Сила алтайских шаманов

Алтайский шаман в представлении художника Мирослава Чевалкова

Автор статьи: Григорий Иванович Гуркин

Название статьи: Сила алтайских шаманов

Опубликовано: газета «Алтай» (Бийск), 1 (14) декабря 1913 года, стр. 2-3.

Текст статьи:

Рассказ крестьянина Айской волости Н. Ф. Галкина, 81 года.

Отец Галкина приехал из Тобольской губ. в 59 г. и поселился на Алтае между Улалою и Маймою, на р. Майме. Здесь Галкин поставил мельницу и кожевенный завод.

В одно время у нас на заводе потерялось 27 дубленых, черных кож. Кожи были чужие, принадлежали Чиндекову, купцу проживаю­щему в д. Майме.

Искали, но не могли обнаружить вора.

Приехал „Барандак“ – инородец, хороший седельный мастер из Улалы. Узнав о покраже, он посоветовал нам обратиться к Камке проживающей в д. Пешпелтир, не далеко от алтайцев Такачаковых.

Мужа Камки звали „Бали-тере“, а Камку „Тукмагаш“.

Барандак уверял, что Камка укажет воров или найдет укра­денные кожи, но даром камлать не будет и что ей нужно увезти какие либо подарки. Недолго ду­мая, мы с Барандаком поехали вместе.

Дело было на второй неделе великого поста.

В Имире вершине (в Александровке) мы заехали в юрту алтай­ца „Карга“, родственнику зайсана Боробоша, и попросили жену Кар­ги насидеть или высидеть из привезенной ржаной муки – вина. Нам высидели полведра вина, налили в большой „тажаур“ – (кожаная фляга) и мы с Баранда­ком поехали через перевал в Пешпелтир. Прихали рано, зашли в юрту и застали Камку Тукмагаш дома.

Я попросил Камку покамлать, объяснив ей о потере кож. Она охотно согласилась. Начала приготовляться. Сама подала мне свой бубен, большой – громадный! Внутри бубна находится деревянное изображение головы, наподобие статуи, вместо глаз вставлены две медные и светлые пуговицы, брови, нос и рот вырезаны ножом, посредине бубна протянутый железный прут, на котором привешены, если можно так назвать, всякие чертики из ленточек с головами. Она велела мне этот бубен подсушивать над огнем, и объяснила мне как его надо сушить. Я стал вертеть бубен над огнем и бить по нему продолговатой колотушкой, обшитой мехом белки. А Камка говорила: „суши потихоньку и бей колотушкой сильнее, я узнаю когда звук бубна получит надлежащую силу.“

Сама начала одеваться в камскую одежду, которая состоит из шубы, а на шубе ленты – разных цветов, на крыльцах и на груди маленькие шеркунчики и колокольчики. Надела шапку, на шапке целая шкура филина – как он – был.

Затем когда бубен насох – натянулся и начал звучать сильно, она взяла его у меня, взяла в левую руку, а колотушку в правую. Стала против огня на одно колено, и начала слегка читать какие-то слова, и слегка колотить в бубен. А потом постепенно все усиливала и звуки бубна, и свой голос – все громче и громче. Выкрикивала непонятные мне слова, громко ско­роговоркой.

В юрте в это время был только мой спутник Барандак и еще один инородец из Пешпельтира. Потом камка встала и начала вер­теться вокруг огня в юрте; дол­го вертелась, ревела очень громко, тоже непонятные слова, а затем выскочила из юрты, стала бегать вокруг юрты, и кричать очень, очень громко. Кричала долго и колотила в бубен. Затем снова вбежала в юрту и поставила бубен на ящик закрытый ковром. Сама села к огню курить табак. Я начал ее спрашивать, что она видела? Она мне отвечает через переводчика „Барандака“ что кожи твои украденные находятся в Улале, и спрятаны в каком-то старом подвале, и что там не одни только кожи, но и красный товар и масло.

Я спросил где находится подвал, в деревне или в пустоплесье? она отвечала, что в деревне. Я опять задал вопрос, а почему я могу узнать этот подвал, где он есть? В это время в юрту вошли семь человек алтайцев. Они приехали верхом от Николая Такочакова, услышав камлание; с другой стороны подъехала еще од­на алтайка – одна себе. Камка мне и говорит, погоди я сама туда слетаю и узнаю дело (с пяты) как они были украдены и куда унесены, К этому я ее спросил – на какое расстояние в один час она может слетать? Она мне от­ветила, что может в один час узнать и слетать за 200 и 300 верст. После этого она опять взяла бубен и начала камлать по-прежне­му кругом огня, кругом юрты. Когда камлала на улице, то крича­ла необычайным голосом – бубни­ла долго, сильно, а когда вскочила в юрту, то сделала три круга, вокруг огня. Но только это уже не была она – камка, а вместо ее какая-то сила таинственная, видом похожая на чудовище, морда синего цвета с большими клыками, как у кабана. Сделав три круга вокруг огня, „чудовище“ выскочило на улицу и там громко ревело и ка­млало.

Приезжие алтайцы в юрте сидят тихо, курят трубки, тихо разговаривают между собой и посмеиваются. После долгого времени Камка опять вскакивает в юрту и лицо ее такое же, как было раньше. Поставила бубен, опять села курить.

Я спросил: ну, как и что видела? Она начала говорить с большим азартом: „Была у вас в доме и на дворе. Ох, какая у вас большая и злая черная соба­ка! Когда я шла по двору, то она выскочила из ямы и стала на ме­ня бросаться лаять. Потом полетела я в Улалу, на пути меня встре­тил ваш светлый Бог и я не могла лететь над Улалой по воз­духу, то я нырнула и шла под землей, вынырнула выше Улалы.

В Улалу не могла попасть, но узнала, что подвал покрыт семью плахами и под полом лежат кожи и товар“. Я спросил поче­му она знает, что в подвале семь плах? Она сказала, что в доказательство своих слов она пошлет „Кормоса“, который принесет какую-нибудь примету. Опять взяла бубен, покружилась в юрте круг огня, потом на улицу и опять в юрту, и говорить мне. „На держи бубен против дымника, против отверстия юрты“. Я стал держать, чрез полмину­ты, в бубен из отверстия юрты, упал осколок от плахи, только что отколовшийся, свежий, длиною шесть с половиною четвертей, отколовшийся клином „на нет“. Вверху шириною в полтора вершка. „Вот, говорит Камка, тебе знак и доказательство, что я говорю верно. Найдешь подвал и плахи, то приложь этот осколок и узнаешь, он подойдется“. Я стал просить указать подробнее место. Она чрез Барантака отвечает, „Кормос, т. е. дух бубна стал лениться, ходить отказывает­ся, просит вина. Я принес вино и подал ей в „Тажауре“ и по­просил тажаур возвратить, так как он был „Каргин“. Камка взяла вино, налила в медный чет­вертной чайник и поставила его на огонь греть. А сама, без бубна, начала камлать – вертеться.

Когда вино согрелось, она налила в чуйскую чашку, взяла ложку и стала брызгать вином во все сто­роны по юрте, и при этом крича­ла что-то. Потом дополнила чаш­ку вином и поднесла к изображению бубна – истукана к выре­занной зарубке – рта и стала его поить, тихонько наклоняя чашку. Выпоила одну, другую и третью.

Говорит, что „Кормос“ просит три чашки вина. Мы с Барандаком говорим: „Ах, язви ее,: как она нас ловко морочит“. Не верим. Завернули на палочку бересты, зажгли и стали смотреть. Камка говорит „Кормос“ хочет еще одну чашку выпить из твоих рук. Налей полную и сам подай. Я налил – и также, как она, начал поить изображение. – Бубен выпил и мою чашку.

После этого мы с Барандаком осмотрели все и бубен, и под бубном, и за ящиком, думая – не выливается ли вино куда, в какое либо отверстие, не нашли ничего, везде сухо. Камка не ругала нас за это, а даже сама велела – про­верить. Этим дело мое и кончи­лось. Остальное вино Камка – расподавала всем, сидящим в юр­те, пила и сама и Барандак, а я не пью, боюсь чертей!

В то время, когда распивали ви­но, та Алтайка, которая приехала одна, заявляет Камке, что тоже приехала к ней с просьбой, у ней потерялась плеть, она думает, что ее у нее украла другая Алтайка, к которой она заезжала в юрту.

Камка взяла другой поменьше бу­бен, покамлала и тоже его попои­ла вином. Затем села около ог­ня и начала ругать по-своему эту женщину, которая ее просила пога­дать о плети.

Ах, ты говорит такая стерва! – ты сама была пьяна, как стелька, сама же потеряла свою плеть, ехавши со свадьбы домой. Ехала ты пьяная по сжатой полосе и плеть с руки упала. И крысы даже отъели ремешок у плети (петелька, что надевают на руку) по-алтайски „балерге“, а теперь еще хоро­шую женщину, честнее себя, конфу­зишь, – эх ты – пьяница! Потом взяла бубен и начала камлать во­круг огня на улице. Прибежала в юрту и говорит женщине алтайке – „Чалу-тут“, т. е. держи бубен. И из отверстия юрты в бубен упала плеть. Камка подала ее жен­щине и говорит, посмотри твоя ли эта плеть? Женщина пожала плеча­ми и говорит, – „да, эта плеть моя.“

Это мы с Барандаком видели. И ремешок у плети был съеден мышами.

После этого мы уехали домой.

Приехав в Улалу искали покра­жу.

Первую ночь не нашли. На дру­гой день утром в подвале Вас. Карп. Параева, у реки Улалы, на­шли следы, которые вышли на до­рогу и исчезли. В подвале были спрятаны кожи, масло и товар, ко­торый воры успели ночью перепря­тать в другое место. Только осколок от плахи, который мы привезли с собой, подошелся, как тут и был. Этот осколок по тем лет 10 таскался у нас в дому.

Как узнала Камка, что у нас есть на заводе дома черная собака большая, злая.

Как прилетел клин от плахи из Улалы и упал в юрту, а потом, плеть татарки, я право дивлюсь!

Не верил, что дух – является камам, а тут пришлось самому лично видеть.

Записано лично со слов Галкина.

Мои комментарии:

1. «Пешпелтир» – это село Бешпельтир Чемальского района. В те времена часто географические названия записывали по принципу «как слышится, так и пишется».
2. Знаменитый художник Гуркин к описанной истории никакого отношения не имеет. Он лишь написал на бумаге то, что ему продиктовал неграмотный Галкин.
3. О событиях, изложенных в статье – ловкость рук и никакого мошенства. Дэвид Копперфильд сделал бы намного лучше.