Андрей. Прапорщик Харитонов на последней машине, Витя Селиванов где- то спереди.
Когда мы спускались вниз, стрельба уже шла. Но к броне группе мы добрались без потерь. К нам подбегают несколько афганцев-союзников. Их в афгане называли зеленые. Один из них сует мне автоматный магазин. У меня автомат 5,45, а он дает мне 7,62.
Колона начала движение. С каждой минутой стрельба в горах все усиливалась и усиливалась. Сначала мне казалось, что стреляют с одной стороны, позже понял, что стреляли с нескольких сторон. Сидящему рядом со мной на броне солдату пуля попадает в бок, ниже плеча. Он стонет и опускается в люк. Рядом со мной другой солдат. Этот стягивает со своей головы шапку и как-то неестественно смеется. Его смех скорее похож на истеричный хохот. При этом он кричит мне: «Товарищ прапорщик, смотрите, в шапке пулевая дыра, а меня даже не поцарапало, если кому расскажу, так ведь даже не поверят!»
Мы ведем ответный огонь. Проходит немного времени, я поворачиваю голову влево и сам немного поворачиваюсь корпусом. Стреляю из автомата. И вдруг чувствую страшный удар в левое плечо. Почему-то сильно болит ключица. Я начинаю понимать, что ранен. Но в голове ворочается спасительная мысль: «Не упал, не потерял сознание, да и ключица не страшно, жить буду». В это же время колона останавливается, прекращает движение. Я прыгаю с БМП вниз. Падаю на землю. Лямка РД бьёт по ране и я, на некоторое время, теряю сознание.
Но, как мне кажется, довольно быстро прихожу в себя. Так сказать, опять возвращаюсь в этот мир, на грешную землю. Лежу. Но лежу почему-то не возле боевой машины, а на расстоянии от нее метра на четыре. Ко мне подбегает Сережа. Он сержант, сам он из Ташкента. Мне очень тяжело об этом вспоминать. Это была его последняя операция перед дембелем. Сережа рвет мне верхние пуговицы на бушлате и очень быстро перевязывает. Я его благодарю. Стрельба вокруг идет как шальная. Наша техника ведет огонь из тридцаток (основное вооружение БМП-2 автоматическая 30-мм пушка). Сережа обнимает меня за голову. Он говорит: «Все нормально, товарищ прапорщик, жить будешь. Нам надо только как-то добраться до нашей БМП, подлезть под днище, чтобы хоть немного спрятаться от пуль».
Я лежу на спине. Сергей стоит на коленях, низко склонившись надо мной. Он поднимает голову, вскрикивает, резко ложится на живот и начинает ползти к БМП. Но ползет, почему-то не к носу, который ближе к нам, а к корме на север. До кормы он не дополз. Замирает где-то на середине пути, так и остается лежать без движения. Утром говорили, что в него попало три пули. Еще помню, я отчетливо вижу подполковника Квачкова. Он, почти не пригибаясь, идет к последней БМП и как мне кажется, ничего не боится. И еще, я делаю вывод, что при помощи жестов рук, он пытается поддержать бойцов, показывает, что все будет нормально. Это очень смелый и бесстрашный командир! Таким в моей памяти и остался подполковник Квачков В.В.
Этот рассказ написан мной из воспоминаний моего сослуживца, старшего боевого товарища, непосредственного участника операции под Суруби в январе 1984 года. В данном рассказе изложены воспоминания очевидца событий. В рассказе описана личная оценка и восприятие происходившей когда-то ситуации, одним из бойцов, который в ходе этой операции был ранен. Прошу не судить строго за содержание рассказа. Воспоминания обрывочные, но они не взяты из каких-либо сторонних источников. И поверьте, и Владимиру Павловичу Трищенко, и мне, довелось изрядно потрудиться, перед тем как изложить эту историю. Здесь и операция на Суруби, и госпиталь, и будни 177 отряда специального назначения. Дружба и отношения между людьми. Возможно, некоторые события могут показаться будничными, серыми. Но это далеко не так, это наша жизнь, наша молодость и ее яркие моменты, которые память сумела отчетливо сохранить.
Ранили меня примерно в начале третьего. Как я уже неоднократно говорил ранее, часы у меня на руке. Так что некоторые события, происходившие тогда, я запомнил точно по часам. Примерно через час после моего ранения и беспрерывного боя с душманами, к нам на выручку подошли два танка Т-62Б. Первый танк до нашей колоны не дошел, подорвался на мине. Я все так же лежу на месте потому, что даже голову поднять невозможно, стрельба не утихает ни на минуту. Рука у меня не болит, если не двигать плечом. Дальше я вижу картинку, как будто в кино о войне. Второй танк идет слева и западней нашей остановившейся колоны. От меня он метрах в пятнадцати западней. Я понимаю, что танк меня прикрыл и очень этому рад. Мы с ним почти на одной линии восток-запад. Боевая бронированная машина, в движении поворачивает башню и производит выстрел на запад. Оттуда идет не прекращающаяся стрельба. Там духи. Как потом говорили, их было больше 300 человек. Одновременно с выстрелом из танка, секунда в секунду, в его двигатель попадает выстрел или из РПГ (ручной противотанковый гранатомет), или, как мне кажется, из «безоткатки» (безоткатное орудие) типа нашего СПГ-9М (станковый модернизированный противотанковый гранатомет). Взрыв был очень сильный, но танк не загорелся. Меня обливает солярой от левого уха до левого бедра. По бедру что-то бьет, похоже на сильный удар ремнем. Я подумал, что это меня камешком достало при взрыве. Танкисты выскакивают и залезают под танк. А по-другому никак, перестреляют. Потом говорили, что один из танкистов погиб, но я в этом не уверен, это как-то неточно. Я понимаю, что у меня появился хороший шанс залезть под БМП. Танк, хотя уже и подбитый, да и с экипажем не внутри, а под собой, все равно прикрывает меня от огня противника.
Под БМП, я все-таки залез. Уже ближе к вечеру, но еще светло. Когда я дополз до БМП, под ней было три человека. Лейтенант Казаков, пулеметчик с РПК-7,62, у него в пулемете магазин улитка на 75 патронов и раненый афганец-союзник. У афганца прострелены обе ноги. Стрельба все еще продолжается, но уже как-то вяло. Начинают наступать сумерки. Из тех, кто не ранен, комплектуется группа, выносить убитых из группы прикрытия. В группе примерно человек десять. Бойцы уходят. Томительно долго тянется тревожное ожидание. Уже почти стемнело, но видно неплохо. Луна давала свет, в общем, было как-то не очень темно. Вдруг пулеметчик берется за приклад и говорит:
- Лейтенант, с запада спускается группа людей. Человек десять, не меньше. Я уверен, что это духи.
Лейтенант говорит:
- Не торопись, не стреляй, посмотрим кто.
Мы готовимся к бою. У меня в карманах несколько патронов 7,62. Я отдаю их пулеметчику, мне они не нужны. Еще в моих карманах две гранаты, одна эфка (Ф-1) и эргэдэшка (РГД-5). Запалы отдельно. Отдаю РГД афганцу, себе оставляю Ф-1. Он закручивает запалы и благодарит меня:
- Ташаккур шурави, ташаккур!!!
Далее, некоторое время, мы находимся в состоянии полной боевой готовности. Лежим, напряженно всматриваясь в темноту. Мы готовы вступить в бой в любую минуту. Пулеметчик, по-моему, он, вдруг радостно кричит:
- Это свои, это наша группа выносит убитых!!!
Все чувствуют облегчение. Убитых бойцов укладывают на крыши БМП, раненые забираются внутрь. Я тоже вылезаю из-под БМП и перехожу внутрь, в свою предпоследнюю, в которой ехал на перевал. Внутри машины, помню, солдат Сидоров, ему в пальцы на руке попала одна или две пули. Лежит еще один раненый, он с пулей в животе и без сознания. С нами врач лейтенант. Лейтенант предупреждает, чтобы воды этому раненому не давали. Но мы знаем это и сами. В БМП еще несколько человек с различными ранениями. Кто-то говорит, что мы должны скоро двинуться к вертолетной площадке, выгрузить раненых.
Я устраиваюсь поудобнее и усаживаюсь возле кормового люка. Снаружи подходит кто-то из офицеров. Говорит:
- Скоро двинемся вперед, надо закрыть люки.
Пытаюсь закрыть, у меня ничего не получается. Одна рука у меня не работает. Закрыть люк я так и не смог, как ни старался. Лишь раненое плечо, да и почему-то все тело отозвалось нестерпимой болью на мои попытки. Вылезаю наружу и иду к механику. Иду, пригибаясь, еще иногда стреляют. Говорю механику:
-Вылези, закрой люк, скоро едем.
Он смотрит на меня и говорит:
- Я только что закрыл.
-Вылезай, так растак!- кричу я.
Он:
- Нет, не вылезу.
Глаза у него на пол-лица, все понятно. Плюю на затею, хоть как-то вытянуть его из машины и иду назад, но зла на него абсолютно нет. Прихожу обратно и говорю:
- Не хочет бл..ть.
В результате движение колоны почему-то отменяется. Мы остаемся ночевать на месте. Хорошо, что у духов было мало кумулятивных боеприпасов, всего два. Они их берегли. В полдесятого вечера духи делают последний выстрел из РПГ. Здорово ранен старший лейтенант Вельбоев. Кумулятивная струя прошла чуть выше глаз, его перевязывают. Неизвестно, глаза останутся целыми или нет. Немного позже заходит врач лейтенант. Он проверяет раненых. Обращается ко мне:
- Согни пальцы на руке, работают? Нет?
Я сгибаю, все нормально, пальцы работают.
Спрашивает:
- Что с лежачим, у которого пуля в животе?
Отвечаю:
- Он недавно уснул, а то все стонал, бредил, воды мы ему не давали. Потом он пришел в себя, ему стало легче, даже разговаривал с нами, повеселел и не очень давно уснул.
Врач подошел к нему, осмотрел и говорит:
- Его надо выносить наверх, он уже умер.
Его вытаскивают. Он как-то плохо проходил через люк, пришлось подергать. Это я запомнил, я еще говорил:
- Осторожней! А то что-то аж трещит.
Кто его вытаскивал, должен точно помнить это. В БМП стало свободнее, и мы начали готовиться спать.
Ночь прошла спокойно, наступило утро 14 января. Никогда я так сладко не спал. Закрыл глаза и все, а открыл, уже утро. Девять часов утра, начало десятого. Кто может, вылезаем из техники, стоим, разговариваем. Кто-то замечает у меня на левом лацкане бушлата две дырки. Ну, ничего себе! Все смеются, а я этих дырок не видел, пока мне не показали. Повезло, очень сильно повезло. Бушлат осколки изрядно попортили, а тело мое пощадили.
Проходит некоторое время. Нас, тех, кто ранен, должны отправить в госпиталь. Когда это будет еще неизвестно. Вертушки прилетят сюда или нам придётся ехать несколько километров до площадки, тоже неизвестно.
В одной из БМП, мой друг Витя Селиванов. Он получил пулю, но живой и этому рад. Пуля 7,62, пробила два металлических магазина, зашла под левый сосок, пробила кожу и срикошетила вниз к животу. Никто так не носил магазины в лифчике как он и они же его спасли. Все, кого я знал в Афгане, носили по одному магазину в кармане лифчика. У меня было шесть карманов на лифчике. Четыре на груди и два под мышками и в каждом кармане по одному магазину. А у Вити было три или четыре кармана и все на груди. И в каждом было вставлено два магазина, итого шесть или восемь. Рядом с ним единственный кто остался живой из группы прикрытия. Точно не помню, сержант или рядовой. Он ранен несколько раз. Рассказывает, что набивал магазин, что-то его ударило и он потерял сознание. Пришел в себя от того, что кто-то его ворочает. Разговор на афганском. Обрезают лифчик с патронами, снимают зимний бушлат и сапоги. Он рассказывал, что очень старался не застонать и не застонал. Духи сильно спешили и поэтому не поняли что он живой. После того, как духи его раздели и разули, он снова потерял сознание. Очнулся опять, когда было уже темно. Начал пробираться к бронегруппе, направление он примерно знал. Да там было и не очень далеко. Светила яркая луна, а у него на ногах новые вязаные белые носки. Незадолго до этой операции, купил у афганцев за пять чеков. Подумал, что носки очень сильно выделяются в темноте и могут его демаскировать. Снял их, положил под камень и пополз дальше. Потом его нашла наша группа, которая пошла выносить убитых. Все остальные из группы прикрытия погибли. Старший лейтенант Мирошниченко, прапорщик Бондарь и все, кроме него. Прапорщик Харитонов, погиб на бронегруппе, по-моему, на последней БМП. Ну и много раненых было. Больше в этот день 14-го не стреляли, духи ушли. Часа в четыре или чуть позже нас отвезли к вертолетной площадке. Она находилась примерно в нескольких километрах на юг. Там мы просидели еще больше часа. Потом на МИ-8, нас отправили в Кабул. В госпиталь мы прибыли примерно в 18:30 вечера 14 января. По счастливой случайности у меня сохранилась справка из госпиталя.
Первое хирургическое отделение. Старшего лейтенанта Вельбоева осматривают первым. Проходит несколько минут, он выскакивает из кабинета и с радостью кричит:
- Один глаз видит!!!
Все за него очень рады. Потом осматривают нас.
Захожу в кабинет. Врач говорит:
- Гранаты, патроны при себе есть? Все сдать!
А у меня в кармане так и лежит граната Ф-1 с закрученным запалом. Достаю ее из кармана со словами:
- Сейчас я ее разряжу.
Врач, вроде бы шутя, отбегает к другой стенке, машет руками. Запал закручен очень крепко, сразу открутить не получается. Одна рука не работает, могу держать только пальцами, а больше ничего. Наконец справляюсь. Отдаю гранату. Меня посылают на рентген, узнать задета кость или нет. Все в порядке, кость не задета. Меняют повязку на плече. Моюсь. Санитар отводит в солдатскую палату, в офицерских - мест нет, все занято. Хотя никакой разницы между солдатской и офицерской палатами не было. Ложусь на кровать, по-моему, четвертую слева. Всего в палате примерно двенадцать коек. Дальше реанимация, она совсем маленькая. Ложусь на кровать и сразу засыпаю. Дня два или три просто спал. Меня будили во время приема пищи. Кушать совсем не хотелось, пил только сок. Когда отоспался, солдаты мне сказали, что на перевязку надо ходить самому. Показали где перевязочная. Это совсем рядом, напротив офицерской палаты. В перевязочную ходил всегда с дурным настроением, больно. Сначала ходил каждый день, потом через день. При входе в палату, справа, лежал солдат нашего отряда. Он из той группы, которая ходила в Газни. Потом в Газни переведут наш 177 отряд. Этот солдат, единственный раненый из той группы. В бою солдат вел себя геройски. Но он очень огорчен своим ранением. Пуля по касательной прострелила ягодицу. Рана не опасная, но болезненная. Он лежит на животе. Иногда над ним слегка подшучивают. Хотя особых шуток и острот, по поводу его ранения никто не отпускал, так, изредка просто улыбались. Он и так страшно недоволен. Говорил:
- Вам хорошо, у кого рука, у кого нога и т.д., а я ни рассказать никому не смогу, ни показать, придётся молчать. Так что в основном мы его старались успокаивать. Мол, всякое бывает и пуля не выбирает. Могло быть намного хуже, так что радуйся, что легко отделался.
Из нашего отряда в госпитале много людей, но все равно скучно. Хотя можно отоспаться. Но постоянно спать уже надоело. Читаю книги, в госпитале есть библиотека.
Дни идут за днями, завтра будет девять дней, как погибли наши ребята. На девятый день возле офицерской палаты поставили столик. Собираемся часов в двенадцать дня. Несколько человек пришли пораньше. Разговариваем, вспоминаем наших погибших ребят. Я говорю:
- Все таки жалко «попа», полголовы снесло.
Они как-то странно на меня посмотрели. Один встает, говорит:
- Сейчас я потороплю остальных, чтобы быстрее шли, а то что-то долго задерживаются.
И уходит. Через минуту двери открываются и … ВЫХОДИТ КАПИТАН ПОПОВ, за ним все остальные.
- Что, салага? Перепутал меня с кем-то? - говорит он и улыбается. Он доволен. Перепутать человека, считается очень хорошей приметой, если кого-то перепутал, то его точно не убьют!
- Да, - говорю. - Товарищ капитан, по-честному перепутал, думал вам уже конец.
Садимся за стол, поминаем ребят. Через пару дней меня перевели в офицерскую палату. Слева в конце палаты лежал прапор из наших. На Суруби с нами он не ходил, оставался в Гульбахоре. Там попал под минометный обстрел. Здорово посекло осколками одну сторону тела. Напротив его кровати лежал старший лейтенант. У него пуля в легком. Врачи сказали, что вытащить ее не получится.
Интересуемся, что будет с нами дальше. Получаем ответ, что сначала отпуск а потом опять в Афган. Все-таки надеемся, а может, оставят в Союзе?
Через несколько дней осколок у меня вышел, как кусок гвоздя. Я его долго носил в портмоне, потом, уже в конце 90-х потерял. Вите Селиванову отдали на память пулю автоматную 7,62. Как-то курил в курилке и встретил там солдата Сидорова, я о нем говорил ранее. Рука у него загипсована, он радуется. Говорит:
- В Союз меня отправляют, наверно комиссуют.
Уже февраль. Где-то в начале февраля пришли новые врачи из Союза на три месяца. Мы их так и называли - трехмесячники. Перевязывают меня уже через день. Через день вообще не больно, я это помню хорошо. Врачу было, как мне показалось, уже лет за 40, немного седой. Дай бог ему здоровья, если он жив!
В госпитале надоело, хочу выписаться.
10 февраля я наконец-то выписываюсь. Собираюсь. Бушлата моего нет, сапожек тоже, кто-то одел. На память мне остается тельняшка, в которой я был на Суруби. Я ее как мог, отстирал под краном в офицерской палате. Но не до конца, пятна от крови все равно остались. Решил сохранить тельняшку на память. Она у меня и хранилась примерно до 93 года. Потом украли! Три года не мог приехать с Дальнего Востока. Уже жил один. Кто-то залез в дом. Скоты были есть и будут, с этим ничего не сделаешь.
Перед обедом 10 февраля выхожу из госпиталя добираюсь на машине до пересылки. Она уже в другом месте, была слева если смотреть на восток, сейчас справа. Ночь переночевал на пересылке. Там встретил лейтенанта Мишу Ломко. Я с ним служил в Яворово в 82-83 гг. Он тоже сейчас в Афгане. На следующий день на МИ-8 или МИ-6 вылетел в Газни. Пока я был в госпитале, наш отряд перевели туда. От города Газни километров 16 на восток. Рядом 191 МСП. Мы у них кушаем. Солдаты и офицеры 191 МСП живут в модулях, а мы живем в палатках. В общем, я среди своих. Старшина мне особо рад. После операции на Суруби, в отряд передали что из прапоров двое убиты и двое ранены. Он не знал кто именно. А мы с ним друзья и он очень переживал. Дальше пошла служба как обычно. В госпитале мне дали упаковку баралгина. Это обезболивающие таблетки. Когда в палатке холодно, а холодно еще бывало в феврале-марте, пьем со старшиной по одной и сразу становится тепло, во всем теле жар. Бывало по-всякому. И таким методом согревались. По-моему в марте подполковника Квачкова перевели в Союз. Он попрощался со знаменем, с личным составом и убыл. Я лично жалел, что его переводят.
В марте начисто разгромили духовской караван на ишаках. Я просился в группу, но капитан Веселков К.Н., командир роты, мне отказал. Он мне сказал:
- Ты после госпиталя, отдыхай.
Вечером прибегает солдат и говорит:
- Командир сказал, если вы хотите, езжайте на сопровождение группы.
А мне уже неохота, но пришлось ехать на технике. Выехали на восток уже поздним вечером, ночью высадили группу у подножия гор на востоке, а сами назад. Ехал на броне я рядом с лейтенантом Казаковым, как и на Суруби. Назад вернулись мы, где-то около четырех утра. Днем узнали, что группа перестреляла духовской караван. Рассказывали, что когда вскрыли ящики с боеприпасами, там были наши боеприпасы. В ящиках даже были вложены листки с фамилиями упаковщиков.
Как-то во второй половине марта шли мы с лейтенантом Хреновым на ужин в 191 МСП. Прошли уже половину пути. Перед территорией полка с севера на юг откопана траншея неглубокая сантиметров 40. Лужи еще покрыты тонкой ледяной корочкой. Идем себе не спеша, разговариваем. Вдруг слышу жужжание и что-то как будто, шлепается в лужу. Еще жужжание.
- Серега! - кричу. - Ты ничего не слышишь?
Еще такой же звук!
- Серега ложись!!!
Лежим, на юге начинает стрелять БТР. Там расположен выносной пост 191 МСП. Вроде все тихо. Встаем, идем на ужин, уже без приключений. Снайпер ссс..ка!
Начало апреля. Мы помылись в полевой бане в 191 полку. Вышли из баньки. Хорошо. Тепло уже. Решили посидеть, продлить удовольствие. Я, от нечего делать, роюсь рукой в песке. Пальцами что-то нащупываю в песке. Перстень! Желтого цвета, с арабской вязью. Золотой.
- Серега, - говорю, - смотри, что я нашел!
Серега посмотрел и сказал:
- Да, круто!- взял перстень в свои руки, повертел, поцокал языком от восхищения и добавил, - это плохая примета, он не принесет тебе счастья, оставь его.
Посмотрел я на Серегу, послушал его, да и забросил этот перстень подальше от себя. Он наверное там до сих пор и лежит, а может кто нашел?
В начале апреля с духовского каравана нам достался чай. Витя Селиванов пригласил меня в свою палатку, он живет в соседней. Заварили чаек. Выпили по две кружки. Вот это чай. Ни до, ни после, я такого чая не пил! Самочувствие!! Как будто месяц на курорте отдыхал. Что это за чай был, я и до сих пор не знаю.
Числа где-то после 10 апреля, старшина собрался ехать в отпуск и мне тоже предложил. Я и не думал про отпуск. Но, поддавшись уговорам старшины, решил съездить и я. И не пожалел.
18 апреля мы выехали на вертолетную площадку в Газни. С нами было несколько дембелей отпускников, ну и экипажи БМП. Я с Серегой сидел сверху на броне. Километра за четыре от Газни слева кишлак. Поравнявшись с кишлаком, замечаем четырех человек. Люди вооружены автоматами и у одного из них пулемет Калашникова. Тот, у которого пулемет, он с самой большой бородой. Ни дать, ни взять - душман, настоящий душман. А у нас, отпускников и дембелей нет вообще никакого оружия. Старшина с криком склонился над люком БМП:
- Автомат, дайте автомат, быстрей, душманы на пути!!!
Но ситуация, слава богу, быстро проясняется. Кто-то говорит:
- Это самооборона кишлака! Все нормально.
В общем, спокойно продолжаем движение дальше. Бородатые мужики приветливо машут нам руками и выкривают:
- Шурави, рафик, сафар бахайр! (Советский солдат, друг, счастливого пути).
Приехали на вертолетную площадку и на МИ-8 вылетели в Кабул. 19 апреля утром уже все документы на отпуск были оформлены. Осталось лишь ждать борт до Союза.
Тепло, настроение отличное!
Отпускников немного, человек пятнадцать. Вместе с нами стоят три летчика, капитан и два старлея. Вдруг подходит майор, одет тоже по-голубому, в летной форме. Майор поздоровался и сказал:
- Ну что полетели? Последний раз.
А дальше, немая сцена. Тишина. После непродолжительной паузы капитан произнес:
- Ну, ни х..я себе! За такие слова и в морду можно получить, м..дак, ты зачем летную форму надел?
Майор начал оправдываться:
- Ребята сам не знаю, как получилось, случайно вырвалось.
Конфликт был улажен благополучно. Потом я только узнал, что у летчиков с этим очень строго, не дай бог сказать слово последний! Говорят крайний.
Сели в самолет. Мы с Серегой слева посередине. Борт гражданский и поэтому там есть проводницы. Летим до Ашхабада. Проходит примерно полчаса спокойного полета и вдруг выскакивает проводница и стремительно бежит в хвост самолета что-то бормоча себе под нос. А из хвоста самолета дымом тянет здорово. Мы смотрим друг на друга. Пытаемся улыбаться, подбадривая себя, хотя нам совсем не до смеха! Но вскоре она идет назад и говорит:
- Обед у экипажа здорово подгорел.
Вот в этот момент мы с легкостью на душе и нескрываемой радостью смеемся.
Самолет приземляется в Ашхабаде. Нас почти не проверяют. Выходим в город, стоит страшная жара, а ведь еще только 19 апреля. До вечера гуляем! Есть что вспомнить, но рассказывать не хочу.
Ночью Серега посадил меня в самолет до Киева. А вечером в 18 часов следующего дня, я уже был дома. А дальше - отличный отпуск! И возвращение в Афган.
Несколько позже, когда я уже служил на Саланге в 3 ГСБ, я узнал что Андрей Казаков погиб в последний день своей службы в Афгане. В каких только переделках он ни бывал, ни одной царапины. Очень жалко. Я встретил ребят из отряда то ли в Кабуле, то ли в Баграме, они мне и рассказали. Витя Селиванов не стал продлевать подписку и уволился. Командира роты Веселкова видел на Дальнем Востоке. В 1986 году майором, а в 1988 уже подполковником. Больше не видел никого из отряда. За все эти годы не встретил никого даже в интернете. Такие вот дела.
Желаю счастья, здоровья и удачи всем ребятам с которыми я служил! Всем солдатам, сержантам, прапорщикам и офицерам, а также всем афганцам побывавшим за речкой!
Продолжение: https://dzen.ru/a/ZkBMzvmpzwqzhDZW