Афган. Родина глазами солдата. Секрет Вышка. Операция в ущелье Коклами. Секрет Заря. Афганистан-страна чудес.

Блинковский Дмитрий Антонович

Предыдущая глава: https://dzen.ru/a/Zj-voJ9mnDDDXLJ7

Родина глазами солдата

В ноябре 1984 года я получил телеграмму, в которой сообщалось о том, что умер мой отец. Мне ничего не известно о работе армейской канцелярии и писарей. Но на похороны меня не отпустили. Возможно проверяли достоверность. Или причина в том, что это Афганистан и никаких отпусков у нас не было, кроме как на похороны родных. Да я и сам не очень верил в правдоподобность этой телеграммы. До последнего надеялся, что это неправда. Думал, просто родители решили меня таким жестоким способом вырвать из этого пекла хоть на время и свидеться со мной. Поэтому я как-то не сильно переживал, а спокойно ждал результат.

         Стояли мы тогда на 18 посту-заставе в районе Калатака на южном Саланге. Через десять дней после получения мной телеграммы, в батарею приехал командир батальона майор Глушко Валентин Дмитриевич. Он сообщил мне, чтобы я собирался в отпуск на десять суток. Пацаны по-быстрому собрали меня в дорогу. Деньги, платок матери в подарок, музыкальные открытки, ручка-часы и прочие мелочи, которые были в дуканах Афганистана, но в СССР о существовании таких вещей в то время мы даже не подозревали. Своего у меня на то время ничего не было. До дембеля мне еще далеко, рано было готовить дембельский «скарб». Но ребята отдали из личных припасов, кто что смог из приготовленного на дембель.

         Командир батальона провел напутственную беседу лично сам. Его слова запали в душу и на самом деле оказали мне неоценимую услугу, в тот тяжелый период. Я все-таки чувствовал, что отца на самом деле не стало, хотя и не хотел в это верить. Майор разговаривал со мной, как командир и как будто родной человек. Его речь звучала мягко, спокойно и в то же время очень убедительно.

         Он сказал: «Потеря отца – это невосполнимая утрата. Но ты не должен падать духом. Здесь ты видел много смертей очень молодых людей, своих друзей, товарищей. Ты сам подвергаешься смертельной опасности ежедневно. Твоя задача успокоить мать, посетить свежую могилу отца, помянуть его. Помни, что ты мужчина, воин, никто не должен видеть твоих слез, твоей горечи. Запомни, для матери ты сейчас единственная опора. И ты не должен проявить свою слабость ни при каких обстоятельствах. И хоть мне это нелегко говорить, но мы будем тебя здесь ждать. Ты сам понимаешь, что каждый боец у нас на счету, а тем более хороший боец».

         До расположения 177 полка я ехал вместе с командиром батальона в его БТР и еще две брони на прикрытии следовали в колонне. В полку комбат зашел в штаб. Задержался он там недолго. Выскочил, крепко пожал мне руку и сказал: «Сейчас отправляется колонна на Кабул, я тебе нашел попутчика. Прапорщик улетает на дембель, он тебе во всем поможет».

         До Кабула колонна дошла без происшествий. А вот вылететь из Кабула было не так-то просто. Но все вопросы по документам и самолету порешал прапорщик. Он на самом деле мне очень помог. Я только его вещи охранял, пока он где-то по нашим общим делам бегал.

          В Ташкенте в одном из чемоданов прапорщика, таможенники нашли пепельницу, сделанную из хвостовика минометной мины. Вот здесь нас тормознули. Он пытался объяснить, что это ребята ему в шутку подсунули и он ничего не знал. Прапорщика отвели в отдельную комнату для досмотра. Выскочил он оттуда весь красный, взъерошенный. Я очень хорошо помню, как мы пытались сложить вещи обратно. Но ничего не влезало. Изначально вещи были упакованы в полку не спеша, аккуратно. А тут, как ни пихаем, ничего не вмещается.

         Он мне и говорит: «Топчи ногой, а я замок закрою и быстрей отсюда сматываемся, пока таможня не передумала».

        В Ташкенте билеты были только на поезд, а у меня время ограничено. И здесь прапорщик подсуетился. Нашел какого-то таксиста, который пообещал достать билеты на самолет. Билеты барыга достал, но только до Киева. За это он требовал в чеках немалую сумму. Я уже собрался платить, мужики мне в дорогу собрали прилично. Прапорщик его там чуть живьем не съел: «Да ты гандон, да ты не хороший человек, откуда деньги у солдата, с меня бери, с него не смей!» Казалось еще немного и он там реально таксисту морду набьет. Я конечно же был готов ему помочь в этом деле. Но все разрешилось благополучно. В итоге билет мне достался по себестоимости. В Киеве я распрощался с моим старшим и очень хорошим попутчиком. Прапорщик уехал к себе домой, куда-то в глубь Украины, а я поездом в город Брест.

         Уже только в поезде, следующем до Бреста, я вдруг понял, прямо ощутил – здесь нет войны, я в другом мире. Мне совершенно нечего опасаться. Люди ходят, улыбаются и тишина.

        Вышел из поезда на вокзале. Как хорошо вокруг. Захотел попить. Подошёл к автомату и выпил полный стакан, даже не просто чистой холодной воды, а газировки. Наверное, меня очень сложно понять, у меня умер близкий родной человек и я даже не смог с ним попрощаться. Увижу только его могилу. А я радуюсь стакану воды, тишине и окружающим людям. Я уже знал настоящую цену воды. Знал, что у воды даже есть цвет, запах, вкус. Не раз в горах Гиндукуша, я видел во сне полную кружку студеной воды. Мечтал, как приеду домой и буду пить обычную воду, пить и еще раз пить. И мыться, мыться пока не надоест, мыться сколько душе угодно. Поэтому я на самом деле ни о чем не думал. Просто жил. Дышал свежим воздухом. Наслаждался мирным небом.

         Купил билет до Ганцевичей и пошел бродить по улицам. Я не знал, что буду ехать через город Брест и поэтому не взял с собой никаких адресов. Девчонка (Татьяна), с которой я дружил до армии, и которая писала мне письма в Афганистан, училась в это время в Бресте. Писали мне конечно же и одноклассницы, и однокурсницы по техникуму, да и пацаны, друзья. Но почему-то именно эту девчонку я очень хотел тогда увидеть. Как я жалел, что не смогу ее здесь найти. Из Афгана написал Тане, что буду в отпуске и попросил приехать на выходные домой. Мы из соседних деревень. Но она так и не приехала. Оказалось, письмо Таня получила уже после моего возвращения обратно в Афган. Как же я тогда злился. И решил, что, когда вернусь из армии, я уж ей устрою полный выговор. Устроил. Она моя жена. У нас хорошие дети и прекрасная внуки.

        Возле вокзала увидел двоих солдат. Подошел к ним, познакомились, разговорились. Оказалось, дембеля из ГСВГ (группа Советских войск в Германии), едут домой. Стоим, общаемся и тут прямо к нам подруливает патруль во главе с прапорщиком. Старший патруля сначала посмотрел мои документы, вернул мне и как-то грозно сказал: «Постой пока здесь!»

        А сам с патрулем приступил к проверке двоих бойцов-дембелей. Да с такой тщательностью сверяют значки, что-то очень внимательно читают в документах, военных билетах. А я стою и думаю: «Блин, а я вообще в хэбэ и с полным набором значков, ни один из них не записан в военном билете». Тоже пацаны подсуетились, нацепляли все что у кого было. А у нас то ничего не записывали, военник где-то в полку хранился. Это когда домой уходили совсем, тогда уж все записи были. А тут чистый военный билет, да и прическа у меня неуставная, волосы на ушах лежат и форма ушита. Ну, думаю, попал, сейчас вместо дома на губе буду сидеть. Такой вариант меня не устраивал. Повертел я головой по сторонам и осторожно начал ретироваться к вокзалу. Со стороны патруля ноль эмоций, значит «враг» не заметил. Хотя я очень четко видел, что все четверо солдат, посмотрели в мою сторону. Но они реально просто отвели глаза в сторону. Только прапорщик типа очень усердно изучает военный билет одного из солдат. Я бочком, бочком и прямиком в зал ожидания. Нашел свободное место, да и присел. Через некоторое время этот же патруль заходит в зал и прямой наводкой идут ко мне. Ааа, думаю, еще круче попал. Встаю на встречу.

        Прапорщик почти из середины зала громко задает вопрос: «В хэбэ?»
        Я утвердительно махнул головой.

        Он: «Да сиди ты уже».

        После этого поворачиваются и уходят, даже не приблизившись ко мне.

        Этот эпизод указывает на то, что военные люди понимали и уважали воинов-интернационалистов. Ведь прапорщик не стал меня ни задерживать, ни читать нотаций, он проникся уважением ко мне и моей службе.

        Когда я приехал домой, во дворе своего частного дома. увидел много деревянных скамеек и столов. Наличие такой «мебели» во дворе говорило о недавнем большом скоплении людей – свадьба, проводы в армию или похороны, поминки. Последняя искра надежды по поводу, что отец все же жив, угасла.

        Десять суток прошли очень быстро. Я чем-то занимался, спал, принимал пищу. Несмотря на постигшее меня горе, сон был спокойным. Здесь не было войны. Хотя от присутствия какой-то непонятной тревожности, я так и не смог освободится. С мамой я вел себя, как и положено заботливому сыну. Я прекрасно понимал, что ей гораздо тяжелее чем мне. Об Афганистане я тогда вообще никому ни одного плохого слова не сказал. Обычная армия, кормят хорошо, сослуживцы отличные, климат теплый, как и положено на югах. Но дело в том, что весь отпуск я чувствовал себя не в своей тарелке. Мне было некомфортно на гражданке. Даже в пути я общался только с людьми в форме, меня тянуло только к военным. Не зависимо от их звания, рода войск и места службы, с этими людьми я очень быстро находил общий язык и обретал какое-то внутреннее спокойствие. С гражданскими же, я даже не знал, о чем говорить. В течении всего отпуска, я не искал встречи ни с до армейскими друзьями, ни тем более с просто знакомыми. Тягостно как-то было с ними. Мне пытались сочувствовать, соболезновать о смерти отца. Говорили какие-то хорошие слова об армии, об Афганистане, о будущем. Мне тоже надо было что-то отвечать. Я не знал, о чем говорить, я не понимал их. Похоже, и они не понимали меня. Я как будто оказался на другой планете. Я осознавал, что мы совершенно по-разному мыслим. Единственное нормальное общение за весь отпуск с гражданскими людьми, было с женой и дочерью офицера, которое произойдет несколько позже, уже в поезде Москва-Ташкент.

        Отпуск закончился. До Баранович меня провожали родственники. Расставание было мучительным. Мне постоянно приходилось себя контролировать, улыбаться, шутить. И уже только в поезде я спокойно вздохнул. Поддался своим невеселым мыслям. Здесь уже не перед кем было притворяться.

         Но тут нежданно-негаданно фортуна мне улыбнулась, подарила попутчика. Это был дембель, таджик, Салиев Мухаммад Абдуазизович, отслуживший свой срок службы в Белоруссии. Он очень тепло отзывался о моей родине и местных людях. А когда узнал, что я служил и обратно еду в Афган, он превратился в моего лучшего друга, брата, ординарца, предугадывал любое мое желание. Этот человек полностью отвлек меня от реальной действительности и превратил наш совместный путь в приятное путешествие. Позже, мы с ним какое-то время переписывались. Его письма из дома были очень теплыми, содержали огромное количество новостей. Писал он мне много и обо всем и к тому же с сильным акцентом (ошибками). Его письма всегда начинались словами – «Здраствуй моя сильный друг Димка». Ошибки в письме, хотя для меня это были не ошибки, а просто акцент, да и некоторые его слова, как бы не совсем правильно применяемые в русском языке, придавали письмам особое отношение, взаимоуважение и изрядно веселили. Вот ведь как бывает, хватило всего лишь несколько суток, а я до сих пор помню эту мимолетную крепкую мужскую интернациональную дружбу.

        В Москве мы сразу пошли за билетами в воинские кассы. Там была огромная очередь из солдат всевозможных родов войск. Придется проторчать здесь несколько часов, подумал я. Не успев еще ничего сообразить, слышу громкую речь моего друга Мухаммада: «Народ! Быстро расступились, боец из отпуска обратно в Афган едет». Через несколько минут билеты до Ташкента были у нас на руках. Оправление поезда вечером, времени много. Естественно, надо Москву посмотреть.

         Сходили в ГУМ. В мавзолей не попали, слишком много желающих там было. Пошли болтаться по Красной площади. Здесь у меня случилась неприятность, сломалась бляха и я остался без ремня. Стоим, решаем, что делать-то будем. И тут, как назло, патруль, два курсанта во главе с майором. Вот это попадос!!! Я ведь дома почему-то так даже и не подстригся. В хэбэ, в шинели, полный набор значков (в военнике ноль), да еще и без ремня. Ну не совсем без ремня, он конечно же был у меня, но в руках. Как начал меня этот майор отчитывать, стращать гауптвахтой.

         Я молча стоял и думал: «А с х@ра ли мне твоя гауптвахта, я там ни разу не был, а в Афгане был и обратно туда лечу. Нашел чем пугать, задерживай, сам за это и будешь отвечать».

       С полчаса мне выносил мозг нравоучениями, умными словами. А в заключение сказал: «Иди в парикмахерскую, найди ремень и не болтайся по Красной площади, не позорь советскую армию». На эту фразу мне конечно же очень хотелось ответить: «Поехали со мной, а там посмотрим, позорю ли я армию».

       Но все же отпустил он нас с миром. И в этом случае, как и прапорщик в Бресте, майор проявил уважение, снисхождение. Ведь мог на самом деле упечь на гауптвахту, нарушений у меня было более чем достаточно. Я постоял в каком-то подземном переходе, а мой товарищ минут через десять принес мне новую бляху для ремня. Конфисковал у какого-то бойца. «Местные, – говорит, – разберутся, найдут, а тебе-то еще до Афгана далеко».

        Настроение конечно же было подпорчено инцидентом с патрулем, и мы решили больше не гулять по Москве. Зашли в магазин, купили водки и закуски в дорогу и вернулись на вокзал. В воинском зале ожидания личный состав очень внимательно выслушивал байки двоих дембелей, которые отбыли  свой срок в дисбате. Мы тоже минут пять послушали их россказни. Мой попутчик не выдержал и сказал: «Что вы тут уши развесили и слушаете всякий героический бред преступников. Со мной человек из Афгана и не хвастает настоящими подвигами».

       Народ не поверил и потребовал доказательств. Я предъявил свой документ на проезд Ташкент-Кабул. Интерес к дисбатовцам был сразу утрачен. Да и они сами как-то стушевались, сразу замолчали. Но и у меня не было ни желания, ни интереса что-либо рассказывать. Ответил на пару вопросов, да и замолчал.

        Вечером мы с Мухаммадом заняли свои места в плацкарте. Расположились и хорошенько отужинали, приняв при этом изрядную дозу горячительного. Водка водкой, но ведь чего-то не хватает. Естественно, милых дам. Товарищ сходил в разведку и довольно успешно. Недалеко есть две девушки и вполне симпатичные. Одна молоденькая, а другая несколько старше, но тоже очень привлекательна. В общем пошли мы знакомиться с девушками. Все было чинно и предельно вежливо и девушки приняли нас в свою компанию. У нас были к ним очень «серьезные» намерения, какие только могут быть у отслужившего дембеля и бойца из Афгана, не видевшего полтора года женщин вообще. Девушки были общительны и настроены к нам доброжелательно. Оказалось, что это жена и дочь офицера Советской армии. И едут они к мужу и отцу в Ташкент. Но самое главное в том, что молодая женщина оказалась не только симпатичной и милой, но и очень мудрой. К полуночи ей полностью удалось развеять наши «серьезные» намерения, и мы уже испытывали скорее сыновние чувства к обоим и к маме, и к ее шестнадцатилетней дочери. Остаток пути был проведен в приятном общении о службе в армии, о тяготах воинской службы, о гражданке, офицерах, солдатах и на разные интеллектуальные темы. Расстались хорошими друзьями.

        В Ташкенте мой товарищ проводил меня до ворот пересылки. Обменялись адресами, пообещав друг другу писать и на этом наши пути разошлись. Я думал, что отмечусь на пересылке и мы еще погуляем по городу. Но увы, попав за ворота, путь в город мне уже был отрезан.

        На пересылке меня поставили на довольствие и отправили в расположение. Казарма – ну просто огромная. Какого только там контингента не было. Кто направлялся в Союз, кто в Афган. Были еще «доходяги», излечившиеся от болезней и после всевозможных операций, которых еще почему-то не комиссовали, но и для дальнейшего прохождения службы они были непригодны. Я-то уже «дедушка» советской армии. Так что объяснил кто и откуда, да и расположился на втором ярусе. В общем мне не положено ни уборка территории, ни дневальным, а только лежать и ждать вылета. Но все же в первую ночь мне устроили проверку. Только я уснул сладким сном, как тут же проснулся от толчка в плечо и вопроса: «Полк? Срок службы?» С требованием моментального ответа, не задумываясь. Я мгновенно соскочил с кровати, левой рукой схватил за хэбэ спрашивающего, а правую занес для удара и прорычал: «Что за хрень? Сейчас урою на месте, падла!» На что немедленно получил ответ: «Извини, спи спокойно, «дедушка». Больше тебя здесь никто не побеспокоит».

       Через двое суток команда бойцов была загружена в грузовой отсек самолета АН-22. Отсек не герметичен и даже задний люк слегка как будто приоткрыт, в щели видна земля. Нам указали на кислородные маски. По одной на четыре человека. Где-то уже над Афганом начали стрелять. Об этом пилоты сообщили из кабины. АН-22 поднялся слишком высоко. На борту стало очень холодно и самое главное – тяжело дышать. Кого-то начало тошнить, кто-то начал терять сознание от нехватки кислорода. Я сидел, скрючившись у стенки, пытаясь согреться и стараясь не думать об опасности. Мне это удалось, я вроде начал согреваться. И пока борт маневрировал, уходя с линии огня, я даже дремать начал. Мне стало очень хорошо, я ощутил некую эйфорию. Что произошло? Виной всему была гипоксия – кислородное голодание. Очнулся с кислородной маской на морде лица. Соседу спасибо, вовремя заметил. Когда я пришел в себя и начал соображать, сразу почувствовал сильную боль. Как будто колют иголками по конечностям, по каждому пальцу рук и ног.
        Вернулись в Ташкент. Вылетели дня через два. Благополучно долетели, приземлились в Кабуле. А дальше я оказался никому  не нужен. Практически сам по себе. Я уже думал кранты мне, если какие-нибудь комендачи заглянут в документы, то посчитают, что дезертир.

        На пересылке в Кабуле, посмотрели мои документы и сказали самому искать себе транспорт. Но сначала надо найти офицера или прапорщика, который согласится взять меня и включит в списки. В течении всего дня я обращался к каждому военному со звездами на погонах с вопросом куда он следует. К вечеру удача мне улыбнулась в лице старшего лейтенанта. Он сказал, что через двое суток вылетает в Баграм и согласен меня взять с собой. И предложил мне это время провести в расположении его части. Задача его бойцов заключалась в охране аэродрома. Время у мужиков скоротал я без проблем. Все-таки «дедушка» Советской армии. Принят в палатке был хорошо. Да и гостинцами из дома поделился с пацанами. Мне даже поступило предложение, от бойцов и офицеров, остаться у них на службе. Не знаю насколько это было серьезно и возможно, но я категорически отказался. У меня было единственное желание побыстрее добраться до своих пацанов. Я очень соскучился по своим ребятам, по людям, ставшими мне уже родными за эти полтора года.

         В Баграм прилетели на вертушке. И здесь повторилось тоже самое. Самому пришлось искать офицера и транспорт. Пару ночей провел на пересылке. На третий день утром нашел офицера и колонну, следующую до Джабаля. В Джабале стоял мой 177 полк. Явился в штаб, доложил о прибытии и получил инструкции идти на КПП и ловить колонну до Саланга.

        На КПП я встретил первого знакомого мне человека за весь мой путь. Это был молодой афганец лет шестнадцати-восемнадцати. Встреча была очень теплой. Мы с ним даже обнялись. Мне было очень приятно, что он запомнил меня, хотя я уже больше года не был в полку, в Джабале. Наше знакомство состоялось, когда я был еще молодым солдатом. Он часто подходил к нам в секрет. И мы его подкармливали, чем могли. А лично я подарил ему когда-то блокнотик с цветными фотографиями мусульманских святынь. Самое интересное, что при просмотре этих фотографий он мне безошибочно называл города Самарканд, Бухара, Ташкент. А сейчас мы с ним пообщались, я рассказал где был и по какой причине. Он мне как бы искренне посочувствовал. У меня даже настроение улучшилось. Ну все, я почти на месте, среди своих, так сказать.

         Попутным бэтэром из Джабаля добрался до своего поста-заставы. Явился с опозданием. По отпускным документам я был обязан явиться несколько суток назад. Думал отгребу по полной. Доложил командиру батареи, капитану Казак, о прибытии. Он принял доклад и сказал: «Иди получай автомат и приступай к службе, но сначала помоги загрузить раненого в бэтэр на котором приехал.

         Я даже не помню его, узбек вроде, из молодых, сквозное пулевое в ногу. Его тогда или в самом секрете «Заря», или при спуске ранили. Все при делах оказались, кто на посту, кто на прикрытии, кто в секрете. А я один свободен еще. Приехал я в шинели, форма одежды к которой совсем не привыкши, не носили мы шинели. Подхватил я раненого под мышки и на броню, а сам запутался в полах шинели. Так что моему подопечному пришлось еще и раненой ногой опереться, чтобы нам двоим не завалиться. Замешкался я всего на пару секунд, но этого было достаточно, чтобы из-под бинтов пошла кровь и на зеленой броне оставила красные разводы. Я еще подумал: «Вот, бля, за какой-то десяток дней отвык от войны и как-то не очень приветливо встречает меня земля афганская».

        Хоть и встретил меня Афганистан не очень ласково, но только здесь, среди друзей, военных, я обрел душевный покой. За этот короткий срок я так и не смог адаптироваться к мирной жизни. Человек не способен так быстро забыть войну…

Секрет Вышка

За время службы в Афганистане мне так и не пришлось осесть на одном месте. В полку в Джабале я прослужил лишь пару месяцев. Затем постоянно был в «командировках». Нас кидали на усиление постов пехоты, по секретам и на операции местного значения. Еще приходилось сопровождать свои батальонные колонны в полк. Боеприпасы и продукты, мы получали в полку. Все грузы надо было доставить на заставы, а потом уже по секретам.

         Где-то в конце апреля или начале мая нашу батарею из Душака (Северный Саланг) перевели в район кишлака Калатак (Южный Саланг).  В этой главе я хочу рассказать об очередном секрете, в котором мне довелось нести боевое дежурство. На этой точке я бывал не один раз. Вначале простым бойцом, а потом уже старшим секрета. За последние полгода службы в Афганистане, наша батарея, да и весь батальон, понесут большие потери. Замены не будет и не будет долго. Мне вместе с Григорием Зыряновым придется сидеть на «Вышке» до самого дембеля, переслужив в армии четыре месяца больше положенного срока. Нас с ним спустят с гор только за пару недель до отправки домой.

        Секрет носил название «Вышка», находился он на южном Саланге, над кишлаком Калатак. Поговаривали, что когда-то до нас в этом секрете душманы ночью вырезали всех бойцов. Секреты еще называли выносными постами. Они выставлялись в более уязвимых местах, то есть удобных для незаметного подхода и нападения на важные боевые объекты – заставу, колонну, мост и другие. Без преувеличения можно сказать, что от четкого и грамотного выполнения боевой задачи единицей секрета, зависели жизни сотен бойцов, тонны боеприпасов и продовольствия и огромное количество единиц боевой техники. По сути, секрет являлся живым заслоном на подходах к важным стратегическим объектам.

        От батареи до секрета было километра полтора по дороге. Затем следовало спешиться с техники и пешком подниматься на вершину. До вершины горы дистанция была не более двухсот метров, но путь шел круто в гору.

         Дорога к Салангу расположена в горном массиве и идет вверх. Если ехать на технике, подниматься по дороге, то за час можно доехать до перевала.  За этот час ты встретишь и знойное лето, и осень, и весну, и даже зимнюю стужу со снегом.

        Фотография сделана из кишлака Калатак. Внизу видна дорога и мост. Выше в гору, над этим кишлаком, был наш секрет «Вышка», а внизу, под мостом, землянка пехоты, у них там тоже был секрет. Пятеро бойцов в нашем секрете на вершине горы и шесть бойцов внизу под мостом. Справа от моста из узкого прохода в ущелье вытекала река. За этим проходом брало начало большое ущелье со множеством кишлаков и огромной территорией. Между мостом и кишлаком были свалены «скелеты» сгоревшей техники. В кадре не запечатлены останки этой техники, они скрыты выступом горы и домами-дувалами.  Судя по этому кладбищу техники, диверсии на мосту и обстрелы колонн здесь происходили не один раз. Наша задача - охранять мост, трубопровод и дорогу от диверсий. Мы обязаны были круглосуточно вести наблюдение за окрестностями. Обо всех подозрительных передвижениях в горах, ущельях, незамедлительно докладывать командованию батареи по связи.

        На моем фото приблизительно видно месторасположение секрета и заметьте, не видно рядом никаких войск и укреплений. Эту территорию, на сколько глазу видно, мы, пятеро пацанов, держали под своим контролем, под мостом правда еще шесть таких же. Я конечно не приписываю все заслуги по охране этого участка маршрута только нам. Мы всегда могли рассчитывать на огневую поддержку нашей минометной батареи и к тому же, несколькими километрами выше к Салангу, на Самиде стояла застава пехоты нашего батальона. Да и дальнобойная полковая артиллерия была всегда к нашим услугам. Один раз даже мне лично довелось корректировать огонь дальнобойной артиллерии. Я не знаю с чем тогда была связана артподготовка артиллерии. Артиллеристы вели огонь через нашу вершину, то есть над нашими головами, вдаль в ущелье.

        На «Вышку» первый раз я попал в ноябре 1984-го года. Уже после того, как наши пацаны подверглись обстрелу душманов. В то время на секрете несли службу бойцы из нашей батареи. Пятерки бойцов сменяли друг друга где-то через месяц - полтора. Осенью к нам в батальон прислали двух бойцов. Один из них почти до дембеля отслужил поваром в полку. Второй прослужил в Союзе немногим больше полугода. За какой-то залет, в наказание, их направили на «Вышку». И вместе с ними сержант, тоже из бывших нарушителей воинской дисциплины, но уже несколько месяцев прослуживший у нас. Я до сих пор не знаю, какому же военному стратегу, хватило ума отправить залетчиков на такое ответственное задание. Какие из них бойцы? Да они же не умеют ничего! Они ведут себя как слепые котята. Я понимаю, что ребята возможно совершили какие-то довольно тяжелые воинские преступления. В батальон к нам попадали люди из разных частей, их не судили, а просто ссылали на исправление. Но, исправление не должно приводить к гибели человека. Никто его к смертной казни не приговаривал. Я считаю, что такие исправления были неоправданными. По-моему, придумать такое мог только безответственный, глупый начальник. Я не знаю кто именно принимал такие решения. Но, я отношусь к ним крайне негативно. Потому что такие залётчики в новом коллективе пытаются показать свою крутость. Однако, они не понимают куда они попали. Они не понимают, что за любую свою ошибку они заплатят своей кровью. А скорее всего жизнью.

        Согласно логике войны, по её жестокой закономерности, эти три неопытных бойца угодили под обстрел. При одном из спусков за продуктами именно они попали в засаду. Бывший повар был смертельно ранен. Второй боец получил ранение попроще. Подробности боя не знаю, в самом бою я не участвовал. Прибыл на место боя, когда всё было уже закончено. С места боевого столкновения, я выносил смертельно раненого повара. Эвакуировал его в БТР. Не помню куда ему пуля вошла. До сих пор у меня перед глазами стоит картина: сижу возле него, он лежит, хрипит-дышит, голый живот, а на животе нет ни единой волосинки. Я тогда почему-то смотрел только на его судорожно вздымающийся живот. Меня поразило сходство именно с каким-то детским образом. У меня-то уже пробивались волосы и на животе, и на груди. Волосатость на теле, я тогда считал основным признаком взрослости. Я смотрел на его голый детский живот и думал: «Мля, он ведь пацан совсем, да и отслужил уже, да и повар ведь, почему погиб? Зачем?»

Данные из Всесоюзной книги памяти:
МАСТИЦКИЙ Михаил Иванович, рядовой, повар, род. 14.9.1964 на тер. Совхоза "Любимовский" Есильского р-на Целиногр, обл. Казах. ССР. Белорус. Учился в СПТУ-5 в г. Лида Гроднен, обл. БССР.
В Вооруж. Силы СССР призван 29.9.82 Новогрудским ГВК Гроднен, обл.
В Респ. Афганистан с янв. 1983.
При спуске с высокогорного сторожевого поста 29.11.1984 группа воинов, в составе которой он находился, попала в засаду и была обстреляна.
При отражении нападения пр-ка М. погиб.
Нагр. орд. Красной Звезды (посмертно).
Похоронен в дер. Отминово Новогрудского р-на Гроднен, обл.

        После этого боя оба бойца выбыли из строя. Один поехал в госпиталь, в Ташкент, а второй в цинке домой. Тот, который попал в госпиталь, благополучно прошел лечение и вернулся в батарею. Но через некоторое время погиб на секрете «Заря».

Данные из Всесоюзной книги памяти:

САЙДУЕВ Ахмед Магомедрамазанович, сержант, ком-р миномета, род. 14.7.1965 в с.Цовкра1-я Кулинског р-на Даг. АССР. Лакец.
В Вооруж. Силы СССР призван 20.10.83 Кулинским РВК.
В Респ. Афганистан с апр. 1984.
Принимал участие в боях. Проявил себя мужественным, храбрым и стойким воином. 7.5.1985 группа воинов под его командованием при следовании за боеприпасами и продуктами питания для сторожевого поста была обстреляна моджахедами. В ходе боя С. подорвался на мине и погиб.
Нагр. орд. Красной Звезды (посмертно).
Похоронен в пгт Манаскент Ленинского р-на Даг.АССР.
В с. Доргели Ленинского р-на на доме, в котором он жил, установлена мемор, доска.

        Погода на вершинах гор капризная. Особенно весной. Стоишь на посту. Жара…солнце печет нещадно и укрыться от него некуда. Ни деревьев, ни даже кустов, ничего вокруг, кроме голых скал. И вдруг появляется облако. Большое, холодное и постепенно окутывает тебя. Все! Как будто и жары небывало. Промозглая сырость проникает под форму и начинаешь промерзать, кажется, до самых костей. Противное ощущение.  По-быстрому накидываешь на себя бушлат или телогрейку и пытаешься согреться. Через некоторое время облако проходит сквозь тебя или ты сквозь него и опять жаркая, знойная погода. Очень хорошо запомнились эти резкие перепады температуры в горах.

        Ближе к весне меня в очередной раз направляют на «Вышку», но уже не рядовым бойцом, а командиром секрета. Как только меня назначили на эту ответственную должность, я очень старался чтобы служба была налажена как положено. В продолжительном бою, возможно, нас могли бы выбить. Но застать врасплох и вырезать не могли. Реально, я сам был на пределе и пацанам расслабиться не позволял. Это при том, что я сам по натуре немножко лирик и немножко ботаник (очень люблю растения, даже палки, воткнутые в землю моей рукой, листья пускают). К тому же все пацаны по возрасту были старше меня. Кто на год, кто на два, а то и на три. Кто-то уже успел закончить училище или техникум, или даже вуз. Пацаны, которые были моложе меня призывом и то по возрасту все равно были старше меня. Это мне «свезло» с призывом, через три месяца после исполнения восемнадцати лет, я уже был бойцом Советской армии. В таком коллективе мне пришлось служить и воевать, и командовать. Приходилось действовать жестко, без малейших раздумий. Если кто-то пытался бравировать своим сроком службы, то он немедленно получал в рыло. Нет, не младшие по призыву, а именно свои. Хотя, прибегнуть к таким мерам мне пришлось всего разок или два, больше не понадобилось. Да и друг у меня был очень надежный и верный. Юра Дубовицкий. Хоть и не часто нам доводилось быть вместе, но я знал, что всегда могу рассчитывать на его помощь. В общем, несмотря ни на что, мне удавалось держать свой авторитет и железную дисциплину на вверенной мне точке. Хотя конечно, не все было так гладко. Ввиду возраста и какой-то молодецкой бесшабашности, отсутствия офицеров, я совершал проступки, подвергая смертельной опасности свою жизнь и жизни доверенных мне бойцов. Об этом я попытаюсь изложить по мере повествования.

        И еще, я очень ненавидел дедовщину. Когда я с Григорием поднялся на «Вышку», там был один боец, призывом моложе нас. Он был небрит, не подшит, одет в очень грязную форму, в общем выглядел как военнопленный. Я не вникал, что с ним до этого происходило, сам ли он довел себя до такого состояния или помогли «дедушки». Я просто сказал ему: «Сейчас здесь я командир и пока я здесь, мы все равны, для меня практически не играет роль срок службы».

        Через некоторое время, к нам с проверкой, поднялся старший офицер батареи, старлей Липатов. Офицер был положительно удовлетворен порядком в секрете и спросил у меня: «Как тебе удалось преобразить «деда Фишку» (кличка бойца)? Я его таким никогда не видел. Он стал похож на бойца Советской армии. Выбрит, умыт, одет по уставу и даже глаза светятся».

        Наши батарейцы старлея Липатова не очень уважали за его постоянные попытки установить армейскую дисциплину в нашем «партизанском отряде». Он был довольно жесткий офицер, да и ростом и силушкой его бог не обидел при рождении. Поэтому в батарее между бойцами и Липатовым периодически происходили конфликты. Но я как раз-таки и уважал его за эти черты и за отсутствие панибратства что ли, между солдатами и офицерами. Он умел держать допустимое в боевой обстановке, расстояние. Ну и как мне всегда казалось, ко мне этот офицер так же относился с уважением.

        Где-то на вторые или третьи сутки моего пребывания в секрете к нам подошли несколько местных пацанов - бачей. Естественно, они остановились на расстоянии от наших минных заграждений и через часовых вызвали старшего, то есть меня. Разговор был один на один. Внизу горы на которой располагался секрет, находились кишлаки можно сказать во все стороны вокруг горы. Мне была предложена немалая сумма денег еженедельно, за то, чтобы я «закрывал» глаза на то, что кто-то будет грабить колонны внизу, только афганские, наши трогать не будут. Я категорически отказался и сказал, что о любых нарушениях такого плана, я буду докладывать командованию. Так что передайте тем, кто вас послал, что сделка не состоялась. Я ожидал, что последует какая-то месть в ближайшее время. Но поверьте, у нас впредь завязалось что-то вроде дружеских отношений. Я не знаю причину и не знаю, чем они руководствовались. Но бачата не один раз приходили с сообщениями и предупреждали нас об усилении бдительности, потому что могли проходить не местные банды. Я помню их слова: «Будь осторожен сегодня ночью, могут быть чужие банды, они могут на вас напасть, они ведь не знают, что ты хороший».

       Часто их сведения совпадали со сведениями нашего командования. Уже после предупреждения бачей, комбат передавал нам по связи об усилении бдительности, получены данные от полковой разведки о передвижении бандформирований в нашем районе. Я правда, до сих пор не могу объяснить суть всего, что тогда происходило. Но думаю, что афганцы были уверены в том, что мы в состоянии защитить не только себя, но и их кишлаки от «залетных» банд. Ведь на Саланг периодически совершали вылазки банды Ахмад Шаха из Панджшера и Гульбеддина Хекматиара из Чарикарской зелёнки. Для этих головорезов не существовал никакой закон. Они воевали, как с советскими войсками, так и сжигали, и грабили афганские колонны, и кишлаки.

        На «Вышке» я обратил внимание на надежность советского оружия. И на отношение некоторых товарищей к этому оружию. Я бы даже сказал к пофигизму и халатности. На секрете «Вышка» у нас был стандартный набор оружия. Автоматы Калашникова, миномет, пулемет Калашникова и еще АГС. Где-то на второй или третий день пребывания на «Вышке», я решил проверить в каком состоянии находится вооружение. Все, кроме пулемета было в относительно нормальном состоянии. А вот пулемет ни в какую не хотел стрелять. Коробка с лентой заправлены, но пулемет не стреляет и даже затвор передернуть невозможно. И более того, его невозможно было разобрать. Пулемет я поставил на приклад и при помощи удара ломиком, нам удалось передернуть затвор. И, о чудо, машинка заработала. Я выпустил какое-то количество патронов по дальним горам. Только после этого, я смог разобрать пулемет. Внутри был не просто нагар от стрельбы, казалось, что все внутренности пулемета покрыты железной рудой и ржавчиной. Не знаю сколько надо было сделать из него выстрелов, сколько времени не чистить его и плюс к тому вид был такой, что его еще и как будто в воде держали. Этот эпизод указывает на очень высокую и почти безотказную надежность пулемета. Хоть и при помощи ломика, но я смог из него стрелять!!! Никогда бы не поверил, если бы не самому лично пришлось в этом убедится. Впредь я всегда уделял должное внимание вооружению и постоянно указывал на это бойцам. Ведь от состояния оружия напрямую зависели наши жизни.

        Я бы сказал, что обеспечение в секрете продуктами и боеприпасами у нас было хорошее и вовремя. Хорошее и вовремя, понятие очень относительное.  Афган уже сумел приучить нас относиться и к голоду, и к холоду вполне спокойно.

      Гораздо труднее было сохранить и распределить продукты на какой-то срок. В основном поднимали нам все необходимое. В первую очередь нас старались обеспечить боеприпасами, углем и соляркой. Уголь мы использовали для приготовления пищи и обогрева в холодные ночи, а солярку для розжига угля и самодельной лампы. Лампа была довольно простой конструкции. Она состояла из банки из-под тушенки с крышкой. В крышке отверстие для фитиля из шинели. Соляркой или керосином заправляешь банку и всю ночь в полуземлянке коптит это «чудо цивилизации» для освещения. Правда по утрам приходилось пальцем копоть из носа выковыривать.

         Так как я был старшим секрета, мне приходилось самому лично и хранить, и распределять продукты питания. Вот припрут масло в банках, мясо свинины и еще какие-то полутуши, вроде даже кенгурятина бывала (стоял штемпель Новая Зеландия), а хранить негде. И получалось, несколько дней жри хоть про запас скоропортящийся продукт или выбросишь, а потом на крупе сидишь. А не хочется только кашки кушать, вот и придумывали, как добыть «разносолов», ну и даже жизнью рисковали иногда. А бывали и совершенно не рисковые случаи добычи дополнительного пропитания.

         В горах Афганистана, я не очень часто видел пернатых. Неприветливые, холодные, лишенные практически любой растительности, горы перевала Саланг не привлекали птиц. Да и животными, кроме шакалов, особо не изобиловала эта местность. По-видимому, ни птицы, ни звери не считали пригодными для обитания, вершины этих гор. Это у нас не было выбора. Нам пришлось приспособиться. Приспособиться и жить, жить здесь месяцами, жить и воевать. Единственный вид птиц, который все же обитал в этих горах, были орлы.  Вот орлов встречал, их довольно часто приходилось видеть. Эти птицы величаво парили над нашей горной вершиной. Мы даже пробовали их иногда стрелять из автомата Калашникова, но увы, при моей памяти, так никто ни разу и не попал в орла.  А однажды к нам на «Вышку» зачастила стайка птичек, чем-то похожих на наших воробьев. Мы их иногда подкармливали. Правда обернулось наше гостеприимство для птичек совсем нехорошо.

        Как-то по причине проведения боевой операции батальоном в горах, нам не подняли продукты. Не хватило личного состава для прикрытия каравана и подъёма. А у нас реально, уже несколько дней вообще не было ни мяса, ни тушенки. Единственной пищей была пшенная крупа. А тут, видишь ли, птички эти крутятся. Порхают себе, чирикают. Ага. Стоп. А чем не мясо. Что же мы их зря подкармливали? Ну и решили мы поохотиться.

        В общем на некотором отдалении от секрета насыпали пшена. Я и Григорий, засели в засаду, естественно с калашами. Через какое-то время, стая прилетела и опустилась на приманку. Мы с Гришкой открыли стрельбу, птицы взлетели сразу, но стрелять мы продолжали и по целям в воздухе. Я скажу, что результаты охоты из Калашникова по воробьям нас не сильно порадовали. Стреляли короткими очередями. Если пуля попадала в птичку, то только пух летал вокруг, даже и не перышки. Но все-таки затея была не совсем пустой. Несколько птичек оказались контужены, пуля только касательно зацепила. В общем мы быстренько подобрали их, ощипали, выпотрошили. И вышло, что не птички пшеном полакомились, а мы птичками с пшеном. Навару, правда было уж совсем мало, только запах, ну и удовольствие от охоты слегка.

        С водой у нас на «Вышке» было тоже все хорошо. Надо было лишь пройти по вершине горы, параллельно дороге и немного спуститься вниз на обратную сторону. Там между горами, на возвышенности, было что-то вроде небольшого ущелья. Из соседних гор протекал ручей. На далеких вершинах круглый год лежал снег, он понемногу таял и талые воды образовали ручей. За водой мы ходили сами. По связи предупреждали командование батареи. Комбат давал добро. При этом происходило усиление бдительности в нашу сторону и готовность броне группы выдвинуться к нам по первому зову. Два человека оставались в секрете. Один боец с пулеметом устраивался для прикрытия, в специально построенном из камней СПС, перед самым спуском в ущелье. Два человека с резиновым бурдюком спускались за водой. Один набирал воду, второй прикрывал его. Старались долго не задерживаться, но успевали еще и слегка сполоснуться студеной водой. Так что и в плане гигиены на «Вышке» у нас было хорошо. Вшей здесь не было. За водой мы ходили по очереди и поэтому, каждый мог вымыться во весь рост, хоть и впопыхах. Единственное, что все-таки было плохо, то что видеть бойцов у воды мог только пулеметчик, сидящий в СПС. Так что, основная ответственность за жизни своих товарищей лежала на нем. Ну и еще, перед выходом конечно же надо было разминировать тропу. С трех сторон секрета у нас были минные поля. С одной стороны, пропасть. Но были две тропы. Одна вниз до кишлака и через кишлак на дорогу, и другая по вершине горы в сторону спуска за водой. На этих тропах мы устанавливали растяжки из гранат и сигнальные мины. Минами и растяжками у нас в основном занимался Григорий Зырянов. Он хоть и был по воинской специальности связист, но лучше его, другого такого сапера-любителя, наверное, не было у нас в батарее. Хотя в батарее был еще один такой же любитель, кстати земляк Григория, тоже из Сибири, Виктор Кузнецов. Эти бойцы даже на минных полях постоянно добавляли растяжки. Каждую мину знали, как свои пять пальцев. Их, как говориться, хлебом не корми, а только позволь побродить по минному полю, да понатыкать дополнительно растяжек. Ох и любили они это дело.

        Как-то при очередном подъёме продуктов пацаны передали нам дрожжей. Вода есть, сахар есть и томатная паста имеется. Все что надо для бражки. Замутили мы брагу в сорокалитровом баке. Немногим меньше чем полбака. Весна уже, ближе к лету. Жара стоит приличная. Брага за три дня поспела. Ну и пили бы себе молча, потиху. Так нет же, мне захотелось похвастаться мужикам из секрета «Заря», как мы козырно живем. А на «Заре» тогда нес службу мой хороший товарищ Юрка Дубовицкий и земляк Григория Виктор Кузнецов.

         Для того чтобы выйти на связь в батарею, надо было произвести два одиночных выстрела из автомата. Это был условный сигнал включить рацию и три выстрела на связь с секретом «Заря». Батарея находилась между секретами. Связался я с «Зарей», да и разрисовал во всех красках, какой у нас напиток шикарный созрел, да еще и в каком объёме. Ох и разговеемся мы сегодня, да и не на один день праздника нам хватит. А Липатов в батарее услышав мой сигнал на связь секрета «Заря», тоже включил рацию на нашу частоту и решил послушать, о чем это мы беседуем. Естественно, менее чем через полчаса внизу к кишлаку подъехала броня с бойцами. Но мы все-таки службу несли как положено. Часовой доложил о суете внизу. Но пока эта «суета» к нам поднялась, бак с «амброзией» был надежно спрятан на минном поле среди скал. Кроме Гришки туда точно никто не прошел бы. А с Гришей можно было обойти любую мину. К нам поднялась «делегация» во главе с Липатовым. Полазили, порыскали где возможно, на минное поле пойти никто не отважился. В общем ничего не нашли. Липатов конечно же меня «допрашивал». Но я стоял на своем: «Пошутили мы с пацанами, мол решили проверить, прослушивает ли нас кто». Наверное, поверил он мне, а даже если и не поверил, все равно ушли они ни с чем.

        Попили мы на следующий день славно. Даже не очень хочется об этом писать. Выпили, посидели, потрындели. Скучно все же, душа праздника жаждет, продолжения банкета. И что? Внизу под мостом есть пехота. Там же кишлак, дуканы. А давай ка мы в гости к пацанам зарулим, да еще и с угощением. Наполнили брагой два цинка из-под патронов, приспособленные под ведра. И в общем я старший секрета, с еще одним бойцом на целый день покинул свой пост. Спустились вниз мы благополучно, слегка пошатываясь от выпитой браги. Встретили нас радушно. Стол накрыли тем, что имели. Банкет продолжился. Потом, уже в довольно сильном опьянении мы походили по дуканам, что-то еще прикупили к столу. Захотелось свежей рыбки. В чем проблема? Набрали гранат в землянке пехоты. Наверное, с десяток гранат мы бросили в речку. Правда улов нас не порадовал, ни одна рыбка не всплыла. Может там ее и не было совсем, а может из-за очень быстрого течения рыба всплывала в нескольких километрах ниже. Все-таки река горная, вода летела в ней с большой скоростью. В общем погуляли, погудели по полной. И еще вечером, уже по темноте, поднимаясь в свой секрет, мы прошлись по подобии огородиков на склоне горы и нарвали там зелени: лук, чеснок и все что там росло. Просто повезло. Нас ведь по темноте могли и душманы уничтожить, и свои, или просто местные жители. Да и мины. Меня до сих пор мучает совесть за такое поведение. Это же каким надо быть долбодятлом? Полное отсутствие опасности, потеря контроля над своим поведением. Когда-то еще в полку, стоя над изувеченными трупами бойцов, я сказал себе, что буду помнить об этом всегда и не совершу глупых поступков с риском для жизни. В моей главе «Прибытие» этот эпизод описан. Не запомнил, напрочь забыл. Времени то прошло всего нескольким больше года. Послужил, уже, повоевал немного. А тут еще и командиром выносного поста назначили. Заматерел, да плюс к тому же алкоголь. Все-таки мы даже на войне оставались пацанами и не всегда руководствовались здравым смыслом. Я ведь тогда поставил на карту не только свою жизнь, но и жизни всех бойцов, вверенных мне командованием. Наверное, не всегда человек в восемнадцати-двадцатилетнем возрасте может адекватно оценить ситуацию, последствия поступков. Да и действие алкоголя или других одурманивающих веществ, как мы видим, напрочь отключает мозг. Главное, что я до сих пор помню это все очень хорошо, но объяснить не могу. Я помню сильное напряжение, нервишки на пределе, но и смелости не отнять, готов был вступить в бой один, с целой бандой душманов (слава богу, что во время нашего «вояжа», нам не встретился на пути ни один хотя бы самый захудалый моджахед)

        Однажды утром, мы напоролись в пару метрах от нашего «жилища» на целый клубок – гнездо змей. Не помню по каким признакам, но мы решили, что это было семейство гюрза. Я и Гриша, расстреливали их из калашей. В общем после пары пустых магазинов, повсюду валялись извивающиеся фрагменты этих существ. Они никак не могли успокоится, мы естественно тоже. В наличии у нас была солярка. В общем кое как мы сгребли все это в кучу, облили солярой и подожгли. А вот запах был приятный, запах жаренного шашлыка. Правда стрельба в горах, практически в упор, была несколько опрометчивым поступком. Осколками скал мне слегка рассекло шею.

        Как-то нас по связи предупредили, что в кишлаках внизу ущелья силами царандоя (народная милиция Афганистана) и ХАДа (служба безопасности) будет проводиться операция – призыв в армию местных афганцев. Будут вооруженные люди и суета, возможно стрельба. Нам никаких действий не предпринимать, если только на нас случайно никто не попрет. Но мы были все же довольно высоко над этими кишлаками. Ну и вот, вооружился я биноклем, занял удобную позицию. Наблюдал не один, там и без бинокля было нормально видно и картина вполне понятная. В общем подъехали несколько БРДМ и шушариков (ГАЗ-66), из них выскочили вооруженные люди, окружили кишлак. Была суматоха, беготня. Выстрелы. Через некоторое время, вывели под вооруженным конвоем какое-то количество людей (призывников), загрузили в шушарики и уехали. Вот при таком «призыве» в армию, я присутствовал, или правильно назвать – наблюдал. Вообще сверху это смотрелось, как фильм. Было видно, кто-то убегал, кто-то оказывал сопротивление, такая рукопашная борьба. Вот и представьте, как долго и верно могли служить в армии такие призывники. И насколько можно было им доверять в бою, оказавшись плечом к плечу. Поговаривали, что многие из них убегали при первой возможности, но уже получив оружие и потом организовывали небольшие бандформирования в окрестностях своих кишлаков.

        В один из солнечных дней, во время дежурства на «Вышке», часовой заметил в дальнем кишлаке ущелья какое-то передвижение вьючных животных. Когда мы взяли бинокль, оказалось на самом деле передвижение груженого каравана верблюдов и ишаков. Я по связи доложил командованию. Получил инструкцию, несколько дней понаблюдать за местностью у кишлака. Кишлак находился не внизу ущелья, а почти у вершины горы, на плато. Гора эта была выше нашей и очень далеко. Несколько дней мы наблюдали, как караваны приходили в этот кишлак, естественно докладывая об этом командованию. Где-то через неделю мы увидели работу авиации по этому кишлаку. Я почти уверен в том, что разведка проверила нашу информацию и получила достоверные сведения об опасности, раз пришлось почти немедленно прибегнуть к услугам авиации. Потому что, исходя лишь из наших наблюдений, район не мог быть подвергнут атаке воздушных сил.

        Два раза с рассветом мы обнаружили пробоину трубопровода на нашем участке. Ночью афганцы пробивали трубу, врезали краник и спускали себе соляру или керосин. Выбирали место, скрытое от глаз и пользовались. Но все же при тщательном наблюдении с нашей горы со временем просматривалось жирное пятно, которое растекалось на желтой земле. В этом случае нам положено было вовремя заметить пробоину и доложить командованию. Что я незамедлительно и делал. А дальше была работа «трубачей». Хорошо, что в этих двух случаях пробоины не оказались заминированы и при замене труб, «трубачи» не подверглись обстрелу душманов. Значит это не было засадой, скорее всего просто местные «пошалили». А и нам хорошо, задача выполнена и обошлось без боев и потерь.

Операция в ущелье Коклами

На фотографии вход в ущелье Коклами.

        В конце марта 1985 года нас, несколько дембелей, сняли с секретов и с усиления постов пехоты. Так что приказ министра обороны об увольнении в запас был зачитан не в горах, а внизу. Было это на 18-том посту-заставе. Застава, в принципе, тоже горная, но все же это не вершина горы. От этой новости настроение у меня улучшилось до отличного. Да и на заставе гораздо спокойнее чем в горах. Здесь нас почти всегда больше двадцати человек, есть БТРы, МТЛБ, минометы. С водой проблем нет, вода, хоть и из речки, но есть постоянно. Питание, как и положено в армии, в общем почти что рай на земле.

        Многие из нас не видели друг друга по нескольку месяцев. А тут такая встреча. Армейская дружба, дружба в боевых условиях. Между людьми происходит какая-то психологическая связь что ли. Объяснить словами невозможно, но эта привязанность сохраняется на всю жизнь. Лично меня ожидал еще один важный сюрприз – встреча с Юрой Дубовицким. Наконец-то вместе. Можно поговорить, помечтать о грядущих днях гражданских. Радости не было предела. Хотя, впоследствии, война по-своему жестоко скорректировала наши планы и мечты. Дома я буду лишь в августе этого года, а Юрку в мае увезут в госпиталь контуженного с многочисленными осколочными ранениями. И разыщу я его лишь спустя тридцать три года, по фотографии на сайте «Одноклассники».

        Служба на заставе нас уже не слишком обременяла. Дембеля ведь. Обстановка конечно боевая, постоянно надо быть на стреме. Но никаких тебе парко-хозяйственных дел, никаких нарядов. Форму парадную нам из полка привезли. Занялись формой – ушить, подогнать под размер и т.д. Управляться иголкой с ниткой научился не хуже, чем ложкой с котелком.

        Наша расслабленная жизнь на заставе внезапно изменилась в начале апреля 1985-го года. Третьего апреля поступила вводная из кп батальона. Пятого апреля батальон уходит на боевую операцию в ущелье Коклами. Из нашей минометной батареи идет несколько минометных расчетов. Вот те раз. А кто пойдет? Мы то уже после приказа, почти гражданские люди, даже запах домашних пирожков по ночам снится. Совсем не хочется идти в горы, на войну. Домой уже хочется. Но выбора нет. Кто воевать будет? Все бойцы, отслужившие в Афгане год, полтора, вместо нас на секреты поднялись, а на заставе только дембеля и молодняк остались. Вот и пришлось формировать расчеты из дембелей. Да и то не хватало людей. Так что из нашей минометной батареи на операцию пошли только дембеля. Правда у меня в расчете был один щупленький боец Юлдаш Хужаназаров, прослуживший год в Афганистане. А вот из рот батальона как раз-таки пошли в основном бойцы из молодых солдат. Впоследствии, это привело к роковой ошибке и гибели десяти бойцов и лейтенанта. Да и вообще из всего батальона на операцию вышли не более 60-ти человек. Батальон  разбросан по всему маршруту от Джабаля до Дошей. Основная задача батальона заключалась в охране перевала Саланг и самого маршрута (дороги). Но и участие в операциях местного значения никто не отменял. Все бойцы батальона практически постоянно выполняли боевую задачу на точках, на колоннах, на дороге. Именно по этой причине для участия в операциях, выделялось максимально малое количество личного состава. Никто и никем, нас никогда не заменял. Каждый боец был на счету.

На самом перевале Саланг, на северном портале, находился командный пункт 3-го батальона и стояла 9-ая рота. В казарме было три взвода и от силы это  человек 50-60. Рядом  хозвзвод и взвод связи. На центральном портале тоннеля, по-моему, стоял противотанковый или заградительный взвод. Когда поднимали на выезд группу быстрого реагирования (резервная группа), выезжало человек 10-15 на двух брониках. Если что-то случалось на другой стороне Саланга, выезжала еще одна группа. И казарма оставалась пустой, за исключением дневальных, часовых, повара и хромых, и косых. К тому же еще часть бойцов несли службу на выносных постах.

        Подготовка к операции была обычной – комплектация оружия, боеприпасов и сухпая, которого у нас почему-то оказалось на много больше положенного. Так что выбирали по вкусу, что кому больше нравится. Любители сгущенки и тушенки смогли затариться сверх нормы.

        Операция началась вечером 5-го апреля. Вход в ущелье Коклами находился за нашим секретом «Вышка». Выдвинулись мы сначала на броне, но так как батарея находилась недалеко от входа в ущелье, времени расслабиться на броне у нас было совсем немного. Пришлось спешиться с брони и весь груз боеприпасов, сухого пайка, воды и вооружения перекочевал к нам на спины.  Наш батальон должен был занять позиции с левой стороны ущелья, на горных хребтах. В целях секретности и маскировки, поднимались в горы ночью. Имеющийся личный состав разделили на четыре группы. Поднимались мы всю ночь, стараясь максимально сохранять тишину. Да, это был полный трындец. Некоторые участки приходилось преодолевать на четвереньках. На особо крутых участках, под ногами встречался сброшенный бойцами «лишний вес» – сгущенки, тушенки, в общем все что было в сухпае. Скидывали впереди идущие. Во время пути, это было уже довольно высоко в горах, небо затянуло, пошел сильный дождь. Нам пришлось преодолевать козырек над пропастью в сплошной темноте. Я видел этот козырек потом при дневном свете. И подумал: «Как можно было пройти здесь ночью?» Мы были вымотаны уже в конец, вьюки, дождь, пронизывающий ветер. Но ни один человек не сорвался. Шли по одному, цепочкой, друг другу передавая полушепотом команду впереди идущего. С вечера мы выходили жаркой афганской весной, обычной для тех широт. А горы преподнесли жестокий сюрприз, встретили нас дождливой осенней погодой с намеком на зимние заморозки.

        Незадолго до операции, я выстирал свою панаму в солярке. Была у нас такая фишка. Изрядно выгоревшую и потрепанную панаму, надо было замочить в соляре и не ополаскивая водой, просушить. После этой процедуры панама приобретала свой почти первоначальный цвет и форму. Блин… И надо же мне было взять этот головной убор в горы. Пот, дождь и примеси солярки. Смесь этой липкой, противной жидкости струилась из-под каски, под которой была панама, заливала глаза и казалось, еще немного и я вообще останусь без зрения. Мне пришлось снять панаму и засунуть ее в вещмешок. Сразу же я почувствовал некоторое облегчение, пот стал не таким едким.

        Впереди идущие группы занимали свои позиции. А мы с минометами шли все дальше и выше. Перед самым рассветом все-таки и мы достигли своей точки, вышли на установленную задачу. Температура воздуха в горах сильно упала, опустилась к нулю или даже минусу. Промокшие насквозь, дрожащие от холода, приступили к оборудованию позиции, строительству СПС-ов из камней. Даже перетаскивая здоровенные булыжники никак не удавалось согреться. Разводить костры мы не имели права и все работы по обустройству позиций проводились при соблюдении максимальной тишины. Свой автомат я оставил на позиции у миномета. После завершения работ, я попытался взять в руки автомат. Но не смог его поднять. Настолько были окоченевшие пальцы от холода. Все тело трясло от мелкой дрожи. В тот момент мною овладело какое-то отчаяние, злость и недоумение. «Как же я буду воевать? Что делать? Это край, гибель, конец!» – промелькнула в мозгу страшная мысль. Я подошел к Дубовицкому и сказал: «Юра, у меня не разгибаются пальцы рук, что делать?» Он ответил, что у него такая же ситуация, но мы сейчас решим эту проблему. В общем, несмотря на полный запрет разводить огонь, мы с Юркой в СПС-е укрылись плащ-палаткой и все-таки смогли разжечь сухой спирт и немного отогреть руки. Этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать в себе уверенность и быть готовым к отражению противника, в случае нападения.

        Перед нашим батальоном стояла задача – ночью закрепиться в горах с левой стороны ущелья. С правой стороны ущелья, позиции в горах должен был занять другой батальон. А по утру, на вертушках, к месту проведения боевой операции, прямо в ущелье, должны быть доставлены подразделения ВДВ. Задачей этого подразделения ВДВ, было приступить к зачистке кишлаков в самом ущелье и с боем гнать душманов к выходу из ущелья. У выхода их должна накрыть огнем бронегруппа и дальнобойная артиллерия. А мы обязаны были не позволить душманам уйти в горы. Это все, что мне было известно о задачах той операции.

        Операция оказалась провальной, из-за погоды, или еще по каким-либо не известным мне причинам. Но и на этой операции мы вышли на свою задачу. Мы всегда выполняли свои задачи. Ползком, на пузе, на четвереньках, да хоть раком, хоть боком. Батальоны пехом вышли и дошли на свои позиции по обе стороны ущелья. А вот вертушки, из-за резкой смены погоды и сильного ветра, не смогли доставить боевые группы в ущелье. С рассветом нам поступила команда, отходить со своих позиций и двигаться обратным маршрутом к выходу из ущелья. Ночью хотя бы не видно было, где идем, а тут, блин, вниз даже взглянуть страшно. При дневном свете маршрут оказался вообще ужаснейшим – пропасти, обрывы, голые скалы.

        Одна из групп, состоявшая из молодых бойцов и лейтенанта, тоже недавно прибывшего в Афганистан, решила упростить себе задачу. Молодые бойцы уговорили такого же молодого лейтенанта, нарушить приказ и спустится вниз. И преодолеть этот путь по равнине, по гладкой дорожке, в тени ветвистых деревьев, среди «гостеприимных» кишлаков, без особых препятствий. Нарушение приказа в условиях войны, привело к неисправимой трагедии. Внизу группу ждала засада. Мы, то есть минометчики, начали спуск первыми. Группа, которая попала в бой шла сзади нас, на некотором расстоянии. Бой был слышен. А вот где, не разберешь. Ущелье огромное. Эхо в горах при стрельбе очень сильное. Они вроде даже и координаты свои не успели передать, видно рацию душманы повредили сразу. Кстати, во время пути вниз, у кого-то из нашей группы, тоже созрела «умная мысль» – а не пойти ли нам понизу? На эту тему произошел довольно жесткий спор, почти что с рукоприкладством. Сторонниками идти маршрутом, установленным командованием, были два дембеля – Юра Дубовицкий и я. Остальные бойцы группы, включая офицера, склонялись к иному мнению. Свое мнение мы отстояли, и группа пошла, не отклоняясь от маршрута.

        Услышав стрельбу, мы повернули обратно. Бежали, если это слово вообще применимо в тех условиях. Предприняли попытку, хоть чем-то им помочь. По стрельбе было понятно, что где-то идет бой. Но мы-то бежали по установленному маршруту к предполагаемому месту боя. По рации связывались с разными группами и командованием. Установили минометы и ждали приказа куда стрелять. Но вскоре все затихло. Бой длился не более получаса. Нам по рации передали приказ отходить обратно. И отходить как можно быстрее. Обстановка непонятная, одна из групп вообще не выходит на связь. Марш-бросок в предполагаемую точку стрельбы, нас изрядно вымотал. Но приказ был отходить, не снижая темпа. Боец из моего расчета, который нес минометную плиту, совсем выбился из сил. Он просто свалился спиной на землю и не мог больше подняться. Я попытался поднять его угрозами, но ничего на него уже не действовало. Тогда я взял у него плиту и взвалил ее себе на плечи. Силы мне еще придавала злость, осознание того, что я, дембель, вместо черпака тяну лишний груз. Я был очень зол на него и решил, что в батарее обязательно займусь его физической подготовкой. Это был боец моего расчета Юлдаш Хужаназаров. Но мне так и не удалось подтянуть этого бойца по физухе. Его, на время, перевели в другой расчет, и ровно через месяц он погиб. Так что мой поступок до сих пор согревает мне душу, что я все-таки помог ему тогда на операции и моя злость на него прошла, как только мы спустились вниз. Я даже его ни разу не упрекнул словом.

Вот эти данные и фото были взяты из Всесоюзной книги памяти: ХУЖАНАЗАРОВ Юлдаш Чаршамбиевич, мл. сержант, ком-р отделения, род. 24.12.1964 в г. Денау Сурхандарья обл. Узб. ССР. Узбек. Работал в колхозе «Москва». В Вооруженные. Силы СССР призван 22.10.83 Кумкурганским РВК. В Респ. Афганистан с апр. 1984. Принимал участие в 5 боевых операциях. Проявил себя смелым и мужественным воином, хорошо подготовленным мл. ком-ром. Погиб в бою 07.05.1985, сраженный осколками мины. Награжден. орд. Красной Звезды (посмертно). Похоронен в кишлаке Карсакли Кумкурганского р-на.

        Возвращаясь к операции в ущелье Коклами, скажу, что остальные группы вышли из этой операции без потерь. Но нагрузки перенесли неимоверные. Следующей ночью к нам на батарею вышли два бойца из погибшей группы. Они и рассказали, что там произошло. Как только они спустились с гор в ущелье и поравнялись с одним из кишлаков, их сразу накрыли плотным огнем. Лейтенант Гаврилюк и радист с рацией погибли от первых же пуль врага. Да и оставшиеся в живых, практически все были ранены. Они не смогли долго держать оборону. Нападение было слишком неожиданным, и бойцы, уставшие от ночного перехода, не смогли дать достойный отпор. И как я говорил ранее, все были молодые, необстрелянные, без опыта боевых действий. Какое-то время они еще отстреливались. Но сопротивление было сломлено довольно быстро. Потом душманы вышли из укрытий и добили раненых. Бойца с АГС, тоже раненого, забрали с собой.

        А утром, этих двух бойцов, которые вышли живыми из того злополучного боя, забрал особый отдел. Ходили слухи, что их вроде посадили, потому что живы остались, чуть ли не дезертирство им инкриминировали.

        Рассказывает сержант седьмой роты Деркачев Владимир Викторович.
А пацанов, которые вышли из боя ночью, забрали в штаб дивизии. И они там отсидели полгода. Я попал на губу из-за нашего комбата в Баграм, в штаб дивизии. Там и увидел Кольку Колесникова. Он раньше был белокурый весельчак. А превратился в седого старика. Их уже отпустили, когда мы ушли на дембель. Он был на полгода младше призывом. Ребята говорили, стал нелюдимым и угрюмым. Мог часами сидеть в стороне ни с кем не разговаривая. Он рассказывал, что они вели бой, пока группа не погибла и у них самих начали заканчиваться патроны. Потом заползли за валуны, затаились. Видели, как с гор спустились духи проверили, остался кто-то жив или нет, собрали оружие и ушли. А пацаны дождались темноты и уже вышли к своим. Вот только я не знаю вместе или нет. По крайней мере я помню так эти события. А вот был ли кто-то из нашего полка с той стороны ущелья я не знаю. Как-то все было бестолково сделано. Перед операцией должны были ставить задачу, объяснять кто будут наши соседи справа, слева, какая будет задача у нас и у них. Но насколько я помню этого не было, все было сказано в общих чертах.

        Через пару дней из ущелья пришли местные жители и сказали: «В речке плескаются тела, похоже ваши бойцы». Трупы бойцов оттуда вытаскивала полковая разведка. Ребята были очень изуродованы. Пулевые ранения, сломаны кости. От лежания в воде, трупы распухли, посинели, места переломов из-за воды приобрели белый цвет. Все-таки эту жуткую картину, я сам не видел, это рассказывал кто-то из бойцов и офицеров нашего батальона, кому пришлось впоследствии присутствовать в полку на опознании трупов.

        Рассказывает сержант седьмой роты зам. комвзвода Владимир Деркачев. Это группа должна была быть моей группой. Но как только мы отошли от брони, у одного из бойцов расчета АГС, который нес коробки, случился приступ эпилепсии. Я шел замыкающим всей колоны. Пока суть да дело, все ушли далеко вперед, коробки АГС остались. Мне пришлось взять их и догонять весь отряд. Хотя я сам уже хорошо был нагружен. Каждый нес по цинку патронов, по десятку гранат, сухпай. И по две мины к 82-миллиметровому миномету. Я взял еще две мины за своего земляка, он был молодой и это был его первый выход. Уже и не помню сколько часов шли. Внизу был дождь. Выше поднялись, очень похолодало. Я настолько надорвался с этим грузом что все как в бреду было. Пока догнал всех, подобрал еще нескольких отставших. А основная группа разделилась на отряды, и я уже не попал куда надо. К утру дали отбой операции. Ну а по возвращению нам сказали, что погибла одна из групп. Я до сих пор чувствую за собой вину. Может быть если бы я был там этого не произошло. Там только один был из дембелей и один который прослужил полтора года. Все остальные пацаны, которые никогда не были на выходе, включая лейтенанта Гаврилюка.

        И еще хотелось бы несколько слов добавить в этой главе. Я служил в горнострелковом батальоне. Никакой спец подготовки, никакого горного снаряжения у нас не было отродясь. Во время проведения одной из боевых операций, возле нашей заставы стоял штаб десантуры. У них с собой был медсанбат, даже с настоящими женщинами, медсестрами. Я тогда смотрел на десантников, как на что-то нереальное, диковинное. Какие-то чистенькие что ли, ухоженные, холеные. Форма, разгрузка, оружие – все вызывало восхищение. У нас все было по-другому. Даже форма и та, хэбэ старого образца. А уж о лифчиках (разгрузке) так тут и сравнивать нечего. У всех нас были самопальные, разные. Кто и что и из чего сшил, и на что горазд. Но я скажу без зазрения совести, мы на самом деле были горным батальоном. Все заставы, все высокогорные секреты были нашими постами. И продукты, и боеприпасы на все точки доставлялись исключительно личным составом на собственном горбу. Каждый боец батальона протопал, прополз по горам не один десяток километров. И сидели месяцами на вершинах гор. А «отдыхали» уже на заставах, если кто представляет себе, что такое горная застава. Да и не всегда удавалось «отдохнуть» на заставе. Операции, сопровождение колонн, никто не отменял. Так что «рай» был и сверху, и снизу.

Секрет Заря

На фото мы запечатлены на секрете «Заря». К нам поднималась какая-то проверка, да еще и с фотоаппаратом. Повезло. Совместное фото с проверяющими.

        Очередной секрет, в котором мне довелось выполнять боевую задачу, располагался с противоположной стороны батареи от кишлака Калатак. Подъём на него более продолжительный, чем на секрет «Вышка». Подниматься в гору приходилось на расстояние километра полтора. Как обычно, к подножию горы, нас доставляла броня. Затем следовало перераспределить весь груз на бойцов, которые пойдут наверх. Груз состоял из цинков с патронами, мин для миномета, сигнальных мин, огней, дымов, гранат, медикаментов, перевязочного материала, продуктов питания на несколько дней, каменного угля и прочих предметов быта, без которых в горах невозможно обустроить хотя бы минимальный комфорт проживания. Сколько все это весило в килограммах, я не скажу. Никто никогда и не взвешивал. Таскали все сами, лишних людей для этих нужд в батарее не было. Иногда, правда, случались «праздники» и командование выделяло пару тройку бойцов для каравана. Конечно же такие подъёмы на секрет мы старались использовать с полной отдачей и на точку доставлялось максимальное количество боеприпасов и угля.

        За это время, пока весь груз перекладывался на наши спины, слева, на соседнюю гору, поднимался расчет из нескольких бойцов с пулеметом Калашникова. Бойцы оборудовали позицию и прикрывали наш путь наверх с левой стороны. По правой стороне, с земли, нас прикрывала броня, сопровождая весь подъем стволами крупнокалиберных пулеметов.

        Группы прикрытия готовы к выполнению своих обязанностей, караван загружен. Короткие инструкции, напутствия, скупое мужское прощание и мы начинаем свой путь в гору. Времени задерживаться нет совсем, поэтому, несмотря на довольно внушительную ношу, мы обязаны подниматься быстро, без остановок на отдых. Чем быстрее мы поднимемся, тем меньше вероятность обстрела душманами нашего каравана. Да и на самом секрете на время каравана оставалось только два бойца. Им полагалось прикрывать наш путь сверху и охранять пост и самих себя. Возможно кто-то может подумать: «А что тут такого, пройти полтора километра или посидеть вдвоем на вершине горы некоторое время?»
        А я скажу вам, что это совсем не просто. Территория не полностью под контролем Советских войск. Горы, они ничьи или, скорее всего, это владения местных бачей и душманов. Идти в горы нужно по жаре, палящему солнцу (зимой тоже не легче) и с грузом, не подлежащим никаким нормам. Очень даже не легко. Плюс ко всему этому, постоянное напряжение от ожидания внезапного нападения противника. Головой надо крутить по сторонам и под ноги смотреть, риск подорваться на мине или растяжке, тоже никто не отменял.

        По началу, как будто и совсем нормально. Хотя, как только вещмешок оказывается за плечами, начинает преследовать некоторое ощущение, если упасть, то подняться сил не хватит. Но пока идешь на ногах, оно вроде и ничего. Дыхалка в норме, силы еще есть. Да и пацаны, вот они, рядом, руками машут вслед и стволами крупнокалиберных пулеметов поводят за нашими спинами. По пути довольно большой кишлак. В середине кишлака протекает арык. У арыка женщины стирают какое-то тряпье и вокруг бегают детишки. Увидев нас, женщины прерывают свою работу и провожают взглядом (скорее всего взглядом, они все в паранджах) в немом молчании. Детишки тоже прекращают свою возню и молча жмутся к своим мамкам. В контакт с ними мы никогда не вступали, проходили мимо, как тени. Любое неосторожное движение в их сторону, слово или неправильно истолкованный жест, для нас чревато жестокой местью. Приблизиться к чужой женщине-мусульманке или как-то обратить свое внимание на ее, в мусульманстве – харам (закон, греховное деяние, преступление). Еще полные сил проходим через кишлак, под журчание воды в арыке, в тени домов. И, конечно, хоть искоса, бросаем взгляды на фигуры, замотанные с ног до головы в одежды, пытаясь представить под ними женщину или девушку. Дальше поднимаемся выше кишлака и оставшийся путь проходит в гору по голой скальной поверхности. Вот сейчас и чувствуешь не то что килограммы, а даже кажется лишний грамм затрудняет движение. Дыхание неровное, тяжелое, открытым ртом хватаешь раскаленный воздух. С тоской устремляешь взор на вершину, а путь как будто не сокращается. Разговоры полностью прекращаются, на болтовню уже не хватает сил.

        Дошли, груз подняли, валимся на землю, пытаемся отдышаться. Сердце бухает в груди, как отбойный молоток, в глазах темно. Единственное желание, лежать так и никогда не вставать. Бойцы, остававшиеся в секрете, снимают с нас вещмешки. Немного полежав, мы тоже начинаем распаковывать принесенный скарб. Особую радость доставляют сигареты «Охотничьи» или как их называли все солдаты – «смерть на болоте». Сигареты у нас заканчивались всегда раньше, чем поднимался караван. Хотя некоторые даже бросали курить после нескольких подъёмов в горы. Слишком тяжело курильщику ходить в горах. В горах и так нехватка кислорода. Но все же, курение, в минуты отдыха, привносило какое-то разнообразие, удовольствие, оказывало некое психологическое умиротворение. Даже когда не было сигарет и все «бычки» уже собраны и скурены в самокрутках, пытались курить чай. Ох и гадость же скажу я вам!
        Секрет «Заря» располагался, как и все наши секреты, на вершине горы. Землянка правда на этом секрете была довольно просторная и территория, огороженная каменной стеной, была несколько больше, чем на других секретах. За водой мы также спускались сами, немного вниз, в ущелье, на другую сторону горы от кишлака, прикрывая группу своими силами.

        В боевой расчет секрета входило пять человек. Особую радость мне доставило то, что с нами был боец моего призыва Григорий Зырянов. С Гришей мне приходилось уже не раз нести боевое дежурство. Да и будучи когда-то еще молодыми солдатами, между нами сложились дружеские отношения. Я уже знал, что Григорий надежный, смелый и очень смекалистый товарищ. Да и не соскучишься с ним. Всегда есть, о чем поговорить, пошутить, посмеяться. Хотя, конечно, месяцами находясь в замкнутом пространстве, мы уже знали друг о друге практически все. Чудили мы с ним иногда, что уж тут греха таить. Как-то раз, по ущелью, без прикрытия, вдвоем, втихаря, спустились на батарею. За дрожжами и сахаром. Заранее договорились по рации с пацанами, и ребята ждали нас с гостинцами в ущелье, недалеко от батареи. Шли мы с Григорием по неизвестному маршруту, наугад. Но опять, наша с ним очередная отчаянная вылазка, закончилась благополучно. И где-то менее чем через неделю, у нас был готов бодрящий напиток в виде браги. Один из дней мы посвятили застолью. Пили не все, хотя бы два человека обязаны оставаться трезвыми, их очередь пить была на следующий день Перед пьянкой торжественно поклялись, что не позволим себе никаких из ряда вон выходящих действий, то есть поход по гостям в батарею, поход в кишлак или вниз на колонну. Слово мы сдержали. Единственное, что мы придумали в качестве развлечения, только то, что Григорий (по воинской специальности он связист) устроил сеанс одновременной связи с батареей и секретом «Вышка» и мы подвыпившие пели хором песню "Синий иней". Аж на двух языках-русском и английском.
 На сегодняшний день я прекрасно понимаю, что такое поведение как пьянка и самовольные хождения вниз, неоправданный риск для жизни. Но мы такими были тогда, на войне, в свои восемнадцать лет. Мы хотели жить, мы желали радостей земных. Понимали, что где-то там, есть совершенно другая жизнь – ребята гуляют с девчонками, ходят на дискотеки, спят на чистом белье, на кроватях. Там не стреляют. И мы вроде когда-то были частичкой той жизни. Как будто давно и как будто только вчера. Или это был сладкий сон или сон – это сейчас? Жестокий, беспощадный. Нет, это не сон. Это явь. Несколько месяцев тому назад, этот секрет обстреляли, были ранены наши пацаны. Пару месяцев спустя, заминировали тропу над кишлаком, немного ниже секрета. Два наших бойца погибли на месте и один был ранен. Еще ранее, когда мы стояли на Северном Саланге, в этом секрете несли службу бойцы из седьмой роты, нашего батальона. Так их едва не накрыли свои же вертушки. Приняв за душманов, дали залп из НУРС-ов (НУРС – неуправляемый реактивный снаряд, реактивной артиллерии воздушного, морского или наземного базирования.) Прямого попадания в секрет посчастливилось избежать. После первого залпа, пацаны обозначились красными сигнальными ракетами, но вертушки почему-то пошли на второй заход. И только после того, как пацаны выпустили серию беспорядочных зеленых ракет – летуны ушли (серия беспорядочных зеленых значила что-то вроде: «Да вы чё, офигели палить! Здесь свои!»).

        Основной задачей нашего секрета было наблюдение за горами и ущельями, которые уходили вглубь от дороги и батареи. Там был Панджшер (владения армии Ахмад Шаха Максуда). Его бойцы были непримиримыми и беспощадными враги. Со стороны гор наш секрет являлся первой преградой на пути передвижения бандформирований в сторону перевала. Периодически в горы поднимались саперы и выставляли минные поля на предполагаемых и более удобных маршрутах для передвижения вражеских караванов и бойцов. И на легкодоступных подходах к нашему секрету. Схема минных полей обязательно сообщалась нам. Но душманы их разминировали своим безопасным способом. Загоняли небольшое стадо баранов на минное поле. Животное, попадая на мину взрывалось. Оставшиеся в живых, оглушенные и контуженные, продолжали метаться в разные стороны, тем самым, разминируя все большую площадь, пока не погибали все. При первых же взрывах мин, мы занимали боевую готовность и видели всю картину в подробностях, как погибали несчастные животные. Ну а дальше, в течении нескольких часов, ждали нападения или обстрела секрета. Вели усиленное наблюдение за местностью. Если минное поле было далеко от секрета, мы туда не совались, только сообщали командованию. Но однажды такое разминирование произошло в непосредственной близости от нашей точки. Вот тогда мы несколько испугались. Сомнений почти не было в том, что это имеет прямое отношение к нам и где-то рядом душманы, готовые напасть на нас. За этим минным полем начинался спуск с горы на противоположную сторону. Этот склон с нашего поста не просматривался. Но зато мой 82-ух миллиметровый миномет с этой задачей справился. Не просто справился, а даже прощупал, эту скрытую от наших глаз часть горы, серией минометных мин. С десяток, я точно тогда выпустил. Стараясь проутюжить все ущельице, чтобы уж наверняка. А пацаны, в это время, поливали огнем из автоматов и пулемета все возвышенности и близлежащие камни. После сработки мин и нашей огневой обработки, пару часов мы провели в полной боевой готовности, ожидая нападения или обстрела. Но горы «молчали». Обстрела не было. Два бойца и я, вышли из расположения секрета и провели разведку местности. Спускаться по склону, мы не решились, могли напороться на засаду. Поэтому я не знаю, кто и сколько человек пригнали баранов на минное поле. Трупов и раненых мы не обнаружили. Если таковые там присутствовали, то за это время, оставшиеся в живых могли унести их с собой. Времени для этого было достаточно. Судить о чем-либо по следам крови, бесполезно. Кровищи было много и повсюду. Некоторые израненные животные, валялись даже на склоне горы. Поди разбери, человеческой кровью или кровью животного, орошены камни и скалы. Мы пришли к выводу, что нападение прямо сейчас душманы не планировали. Скорее всего на сегодня их целью было минное поле. Или наш огонь на опережение спугнул их и заставил отступить. Пустыми с минного поля мы не вернулись. Сделав две ходки, осторожно вытащили оттуда шесть вполне целых баранов. Оголенные места Григорий, по быструхе, залатал растяжками из гранат. У нас ведь еще вся ночь впереди, а саперы неизвестно, когда явятся. Ну а потом, мы и батарея, ели свежее мясо. Правда ближайших пару ночей оказались для нас неспокойными. То и дело в ночи срабатывали растяжки. Но попыток нападения на пост не предпринималось. Скорее всего, это шакалы или крысы лакомились оставшимся мясом.

        А один раз за водой в ущелье спустились и спустились несколько ниже обычного, почти к кишлакам подошли (тоже в нарушение приказов-инструкций). И там, в арыке, прямо руками, наловили рыбы, похожей на теперешних ротанов. По пути назад, в гору, встретили афганцев и решили им похвастаться и выяснить, что за рыба. По жестикуляции и обрывкам фраз, поняли, что это вообще «хароп» (хароп-плохо, не путать со словом харам-закон) и их не то что есть, даже в руки брать и то, нехорошо. Вот только не буду утверждать на все сто, но, по-моему, мы все равно зажарили этих рыбок и съели.

        В секрете «Заря» нас постоянно доставали крысы. Огромные, размером с доброго котенка, эти твари по ночам бегали табунами по спящим бойцам. Среди ночи, запрыгнет, такая животина на грудь, проснешься, рукой ее смахнешь и дальше спать. Присутствие этих жильцов на нашей территории не слишком-то нас радовало. Мало того, что противно, но ведь и покусать могли. Да и за продуктами глаз да глаз нужен, как только оставил что-то без присмотра, сразу утянут, сволочи. Поэтому продукты хранили в металлическом бачке и цинках из-под патронов, привалив камнями. Иногда днем, мы устраивали охоту на крыс. Брали муку и высыпали дорожку от камней на открытое пространство и в конце дорожки, горка из муки или макарон. Сидим в засаде и ждем. Вот вылезет откуда-то такое страшилище и осторожно продвигается по следу из муки к горочке продукта. Выстрел – только ошметки летят. Правда особого успеха эта затея нам не принесла. Истребить крыс таким методом, нам не удалось. И, думаю, даже уменьшить хоть на чуть-чуть популяцию не получилось. Одну две убьешь, потом хоть свежее мясо или банку тушенки выложи, ни за что не подойдет ни одна. С неделю днем их вообще не видно. Хитрющие, сволочи. Подумывали вывести крысолова. Кто рассказывал, если поместить в закрытое пространство несколько крыс и не давать им пищу, через какое-то время они начнут есть друг друга и последняя, оставшаяся в живых и будет крысолов-охотник. Стоит только выпустить ее на волю, как она в течении некоторого времени уничтожит всех своих сородичей. И эта затея, по истреблению крыс, осталась только в мечтах. Не было у нас ни закрытого пространства, да и крыс ведь как-то поймать надо к тому же живыми. В общем, пришлось смириться и терпеть это непрошенное соседство. Да и привыкли со временем, уже вполне спокойно реагировали на них. Вот только не пойму, как и откуда они появились высоко в горах. Что жрали, ведь от нас им не так уж и много перепадало припасов.

        Утром, кто стоял на посту, тот и готовил завтрак, остальные после ночи отсыпались. Основная надежда была на растяжки, понатыканные саперами-любителями. И вот стою я часов в шесть утра на посту, помешивая какое-то варево в казане. И вдруг, взрыв гранаты. Реакция обычная, хватаю автомат и занимаю позицию. Вижу на минном поле своего товарища. Он, полусогнувшись, слегка прихрамывая бежит в мою сторону. Больше я никого не вижу.
        Окликаю его: «Гриша, что случилось?»
        Он отвечает: «Ничего, я просто нашел новую растяжку».
        Спрашиваю: «Как ты ее нашел?»
        Отвечает: «Иду, смотрю проволока. Проволока ржавая и ненатянутая. Точно знаю, что ее здесь быть не должно. Присел и потихонечку тяну ее на себя. Щелчок и затем взрыв сзади, хорошо, что успел залечь».
        Ко мне Гриша подошел уже выпрямившись и довольно бодрым шагом. Был он с голым торсом. И просит посмотреть, что у него со спиной. Поворачивается, а у него вся спина посечена осколками. Но очень интересно, осколки как бы шли под кожей прокладывая себе синие дорожки. Их было довольно много и очень мелкие. Которые покрупнее, те вошли глубже в тело. А мелкие даже видны были, просвечиваясь под верхним слоем кожи. Сами мы не справились с задачей выковырять осколки. Пришлось выходить на связь и отправлять его в полк лечить. Ну вот любил он ползать по этим растяжкам! Я был старшим секрета и запрещал одному ходить туда, все равно он поперся и втихаря, ну и говорит, я же для общего блага. Конечно же резон был в его словах. Благодаря растяжкам, наставленным Григорием, дополнительно к минным полям, мы чувствовали себя гораздо увереннее. Вот только одному, да еще спросонья, там точно делать было нечего. Да и в госпиталь его не очень-то хотелось отправлять. А вдруг обратно не вернут, заменят кем-либо другим. Этот человек для меня стал уже как брат. Правда опасения мои были напрасны, по-моему, дней через пару, мне его вернули, целым и почти невредимым. Вот только со спиной, разрисованной зеленкой. Ну и еще какое-то время приходилось обрабатывать ему спину, до полного заживления.

        Однажды утром, часовой заметил передвижение людей по ущелью. Шли они на приличном расстоянии от нас. Друг за другом, по тропе, известной, наверное, лишь им. Посмотрев в бинокль, стало понятно, что люди вооружены и их очень много. От нас немедленно последовал доклад в батарею. В ответ был получен приказ: «Себя не обнаруживать, никаких действий не предпринимать, в бой не вступать, продолжать вести наблюдение и докладывать обстановку!»
        Шли они долго, насчитали мы что-то больше двухсот голов. Дважды повторять приказ для нас не понадобилось. Мы тихонько сидели, как мыши под метлой. Лично я думал: «Хоть бы не заметили. Хоть бы не свернули в нашу сторону. Сможем ли отбиться? Хватит ли времени у нас до подхода основных сил?»
        Успокаивало только то, что мы передавали точные координаты их передвижения и по первому сигналу-требованию, наши батарейцы поддержат нас минометными залпами. Все равно, пока многочисленная группа не скрылась за хребтом соседней горы, на душе не было покоя и пальцы судорожно сжимали автомат.

        Некоторое время спустя, в нашей местности, была проведена боевая операция. Правда силами не нашего батальона, я даже не знаю кем. Толи это были бойцы нашего полка или дивизии, или вообще десантники из Кабула. Наш батальон участия в операции не принимал, но какие-то определенные задачи перед батальоном все равно были поставлены. И нам на секрет опять вовремя не подняли продукты. Периодически это происходило почти на всех секретах. Ну нет лишних людей, нет и все тут, некому прикрыть нас на спуске и подъёме. Хотя командование и не забывало о нас, интересовалось по связи о наличии продуктов и боеприпасов. И просило потерпеть пару дней. Естественно, совсем голодными мы не оставались, на такие случаи у нас хранился неприкосновенный запас из круп и муки. Да и какое-то количество тушенки входило в НЗ. Но, как правило, ее то мы съедали в первую очередь. Я бодро докладывал комбату: «Есть потерпеть! Понимаем. НЗ в полном порядке. Боеприпасы в достаточном количестве. Продолжаем нести боевое дежурство».
        И опять удаль молодецкая сыграла свою роль. Да ну его с этой крупой, кишлачек-то рядом, прямо у подножия горы. Смотаемся, по-быстрому, чего-нибудь прикупим повкуснее. Конечно же я собрался идти с Гришей. Но тут вмешался Камил и сказал: «Я мусульманин и язык ихний лучше знаю, бери меня с собой, дешевле сторгуемся».

        Взяли автоматы, по паре гранат, да и потопали в кишлак. Спустились с горы, прикупили в кишлаке мяса и изюма. Собрались идти обратно, а нас окружила толпа мужчин. Огнестрельного оружия у них не было. Ножи и палки у нескольких человек в руках присутствовали. Продолжая о чем-то громко спорить между собой, бородатые мужики, окружали нас, явно демонстрируя намерение не выпустить. Камил и я, передернули затворы автоматов, дослав патрон в патронник. Водим вокруг себя стволами, а толпа, хоть бы что, только ехидные улыбки на мордах некоторых особей. Я немного запаниковал, а может и много. Сразу пожалел, что Гриши нету рядом. Камилу я не сильно доверял, не был я до этого с ним нигде и в особо дружеских отношениях не состоял. Подумал: «Эх, жалко, нет рядом Гришки. С ним мы точно выкарабкались бы. Ведь не раз уже вместе выбирались из разных передряг. А сейчас, даже если начать стрелять, все равно завалят. Палками, да камнями прибьют».
        И тут моя левая рука, скорее на инстинктах, чем повинуясь мысли, нащупывает в кармане формы гранату. Я ее выхватываю, выдергиваю кольцо. Поднимаю гранату на уровне своего лица. Посмотрел Камилу в глаза и произнес: «Ну что, друг, кранты нам, прощай». Камил в ответ не произнес ни слова, только молча кивнул головой. Мой жест и граната, произвели эффект на толпу, более яркий, чем бряцанье оружием. Они расступились и позволили уйти. Гранату я держал в руке до тех пор, пока мы не вышли из кишлака и лишь потом швырнул ее за скалу. Я не причисляю себя к очень героическим, бесшабашным людям. Но в то время я боялся плена, больше смерти. Пленных, душманы убивали зверски или использовали в иных целях. Я не знаю, пытались ли на самом деле захватить нас тогда в плен или просто решили жестоко подшутить. Но я знаю и помню до сих пор, что за каждого пленного или убитого неверного, афганцы могли получить большое вознаграждение. Стоило советскому солдату в Афганистане отлучиться в кишлак, чтобы что-то продать местным жителям или купить у них что-то, либо по какой другой надобности, как за ним начиналась охота. О таких случаях командиры и старослужащие рассказывали не раз. Полевые командиры душманов передавали захваченных наших бойцов друг другу из одной банды в другую. Впоследствии, если повезет, пленных обменивали на душманов, горючее или продукты питания. Но даже тела зверски изуродованных и убитых наших солдат, душманы использовали в своих целях. Подкидывали их к расположению войск, тем самым, оказывая психологическое давление на личный состав. Я и сам лично видел тела ребят после плена. Об этом я писал в предыдущих рассказах.

Афганистан-страна чудес

Снимок сделан недалеко от 18-ого поста-заставы. И носит подчеркнуто мирный характер. Фото для дома, для родителей. Наше оружие сложено возле фотографа и ни коем случае не должно  было попасть в кадр. Бойцы на фото слева направо-Жылдызбек, Николай, Я, Николай и Андрей. По центру молоденький местный бача, на заднем плане девчонка. Ее мы не смогли уговорить сфоткаться с нами, даже за  пару банок сгущенки. И в довершение этой мирной картинки-стадо курдючных баранов.


 Еще в Иолотани, за несколько месяцев до прибытия в Афганистан, мне довелось услышать одну солдатскую мудрость. Звучала она так: - «Афганистан страна чудес, зашел в кишлак и там исчез». Но в Иолотани, это высказывание воспринималось скорее, как что-то шуточное, вроде анекдота. Во всей серьезности этой солдатской мудрости, мне довелось убедиться сразу по прибытию в Афганистан. Об этом я писал ранее в главе «Прибытие» Позволю себе повториться и напомнить читателям этот трагический эпизод.

       Практически сразу по прибытию в Афган, я уже знал, что ни при каких обстоятельствах не попаду в плен. Я был уверен, что смерть легче плена. Я видел несколько трупов наших солдат после плена. Они за виноградом в зеленку сходили. Бойцы на самом деле, просто решили сходить за виноградом. Недалеко от полка, через дорогу, начиналась зеленая зона. Кишлаки, поля, виноградники. Нет, они не пошли воевать, они просто решили полакомиться сочной ягодой. Я понимаю, что поступок нехороший, можно сказать воровство. Но кто из нас в детстве или юности, особенно проживавшие в деревнях, не развлекался таким образом? Это ведь было какое-то озорство, приключение. Ну и максимум, что можно было за это получить, так это каким ни будь поленом в вдогонку, или потом нагоняй от родителей, если хозяин сада узнает воришку. А здесь оказалось все совсем не так. Тела ребят подкинули к расположению полка на следующий день.  Куски мяса, без скальпа, без глаз, ушей, половых органов (может кто из 177 полка помнит лето 83-го, построение и эти ребята перед строем на простынях?) Смотреть на это было невозможно. Я помню, даже пытался отвернуться. Но замполит полка, сам лично контролировал, чтобы каждый из присутствующих солдат на построении, смотрел и понял, что это за страна и куда мы попали. К каким последствиям могут привести здесь детские шалости, казалось бы, безобидные поступки. Если кто из бойцов опускал голову или пытался отвернуться, замполит опускал свою крепкую, мужскую руку на плечо или брал бойца за шею и произносил фразу: - «Смотри щенок, смотри и запоминай, смотри, что б завтра не оказаться на их месте». Слова замполита, я запомнил очень хорошо, потому что я был из числа тех бойцов, которые пытались не смотреть на обезображенные тела. И его крепкую ладонь на своей шее, тоже запомнил. И ведь думал, что запомнил навсегда. Но это оказалось совсем не так. Прошло не так уж и много времени, как мой личный поступок мог привести и меня к трагическим последствиям. Здесь я позволю себе вернуться опять к написанному ранее, уже в главе «Секрет Заря».

        Это был наш поход за продуктами в кишлак. Кишлак мирный. Да и наша вылазка не таила в себе ни малейшей агрессии и даже намека на воровство. Мы ведь шли именно купить товар. Хорошо, что взяли с собой автоматы, да по паре гранат. Хотя без автоматов, мы бы не пошли, не ходили мы без оружия там никуда. Но вот гранаты могли не прихватить с собой. И не знаю, писал бы я теперь рассказы, если бы не положил тогда в карманы хэбэ по гранате.

        Так вот, спустились с горы, прикупили в кишлаке мяса и изюма. Собрались идти обратно, а нас окружила толпа мужчин. Огнестрельного оружия у них не было. Ножи и палки у нескольких человек в руках присутствовали. Продолжая о чем-то громко спорить между собой, бородатые мужики, окружали нас, явно демонстрируя намерение не выпустить. Камил и я, передернули затворы автоматов, дослав патрон в патронник. Водим вокруг себя стволами, а толпа, хоть бы что, только ехидные улыбки на мордах некоторых особей. Я немного запаниковал, а может и много. Сразу пожалел, что Гриши нету рядом. Камилу я не сильно доверял, не был я до этого с ним нигде и в особо дружеских отношениях не состоял. Подумал: «Эх, жалко, нет рядом Гришки. С ним мы точно выкарабкались бы. Ведь не раз уже вместе выбирались из разных передряг. А сейчас, даже если начать стрелять, все равно завалят. Палками, да камнями прибьют.
 И тут моя левая рука, скорее на инстинктах, чем повинуясь мысли, нащупала в кармане формы гранату. Я ее выхватил, выдернул кольцо. Поднял гранату на уровне своего лица. Посмотрел Камилу в глаза и произнес: «Ну что, друг, кранты нам, прощай». Камил в ответ не произнес ни слова, только молча кивнул головой. Мой жест и граната, произвели эффект на толпу, более яркий, чем бряцанье оружием. Они расступились и позволили уйти. Гранату я держал в руке до тех пор, пока мы не вышли из кишлака и лишь потом швырнул ее за скалу. Я не причисляю себя к очень героическим, бесшабашным людям. Но в то время я боялся плена, больше смерти. Пленных, душманы убивали зверски или использовали в иных целях. Наших пленных солдат душманы обменивали на своих пленных, оружие, боеприпасы, продукты. Некоторых обращали в свою веру, вручали оружие и заставляли воевать против своих же. Уже здесь, на гражданке, я где-то читал, что даже у Ахмад Шаха, личным телохранителем был наш советский солдат, когда-то плененный моджахедами. Кого не удавалось выгодно обменять или продать, тех пытали и убивали. Ходили слухи об одной очень страшной пытке. Называлась она «Красный тюльпан». Человека накачивали наркотиками до бессознательного состояния. Затем раздевали, надрезали кожу вокруг туловища. Аккуратно сдирали кожу и поднимали ее вверх к голове. Кожу надевали на голову и завязывали узлом на макушке. Постепенно действие наркотика отступало, человек приходил в сознание. И конечно же умирал от страшной боли, мучительной смертью. Ну а каждый, так называемый мирный дехканин, мог получить определенное вознаграждение, за пленного или мертвого шурави (Советский солдат) И я не думаю, что они все ненавидели нас, скорее всего простые афганцы видели в этом источник дохода. Потому что местным мы ничего плохого никогда не делали. А скорее наоборот. Всегда рады были помочь, особенно детям. При любом удобном случае, детишек угощали сгущенкой либо какими другими продуктами. Да и как я помню, на восемнадцатом посту, к нам не раз обращались местные за медицинской помощью. Особенно часто приносили детей, пострадавших от подрывов на минах лепесток. Я не знаю, кто эти мины рассеивал, но говорили, что их могли применять, как и наши саперы, так же и душманы. Еще ходила молва о минах-игрушках, о минах, встроенных в часы, в шариковые ручки и прочее. Правда кроме лепестков, я сам лично не видел никаких мин-игрушек. Возможно это просто дезинформация, выдумка. Нас предупреждали что бы не покупали ничего в дуканах и не поднимали с земли, потому что душманы пользуются такими методами минирования. А афганских детей пугали, что шурави грешат такими «сюрпризами». В общем мины-игрушки, скорее всего миф, используемый обеими сторонами, в целях пропаганды вражды. Мина лепесток не имела большой уничтожающей силы. Но вывести из строя бойца, оторвав пальцы или пятку, вполне способна. Тем самым лишив маневра всю группу. Думаю, никому не надо объяснять, насколько сковывал движение группы раненый боец в боевой обстановке, да ещё в горах. Ну и афганские детишки тоже очень часто страдали от этих мин. А поди разбери, чем ему пальцы на руке или ноге оторвало. Принесут такого пацаненка, лепечут что-то. Что сам пацан, что взрослые, даже с переводчиком и то не понять. Единственное понятно, что дите где-то напоролось на одну из этих штук. Я думаю, скорее всего лепесток.  Вот и обращались афганцы к нам за помощью. В помощи мы им никогда не отказывали.

        Рассказывает заместитель командира Рухинской Разведроты старший лейтенант (ныне подполковник) Бармин Валерий Юрьевич:
 - В мае 1988-го года у меня мать умерла. В это время мы из Рухи выходили и почты не было. Телеграмма не дошла. В июне получил от отца письмо, в котором он сообщил, что телеграмму отправлял. Попросил я командование отпустить меня на основании лишь письма в отпуск на 10 суток. Письмо конечно же не основание. Но командир полка сказал, что он не против, если начальник штаба 40-й армии даст добро. Для этого надо было поехать в Кабул. И попасть на прием к начальнику штаба армии во дворец Амина, где стоял штаб армии.
     Собрался быстро. С помощью товарищей нашел повседневную форму, брюки на выпуск. Взял с собой гранату РГД на всякий пожарный и поехал колонной в Кабул. В Кабуле колонна дошла только до Теплого Стана, а как дальше? Сел я на попутный БТР. Какой-то военный обещал довести до штаба армии. Но до самого штаба не довез. Кто его знает, что у него в планах поменялось. И вот ситуация. Доехали до перекрестка, от которого до штаба ещё около трёх километров. И передо мной выбор-или пешком эти три километра идти, а вокруг никого наших, только местные аборигены и огромный кишлак Кабул, то есть его окраина. Или ехать на БТР черт знает куда. Выбрал первый вариант. Слез и пошел в указанном мне направлении. Картина маслом. По окраине Кабула идёт советский офицер в союзной повседневной форме, в фуражке типа аэродром, кителе, брюках на выпуск и выходных штиблетах для ношения вне строя.
        Через несколько сот метров как-то стал сомневаться, что вообще двигаюсь в правильном направлении. Спросить не у кого. Иду. В одной руке саквояж, другая рука сигарету курит. В правом кармане кителя граната РГД. Замечаю, что за мной увязались несколько местных бачат, совсем сопливых. Но по ходу движения сопровождающих меня становится все больше и больше. Еще метров через 200меня со всех сторон обступили человек 10-15 вполне взрослых дядюшек с бородами. У одного из них вижу АКМ. Остановили меня. Стали что-то там говорить и активно жестикулировать. Рожи злые. Но ближе чем на два метра не подходят. Ну пипец, думаю, приплыл... Достаю из кармана РГД и разгибаю усики на чеке. Держу кольцо. Они все от меня в разные стороны. Но не далеко отпрыгнули. Еще стоим минуту. Я кручусь как юла, чтоб сзади не подошли. Слышу движок за поворотом шумит. Кто-то едет. Ну и короче говоря, десантники на двух БТР подъехали и подобрали меня. Довезли до штаба. Не знаю, чем бы закончилась та ситуация, если бы не десантура. Наверное, ничем для меня хорошим. До штаба армии около двух км ещё было. И честно, было страшно и в голове - полный сумбур мыслей.
       Вот что значит нарушение инструкций и правилах передвижения личного состава вне ППД и личная самоуверенность вместе с глупостью.
        А в отпуск на 10 дней отпустили. НШ армии как-то сразу и легко поверил мне на слово и даже письмо от отца, что я ему в доказательство показать хотел, читать не стал. Отпустил меня в Союз.

       Рассказывает подполковник Денисов Сергей Николаевич. В то время лейтенант, командир огневого взвода:
 - В нашей минометной батарее был один водила. Водила - это громко сказано. Чабан, скорее - с ишака сняли, в ДОСААФ права выдали, а научить водить автомобиль - забыли. Дело было ещё в Баграме, когда мы и в ДРА-то пробыли всего-ничего! Отправили меня куда-то с ним, не упомню уже куда. Может и в медсанбат. В общем, полка не видать! По дороге «шишига» и заглохла в самом «подходящем» месте! И вроде кишлаков вокруг нету, но нас окружила толпа декхан. Лица у всех совсем не дружелюбные. Поглядел я на их выражение и понял, не уйти нам отсюда. Пока глядел, декхане круг начали сужать! Хорошо, что я понял, что дело - в карбюраторе. Скинул крышку двигательного отсека (конструктору - СЛАВА, что всё - внутри). Схватил приготовленную заранее бутылочку с бензином (видно, знал «чабан» что пригодится) и стал тонкой струйкой лить горючее в карбюратор, пока «чабан» запускал двигатель и у….ал подальше от чрезмерно «мирных жителей».
          При другом раскладе, я уверен, некому было бы сейчас писать тут комментарий! «Чабана», конечно, я от.....л. А перед отправкой в Союз на дембель по общему решению офицеров, я обрил его наголо, на "добрую память". Зла сейчас на него не держу. А чего? живой же! Но и помнить буду всегда.

      В моем рассказе четко прослеживается схема захвата в плен наших бойцов (речь не о боевом столкновении). В данном случае со счастливым исходом. Что лично моя история, что истории двоих офицеров. Эпизоды рассказаны совершенно разными людьми и произошедшие в разных районах Афганистана. Похоже, аналогичная тактика захвата в плен, использовалась, как у бандформирований, так и у мирных дехкан. Не было никакой власти в той стране. Сила и оружие-вот вся власть.. Советскому солдату приходилось в Афганистане выполнять интернациональный долг. Воевать с бандформированиями. Плюс ко всему, нас еще расценивали, как выгодный товар и при любом удобном случае, пытались использовать и в таком качестве.       

      Где-то я читал рассказ офицера о том, как у него солдатика украли. В конце операции выстроили технику в колонну, намылились уезжать. А один солдатик взял канистру 20-ти литровую и по быстрому метнулся водички набрать. Колонна, намыленная стартанула и скрылась в облаках пыли. А солдатик остался. Командир на броне пересчитал бойцов, обнаружил пропажу. По быстрому вернулись, а солдатик тю-тю. Душманы (афганцы местные) взяли его под белы рученьки-ноженьки, кривым ножиком перерезали сухожилья в паху и под мышками (чтобы не размахивал конечностями), киданули его поперёк спины ишака и повезли барыжить. Через три дня его отбили у душманов. А с сухожильями нехорошая история получилась.

Самострел

В этом рассказе, речь пойдет о неуставных взаимоотношениях в армии. В частности, о подразделениях и воинских коллективах, в которых мне самому лично довелось побывать. Мне не очень хотелось писать об этом явлении. Но раз имели место такие взаимоотношения между бойцами, я считаю, что обязан высказать свое мнение, свой личный взгляд на эту проблему. Мой рассказ не является пособием к действию, не имеет прямых указаний, как надо или как нельзя поступать при определенных обстоятельствах. Повествование является всего лишь пересказом событий давно минувших дней.

        Как я уже писал ранее, в нашем боевом коллективе дедовщина была, но не жестокая. Направлена она была скорее на воспитание из «маменькиных сынков» в настоящих бойцов. Мы, молодые солдаты, пришли из Союза. Здесь увидели людей, которые уже успели повоевать. И, естественно, нам они казались опытными, взрослыми мужчинами. Хотя по возрасту, это было не всегда так. В армии важен не твой год рождения, а срок службы. За время службы в своей минометной батарее, по отношению ко мне, я не сталкивался с особой жестокостью и цинизмом со стороны старослужащих. Сразу же по приходу, нас учили никогда не поднимать оружие на своих. Ни при каких обстоятельствах. Если считаешь, что кто-то пытается унизить твою честь и достоинство, дерись чем хочешь и как хочешь, хоть зубами грызи. Но если ты поднял автомат на своего, ты заработаешь прозвище «чмо». Очень жестокая кличка. И не отмыться от этого прозвища уже никогда, так до дембеля и останешься «чмом», со всеми вытекающими. Да и пришли мы в Афган из разных учебок и воинских частей ТУРКВО. Первое время приходилось завоевывать место под солнцем даже между ребятами из своего же призыва. Приглядывались, притирались друг к другу. Надо было уметь вовремя показать свои зубы, силу и характер. Старики припахивали к каким-либо хозяйственным работам, но без унижений. Поработать в наряде за кого-то незаметно, перетащить тяжести и многое другое.
        Рассказывает Григорий Зырянов:
        Да, бывало всякое. Помню, как в полку два старослужащих сержанта заставляли нас бить солдата нашего призыва. Он что-то накосячил. Нас молодых было несколько человек. Старики хотели наказать «духа» нашими же «духовскими кулаками». Ничего у них тогда не вышло. Ударил своего сослуживца только один. Остальные категорически отказались. Помню вроде и хорошее про Леню Новикова. Когда мы стояли на полигоне в секрете «Фланг», Леня учил меня из миномета «Василек» стрелять. Больших люлей я тогда отгреб, но в окно дувала в зеленке попал. Леха учил меня воевать.

        В первые полгода нам приходилось много заниматься стрельбами, нарядами, караулами, иногда даже строевой подготовкой. В общем по духанке служилось совсем не легко, свободного времени практически не оставалось. Сам я был до армии в довольно хорошей физической форме. Родился и вырос я в деревне, да и спортом занимался.
        Мне было не слишком тяжело переносить армейские тяготы и нагрузки. Главное, надо четко и быстро «врубаться» в процесс обучения военному делу. Если где-то в чем-то «тормозишь» и на тебя приходится сержанту или деду тратить лишнее время, тут уж можно было и отхватить пару ударов в грудную клетку. Но и хорошее хочу сказать в адрес своих дедов. Если на стороне пытались припахать посторонние деды, смело бей в рыло и убегай. При любых последующих разборках, свои станут горой и не важно с кем у тебя произошел конфликт на стороне.

        Первый неприятный инцидент со мной произошёл в парке военной техники. Пришлось мне как-то быть там в наряде по уборке территории. Во время перекура, ко мне подошел «дедушка» из местных водителей. Вроде вполне с мирной целью. Поговорили о том о сем: о гражданке, о сроке службы. Этот боец сразу расположил к себе своим доброжелательным тоном и спросил, есть ли у меня фотографии с гражданки. А у меня в нагрудном кармане была фотография девчонки, с которой я дружил до армии, и она выслала ее мне еще в Иолотань. Без задней мысли, я достал фото и дал ему в руки. А вот здесь началось самое интересное. Этот дедушка мне и говорит: «Ты душара и торчать тебе здесь, еще неизвестно сколько. Духам вообще не положено при себе иметь фотографии красивых девчонок. Я конфискую фотографию и наклею ее в кабине своего боевого автомобиля».
        Моя попытка отговорить его от этой затеи, не увенчалась успехом. В ответ лишь услышал оскорбления и угрозы. Сделав шаг ему на встречу и ухватив рукой фотографию, я получил удар в грудь. Фотография разорвалась на две части. В каком-то бешенстве, я сбил его с ног, вырвал вторую часть фотографии и разорвал ее на кусочки со словами: «Ээээ нет, хрен ты угадал, не будет эта фотография украшать кабину твоей машины, она моя и принадлежит только мне или никому!» Наша потасовка, не оказалась не замеченной. Откуда-то выскочил второй боец. У меня мелькнула мысль, что сейчас отгребу по полной. Оказалось, все совсем не так. К нам подошел дембель и к тому же, как в последствии оказалось, хороший человек. Он спросил у «дедушки»: Что здесь происходит? Почему душара быкует? Не помню, что там этот дед ему отвечал, я просто молча стоял, уверенный в своей правоте. После того, как аналогичный вопрос был задан мне, я объяснил в чем суть. У меня еще почему-то на руках был и комсомольский билет. Этот дембель посмотрел на фотографию в комсомольском билете и говорит: «Ты на фото выглядишь очень мужественно, видно на гражданке был борзый пацан. Почему сейчас выглядишь не так?» Я ответил, что все тоже самое, просто коротко стрижен, может поэтому. Он и говорит: «Нет, сейчас у тебя испуганное выражение лица и взгляд не совсем уверенного в себе человека. Поменяй выражение на такое, как на фото и ходи всегда с таким лицом, с каким ты ходил на гражданке. И никто тебя здесь никогда не тронет». Потом он сказал своему товарищу: «Правильно пацан поступил, оставь его в покое, а то сейчас еще и от меня получишь». И, повернувшись ко мне, продолжил: «Бери свою метлу и продолжай заниматься уборкой, все нормально и запомни мои слова».

        Часть моих «духовско-дедовских» отношений описана в рассказах «Прибытие» и «Инфекционка», поэтому повторяться об этих моментах не буду. Только хотелось бы несколько заострить внимание на период моего пребывания на реабилитации после госпиталя, где-то возле Ташкента. Не помню даже в каком именно городке, слишком короткий срок пришлось там провести. Что-то немногим более недели. Эта военная часть меня поразила полным отсутствием даже намека на «дедовщину». Устав, устав и еще раз устав. Мы все были там после разнообразных инфекционных болезней. Поэтому ни к каким физически тяжелым работам не привлекались. А вот строевой подготовке, да еще и с песней, уделялось большое внимание. Целыми днями напролет, пели песни, маршировали по плацу, чеканя шаг. А во время отдыха, учили и так уже выученный наизусть устав воинской и караульной службы. В Афгане мы не всегда честь отдавали даже офицерам, а здесь нас приучили даже друг другу козырять при встрече. Муштра была на высшем уровне. В этой части не то что кто-нибудь подзатыльник мог дать молодому, здесь старослужащему даже словом не позволительно было оскорбить молодого. Если офицеру покажется, что старик хотя бы взглядом пытался унизить молодого, не вылезть ему из плаца весь день. На самом деле офицеры «держали» часть, не деды, не дембеля, а именно командиры были хозяевами. И сержанты соответствовали офицерскому составу. И с личным составом поддерживали только строго уставные отношения. Вот ведь как бывает.
        Еще когда я был молодым солдатом, мне не один раз приходилось заступать в наряд по кухне в полку. Эти наряды были очень тяжелые. До полуночи нужно было открывать банки со сгущенкой или тушенкой. Мыть котлы, драить столы, скамейки, да и вообще выполнять всю черновую работу. Правда, в этих нарядах можно было вознаградить себя за труды. Никто не запрещал есть на месте сколько угодно. Только плохо, что с собой ничего не позволяли выносить. Я очень любил открывать сгущённое молоко. Закроют меня в комнатушке без окон и дверей. Поставят бак и несколько ящиков сгущенки. И работаешь себе потихоньку, открывая банки и выливая содержимое в бак. Перед тем как наполнять бак, я всегда дегустировал продукт. Две банки сгущенки я выпивал почти залпом, третья шла уже без удовольствия. В одном из нарядов, управившись с делами, уже под утро, мы прилегли поспать на пару часиков перед завтраком. Спали прямо в столовой, на деревянных скамейках. Только веки сомкнулись в сладкой дреме, как мой слух уловил какой-то треск и поскуливание. Прислушался – кто-то плачет. Услышал этот шум не я один. Поднялись, присмотрелись. Оказалось, один из бойцов грызет зубами деревянную скамейку и рыдает. Боец был не из нашей минометной батареи, а из другого подразделения. Попытались с ним поговорить. Он начал взывать к жалости, рассказывая, что над ним очень сильно издеваются его деды и у них даже взводный употребляет наркоту и что вообще невозможно служить, просил о какой-то помощи. Но чем мы могли ему помочь? Мы сами все молодые бойцы. Единственное, что смогли сделать, так только посочувствовать ему и попытаться успокоить. Возможно, даже и с некоторым раздражением, ведь он лишал нас короткого и очень долгожданного сна в эту ночь. Не знаю, насколько у них в подразделении на самом деле была жестокая «дедовщина». Но позже, когда я попал в Баграм, в госпиталь, я встретил этого бойца в инфекционном отделении. Его поведение меня очень удивило. Увидев его, я обрадовался. Боец одного призыва, из одного полка. Может стать другом, легче будет отбиваться от наглых госпитальных дедов. С улыбкой на лице и неподдельной радостью, я почти побежал ему на встречу и попытался обнять. Но он шарахнулся от меня, как черт от ладана. Ни мои слова, о том, что мы одного призыва, что я такой же, как и он, и нам вместе будет легче, ничего не смогло его остановить. Видел потом его еще пару раз. Постоянно несчастный какой-то, всегда с опущенной головой и сутулыми плечами. Контакт с ним мне так и не удалось установить.

        Это было на секрете «Гвоздика». Я уже прослужил год и носил гордое звание черпак. Но его надо было подтверждать своим поведением. Не просто числиться черпаком по сроку службы, а именно соответствовать этому статусу. Подняли мы продукты на «Гвоздику». Подъем на «Гвоздику» очень тяжелый. Был один сержант из дедов и что-то он прицепился ко мне, я даже не помню причину. Но я посчитал его поведение порочащим мое звание «черпака». В результате легкой потасовки, я прижал его к скале. Кстати, я был повыше его ростом и шире в плечах. Упершись коленом в его пах, левой рукой я держал его руку, а правым предплечьем, прижал его голову к скале, слегка придушив шею. Глядя прямо в его глаза, я прошипел: «Я черпак, и я не позволю так обращаться со мной! У тебя есть три варианта: первый – я тебя прямо сейчас размажу по этой скале, второй – я тебя отпускаю, ты молча уходишь, и мы забываем об этом инциденте, третий – он мне нравится лучше первых двух. Через некоторое время ты спустишься вниз. И я устрою тебе «шикарнейшую» жизнь до самого дембеля. По сроку службы я уже имею право давать отпор сам. Сил у меня для этого вполне достаточно, да и друзья у меня надежные, всегда подсобят при случае. Так что жизнь «чмыря» я тебе точно обеспечу. Это и будет твой дембельский аккорд». Некоторое время мы стояли, глядя друг другу в глаза. Надо отдать должное, в его глазах, я не увидел страха, но и решимости продолжать поединок тоже не увидел. Думаю, по моему взгляду он понял, что я не блефую. Потом, я ослабил хватку и отпустил его. Он молча отвернулся от меня и ушел. В будущем у меня с ним никаких конфликтов не было. Сохранились вполне хорошие, даже дружеские отношения.

        Молодому солдату у нас было все-таки тяжело. Не всегда статус оценивался только из-за размера мышечной массы. Одной грубой силы было недостаточно. Еще когда батарея стояла в Душаке, там был один узбек, довольно здоровый. Так вот его сильно избили, я не знаю по какой именно причине. Вроде он пытался откосить от службы, надеясь на свою силу и ссылаясь на незнание русского языка. Не помню даже, чтобы его кто-то за что-то чмырил. И в избиении я не участвовал. Знаю только то, что его комиссовали после госпиталя. А когда я был старшим секрета «Вышка», у нас был молодой солдат, тоже узбек, Кадиров (мы его называли Кадыркой). Он был отличный парень. По вечерам, когда я уже ложился спать, он любил побеседовать со мной. Это выглядело как какой-то вечерний ритуал. Я лежал на своей кровати, а он стоя надо мной рассказывая свою жизнь до армии. Его речь звучала вполголоса и с очень сильным акцентом. Но почти всегда начиналась со слов: «Армий, очэнь хороший школа, самый лутший школа. Я до армий дэсять лэт учил русский в средний школа, два год учил русский в тэхникум. У нас преподы считалис очен хорошими, но я так и нэ смог узнат русский совсэм. А здэс, за полгод, я знаю язык, почти так же, как и ты. Я каждый вэчэр с тобой разговариваю, и ты мэня понымаешь и очэн внимательно слушаешь».
        Мне на самом деле было приятно его слушать. Он рассказывал очень интересные истории из своей юности, о своих друзьях, девчонках, дискотеках. Под его монотонное бубнение, у меня слипались глаза, и я засыпал. Через некоторое время, я просыпался, открывал глаза, вставлял пару слов и некоторое время продолжал его слушать. Он мог стоять надо мной часами, не обращая никакого внимания на то, что я периодически засыпаю. От этих полуночных общений каждый из нас получал свое. Ему очень нравилось говорить на русском языке, а мне нравилось слушать его рассказы. Все это было как-то по-домашнему, тепло, приятно, несмотря на разницу между нами в сроке службы и национальности.

        Был еще довольно показательный случай в Калатаке. Я прослужил уже почти два года и, соответственно, назывался дедом. При смене с поста, часовой мне сказал, чтобы я быстрее шел в казарму. Что-то натворил Колян и над ним идет судилище. Когда я зашел в казарму, Коля стоял уже с разбитым лицом и извинялся перед духом и остальными дедами. Оказывается, он затушил сигарету на голой груди молодого бойца. Так, вроде просто по приколу. Вот это уже был цинизм. Получил он тогда от своих и получил не слабо. Впредь он не был замечен в каких-либо предвзятых поступках по отношению к молодым.
        Как-то во время ужина, было это на 28 посту-заставе. Один из молодых бойцов, он был в наряде по кухне, убирая за дембелями посуду со стола, бросил себе в рот кусок мяса. Этого делать нельзя было ни в коем случае. Будь ты сытый или голодный, или даже там оказался невиданный деликатес. Не смей тронуть объедки, даже если из котелка не пробовали еду, а просто выбрасывают из-за ненадобности. Деды, наверное, перед ужином уже схомячили пару банок тушенки или чего-то повкуснее. Вот и не захотели кашу с мясом есть. Но это их право, что выбрасывать. А молодой солдат не имеет права это съесть. Иначе прозвище «парашник» обеспечено и отмыться от него будет очень нелегко. В общем, заметил кто-то сей проступок, почти преступление этого бойца. После ужина два дедушки решили наказать его. Наказать решили так, чтобы это было и ему доходчиво и весело остальным. Из каптерки взяли продукты: тушенку, сгущёнку, несколько банок разных рыбных консервов, лук, хлеб, масло сливочное, банку квашеной капусты и котелок воды. Все продукты разложили на столе. Каждый из продуктов был под своим номером. Виновник торжества сидел за столом. На столе разнообразные деликатесы. По команде одного из дедушек, провинившийся боец поглощал продукты. Делай раз – тушёнка. Делай два – лук. Делай три – сгущенка и так далее. Команды подавались не по порядку, а вразнобой. А он должен был выполнять ничего не перепутав, да и времени прожевать у него не хватало. Поэтому бедняга, иногда глотал, даже не прожевывая. А мы, идиоты, стояли вокруг него и ржали, потешались над ним. Как бы и страшного ничего, ведь никто не бьет. Проучим, да и наестся вволю. Вряд ли после такого будет еще «парашничать». Поприкалывались, да и разошлись.
        А ночью наступило возмездие и коснулось оно, в первую очередь, двоих дедов, которые и придумали наказание молодому бойцу. На 28-ом посту у нас было помещение, построенное из камней. Вполне похожее на настоящую казарму из нескольких комнат (кубриков, отсеков), красного уголка и даже оружейная имелась. Там иногда стояло каких-нибудь два или три автомата. Обычно все свои автоматы мы держали за подушкой с пристегнутым магазином. Кровати железные, двухъярусные. Автомат между билом и сеткой, магазином вниз, довольно удобно и надежно закреплялся. Два деда спали на первом ярусе, а над ними на втором ярусе спал наказанный боец. Ночь, тишина, казарма спит. Вдруг среди ночи крик на всю казарму: «Мехедыч, просыпайся, нас обосрали!!!» Повскакивали все. Что, где, что за шум? Керосинки-коптилки подхватили. Перед глазами картина. Два деда стоят возле своих кроватей, измазанные в темно-коричневой жиже. На втором ярусе спит беспробудным сном, молодой, наказанный после ужина, боец. И сверху, между двумя кроватями, текут струи жидкого г…на. Бойца едва разбудили. Об…рал он своих двоих обидчиков по полной. Их самих и их кровати. Да и всем до утра спать пришлось, вдыхая «благоухающий» аромат. Окон-то полноценных у нас там не было. Только что-то вроде бойниц, не очень проветришь помещение через такие дыры.

        Встреча Нового 1985 года, мне запомнилась очень хорошо. Подготовились к празднику мы основательно. На столе продукты из солдатского пайка и закупленные в автолавке. Была брага и не только. Еще мы нагнали хорошего самогона. Веселились, ели, пили, пели песни. Попытались устроить импровизированный салют. Олег Бородин из осветительной мины и сигнальных мин соорудил что-то вроде фейерверка. Затея оказалась не совсем удачной. Мина почему-то сработала практически сразу после выхода из ствола миномета. К счастью, никто не пострадал. Правда настроение немного было испорчено. Слегка переругиваясь, по поводу неудачного салюта, выпустили в небо несколько ракет из ракетницы и пару магазинов трассеров. Вернулись в казарму и продолжили празднование. Все-таки в эту ночь у нас было слишком много спиртного. Я даже не знаю из-за чего началась драка. Дрались все, кроме часовых и молодых бойцов. Кто и кого бил, было не разобрать. Всеобщая драка. Из казармы дерущаяся толпа вывалила в красный уголок, там же была оружейка. У одного из бойцов в руках оказался автомат. Боец прослужил уже больше года. Раздался чей-то возглас: «Серега схватил автомат!!!»
        Драка прекратилась моментально. Все внимание переключилось на Сергея. На некоторое время установилась молчаливая пауза. Эти несколько минут и спасли его от неминуемой расправы. Разъярённая дракой толпа, была готова переключить все свои силы и азарт боя без правил, на этого преступника, нарушившего основной закон. Но в это время, в помещение вбежал командир батареи и тоже с автоматом. Похоже, кто-то ему доложил о происходящем «веселье» в нашем дружном коллективе. На комбата закон о неприменении оружия не распространялся. АКС-74У(укороченный) в его руках, оказал на нас отрезвляющее действие. Орал он конечно на нас, не стесняясь в выражениях. Авторитет комбата сыграл свою роль, и мы, пристыженные, чувствуя вину перед ним, да и друг перед другом, расползлись по своим койкам. А Серега потом объяснил, что он не хватал автомат и не собирался из него стрелять и даже использовать как подручное средство для драки в качестве дубинки не намеревался. Он даже не понял, как автомат оказался у него в руках. Словив чей-то удар в лицо, он падал и инстинктивно, пытаясь удержаться на ногах, рукой ухватился за первую попавшуюся преграду. А это оказалась самодельная пирамида с автоматами, автомат выскочил из ячейки и так оказался у него в руке. Поверили. Он на самом деле был нормальный пацан.

        Был у меня на глазах самострел. Пропал душара. Весь день искали. Безрезультатно. Недалеко от расположения нашей батареи было свалено много разнообразной сгоревшей техники. Несколько раз душманы в этом месте сожгли проходящие колонны. Дело было по весне, погода стояла уже довольно жаркая. Но жара только днем, пока солнце на небе. Как только солнышко скатывалось за близлежащую гору, сразу же становилось холодно. И причем резко, как будто кто-то щёлкнул выключателем, одновременно отключив свет и тепло. Так вот этот дух спрятался в подбитом бронетранспортере и весь день там проспал. Вечером явился, солнце зашло, замерз. Два деда решили устроить показательно-развлекательный процесс – судилище. Зрителей было что-то около десяти человек. Этот молодой боец был одет в телогрейку. Один из дедов сказал: «Тааак, иди к себе в кубрик и сними телагу, а то удары будет смягчать». Боец зашел в свой кубрик, снял телогрейку и просто взял автомат, который лежал на его кровати под подушкой. Вышел оттуда с автоматом и со словами: «Стоять всем на месте!» Постоял пару секунд, затем повернул автомат к своему плечу и выстрелил одиночным. Автомат выпал из рук, боец зажал другой рукой кровоточащую рану. Сначала упал на колени, потом завалился на бок и начал выть. Доложили комбату о самостреле. Поступила команда: «Батарея к бою!» Добросовестно отработали по вершинам близлежащих гор из минометов и стрелкового оружия. В батальон по связи пошел доклад, что нас обстреливают и есть раненые. Не знаю, что с ним было потом, к нам он не вернулся. Знаю только, что несмотря на явный самострел. (пороховые газы при выстреле в упор ни с чем не спутаешь), его отправили в госпиталь, как раненого в бою. Я был просто «зритель», как и многие там присутствующие. Что я чувствовал? Не помню. Похоже мне было пофиг, я был уже больше года в Афгане. Единственное, это все-таки ощущение страха за свою жизнь. Ведь он мог застрелить этих двоих обидчиков, мог уложить всех нас, равнодушно наблюдающих за его страданиями. Его поступок? Я тоже объяснить не могу. Я не помню, что бы над ним сильно издевались. Уже потом я пытался проанализировать. Но понять и принять его поведение благоразумным, я так и не смог.

        Не знаю кто и для чего устанавливал различные законы и табу в армии. Откуда они берут свое происхождение, но для того, чтобы благополучно чувствовать себя в коллективе, приходилось их неукоснительно соблюдать. Какой бы голодный ты не был, нельзя «парашничать», нельзя поднимать боевое оружие на своих ни при каких обстоятельствах. Нельзя «шестерить», нельзя быть грязным, неухоженным, хотя на себя и времени практически не оставалось. Нельзя позволять себя унижать, хотя выполнять какие-то работы за дедов молодой обязан беспрекословно. Главное, видеть и понимать разницу между унижением личного достоинства и просто обязанностями молодого солдата. Нельзя тупить, нельзя медлить и главное, ничего не бояться. Бесстрашных людей не бывает, поэтому бояться конечно же никто не запрещал, но нельзя показывать страха, нельзя его демонстрировать. Даже если тебе и влетело хорошенько, даже если у тебе разбито лицо. Но ты не можешь прямо сейчас дать сдачи – терпи и лучше всего улыбайся. Выдержишь полгода, не опустишься, не превратишься в грязное вечно голодное, трясущееся, постоянно заспанное существо. Если тебе повезло заполучить банку тушенки или купить что-то вкусное в автолавке. Не ешь один, поделись с товарищем. Если ты накосячил и получил за это от дедов. Не держи это в себе, поделись с товарищем. Возможно, в будущем, твой опыт спасет от аналогичной ошибки товарища. Если у тебя хорошее настроение – письмо из дома, какие-то приятные вести, также поделись с товарищем. Возможно и у него поднимется настроение. Всегда и во всем помогай бойцам своего призыва. Привыкай, запоминай – ты не один, ты в боевом коллективе. Поможешь ты, в будущем помогут тебе, вытащат из любой переделки. Соблюдая эти нехитрые правила, через полгода службы ты уже будешь принят в боевой коллектив, как полноценный боец и равноправный человек.

    Возможно в моем рассказе может показаться, что я вполне спокойно отношусь к такому явлению, как дедовщина. Нет, это далеко не так. Дедовщину, я не приветствую ни в каком виде. Я всего лишь описал события, так как они происходили, так как я относился на то время, что чувствовал сам. Память сохранила все очень отчетливо.И да, я считаю, что в армии очень много зависит от офицера, от командования. Но в моем случае, действия происходят в основном на точках, секретах. Батальон разбросан по всему маршруту от Джабаля до Дошей. КП батальона находится на самом перевале Саланг.Основной командный состав, естественно там же.На точках, а тем более секретах, офицеров нет. Их не хватает на выполнение всех задач, поставленных перед батальоном. На КП батареи, у нас один командир батареи, иногда старший офицер батареи и прапорщик. Они тоже не всегда на месте, перед ними есть еще задачи, которые они обязаны выполнять.Вывод.В нашем случае основное время мы принадлежим сами себе. Вот и получается, рулит подразделением тот, кто сильнее и сплоченнее. Естественно старослужащие. Так что все зависит от личности, от человека, то есть от самих себя. И не надо кивать на кого то, а надо начинать с себя.Главное самому оставаться человеком.Если идти на поводу у полных отморозков, так будет вообще край. К счастью, в основном у нас были адекватные люди. Ну а неадекватам мы зачастую мозги вставляли сами.

Письма с войны

Было это несколько месяцев спустя, как я вернулся из Афганистана. Приехал я домой в гости к маме уже из Минска. Мама встретила меня и сказала:
      - Тебе пришло письмо из Афганистана.

       И тут же, слегка смущаясь, добавила:
       - Извини, сыночек, не смогла я сдержать свое любопытство и вскрыла конверт. Очень  хотелось узнать, что же все-таки пишут ребята из Афгана. Они тебе прислали горсть какой то земли. Что это?

        Показала мне конверт с письмом. При виде этой земли, я едва ли не стал заикаться. В конверте лежала тонко разутюженная утюгом пластина "душманского пластилина". Вернее будет выразиться, это я  сразу понял изначальный вид и назначение этой горсти земли. На дне конверта, на самом деле было что-что, напоминающее землю с комочками засохшей грязи. За дорогу, пластина растрескалась, раскрошилась и часть высыпалась, осела на дно конверта в виде песка.   

         Я быстро забрал конверт из рук мамы и сказал:
         - Да, это горсть земли из секрета, в котором мы были.

        По содержанию письма мама не поняла, что это зелье (план, чарз, анаша). В письме лишь говорилось, что мужики высылают мне небольшой "бакшиш"(афг.подарок).  Зелье я выбросил в поле. А ребятам написал письмо. Поблагодарил за память и за "бакшиш". Но в заключение своего письма, я добавил слова:
      - Дорогие мои, уважаемые, родные товарищи!! Спасибо огромное за все. Я вас помню, уважаю и люблю. Всегда буду ждать весточку от вас и всегда отвечу. Единственное, о чем хочу предупредить и попросить, не присылайте мне впредь, такой "бакшиш". Я никогда больше не притронусь к этому зелью. Пусть это останется там, в Афганистане. У меня уже совершенно другая жизнь, мирная, счастливая, здесь очень много других интересных вещей. А Афганистан, как и это зелье, я хочу забыть, вычеркнуть из своей жизни. Только Вас, ребята, я никогда не забуду!!!

       Как вы уже поняли, в рассказе речь пойдет о почте, о роли  бумажных писем в нашей боевой обстановке. Да. Именно  бумажных. В основном тетрадных листочках.

       Я не считаю себя очень уж древним человеком, этаким доисторическим ископаемым. Но во времена моей юности не было у нас иного средства связи, общения. Ни компьютер, ни смартфон, ни смс и телефон. Обычный листок бумаги, исписанный шариковой ручкой, приносил нам вести из дома, из разных уголков моей необъятной Родины, от друзей и подруг.
      А вот одно из писем которое я писал из Афганистана. Письмо подруге, девушке.

     Этому пожелтевшему листику бумаги уже 36 лет. Сейчас он хранится в моем дембельском дипломате. Дипломат, кстати, тоже реликвия. К совсем, казалось бы,  незначительному содержанию письма, я  еще вернусь по мере своего повествования. Да и значение слова «целую» здесь имеет свой определенный смысл, который  я также раскрою несколько позже.

        Не я один любил и использовал такую форму общения. Бумажными письмами пользовалась вся страна. Пионеры и пенсионеры, первоклассники и одноклассники. Мои друзья тоже служили в армии. Свой воинский долг мои сверстники выполняли по всей стране СССР. От Москвы до самых до окраин. И не только. Александр Артыш служил в ГДР(Германская Демократическая Республика). Петр Занько писал мне из города Грозный (Чечено-Ингушская Автономная Советская Социалистическая Республика), Вячеслав Шахрай писал из Тбилиси (Грузинская Советская Социалистическая Республика). Ребята рассказывали о своей службе в этих регионах. Подробности переписки  я не помню. Да это было и не столь важно. Важно было не содержание, а сам конверт с письмом. Ведь человек, который писал, помнит о тебе и несколько дней назад держал этот листок бумаги в своих руках. Находил время написать, что-то рассказать, сообщить. Переписывался я и со своими одноклассницами. Особенно дороги мне были письма Людмилы Заяц. Она всегда писала очень интересные  и содержательные письма. Да и вообще от девчонок  особенно приятно получать письма. Девчонок я очень любил. Ну, влюбчивый я был парень до армии. И всегда после танцев (дискотека теперь это называется), провожал до дома одну из красивых девчонок. Хотя  мои провожания и увлечения происходили лишь на уровне легкого флирта. Все мои «избранницы» были приличными девушками. В  нашей местности, девчонки не только следили за своей нравственностью, но даже не курили сигарет. Не просто не курили,  не пробовали. Такое сочетание, как девушка и сигарета, считалось совершенно  несовместимо.

      Девчонки из Ляховичского техникума, с которыми я проучился один год до армии,  также писали мне письма. Ирина Лымарь, Татьяна Барута, Татьяна Макарченя. Девчонки также умели и знали, какие слова следовало написать человеку в армию, что бы поддержать. От всех писем веяло, теплом, добротой, памятью о таком недалеком  прошлом и одновременно как будто из совершенно другой жизни. Самыми дорогими и желанными были, конечно, письма от родителей и моего родного брата. Только там, в Афганистане я, наверное, понял насколько дороги родные и близкие. Я понимал, что меня любят и ждут. И также понимал, что никто и ничем помочь мне здесь не сможет. Поэтому ни в одном  из писем и никому я не писал о войне, о гибели товарищей, да и вообще о  трудностях армейской службы.
   Почту  мы всегда ждали с нетерпением. Только очень долго шли письма, хоть почти и регулярно. Пару недель точно приходилось ждать пока в твоих руках окажутся эти заветные конвертики с «большой земли». Ну и, если находишься в секрете, естественно срок получения письма увеличивался. Никто специально из-за почты караван организовывать не будет. На заставы, а тем более по секретам,  почту не разносили ежедневно. Не было у нас почтальонов. Писать письма по возможности, мы старались всем, чьи адреса были в наличии. Порою люди даже и не догадывались, насколько дороги были  их, казалось бы, ничего не значащие ответы. Первое время я старался писать в разные дни, что бы и ответы приходили чаще. Отвечали все. Но эта хитрость не особо приносила пользу. Были еще некоторые хитрости в переписках.

     Рассказывает Александр Ананьев (7-ая рота третьего горнострелкового батальона): Хочу рассказать, как отсылали лезвия и всякие побрякушки.  Брали две открытки с индийскими артистами. Например, Митхун Чакроборти или Хема Малини. К одной пришивали ниткой, например, цепочку с крестиком. Мы все там верили в Бога! Я верил это точно. Другую открытку сверху и в конверт. Доходили нормально почти всегда. Большие фото я тоже посылал. В несколько раз сложить и   вперед. Была  у нас ещё одна хитрость. Мы свои письма отдавали, своим землякам из проезжающих через перевал Саланг колон. У нас с Юрой были Тамбовские у Димы бульбаши. Водилы эти письма сразу в Кабуле в почтовый ящик опускали. Ну, понятно для чего чтобы не пропали письма и всё дошло. Теперь уже можно сказать, я и чеки таким способом посылал, всё дошло. Вот такие брат воспоминания. Почему-то в голову лезут в основном хорошие воспоминания.

       Рассказывает Григорий Зырянов (минометная батарея третьего горнострелкового батальона):
 - Ну что сказать про почту, почта работала исправно, письма получали. А вот письма – это отдельный разговор.  О чем писал матери? Писал все письма одинаковые. Жив, здоров, всё нормально.  На пол листа, не более. А вот девчонкам писал, там фантазия работала. Листа на два писал. У Люси до сих пор письма мои хранятся, там такого понаписано.
Если письма попадали на кп батальона, то не всегда доходили. Особенно если там были фотографии девчонок. Коренные жители Средней Азии и северного Кавказа вытягивали фото и клеили себе в дембельские альбомы.

     Рассказывает Александр Н. (минометная батарея третьего горнострелкового батальона): Был у нас в роте связи такой случай.
Поехали в Баграм за почтой на полк. Почтальон был родом из Украины, Иваном звали, фамилию не помню. На кп полка попросился старлей до Баграма, он в Союз улетал. Старлей сел над водителем, почтальон на втором люке. А прапор сел в БРДМ-2 (Бронированная Разведывательно-Дозорная Машина-2).
За полком в сторону Баграма стоял танк. Проехали они танк и через километр два начали свистеть пули, почтальон быстро нырнул в БРДМ-2.
Старлей так и остался сидеть наверху. Буквально через минуту в БРДМ-2  попадает снаряд из гранатомёта. Дух был не далеко от дороги в засаде. Снаряд попадает под зад старлея, отрывает ему ноги и он улетает с БРДМ-2.
Снаряд попал как раз в угол брони, срикошетив, прожёг два люка БРДМ-2  насквозь. На углу, на стыке, броня лопнула. Образовалась трещина, водилу ранило в затылок, но он во время затормозил.
На помощь поспешили пешком танкисты, не помню точно, кажется, там был пост царандоя. Поймали двух духов молодых лет по 20. Потом их на губе убили те, кто сидел на гауптвахте.
До старлея сразу подбежали. Он кричит - дострелите меня.
    Ему жгутами перевязали обе ноги, вкололи  обезболивающее. Вертолёт или в полку был или с Баграма, но прилетел быстро.
Дальнейшую судьбу офицера не знаю. А пацанам за отвагу, прапору кажись орден красной звезды. Повёл он себя правильно, открыл из пулемёта огонь, потом выскочил и к офицеру. К сожалению, не помню фамилии бойцов.

   Из рассказов ребят видно, что никто не писал о войне, никто не хотел тревожить своих близких. Хотя мне запомнился один неординарный  случай. Это было зимой 1985 года. Наш батальон должен был провести боевую операцию в горах самого перевала Саланг на высоте около 4000 метров над уровнем моря. Ход самой операции я сейчас описывать не буду. Расскажу только об одном письме бойца нашего батальона. Несколько расчетов моей батареи принимали участие в этой операции, в том числе и я. Нас сняли со своих постов-застав и доставили на броне на кп батальона на перевал Саланг. Выход на операцию планировался в пять утра следующего дня. Поэтому ночь мы провели в казармах подразделений охранявших перевал. С вечера общались, шутили, о самой операции не разговаривали. Расчеты укомплектованы, задачи поставлены, время выхода известно. О чем можно говорить? Остается только весело и с пользой провести время до утра. Молодые бойцы пораньше улеглись спать, что бы хорошо отдохнуть. Ну а мы, старики, развлекались. Играли в карты. Кто-то писал письма. Так вот один из бойцов, успевший жениться до армии, писал своей молодой жене письмо. Писал и комментировал написанное. Он писал на самом деле непонятные для меня, да и для многих других, события. Его письмо сплошь содержало боевые подвиги, перестрелки, войну. И заканчивалось словами: - «Извини за плохой подчерк, пишу письмо в горах, под свист пуль и на сапоге убитого товарища»
        Послушали его письмо, посмеялись. Кто-то сказал:
       - Ну, ты и балбес, зачем писать такое, да еще и жене?

        Я тоже придерживался такого же мнения.

        Этот боец погиб в бою на одной из операций. В горах перевала Саланг, но несколько позже, незадолго до своего дембеля.

       Почту из Баграма доставляли по-разному, иногда на БТРах иногда БРДМах, а иногда на вертушках. И бывали такие случаи, что не все письма доходили до адресата. Колонны по пути часто обстреливали. Один раз духи даже сбили вертолет с почтой над Чарикарской зеленой зоной. А может и не один раз. Просто этот случай остался в памяти из-за того, что мы больше месяца не получали письма и нам сказали, что вертолет с почтой сгорел. А без весточек от людей из того другого мира, где нет войны, было очень тоскливо. Когда мы сидели месяцами в горах в секретах, почту поднимали нам с караваном боеприпасов и продуктов. Это был настоящий праздник. Каждый из нас, читал свои письма, а потом делился впечатлениями, новостями друг с другом. На несколько дней хватало тем для разговоров. Так-то мы уже все знали друг о друге. Ведь в горах приходилось сидеть по месяцу и больше. Пять человек, замкнутое пространство, постоянная опасность нападения душманов. В секретах мы были практически как семья, родные братья. Даже спустя много лет, почти все помнится до мелочей. Григория Зырянова мне посчастливилось найти на сайте одноклассники через тридцать лет. И когда я с ним общался по скайпу, он задал мне вопрос:
       -А твоя жена Таня, это та девчонка, что писала тебе письма в Афганистан?

        Я задал ему встречный вопрос:
       -А твоя Люся, тоже?

       Да, оказалось нашими женами стали те девушки. И главное, что и Гриша, и я, запомнили  , кто и кому писал  письма. Конечно же, никто из нас в то время не задумывался, ни о каких серьезных отношениях, тем более о женитьбе. Но вот ведь как получилось. И такие примеры не единичны. Виктор Кузнецов женился на девушке Ольге, с которой переписывался в армии. Еще один мой сослуживец Виктор Рылко также женился на девушке, с которой переписывался в армии. Да и у Васи Бернера такая же история. Получается, что наши отношения с девушками развивались и перерастали во что то большее, чем просто дружба, за тысячи километров друг от друга и только на бумажных листочках. И кстати у всех нас крепкие семьи, дети, внуки. Так же знаю несколько примеров ребят-афганцев, которые познакомились с девушками уже после армии и поженились. Но их семейные узы недолго продержались. Наверное, все же нелегко с нами, афганцами, по жизни идти. Особенно поначалу. Ведь пришли мы оттуда не совсем уравновешенные, не гладкие и не пушистые.

      Вернусь к своему письму, которое я выложил в начале рассказа и к девушке, которой оно адресовано. Девушка эта было просто подругой, с которой я познакомился на танцах, пригласив на «медляк». Да, она мне понравилась. Пару раз проводил домой после танцев, в соседнюю деревню, за четыре километра по лесу.  Когда я уходил в армию, она у меня даже не была на проводах. Так что никаких клятв и обещаний не было. Никто  никому и ни чем не был обязан. У нас была просто дружба и некоторая симпатия друг к другу. Единственное, что когда я получил повестку в армию, попросил писать мне письма. Написал я первый, она ответила  и писала всегда и все два года и четыре месяца.  Главное было, что-то в ее ответах. Я, наверное, получал огромную поддержку. Сам я, как видите, писал немногословные обычные  письма.

                А вот фотография, о которой говорится в моем письме. На фотографии я уже «дедушка Советской армии». И это первое письмо, в котором я написал слово целую. Из ее ответов, сделал вывод, что имею полное право даже на такое слово. Наверное, между нами в письмах начало проявляться уже, что то большее чем просто дружба.  Да и  я  здесь  уже бравый боец, полтора года в армии. Больше года в Афганистане, не раз участвовал в боях, заматерел, осмелел. Конечно же, имею полное право писать девушкам, слово целую. Я немножко ерничаю, но так было на самом деле. Что было потом? Это  совершенно другая история. Но через два года после армии у меня появилась вот такая фотография. На фото, Таня и я. Вот к какому финалу может привести длительная, дружеская переписка. Рука, в которой я  держал шариковую ручку, вскоре оказалась окольцованная Татьяной. Так что, дорогие друзья, пишите письма…..

Продолжение: https://dzen.ru/a/ZkAzrzsJZBNLm9ev