Глава 1.
И вот я молодой специалист, очень молодой, мне всего 21 год. Поступала я в институт по направлению, поэтому обязана была вернуться в свою область. И вернулась. В Никольское. На смену Танюше. Она уехала всей семьёй после смер ти дедушки к бабусе в Сенгилей.
Никольское со времени моего отъезда совсем не изменилось. От Никольского на Черемшане осталось только красивое название, а само старинное село было затоплено давным давно.
Ушли под воду белокаменная барская усадьба, церковь в стиле барокко, заливные луга, да и сама река Черемшан тоже. Сейчас это был рабочий поселок с самыми простеньким домами без архитектурных излишеств типа резных наличников. Но была пристань, по Волге ходило множество теплоходов. Большие суда к Никольскому не подходили. Ездили мы на Омиках, ОМ-2, и Мошках, МО - 13.
Мне дали комнату в том же двухэтажном восьмиквартирном доме, где жила сестра. Дом был старый, обитый серыми, никогда не крашенными досками, с такой же серой деревянной лестницей, пропахшей жизненными отправлениями котов и кошек и с протоптанными скрипучими ступенями. Удобства были во дворе, вода в колонке. Отапливался дом дровами.
У Тани квартира была на втором этаже, а меня подселили на первый к старой учительнице Александре Анатольевне, бывшей фронтовичке. Мы с ней подружились. Знала я её давно. В то время, когда я училась, она работала воспитателем. Анатольевна, как ее звали все, очень любила рукодельничать. У нее была красивая мутоновая шуба с большим шалевым воротником, широкими отворотами на рукавах и шапочка с валиком по моде пятидесятых годов, обветшавшие от времени. Как-то раз она пришла к нам домой в новом наряде, сшитом своими руками из искусственного меха. Шуба, как у ребенка с круглым маленьким воротничком и шапка с валиком, завязанная под подбородком(иначе она не держалась на голове), на лбу выступающая небольшим клином. У старой шапки лоб и почти половина головы были открытыми. А новую Александра Анатольевна усовершенствовала, чтобы лоб не мерз. Вид у нее был презабавный, она была до ужаса похожа на обезьянку в этой шапочке. А рукодельница отчаянно гордилась своим творением и смешно поворачивалась перед моими родителями и так, и эдак, слушая мамины комплименты ее умелым рукам.
Я тоже любила рукодельничать, и в этом мы с ней были похожи. Жили мы с соседкой душа в душу. Она заботилась обо мне, а я старалась помогать ей.
Теперь о работе. Директор школы, который сначала подсидел папиного друга, директора вспомогательной школы-интерната Ивана Яковлевича, потом и моего папу, дал мне нагрузку 31 час, больше полутора ставок. Он был в курсе, что этот молодой специалист у них не задержится, и рассчитывал, что я налажу логопедическую работу в его школе, напишу перспективный план и уеду, а мое место займет его жена. Так и получилось, только проработала я всего полгода. Кабинет мне выделили бывший лингофонный, оборудованный наушниками и пультами в половину стола. Кабинет был ещё на балансе школы, и сторожить его сохранность доверили мне До этого года школа была средней, той самой, где училась я, где работали мама и папа, а потом и Танечка. Хитровыделанный директор добился того, что школу реорганизовали, детей развезли по другим интернатам, а наша школа стала вспомогательной, ведь в ней была 25% надбавка.
Устраиваться на работу я приехала с моим любимым папой. Мы зашли к его друзьям Ивану Яковлевичу с Анной Павловной. Они встретили нас как родных. Напоили и накормили. Мужчины выпили коньячку, который папа привез с собой. Анна Павловна предлагала мне свои рабочие планы, поскольку она работала до пенсии логопедом. Я сказала, что возьму потом, мне не хотелось пользоваться чужими планами.
В комнату мне перенесли Танину оставшуюся мебель: шкаф, ещё из Артюшкина, диван тушнинский, стол, стулья, кровать. Что мне ещё надо? Живи и радуйся!
Я приступила к работе. Тихо, мирно наделала стендов, обследовала детей, составила план, и вперёд на баррикады. С 15 сентября, как положено, начала заниматься с учениками. Переживала только за наушники, лежащие в столах. Дети все время пытались пощипать в них поролон.
Сижу, однажды, в перерыв за учительским столом, проверяю работы учеников-логопатов (так называли детей, занимающихся исправлением дефектов речи). Есть хочу, позавтракать не успела. И тут дверь в кабинет тихонько открывается, просовывается голова мужчины, осматривается, и бочком заходит папин друг Иван Яковлевич с полной сумкой пирогов и банкой топлёного молока. Я чуть не заплакала, глядя на него, такого трогательного в своей заботе о чужой дочери. Никогда не забуду. Царство небесное и ему, и его жене Анне Павловне. Мне везёт, столько хороших людей я встретила в жизни!
В середине сентября ко мне приехал мой долгожданный муж. И не просто приехал, а приехал из Польши, где был со студенческой группой по обмену. Привез мне кучу подарков: духи "Быть может" - огромный флакон, у нас такие не продавали, кристаллоновую кофточку, красивое белье, зонтик, складывающийся в три раза. Нас пригласили на ужин Александра Анатольевна и ее муж Яков Борисович, весёлый, уже пожилой мужичок. Все звали его Яшкой бесом за то, что он когда-то торговал в ларьке пивом, полоскал кружки в ведре, а к ночи ближе, говорят, продавал эту воду дошедшим до кондиции клиентам вместо пива. Он все время куда-то торопился, приговаривая, что у него полно дел. В Никольском была даже поговорка: "Дел, как у Яшки-беса."
За столом Слава поинтересовался, почему я не ем. А Александра Анатольевна говорит: "А что ей есть? Все равно все из нее выскочит сразу!" Слава глянул на меня вопросительно. Я потупила глаза. Всё всем стало ясно. Так мой муж узнал, что скоро он станет папой.
Мы съездили на пароходе к Тане в Сенгилей, старинный городок на средней Волге. Город, где познакомились мои родители, где жила шесть лет наша семья. А Слава там познакомился с Таней, бабусей, Володей и с маленьким Олежкой.
Володя уже пристрастился к выпивке. Танюшка увезла его из Никольского, чтобы оторвать от друзей и родственников, подверженных этой пагубной привычке. Но в Сенгилее тоже нашлись собутыльники. Володя и Славу моего напоил, потащил куда-то на пристань за кем-то следить. Наверное, у него уже начинался бред преследования.
А у меня был сильнейший токсикоз. От всего меня мутило, кроме солений. Я съела у Танюши килограмма три солёной помидоры и огурцов.
Из Сенгилея мы поехали в Ундоры. Через пару дней мой супруг отбыл в Ленинград доучиваться.
Проводив его, я легла в местную больницу на сохранение. В палате были одни старушки, которые дружно храпели ночью, как хор им. Пятницкого. Помню, как я лежала и никак не могла заснуть, смотрела в темноту, на полосу света из коридора, через которую бежал огромный черный таракан, размером с воробья, и даже напугалась, глядя на это чудо природы.
Из поездки я привезла больничный с диагнозом: токсикоз первой половины беременности.
Дорогие читатели, это продолжение автобиографической повести. Всю я ее публиковать не буду. Она есть в новой подборке. Кто не читал раньше, можете прочесть. Новая повесть будет уже завтра.