«…Собирать все относящееся до русской этнографии, а в частности – Смоленской губернии, которая уже сама по себе чрезвычайно интересна» советовал в конце XIX века смоленской меценатке княгине Марии Клавдиевне Тенишевой историк-археолог Владимир Ильич Сизов. Вняв его напутствию, княгиня начала коллекционировать предметы быта Смоленщины, в том числе крестьянский костюм. В итоге результат ее трудов положил начало обширному собранию традиционного костюма Смоленского государственного музея-заповедника.
Текст: Татьяна Нагорских, фото: Александр Бурый
Окончание. Начало см.: «Русский мир.ru» №4 за 2024 год
В 1920-е годы оно пополнилось крестьянской одеждой Вяземского и Духовщинского уездов, собранной известным археологом и этнографом Смоленщины Екатериной Николаевной Клетновой. Позднее – коллекцией головных уборов и бисерных украшений Ельнинского уезда, переданной в музей этнографом и краеведом Михаилом Ивановичем Погодиным. В 1950–1960-е годы сотрудники музея, в том числе искусствовед Людмила Михайловна Козикова, приумножали собрание, отправляясь в этнографические экспедиции в отдаленные деревни родного края. Так, имея вековую историю комплектования, музейная коллекция смоленского крестьянского костюма сегодня насчитывает более тысячи предметов. Значительная ее часть представлена в экспозиции одного из отделов музея-заповедника – музее «Смоленский лен».
Почему же Сизов так настойчиво обращал внимание Тенишевой именно на смоленские артефакты? «Потому что Смоленщина невероятно самобытна, – отвечает заведующая музеем Лариса Викторовна Захаренкова. – Мы находимся на стыке двух регионов: России и Белоруссии. Это великорусская и белорусская культура. Они схожи, но у каждой есть свои отличия. К тому же мы граничим с несколькими российскими областями – Псковской, Калужской, Московской, Тверской, Брянской, а также с двумя белорусскими – Могилевской и Витебской. Вокруг нас целый рассадник разных культур».
А еще, если заглянуть поглубже в прошлое, то вспомнится, что Смоленская губерния, по словам Екатерины Клетновой, «искони, даже в глубочайшие доисторические времена, являлась местом продвижения многих племен и народов, частью тут же оседавших, частью проходивших дальше, но все же оставлявших здесь, в большей или меньшей степени, нечто «свое», самобытное». Оттого столь разнообразны бытовавшие на территории Смоленщины народные костюмы.
Так как Смоленская земля с древних времен славилась выращиванием льна, большая часть одежды смоленских крестьян шилась из домотканого холста. В музее «Смоленский лен» экспозицию тематически разделили между этажами: на первом подробно рассказывают, как добывалось льняное волокно, а на втором – показывают, к чему приводят занятия льноводством: к изготовлению тканей, пошиву одежды. Как говорит Лариса Викторовна, «здесь у нас представлена модная коллекция XIX – начала ХХ века. Дизайнер здесь тоже есть – это народ российский».
БОДРЫ, СВЕЖИ, ОПРЯТНЫ
Всегда интересно, как выглядели люди, которые могли носить одежду, представленную в музее. Остались довольно подробные описания внешнего вида смолян. Так, историк Петр Дмитриевич Шестаков фиксировал в середине XIXвека, что «жители Смоленской губернии – Славянского племени, коренные Русские». Среди них по территориальному признаку он выделял население белорусской и великорусской Смоленщины. По его мнению, «жители уездов, отдаленных от Польши, <…> носят черты характера Великорусов. Они деятельны, бодры, свежи, дородны, зажиточны и опрятны. Сметливость, деятельность, заботливость об участи своего семейства, изворотливость при отыскании средств к жизни – отличительные черты жителей этих уездов. В прочих уездах преобладает белорусский элемент».
Великорусы Смоленщины, по данным этнографии на начало ХХ века, в отличие от своих древних высоких предков – кривичей, были среднего роста (у мужчин он составлял 163,9 см), при этом осанисты и степенны. С русыми волосами и глазами серого или голубого цвета, причем цвет глаз оттенка цветущего льна преобладал в основном у женщин. Великорусы и белорусы внешне отличались мало. Историк И.И. Орловский о смоленских белорусах писал, что «при кротком взгляде глаз, черты лица его отличаются мягкостью и тонкостью, особенно у женщин; и это вполне гармонирует с несколько хрупким телосложением белоруса».
В обширной музейной коллекции крестьянской одежды более всего представлен женский костюм. Как шутят сотрудники, «с мужчинами у нас произошла дискриминация». «Одних только женских рубах в коллекции 300 штук, – рассказывает Лариса Захаренкова. – А вот всей мужской крестьянской одежды всего 100 единиц. Из них пять-шесть портов, да и рубахи по пальцам можно пересчитать». Как говорят в музее, это связано с тем, что на мужчинах в хозяйстве немножко экономили. Лучшие, тонко выделанные ткани обычно шли на женский костюм, который затем берегли и даже передавали по наследству. «На одежду мужиков шли ткани покрепче, погрубее, – продолжает заведующая музеем. – И, наверное, не так много у них в обиходе было одежды, она сильнее изнашивалась. Например, последняя рубаха, которую недавно сдали в музей, была сильно потрепана, видно, что ее долго носили».
Льняная рубаха, которую надевали навыпуск с портами, лапти с льняными онучами или сапоги, верхняя одежда да шапка – вот основная одежда смоленских мужиков. По составу она почти не отличалась от того, что носили по всей России. Так же как и везде, на мальчиков здесь надевали порты в 6–7 лет, когда ребенок «входил в ум», а уважающий себя, «справный» крестьянин никогда не появлялся на улице без шапки.
Описывая в своих знаменитых «Письмах из деревни» взаимоотношения в крестьянских семьях, смоленский помещик Александр Николаевич Энгельгардт подметил одну интересную местную особенность: «Мужчина ничего не дает бабе на покупку одежды, баба одевается на свой счет, мало того, баба должна одевать своего мужа и детей. <…> Баба всегда копит, уже маленькой девочкой она бегает за ягодами и грибами, если есть кому продать их, и копит вырученные деньги на наряды – на платки, крали. Вырастая, она копит на приданое, и деньги, и полотна, и намётки, и вышиванья. Выйдя замуж, баба копит на одежду себе, детям, мужу. Замечательно, что баба считает себя обязанною одевать мужа и мыть ему белье только до тех пор, пока он с нею живет. Pаз муж изменил ей, сошелся с другою, первое, что баба делает, это отказывается одевать его: «живешь с ней, пусть она тебя и одевает, а я себе найду». Угроза эта обыкновенно действует очень сильно». Бытовал ли такой обычай на территории всей Смоленщины или только среди поместных крестьян Энгельгардта, описание умалчивает.
ДАР РУССКОЙ ЗЕМЛИ
В отличие от мужской одежды именно в женском традиционном костюме наиболее ярко отразились особенности двух основных этнических групп, населявших территорию Смоленщины: великорусов и белорусов.
На северо-востоке Смоленской губернии – это Бельский, Вяземский, Гжатский, Сычевский, Юхновский уезды – в великорусском женском костюме преобладали длинные косоклинные сарафаны. В зависимости от места бытования, покроя, материала, украшений они назывались по-разному: «хверзя» или «ферзя», что напоминало по звучанию старинную одежду – ферязь; «синяк» или «синикин», что отсылало к синему цвету сарафана. «Он действительно обычно был глубочайшего синего цвета или даже черного, – говорит Лариса Викторовна. – Реже бордового или, как говорили наши крестьянки, «бурдового», который им очень нравился. Еще его называли «клинастик» или «сорококлин», хотя таковым он не был. Это наиболее архаичный тип сарафана, бытовавшего в России, что называется, «дар русской земли».
В летнюю пору, отправляясь на сенокос или жатву, крестьянки Вяземского уезда надевали под косоклинный сарафан особую одежду – насовки. Они напоминали по покрою древний «глухой» сарафан или современное платье без рукавов и шились из отбеленного льняного холста. В поле тяжелый косоклинник, в котором работать было неудобно, снимали, и женщины оставались в рубахе и насовке. Название «насовка», как отмечал Владимир Даль, произошло от глагола «насовывать», то есть надевать. Широко распространенная в прошлом одежда рано вышла из употребления и потому редко встречается в музейных собраниях. Украшенные вышивкой насовки сарафанного типа первой половины XIX века – несомненная ценность коллекции смоленского музея.
На юго-востоке губернии, ближе к территориям современных Калужской и Брянской областей, просватанные и замужние крестьянки носили понёвы. Они подпоясывали их плетеным пояском-гашником, но не на талии, а ближе к бедрам. При этом, выпущенная из понёвы длинная рубашка образовывала большой напуск – «пазуху», то есть «простор меж груди и одежи, над поясом» по Далю. «Худенькие смоленские крестьянки любили объем, – говорит Лариса Викторовна, – и старательно создавали его с помощью одежды. Ведь чем больше ткани пошло на наряд, тем зажиточнее считалась женщина». Вряд ли кто-то из наших современниц, выбирающих модную одежду оверсайз, то есть большего размера, догадывается, что более ста лет назад манера одеваться подобным образом тоже была популярна. В музее «Смоленский лен» можно увидеть наглядные примеры того, как это было.
Жизнь смоленской крестьянки была полна забот и хлопот, но и радости в ней тоже присутствовали. Пора, когда девушка невестится, свадьба, рождение детей сопровождались определенными обрядами и особыми предметами. Так, по описанию хранителя народной памяти Якова Романовича Кошелева, «на Смоленщине был повсеместно распространен обычай вплетать в косу девушки «красоту», красную или розовую ленточку, – знак того, что девушка признавалась взрослой и что ей давалась «девья жизнь» и «воля». Смолянки припевали: «Я девчонка распрекрасна: // В косе ленточка атласна». Накануне свадьбы девушка прощалась с «красотой» – ленточки раздавались подругам.
После замужества молодуха надевала головной убор, полностью покрывавший волосы. В великорусской Смоленщине носили многосоставные рогатые кики, сороки, повойники, кокошники. В экспозиции музея показано, из каких частей они состояли, как украшались. Например, у популярной сороки сзади крепился красочный бисерный позатылень. Бисер на Смоленщине очень любили.
В конце XIX века головные уборы, бытовавшие с древности, все больше стали заменять фабричные платки. У смолянок даже появилась частушка: «Подари, милой, платок, // На котором есть цветок; // Теперь мода на платки: // Во всю голову цветки».
ДАР БЕЛОРУССКОЙ ЗЕМЛИ
Поречский, Духовщинский, Смоленский, Краснинский, Рославльский и частично пограничные с ними уезды на юго-западе губернии входили в состав белорусской Смоленщины. В женском традиционном костюме здесь бытовали яркие многоцветные юбки-андараки с пришитым лифом – кабатом. Шерстяную или льняную широкую «юпку» (местные именно так произносили это слово) шили из пяти-шести полотнищ. Если их разложить и посчитать, получается около 2 метров ткани в ширину. «Женщину, которая носила андарак, называли андарашница, – поясняет Лариса Викторовна, – что являлось синонимом слова «зажиточная», хорошая хозяйка. Ткани на юпку пошло много, значит, может себе позволить. А еще андарак придавал дополнительный объем, то есть показывал, что женщина не голодает, может лишний кусок съесть. Кроме того, андарак с кабатом – это такой костюм-трансформер. Имея несколько юпок и лифов к ним, по-всякому их сочетая, женщины могли с минимальным набором одежды всегда выглядеть по-разному». Есть в музее и особенная юпка, сшитая уже по городской моде – с оборкой. Такой андарак называли «хвальбовник».
В уездах, тяготевших к белорусской культуре, где белорусы и великорусы дружно жили на одной территории, популярностью пользовались вышитые передники – по-местному «хвартуки». Часть передников из коллекции музея была собрана Марией Тенишевой в деревнях вокруг знаменитого села Талашкино. О них известный исследователь смоленского костюма Людмила Козикова писала: «Красиво, ярко оформлены фартуки этой местности. Часто 2/3 поверхности его снизу вверх занимают полосы геометрического орнамента от широких до узких вверху, исполненных ткачеством как в технике полотняного переплетения, так и бранного, перемежающегося с полосами вышивки. Праздничность, торжество красоты, феерия цвета в сочетании красного, белого, желтого и вкраплений синего, все создает «солнечный» колорит». Такие фартуки носили, чтобы подчеркнуть красоту костюма.
Белорусские смолянки покрывали головы намётками – длинными льняными полотенцами, концы которых богато украшались кружевом, вышивкой, ткаными узорами, махрами. «Девичьи намётки были длиной около метра, их обвязывали вокруг головы просто как ленту, оставляя затылок открытым, – рассказывает заведующая музеем. – Длина женских намёток могла достигать 3 метров. Их не просто накручивали вокруг головы, скрывая полностью волосы, а создавали невероятные сложные композиции, так что намётка напоминала тюрбан». Смолянок в подобных головных уборах можно увидеть на знаменитых акварелях Федора Солнцева или фотографиях Михаила Погодина.
СМОЛЕНСКИЕ УКРАСЫ
У народного костюма Смоленщины есть одна общая особенность: богатый декор. Как писала Екатерина Клетнова, «несмотря на то, что Смоленская губерния искони являлась губернией лесной, украшениями из дерева она совершенно не может похвастаться, <…> в нашей местности все орнаментальное народное творчество выразилось именно в шитых и тканых «украсах». Наиболее пышно украшались плечевые вставки женских рубах, так называемые «поляки» или «полики», а также «прошивки» полотенец. В белорусской части губернии больше бытовали украсы тканые, а в великорусской – вышитые.
Местные украсы, по определению Клетновой, отличала «абсолютная «двуличность», то есть не только известная чистота изнанки, но совершенная ее тождественность с лицом». Крестьянки называли такой прием «на оби бока». Другой характерной особенностью была «совершенная инкрустированность узора, причем «земля» (то есть фон) является осмысленно заполненной и дает такие же самостоятельные фигуры, как и сам узор».
Традиционный, наиболее архаичный смоленский орнамент – строго геометрический. Ромбы, квадраты, треугольники, множество крестов – косых и прямых – выстраивались на холстах в ровные линии. Правда, крестьянки не ведали терминов геометрических фигур и называли их по-своему. Так, в «Смоленском областном словаре» за 1914 год, составленном этнографом Владимиром Николаевичем Добровольским, упоминается, что «в Тананыкине и с. Прыщах девушки вышивают и вытыкают следующие узоры: 1) казельчики, 2) заячьи ушки, 3) вароньи глазки, мудрёнка, 4) кресты, 5) клины, 6) лапки, <…> 10) копейки, 11) пустые копейки».
Веками повторявшиеся традиционные узоры изначально имели сакральный смысл. Но к началу ХХ века, по словам Ларисы Викторовны, «значение символов было утрачено. Крестьянки уже не могли объяснить, почему они вышивают тот или иной узор, говорили, что так вышивали мама, бабушка, испокон веку так вышивали. Да и само слово «украсы» употребляли уже только очень пожилые женщины». Искусствовед Сергей Маковский, описывая то время, заметил, что «народ бессознательно хранит сокровище этих первичных форм, этих рисунков – зародышей красоты, неподражаемых и вечных как его судьба».
В начале ХХ века в ходу уже были узоры растительные, вплоть до псевдонародных брокаровских. К тому же крестьянки необычайно полюбили занятия каллиграфией на холсте, то есть вышивали крестиком отдельные буквы, фразы, цифры. Нередко это были добрые пожелания: «Утирайся на красу, умывайся на здоровья». В музее рассказывают, что вышивальщицы не всегда были грамотными и нередко воспринимали буквы просто как красивые фигуры, могли расположить их в виде узора. Этим объясняется наличие ошибок в словах. Популярная для вышивки фраза «кого люблю, тому дарю» могла превратиться в «кого люблю, тому раю». Для детей в музее проводят интереснейшую экскурсию-квест «Азбука на холсте», предлагая отыскать в музейной экспозиции предметы с надписями.
Вышитые на холсте буквы и слова в руках крестьянок могли превратиться в орнамент, но, как писал Сергей Маковский, и сам «народный орнамент – слова, из которых слагается язык народного искусства».
«В ВЕЩАХ ХРАНЯТСЯ ЖИЗНИ ПОКОЛЕНИЙ»
Ниточка из прошлого тянется через всю экспозицию музея «Смоленский лен» – из тех времен, когда смоленские крестьяне выращивали лен, пряли, ткали, вышивали, своими руками и талантами преображали быт красотой. Видна здесь и нить отдельной крестьянской жизни, которая сплетена из главных моментов бытия: рождения, свадьбы, упокоения. Каждый из них сопровождался обрядовыми льняными полотенцами с вышивкой или ткаными узорами.
«Сотканное полотенце для наших предков было символом человеческой жизни, – поясняет Лариса Захаренкова. – Наиболее древние экземпляры из музейной коллекции заканчиваются бахромой, или, как говорили смоленские крестьянки, «бухмурой», то есть незафиксированными нитями основы. Потому что полотенце – это твоя судьба, и, по древним поверьям, его нельзя обрезать, к нему ничего не должно пришиваться, иными словами, нельзя вносить в судьбу какие-то изменения. И тогда будет твоя жизнь ровная, спокойная, без несчастий и потрясений». Однако постепенно «преданья старины глубокой» уходили в прошлое, и смолянки полюбили пришивать к краям полотенец нарядные полоски кумача, связанное вручную или фабричное кружево.
Особо искусно декорировались полотенца, используемые для украшения избы и висевшие в красном углу на иконах. Как говорили крестьянки, «набожники дужа ръзугаристыи были». Этот обычай не забыт и сегодня. Он зафиксирован сотрудниками музея, которые регулярно отправляются в этнографические экспедиции по области.
Ни одна смоленская свадьба не обходилась без обрядовых полотенец. На полотенце – «подножку» – становились молодые во время венчания. Тонко вытканными и украшенными искусной вышивкой полотенцами одаривала невеста семью жениха. По ним проверяли ее мастерство, рукодельница ли она. Полотенца-«расшивалы», то есть вышитые, надевали через плечо дружки жениха и подружки невесты. Отголосок этой традиции остался и в современных свадьбах в виде ленты со словом «свидетель».
Выставлено в музее и богато декорированное ритуальное полотенце – поминальное. «Когда человек умирал, полотенце сорок дней висело на его доме, на окне, – рассказывает Лариса Викторовна. – Такие полотенца очень часто вешали на кресты в день поминания усопших – Радоницу. В деревнях поближе к Белоруссии эта традиция сохранилась до сих пор. Только полотенца уже не тканные вручную, не льняные, а чаще покупные синтетические или просто вырезанные куски тюля».
В 1903 году Мария Тенишева писала: «Старинные крестьянские костюмы нашей губернии очень красивы, но, к сожалению, на них «прошла мода», как говорят бабы, их уже не носят теперь, все больше и больше заряжаясь городскими фасонами из скверных фабричных ситцев. Однако у старух сохраняются еще по сундукам все принадлежности старинного убора…» Начиная с княгини, коллекционеры, а затем и музейные сотрудники собирали и старались сохранить для истории то, что стремительно «уходило из моды» на рубеже веков, то, что составляло наследие их малой родины.
По выражению Екатерины Николаевны Клетновой, изучение культурного наследия своего народа «развивает любовь к родному краю, взлелеявшему и вынянчившему нередко целые поколения дедов и прадедов наших, к этой именно колыбели, к которой большинство совершенно равнодушно. Между тем только лишь одна эта любовь способна выработать того настоящего гражданина, который нам был всегда желателен, а теперь особенно необходим». В 1918 году этнограф искренне считала, что «незнание своего края и своей истории является в наше время предосудительным для каждого гражданина», тогда как знание родных мест «сделает нас более богатыми духовно и более счастливыми».
Спустя сто лет эти слова не потеряли актуальности. В Смоленском музее-заповеднике и его отделе «Смоленский лен» память о дедах и прадедах трепетно берегут, родное и близкое продолжают любовно собирать, скрупулезно изучать, знакомить с ним и местных жителей, и туристов, и заезжих московских журналистов. Нить, связывающая прошлое и будущее, не должна оборваться...