Автор разбираемого буквопродукта, золотые мои, вам прекрасно известен. Это Павел Селуков, автор буквенных релизов «Добыть Тарковского» и «Как я был Анной», выходивших в Редакции Елены Шубиной. За первый из них Селуков был выдвинут на «Большую книгу» и дошёл до финала.
На «Альтерлите» о нём писали много. Не хвалили. Светлой памяти Александр Кузьменков полагал, что феномен Селукова обязан своим возникновением протекции Леонида Юзефовича, жителя той же Перми. И другие критики тоже на этот феномен откликнулись. Общий вердикт был примерно таков: пишущий гопник развлекается между плеванием семками, сидением на кортах и сосанием пиваса.
А потом Селуков пришёл на ресурс сам. И как-то блеснул в сезонке. Но потом, вроде бы, «психанул» отчего-то и ушёл. Вы это всё и без меня знаете, наверное.
Меня эта история заставила задуматься. Может быть, этот Селуков — не такой даже и истязатель русского языка, каким предстал в «шубинских» своих релизах? Может, как бы что-то человеческое и осталось?
Разобраться нам поможет относительно свежий буквопродукт от Павла Селукова, называющийся «Рагнарёк, или Попытка присвоить мир». К слову, издан он уже не Шубиной, но тоже издательством престижным — «Альпиной нон-фикшн». Догадываюсь, что была какая-то история разрыва. Может быть, инициатором был Селуков. Или, паче чаяния, выперли его из «престижной» секты РЕШ. Может, что-то не то сморозил перспективный автор на великосветском журфиксе (эта гипотеза кажется вполне вероятной по прочтении буквопродукта). Или не окупился. Или ещё что-нибудь. Но ведь, смотрите, «Альпина» его подобрала. А зачем им совсем никчёмный писатель?
В общем, не знаю, что там случилось. Да и не интересно особо-то. Давайте отбросим конспирологию и посмотрим.
(Павел Селуков. Рагнарёк, или Попытка присвоить мир. М. Альпина нон-фикшн. 2023)
ЧТО ЖЕ ВНУТРИ?
Первый рассказ сборника (а перед нами — сборник рассказов, в этом отношении, что называется, no surprises) имеет заголовок «Москвичи». Обычно на старте авторы занимаются джигитовкой, словесной эквилибристикой, производят впечатление. Что же у нас в данном случае?
«Москва. Интеллигентный город. Я тут уже восемь месяцев живу. Здесь со мной в лифте здороваются незнакомые люди. Некоторые улыбаются. Это расхолаживает, настраивает на миролюбивый лад. Казалось бы — лысая башка, десять лет бокса, врожденная угрюмость, а поди же ты — хочется любви, мира во всем мире и других глупостей в том же духе. Я сам из Перми, а в Перми, чтоб вы знали, двадцать восемь колоний по краю разбросаны».
Самая важная информация тут о «врождённой угрюмости» и «десяти годах бокса». Это, друзья, не просто биографическая информация о лирическом герое. Это защита от критика.
Приём этот вполне себе распространён. В основном, среди малопочтенных и трудолюбивых графоманов. Они, чтобы к ним не цеплялись, делают героя, например, неизлечимо больным. Или прикрываются общеразделяемыми ценностями либо патриотического, либо религиозного плана. И критику художественных достоинств (либо замечание об отсутствии таковых) истерично и напоказ воспринимают, как нападки на эти самые ценности.
Но это хитрецы. А Селуков, кажется, автором бесхитростным. Он сразу как бы намекает: десять лет бокса. Трепещи, зоил!
Москва на лирического боксёра производит благотворное воздействие. Она его «оттаяла», что бы это ни значило. Москвичи «в лифтах даже не ссут».
Не знаю. Я бывал в Перми, и даже в лифтах там катался. Приличный, вроде, город. Но тут у нас разыгрывается карта провинциального самородка, «парня из Преисподней», пришельца из окружённого зонами города зассанных лифтов. Так что простите, мол, если что-нибудь спорю́. Неотёсанные мы, академиев наук не заканчивали.
Исходя из названия рассказа, ожидаешь конфликта столичной и провинциальной ментальности. В принципе, не без интереса. И
КОНФЛИКТ ПРОИСХОДИТ
Вот он. Герой сидит во дворике, на лавочке, курит и пьёт пивас из пакета, пребывает в благодушном настроении, но тут «к подъезду двое идут: мужчина одутловатый и гармоничная ему женщина».
Оставим пока в стороне употребление слов не в соответствии их значениям, такого много. Если в нашей рецензии останется место, мы об этом поговорим.
Пока же вернёмся к конфликту. Пара агрессивно игнорирует приветствия героя, идёт в атаку:
«— Хули расселся? Родина в опасности! Почему не на войне? (…) Щас ментов вызовем, быстро тебя спеленают! Под Херсон поедешь».
Да, друзья, это, конечно, очевидный бред. Как-то не видел я такой вот истерии. Конечно, не будем исключать, что нечто подобное могло и случиться — в Москве вообще очень много происходит странных событий. Но я склонен думать, что это всё же авторский вымысел.
Есть какие-то, знаете, неуловимые признаки плохой выдумки. Например, бывает так, что тебе самому, как читателю, становится просто неловко от прочитанного. И некая несуразица обязательно присутствует в описании выдуманных конфликтов. Вот прямо как здесь.
Но, в принципе, агрессия вымышленного одутловатого мужика могла бы служить первотолчком к интересному повороту. «Неужели Селуков поедет на войну?», порадовался было ваш покорный. Но на миг даже допустил, что буквопродукт с таким названием («Рагнарёк») мог бы быть фронтовым дневником.
Но нет, конечно. Где «шубинский» автор (пускай даже бывший), а где война? Боллитра — дело тыловое, требующее покоя и сытости пузичка.
Герой Селукова не мчит в военкомат. Он бросается в драку:
«Хотел пристыдить их, мол, вы же москвичи, как же вы, суки, такое из себя извлекаете? Мужчина с кулаками полез. Лег у лифта».
Промежуточных выводов здесь уже два. Первый: Селуков как бы очерчивает границы. Показывает, о чём его нельзя спрашивать. Например, нельзя задавать вопрос: а что это он — не на фронте? Неприлично это, понимаете? Это, типа, как в местах лишения свободы про ориентацию спросить. Когда спрошенный в драку бросается. Ну, вот да. Выходит так.
Ну, и второй вывод: культурные москвичи, по Селукову, не должны переживать за «Родину в опасности». Они выше этого, эти элои российского социума.
Впрочем, кризиса мировоззрения героя не случается. «Гармоничная» тётка раскрывает карты:
«— Не москвичи мы, мы из Челябинска. Пидр!»
Тут у нас, конечно, тоже бредок тот ещё. Мужу морду бьёт какой-то уклонист, а жена выдаёт зачем-то ненужную информацию.
Но выдыхаем, друзья. Герои оказались не элоями-москвичами, а вполне себе провинциальными быдло-морлоками. Только эти очевидные мизерабли способны переживать за судьбы Отечества.
А автор включает доверительную интонацию. «Понимаете?», задаёт он читателю вкрадчивый вопросик. Но, спрашивается, кто это должен понимать? Простой парень Вася с «Уралвагонзавода»? Или обитатель внутриМКАДья?
Конечно, второй вариант. Именно москвичи, «правильные» обитатели столицы должны понимать Селукова, талантливого провинциального, типа, самородка. Да и то, посмотреть, например, сколько тысяч этих самых москвичей идёт ежедневно на Поклонную гору, посмотреть на «Леопард» с «Абрамсом». И осознаёшь, что даже не все москвичи Пашу Селукова поймут.
И тут у нас появляется такой вывод, что Селуков-то —
САЛОННЫЙ ПИСАТЕЛЬ
Не народный. А для своих, для тусовочки.
Скажу прямо — первый рассказ стал для меня жёстким обломом прямо на старте. Я вдруг засомневался в том, что этот боксёр-финалист что-то важное мне сможет рассказать. Вот был к нему интерес, хоть и не острый, и не самый большой. Но после первого рассказа этот чахлый огонёчек, совсем не как в фильме «Зеркало» Тарковского, потух.
И я понял, что эти неполные триста страниц крупными буквами с широкими отступами станут для меня испытанием.
Дальнейшее только подтверждало. Подавляющее большинство рассказов сборника — я понял, что мне напоминают. Выступления стэндап-комиков. Только есть нюанс.
Это, собственно, качество юмора. Ну, чтобы не быть голословным, вот вам яркий пример из рассказа «Афина»:
«Я вообще тринадцать лет ни с кем не был, кроме жены. Но не потому, что я верный и хороший, а потому, что я три года в библейской школе проучился и раньше очень сильно Христу верил и Новому Завету. Поэтому, даже когда я хотел с другой женщиной переспать предательским образом втайне от жены, у меня член не вставал от чувства вины. Так ни разу и не встал. Два раза не встал то есть. А на жену постоянно встает. Это тоже все как-то само, без участия головы. Видимо, я таким уродился».
Ну, да, тут очевидно что? Никакой сколько-нибудь серьёзной конкуренции стендап про проблемы членовставания не пережил бы. Ни в телевизоре, ни на сцене. Я стендаперов не идеализирую, но у них всё же планка повыше. Ну, а для боллитры — сойдёт. Возьмут, издадут, может, ещё и премийкой порадуют. Вот какой хитрый боксёр Паша. Обошёл всех конкурентов! Пусть эти простаки юмор свой в конкурентной среде шоу-бизнеса шлифуют, нарабатывают профессионализм. А Паша пока пошутит как-то так:
«Помню, я стоял, смотрел на дверь, смотрел на дверь, смотрел на дверь, смотрел на дверь, смотрел на дверь, а потом зачем-то достал член и нассал на нее. Я ссал, а моча никак не хотела заканчиваться. Тут дверь открылась, я увидел Афину и упал в обморок ей под ноги. Вот опять я наврал. Нет, я смотрел на дверь, но вовсе на нее не писал, я бы такого никогда не сделал. Мне даже слово «нассал» писать неприятно, но я все равно, конечно, загрустил».
Вопрос: какими сельскохозяйственными продуктами и какой степени свежести закидывают подобных весельчаков на стендап-фестивалях? Впрочем, шутит салонный Паша не только про свой писюн, но еще и
ПРО ПОЛИТИКУ
Вот, например, второй по счёту номер рассказ сборника под названием «Притча о человеке, который прочитал Библию». Это — о футболисте, который прочёл Библию, бросил футбол, отрёкся от квартиры на Патриках, стал проповедовать на заводе, но вскоре снова процвёл, благодаря искренности возвещаемого.
Тут Селуков словно осознаёт свою салонность, и типа как затрагивает боль народную:
«Видел он и мать, у которой сына за участие в митинге посадили, и ребеночка, которому всем миром на операцию собирают».
Ну, такая себе боль. Из заголовков и телерекламы.
Между тем, проповедующий герой решает идти в политику. Вот его программа:
«А если, предположим, больше власти регионам дать? Осуществить децентрализацию?»
Поздравляю вас, вы примерно в полном объёме ознакомились с политическими воззрениями Паши Селукова. А его герой тем временем обустраивает Россию как надо, все счастливы.
Или вот, например, юмореска (правильно содрогаетесь) «Хозяин Денис Семенов». Она о хозяйственном дотошном мужичке, пермском соседе рассказчика, прирождённом организаторе.
«Он простой, как рубль, и такой же твердый, ровный, крайне полезный. Поэтому теперь, когда мне в очередной раз задают наиважнейший вопрос российского мироздания: «Ну кто вместо Путина? Ну кто?!» — я отвечаю уверенно и громко: «Денис Семенов!» И добавляю: «Так хорошо, как будет при нем, вы, братцы, еще никогда не жили».
Может показаться, что Селуков хотя бы религиозен. Иначе к чему бы столько внимания Библии, например. Ну, как сказать?
Давайте посмотрим на один из самых чудовищных рассказов сборника. Он называется «Нищебродское (не про Бродского)». Герой заходит в магазин:
«Джинсы фасона «Микки Рурк» всего за 2500 рублей. Примерил. Возрадовался. Мошонка в них лежит, как святой апостол у Христа за пазухой».
Комик Паша, что делать, любит шутить про писюн. Ну, а то, что с вопросами веры смешал — так бывает, что ж делать. Ну, а гипотезу о якобы религиозности автора буквопродукта давайте считать вздорной.
Вообще, знаете, что мне напомнило всё это хохмачество? Был у меня в прошлой жизни, в Краснодаре, один знакомый пацан, который от армии закосил в дурке. Ну, и вышел оттуда странным. Это во многом выражалось. Например, парнище возомнил себя кавээнщиком. И вот я имел сомнительное везение встретиться с ним на трамвайной остановке. А парнище-кавээнщик в меня вцепился, достал блокнот и ну давай зачитывать шутки. Меня от них в какой-то момент стало корчить. Они были чудовищны, эти шутки. Но не мог же я об этом сказать самому шутнику? Вдруг разозлится и вредить по-соседски начнёт? И стоял, слушал, а по лицу моему пробегали судороги. А их-то мальчонка-кавээнщик и отслеживал, и делал пометки в блокноте: «Смешно». А трамвай всё задерживался, не шёл.
Вот какой кошмар напомнили мне эти нелепые рассказы. И ладно бы были они блестящи, искрили как-то. Нет же, натужное тупо («остро-» не могу сказать) умие про писюн, политику, религию.
Но хотя бы в одном Селукову спасибо. Он, как никто до него, пожалуй, в полной мере, выпукло так, в 3D-формате показал, что
БОЛЛИТРА ЭТО ДНИЩЕ
Посмотрим правде в глаза. Ужаснёмся. В этой убогой тоталитарной секте салонных буквослгателей, каковой, по сути, боллитра и является, активистов заставляют зачем-то писать бредовые сочинения. А они мучаются, пишут. Высасывают. Из пальца, конечно. А потом сами себя цацками, побрякушками наградят.
А не так разве?
Впрочем, закругляемся, друзья. Рецензия не резиновая. За бортом оставляем стилистические красоты («Пед рядом. Снуют образованные лица»), изобретение неологизмов («Брак Виктора и Лены созиждел животный секс», «Шлёпкопоп упал»), тонкие наблюдения («Из одежды у многих только бороды») и кокетство («Такие люди, как я, рождаются, чтобы своим существованием пропагандировать аборты»).
Не всё так мрачно. Есть три рассказа, которые можно теоретически во что-то превратить. Один — «Таня становится меньше» — про девственниц и футболиста. Он почти терпим. Есть характеры, конфликты. Но не заканчивается ничем. Автору, кажется, надоело.
Второй — более-менее — называется «Темная попутчица». Он про срывающегося с катушек наркомана Андрея, которого пытается остановить жена.
«…они оба считали алкоголизм и наркоманию следствиями сложного внутреннего мира Андрея, его трагического жизненного опыта. Он ведь был писателем, поэтом, сценаристом. Я не говорил? Вот, говорю. Он был писателем, поэтом, сценаристом. Ни ему, ни Свете не приходило в голову, что он обычный наркоман».
Тут кончается чем-то, но немотивированно. Уколовшийся герой разбивает тачку дилера. Повод — только в зоне он сможет «слезть». Надуманно, аж глаза режет.
Ну, и третий рассказ, возможно
ЛУЧШИЙ ИЗ ВСЕХ
Он называется «Наши разговоры» (с заголовками, кстати, у Селукова — полный швах). Это история о том, как молодая журналистка идёт к матёрому режиссёру брать интервью. Это первое её интервью, она волнуется. Нервно курит в подъезде мэтра, а когда дверь квартиры вдруг открывается, прячет окурок в рот. Путает с жвачкой. Ну, ладно, в принципе, пусть.
Да, при этом журналистка ведёт сама с собой внутренний диалог. И вот она пользуется случаем, уходит в уборную, выплюнуть окурок, а там — заедает замок. И юная журналистка оказывается узницей сортира. И вот она в панике ведёт истошный диалог с внутренним голосом:
«(Знаешь, что о тебе думает Владимир?) Что? (Что ты пришла на интервью, а сама пошла какать. А что ему еще думать? Тебя уже минут десять нет.)
Да, юмор раблезианский. Но порицать не могу. Потому что сортирный юмор — это всё-таки, как мне кажется, больше показатель творческой раскрепощённости, чем скудоумия. Надеюсь, что здесь — первое.
Дальше ничего смешного уже не случается. Автор рассказ тупо портит. Режиссёр начинает глаголать политическими лозунгами — пафосными, путаными и, возможно, не вычитанными:
«…я служу истине, как я ее понимаю, и, если какая-то группа людей, пусть и не всегда адекватных, понимает ее схоже, это не повод отказываться от истины».
И всё равно — это было сродни чуду. А дальше снова всё становится глупо и плохо.
Сборник заканчивается рассказом «Беззащитный». Давайте на нём остановимся поподробней. Ибо он, во-первых, автобиографический. А, во-вторых, в нём неожиданно
МНОГОЕ ПОЛУЧАЕТ ОБЪЯСНЕНИЕ
Селуков пишет о том, как после «Большой книги» переехал в Новгород, а до этого наделал долгов в Перми. Как он стоял на учёте в психиатрии и наркологии, из-за чего его даже в «Мясной двор» не взяли охранником. Но однажды случилось чудо:
«В конце декабря в фейсбуке мне написала NN (имена и должности убрал я, а так-то в букопродукте они есть. — Л.Р.). Ее отец XXX был главой YYY, а еще он заседал в жюри литературной премии «Большая книга», в финал которой попала и моя книжка «Добыть Тарковского». (…) Так я нечаянно угодил в эмпиреи. NN пригласила меня приехать к ней в гости. Я немного подумал и приехал. После Новгорода, после «Мясного двора», после безнадеги вдруг оказаться в Барвихе, в обществе, получить в подарок крутые кроссовки, колесить по Москве и быть обласканным только потому, что ты писатель, было очень приятно. В иные минуты мне даже не верилось, что такой перевертыш на самом деле происходит со мной. Иногда я думал, что все это лишь галлюцинации моего агонизирующего мозга, а сам я лежу в подъезде, умирая от передозировки».
Селуков, безусловно, кокетничает. Пишет как бы нейтрально. Но, чувствуется, от гордости его прямо пучит не по-детски. С олигархом познакомился! Кроссовки в подарок получил! Жизнь удалась!
Самая большая проблема Селукова — та, которая обозначена в начале нашей рецензии. Он стремится влиться в бомонд. Этаким самородком. Но столичного шика в нём нет. Как нет и самобытности. Те составы, в которые он запрыгивает на ходу — едут в тупик. Это и салонная политическая повестка, и попытки подражать Ирвину Уэлшу, и даже, посмотрим правде в глаза, вся культура стендапа.
Но своим самобытным путём Паша пойти не может. Что тоже, по сути своей, провинциально. Ведь Махмуд в Москве пошёл работать на рынок «Садовод», хорошо устроился, ларёк открыл. И я пойду на тот рынок. Ведь дядя Лёня в Москве на «Большую книгу» номинировался, и всё удалось. А я чем хуже?
Вот и весь вам алгоритм.
Лев Рыжков для сайта Альтерлит